Цесариус обреченный... 3

Жейнов Станислав
"Цесариус" обреченный... (3)

  «Неделя, всего неделя, и все противоречия позади. Но надо быть честным… предельно честным. А получится? Течение слабее чем думали, ветра почти нет: с такой скоростью и двух месяцев не хватит. Отсек выгорает за сутки. Надо сбить темп раза в три. Не реально. Нужен попутный ветер - обещают штиль. У нас есть двигатель, но... бахнет же, в щепы разнесет. Было ведь у других. Институт «промышленной альтернативы», конечно разобрался. Только вот наши механики - , как окликнешь, -  вздрагивают. Что, из хорошего? – бактерия какая-то в питьевой воде. - Об этом не сейчас. Что еще? – барометры сбесились, -  починим. Главное что? Поверить должны, вот что! Все равно доплывем, ни смотря ни на что. Вы со мной - орлы! А ну веселей, бравые! Нос по ветру – сыны удачи! – Только вот этого не надо: удача, орлы – не делай так. Этот пафос, теперь, не к чему. Не поверят, настроение не то».

  Константин говорил больше получаса. Из слов стало ясно, что пожар только в нижнем ярусе и скорее всего дальше не распространится. Слава богу ветер попутный и по прогнозам: со дня на день усилится в разы. «Так что драим зубы, и спиливаем ногти – скоро порт!» - улыбаясь во всю, возвещал Константин.
   На худой конец, есть двигатель, механизм новый, но надежный, и наши опытные механики, только и ждут приказа.
   Порадовали своим открытием лаборанты. Для улучшения настроения и поднятия тонуса в воду будут добавлять йод и хлорку. Она станет нежно-зеленого цвета и со сладким запахом серы.
  Приятной неожиданностью стало подтверждение теории профессора Броукнеля. Как оказалось: аномальное поведение компаса и барометра в этих широтах, событие прогнозируемое и зафиксировать его еще раз – большая удача – очередная победа государственной науки. «Электромагнитное благословение» – как назвал явление Рум – одна из лучших морских примет.
 Много говорилось о самоотдаче, взаимовыручке, доверии. «Орлы! Сыны удачи! Боги моря!..» - металось над палубой. – «Время пришло! Все вместе! В один кулак!..»
 Но сыны удачи, похоже перестали верить в своего родителя. Ни блеска в глазах, ни улыбок, ни радостных восклицаний.
 Пора заканчивать. Пробежал взглядом по рядам, поднял руку:
 - Помощник старшего оформителя здесь?
 - Здесь, - послышалось издалека.
 - Два шага.
  Он стоял последним. Оформители низшая каста – бесправные, питались, спали хуже всех на корабле. За мизерное жалование покупали себе инструменты: кисти, валики, ведра, а по прибытии, все это сдавалось в корабельный музей. Помощник «старшего», отличался от подчиненных только цветом головного убора, у них назывался таблеткой, а в остальном такой же: перештопанный заляпанный краской костюм, стоптанные туфли, и многодневная небритость .
 - Как зовут?! – спросил картограф.
 - Александр Бец! Месье Константин.
 - Да, помню. Александр Бец, как называется наш корабль, помните?!
 - Цесариус, месье Константин.
 - Ничего не забыл?
 - Нет, месье Константин. Со вторника, согласно расписанию архивного зачета Цесариус Великий, переименован в Цесариус Гордый. Но с пяти до десяти утра каждого вторника, по вынуждению пятой поправки торговой ассоциации определитель в названии не упоминается.
 - Все правильно, - согласился картограф. – Но у меня есть немножко дерзкое рационализаторское предложение: Мы не будем ждать десяти утра, чтоб проголосовать за новый определитель. Нам не помешает лишняя скорость. Беру на себя смелость… Приказываю учетчику архивного зачета внести в расписание: С четырнадцатого ноль восьмого! с пяти тридцати восьми! Цесариус Гордый переименовывается в Цесариус Стремительный.
 - Но пятая поправка… -  попытался спорить оформитель.
 Константин улыбнулся.
 - Командование накладывает вето на пятую поправку торговой ассоциации. Все необходимые документы, по прибытии, подпишем в исковом кабинете верховной канцелярии. Вот так вот! – крикнул весело. – Виват друзья!
