В Ы Л Е Ч И Л А
Просматривая незамутненным взглядом страницы нашей самобытной истории, следует заметить: в России пили, пьют и будут пить. Справедливости ради, всё же замечу: на протяжении веков с этим злом боролись. Но почему-то всегда безрезультатно.
Ещё во времена Алексея Михайловича протопопы Аввакум и Никон обвиняли с амвона бояр, олигархов того времени, в пьянстве и распутстве. И даже плевали в их сытые физиономии. Отметился и Сергей Юльевич Витте, который после своей отставки вёл широкую компанию против пьянства.
С трибуны Государственной Думы известный юрист и общественный деятель Анатолий Федорович Кони тоже страстно бичевал пьянство и вопиющие безобразия, к которым оно приводит. Задолго до него Лев Николаевич Толстой даже своеобразный кружок организовал под названием «Согласие против пьянства». А перед самой первой Мировой войной царь ввёл в России «Сухой закон». Его товарищ Сталин отменил в 1925 году. В СССР тоже велась борьба с бухаловкой. Вспомним ЛТП, куда на разные сроки помещали отчаянных забулдыг. Ну и, конечно, антиалкогольный Указ Михаила Сергеевича в бодрые времена перестройки.
А недавно и НТВ отметилось, показав нам, как мужики, по пьяни, нещадно лупцуют своих благоверных. И создаётся впечатление, что никуда нам не деться от зеленого змия. Такова наша планида и посконная обыкновенность.
Однако в мрачной картине исторической безысходности проскакивают иногда и яркие искорки успеха. Это случилось в конце шестидесятых, в городе Краснопартизанске Луганской области. После клинической ординатуры мне пришлось там открывать ЛОР отделение, которым я и заведовал тогда.
В этом отделении работала санитарочкой славная молодая женщина. Рая, Раечка, как все мы её называли за приветливость, доброжелательность, исключительную обязательность в работе. Больные её боготворили. Несмотря на молодость, умела она как-то по матерински поговорить с больным человеком и тому становилось легче. Всегда подтянутая, с неизменной улыбкой на лице, сероглазая милая женщина. Смотреть на неё было всегда приятно и почему-то всегда хотелось улыбнуться ей. Словом, наша Раечка обладала поразительным качеством, о котором с уважением писал когда-то поэт:
«В грозы, в бурю, в житейскую стынь
Когда тебе холодно, когда тебе грустно,
Быть улыбчивым и простым
Самое высокое в мире искусство…». А привёл я эти строки потому, что жизнь Раи временами напоминала ад. Была она замужем за местным красавцем Славой. Высокий блондин с голубыми глазами. Широкоплечий, сильный. Лицом чем-то похож на французского актера Жана Маре. Работал Слава на шахте рабочим очистного забоя. В те годы шахтеры зарабатывали побольше иного профессора. Словом, по всем статьям мужик видный и завидный. Но, если говорить честно, то завидовать Рае совсем не хотелось. Дело в том, что в семье этот мачо был свирепым диктатором и гнусным бандитом в одном флаконе. Достаточно было ему принять на грудь даже двести граммов, как Славка становился невыносимым. Начинали «чесаться» руки. Злая и дикая энергия требовала немедленного выплеска. А тут жена рядом. И вот начинает он ходить по комнатам широкими шагами и придираться: «Райка, твой борщ жрать противно. Ты что, зараза, отравить меня решила? А где моя рубаха в полоску? Ты, б..дь, почему не постирала?» И далее в таком же духе. А если Рая пыталась в своё оправдание что-то ответить, то тяжелые кулаки её благоверного обрушивались на неё со всей страстью озверевшего негодяя. Потом традиционно ломалась мебель, билась посуда. А однажды Славка выбросил в окно новенький цветной телевизор «Рубин».
После избиения жены, муж, как правило, отправлялся в объятия местной шлюшки. Рая об этом знала. С наигранным сожалением доносили услужливые доброжелательницы. В основном разведёнки.
Мы все Раю очень жалели. Когда у мужа начинался очередной приступ необузданности, ей иногда удавалось сбежать из дома. Вместе с Петей, восьмилетним сынишкой, ночевала она у знакомых, или в отделении. Не раз я усаживал мальчика за стол у себя в кабинете и там он делал уроки. Кстати, ребенок учился на одни пятерки, но был очень нервным. Испуганно вздрагивал от любого громкого звука. Пару раз пытался я разговаривать со Славой. Он смущался. Обещал больше Раю не бить и вообще вести себя прилично. Говорил, что всему виной водка проклятая. Но проходило время и всё повторялось вновь.