 По рядам прокатилось не дружное: Уррра! Ура!

                5

 Четырнадцатое, десять утра. Давно уже не было солнца – сегодня выглянуло. Возле рубки, в ее тени широкий заваленный папками и свертками карт, стол; тепло, и картограф приказал вынести из каюты прямо сюда, на палубу. Принимал с шести утра, и еще четыре просидит, до двух дня. В нескольких шагах от него, первый помощник корабельного учетчика; его обязанность вести запись распоряжений картографа, печатать приказы, подшивать копии в докладной журнал. 
  В десяти метрах, за белой чертой начиналась очередь: десять–пятнадцать человек, вырастала и до тридцати, меньше двух-трех не было никогда.
  Уже месяц как узнали о пожаре; все это время Константин спал два-три часа в сутки, последние два дня не ложился вовсе. Все тело ныло, сильно болела грудь и ключица, голова тяжелая, чужая, и со слухом не лады: будто в уши вату напхали.
…то есть? – не понял Константин.
 - С правого борта «Гордый» заменили на «Стремительный», - испуганно говорил помощник старшего оформителя, -  но на левый белой краски уже нет, сами понимаете: буквы в человеческий рост и…
 - Что значит нет?.. почему?
 - Банку выронили… а новую не дают. Статисты требуют заполнить девятую форму, а бланки внизу, а туда не пускают, и я написал заявление на имя…
 - Стоп. Понятно. – Обратился к учетчику: - Выпиши, пусть получит.
  В ответ:
 - Это… несколько нарушает…
 - Выписывай.
 - Как скажете. Под Вашу ответственность.
 Константин устало махнул: - Следующий.
  - Гуревич, статист.
  - Это приятно.
 - У нас недоразумение. Понимаете… подозреваю: четверо из отдела метеорологии выращивают мышей. 
 - Кого?
 - Мышей. Ну, звери такие.
 - Почему ни слонов?
 - Ха-ха. Видите ли: Когда отплыли, выяснилось, что у нас много мышей, что мы только ни делали, но… Тогда Вы приказали…
 - Я приказал?
 - Да, месье Константин. Вы приказали выплачивать за каждую пойманную мышь четыре копейки. Мышей не стало, но неожиданно, вы не поверите…
 - Поверю. По сколько они сдают?
 - По двести в день. Так только они и сдают, подозрительно… Обещают через неделю по четыреста… Главное, сытые такие, крепенькие…
 - Это радует, - сказал Картограф.
 - Так, что делать? Ничего ж предъявить не можем: все по закону.
 – Заплатить все до копейки, и премию дать: две тысячи. Сколько уже выплатили? – В общем: найти ферму, и на всю сумму штраф за нарушение санитарных норм. Если с этим все в порядке, штраф за отсутствие лицензии на выращивание домашних животных.
 - А если есть лицензия?
 Картограф вскинул брови, недоверчиво посмотрел на статиста, перевел взгляд на учетчика: - Пиши приказ задним числом.
 - Задним числом? Только под Вашу ответственность.
 - Приказ от пятнадцатого мая. Все животные на судне должны иметь амбулаторные карточки. Прививки от оспы, куриной слепоты и... Все. Следующий.
 - Это не все. Сегодня была ревизия, в каюте второго помощника старшего оформителя нашли четыре ящика тушенки. На складе недостача – шесть ящиков. Дежурный, наверняка заодно. Случайно узнали грузчики и слесаря: грозят расправой, самосуд и прочее… беспорядки начнутся, им сейчас только повод…
 - Понятно, - постучал пальцами по столу. Учетчику: - Приказ вчерашним числом.
 - Вчерашним?
 - Хватит переспрашивать. Приказ: Выдать второму помощнику старшего оформителя: имя, фамилия – четыре ящика тушенки.
 - За что это?
 - За спасение утопающего, как звали дежурного?
 - Вирчис, - удивленно произнес статист. – Заместитель первого помощника старшего охранника судна. 
 - Очень хорошо. За героическое спасение заместителя и так далее…Вирчиса. Кстати Вирчиса этого в лазарет с удвоенным мясным пайком, в скобках – сколько не хватает? Вот пиши: два ящика тушенки.
 - Может их еще за это к ордену? – недоумевал статист.
  Константин задумался. Учетчику: - Приказ второй: За спасение высшего по званию, второго помощника, как там его?.. представить к Чермесскому трезубцу второй степени.
 Учетчик исподлобья взглянул на Константина:
 - Может, хотя бы четвертой?
 - За такое полагается – второй. Сейчас придут его подчиненные, выяснять почему так обижают их самоотверженного начальника. Так что второй… второй… Слава героям! – обратился к статисту: - Гуревич, чего застыли? У вас все? Следующий!
 Статист откланялся, к столу подошел пожилой худощавый матрос, с узкими бегающими глазками.
 - Здравствуй Бек, - приветствовал картограф.
 - Месье Константин, у меня конфиденциальный разговор.
 - Пойдем в рубку, - поднялся с кресла, жестом позвал матроса за собой.
 В рубке жарко, картограф приоткрыл форточку.
 - Всю ночь освобождали десятый отсек, по вашему приказу, – сказал Бек и глаза у него забегали еще быстрее, голова начала вздрагивать. – Меня там не было, но узнал… Грузчики – не матросы, вообще народ смирный, но…  много недовольных. Группка сколотилась, там… есть там такой – Зирик.
 - Кто он?
 - Просто грузчик. Но его слушают. А говорит он много. И раньше брюзжал, а теперь, так совсем…  Чего, говорит, нам стараться. Кровопийцы с нас три шкуры дерут, за всех вкалываем, а отношение… Бойкотировать роботы и все такое. Месье Константин, еще немного и…
 - Ясно. Спасибо за сигнал Бек. Как вообще, как самочувствие? Знаю-знаю – тяжело. Надо иногда и отдыхать. Сейчас выпишу накладную. Пару бутылочек вина… для сердца… от усталости...
 - Я совсем ни для этого…
 - Да о чем ты? я ж тоже, от чистого… Зирик, говоришь…

                5

 - Да, я вас звал. Подходите ближе, не бойтесь. Зирик, это ваша фамилия?
 - Да.
 - Присядьте вот сюда на стул.
 - Месье Константин, неловко, я постою.
 - Стойте если хотите. Я чего звал вас: дело у меня к вам уважаемый. Ответственное дело. Давно к вам приглядываюсь: есть в вас потенциал. Надо развивать, надо. Работы много будет теперь. Решили ввести новую должность,  хватились, а толковых на пальцах сосчитать… А тут вы как раз… Отзывы о вас хорошие: умеете работать. Сами-то готовы к росту?
 Зирик все-таки сел на ранее предложенный стул, протяжно выдохнул.
 -  Теперь руководить будете, - улыбаясь говорил картограф. - Строгие но справедливые начальники – вот, чего нам не хватает. Не подведите, горизонты впереди о-го-го… Карьерный рост, льготы, право на пенсию… Но постараться придется – справитесь?
  - Месье, честно говоря и не ожидал…
 Константин, сделал вид, что сердится:
  - Да или нет?
 - Да, - чуть подумав сказал грузчик.
 - Я так и думал. Поздравляю с повышением. Через час зайдете к коменданту, получите должностные инструкции.
 - Спасибо. Я буду стараться. Я…
 - Конечно будете. Я в людях не ошибаюсь. Вы теперь лицо ответственное, и… удачи! Следующий!
  Глядя ему вослед картограф улыбался.
 «Сначала поздравят, потом по душам говорить станут: «а ты изменился», «нет, я действую в интересах всех», а после возненавидят. А будешь плохо работать, разжалую, потом кусайся, - уже не больно.
  Время, время выиграть надо. Обещать: Премии, звания, перспективы рисовать. Самолюбие у вас, тогда хватайте: про уважение… новый уровень… личностный рост… Как, уже разгрызли? а медаль хотите? Могу титул пообещать. Нет- ну тогда по зубам. Страх и жадность – вся ваша психология. Хм… Я стал циником? Не я ли еще два месяца назад, что-то там, про душевный поиск и приверженность идеалам… Славные ведь тосты говорил, главное искренне. Всего два месяца… а человек-то уже ни тот. Перевернулось что-то внутри. Тогда еще, в первые дни, когда дверь заварилась… Почти сутки жарились. Двое там и остались. А меня азиат вытянул… а теперь и его нет.