Однажды в выходной день зашел я в отделение перевязать послеоперационного больного. Только зашел, как навстречу мне мчится постовая сестра. По выражению лица было видно – что-то произошло. Проглатывая слова, чуть не кричит сестра: «Валентин Борисович, Рая Славку убила».
«Да ты что? Как убила? Где убила? За что?»,- задаю в растерянности глупые вопросы. «Только-что родственница её звонила. Раю в милицию забрали, а мужа в хирургию повезли».
Я бегом к ребятам в хирургическое отделение. Заскакиваю в перевязочную. На железной вертящейся табуретке сидит Славка. Живой. Трезвый. В воздухе пряный аромат огуречного рассола. По лицу пострадавшего стекают вялые струйки крови. На голове черт знает что. С затылка на уши свисают пучки укропа, подкрашенные молодой кровью. Борис, дежурный хирург, едва сдерживая смех, пинцетом извлекает из Славкиной головы кусочки хрена, чеснок, листья черной смородины, осколки стекла. Всё это выбрасывается в таз. Затем доктор промывает рану перекисью водорода. Накладывает несколько швов. Дренирует. Слава Богу, рентгенологическое исследование не показывает перелома костей черепа. Пострадавшего с внушительной повязкой, в виде чепчика дореволюционной барыни, отправляют на отдых и размышления в палату. Диагноз формулируется так – рваная рана головы, сотрясение головного мозга.
Через день Раю отпускают из милиции. Славу из стационара выписывают через неделю.
Подробности происшедшего в тот злополучный день я узнал несколько позже. А было всё так. Октябрьское утро хорошего солнечного воскресенья не предвещало ничего плохого. Вся семья мирно сидит за столом. Завтракают. Слава уже больше недели хмельного в рот не берет. То ли на работе запарка. То ли силы копит для очередного буйства. Разговор заходит о том, что детям в школе слишком много уроков задают. Это, по мнению Раи. Ей спокойно оппонирует муж, в том духе, что пусть лучше дети будут заняты уроками, чем шляются по улице. Мол, не облезут. Только умнее будут. Тут, на вид спокойная Рая, встаёт из-за стола. Идёт на кухню. Достаёт из холодильника банку с солеными огурцами. Подходит сзади к мужу и с невозмутимым видом обрушивает банку на голову мужа. Банка вдребезги. Славка с диким криком: «Убила! Убила!»,- валится на пол и теряет сознание. Прибегают соседи. Вызывают милицию и Скорую. А дальше всё то, о чём я уже рассказал.
Когда однажды я спросил Раю: «Зачем ты это сделала?», она ответила,- «Не знаю, Борисович, что на меня тогда нашло? В тот момент у меня, что-то с головой произошло. Вся жизнь, все издевательства пронеслись перед глазами за несколько секунд. На меня вдруг такая злость навалилась, что я просто перестала соображать».
Эпилог этого моего правдивого рассказа просто замечательный. Слава не только пить перестал, но и курить бросил. Раю он больше даже пальцем не трогал. Более того, никогда ей не перечил ни в малом, ни в большом.
Когда бывшие дружки приглашали его обмыть получку или премию в местном гадючнике с романтическим названием «Троянда», Слава неизменно отвечал: «Да вы что, мужики, не знаете какая у меня баба ненормальная?» И мужики вскоре перестали предлагать.
Прошло пять лет. Я уже работал в областном городе. Однажды на улице останавливаются возле меня «Жигули» бежевого цвета. Открывается дверца и из машины выскакивает Рая. Пополневшая, похорошевшая. За рулём Слава. Он тоже вышел из машины. Обнялись. «Ой, ребята,- говорю,- как я рад вас видеть. Как живёте? Что на «Партизане»?» «Да всё, Борисович, хорошо. Недавно машину купили. Вот приехали пальто мне присмотреть и зимние сапожки».
«А ты, Слава, как? Не выпиваешь?» «Что вы, Валентин Борисович, шестой год, как в рот не беру». «Он у нас теперь начальник,- смеётся Рая,- бригадир. В прошлом году орденом наградили».
Такая вот история. Искорка на мрачном полотне вековой безнадёги.