  Ладно, не о том я. Время, время – всего-то неделю надо…»
 - А Рулевой, и вы ко мне? Кажется, Бучинский?.. правильно?
 - Правильно, месье Константин, но по паспорту я Квочер.
 - Угу… что у вас?
 - Рулевое колесо заклинивает. Срываем, но… что-то с подшипниками… Сложное устройство, все трещит и…
 - А что мастер говорит? – спросил картограф.
 - По штурвалу один мастер, и того нет. То есть, как бы есть, но… За те деньги, что ему платят работать не станет, да и за любые… он ведь богач теперь, а вы не знали? Не знали? Он же весь аванс прогулял. Эта ж такая история…
 - Я не понимаю.
 - Кажется я могу объяснить, - обратился к картографу учетчик. – Мастер… Таль,  если не изменяет… получил наследство. Дед у него – плантатор был. Узнал о смерти, как отплывали… Хотел сняться, да кто ж его отпустит… Штрафы каждый день, а он посмеивается только…
 - Погоди, а деда звали?..
 - Герман Таль. Влиятельный был…
 - Ну конечно! – перебил Константин. – А я думаю, что за телеграмма! Я не понял кому… В каюте у меня, в архиве. Как отплыли, принесли… Жив Герман Таль. Была операция. Но пришел в себя… вот ведь история. Пойди обрадуй мастера. Да, и пусть за телеграммой зайдет.
 Когда рулевой Квочер удалился, учетчик обратился к Константину:
 - Месье Рум, конечно можно перепроверить, но телеграммы не было. Сейчас пересмотрю записи, но и на память: на момент отплытия пришло восемьдесят пять…
 - Пиши, - устало сказал Константин. – потом отпечатаешь на нужном бланке.
 Послано главным врачом городской больницы, вторым советникам министра здравоохранения Пильманом Карлом Бриксом. Уведомление. Двадцатого июня в четыре утра в состоянии больного Германа Талля произошли изменения. Появился нитевидный пульс, дежурная медсестра зафиксировала сокращение голеничной мышцы. В четыре тридцать: расширение зрачков, подергивание нижней челюсти. В пять утра больной пришел в себя. В шесть утра самовольно покинул больницу. Попутного ветра, господа!
  - А поверит? Месье Константин.
  - Мастер штурвала? Вы сомневаетесь?
 «Вот чем занимаюсь. Ничего не поделать: Сейчас обострять нельзя. Чувствуют, руки выкручивают. Ничего-ничего, через неделю я вам вспомню».
  - Следующий.
  -  Второй электрик Пиркс. Месье Константин, у нас проблема с палубным освещением: кабель забрали вниз, а другого нет. И лампочки…  - не договорил, замер, глядя куда-то в сторону.
 Константин заметил, что все в очереди, и те что за ней повернули головы, стало тихо.
 - Доброе утро, месье Константин.
 - Весьма, капитан Женьо.
 - Мне бы вас отвлечь на минуту.
  Картограф кивнул, не спеша, поднялся.
  Появление капитана на палубе – событие. «Старшие», за исключением Рума, поднимались сюда редко, раз-два, в неделю; капитан, на память картографа, захаживал сюда всего - раза четыре. Дожидаясь, он склонился над фальшбортом, уперся в него локтями, устремил взгляд в даль. Константин встал рядом, спиной к борту, закурил, скрестил руки на груди.
 - День то сегодня какой солнечный, а?!.
 - Да, Эд. Прекрасный день.
 - М-да… А ведь мне сегодня тридцать семь. Может, от того и светит так сегодня…
 - Мои поздравления.
 - Забыл, забыл. А «старшие» вот помнят. Стихи написали. Как зайдешь, напомни. Прекрасные стихи… М-да… А вот все-таки нету ощущения праздника. Хмурые у тебя тут все… лица грустные, затаенные… Надо как-то поднять дух. Надо чтобы радовались…Знаешь, что… а давай гирлянды повесим… вот гляди, можно пустить по мачтам, вот так - треугольником, и вокруг рубки. Как думаешь?
 Константин закашлял.
 - Людей, Костя, понимать надо. И им стимул нужен. Пусть отвлекутся: разучат какие-нибудь шуточные сценки, обыграют анекдоты про юнгу. Что-то такое, из нашей морской жизни. По вечерам фейерверк. В конце-концов остановиться, устроить катания на лодках. Что-то для людей… настоящее… чтоб заботу почувствовали…
 - Час назад сгорел шестнадцатый отсек, - не выказывая эмоций пробурчал Константин. -  Обвалился пол, двое провалились…
 - Погибли?
 - Дышат пока.
 - М-да… Время… тяжелое… Знаешь, третью ночь не сплю. Все думаю, думаю, думаю…
 - О чем?
 - Не знаю. Все путано, так путано… Мишура… А ты как спишь?
 - Хорошо. Только мало.
 Мимо два матроса несли тяжелый спутанный канат; капитан остановил одного из них жестом; пришлось остановится и второму.
 - Ну как - получается? – бодро спросил Эд Женьо.
 Матрос ответил растерянной улыбкой.
 - Ничего-ничего, ни все сразу… М-да… ну идите, идите…
 Испуганно оглядываясь, потащили дальше.
 - Знаешь, - вдруг просиял капитан, - а может пошить новую форму матросам? Комбинезоны, и шляпы такие, от дождя. У штопальщиков есть лишний материал... они пока без работы, и…
 - А что это даст?
 - Пока не знаю. Но… извини, может, это и не лучшая идея, но у тебя ж вообще никаких. Ничего не предлагаешь…
 - Хорошо. Я подумаю насчет шляпок.
 - Спасибо. Вот тебе работка, включи воображение. По моему это мысль… мысль…
 - Эд, мне пора. Видишь, народу столпилось.
 - Вечером собираемся, по случаю дня рождения…
 - Я не приду. Я буду спать.
 - Я хочу сделать важное заявление. Ты должен быть. И это не обсуждается.

 Скоро картограф  вернулся за стол, щурясь стал разглядывал электрика -, тот сидел напротив. Как ни щурился, не мог вспомнить на чем оборвалась беседа.
 «Электрик… электрик…»
 - А! палубное освещение, -  сказал картограф. - Да-да… Знаете, что. Идите-ка вы, и правда, к завхозу, возьмите гирлянды и протяните через палубу. Какой-никакой а свет. 
 - А документ.
 - Сейчас выпишут. –  Словил взгляд учетчика, указал пальцем на электрика, потом крикнул в очередь: – Следующий.
  - Заведующий по обмундированию Склисовский.
  - Первый помощник «старшего» гардеробщика, и?..
  - Именно, - прервал он Константина. – Происходит что-то невероятное. Я в бешенстве. Я кого-нибудь сегодня вызову на дуэль.
 - Вы хорошо стреляете?
 - Не знаю, месье.
 - А я хорошо. Так что лучше успокойтесь.
 - Я постараюсь, месье Рум. Но сейчас вы удивитесь не меньше меня. Вы правы, я сяду. Я начинаю терять веру в справедливость, месье Константин.
 - Вы пугаете меня.
 - Если бы… Суть дела: Я ненавижу беспорядок. А то, в чем приходится…У меня же все под копирочку. Тут особая система - вышколенная, грамотная. Все-таки образование: я ж с отличием закончил…
 - Вы что, аттестат принесли?
 - Конечно.
 - Уберите, уберите это. Не задерживайте. Что вам нужно?
 - Конец месяца: матросам и узловикам нужна сменная форма. Она постиранная, выглаженная, с бирками, на каждый комплект пакет документов, отдельная упа…
 - Стоп. Вы можете как-то…
 - Форма внизу. Туда никого не пускают. Такого безобразия…
 - Какой отсек?
 - Шестнадцатый.
 - Ах вот как, шестнадцатый - произнес  картограф задумавшись.
 «Такого отсека у нас уже нет».
 - У меня все подписи. У меня печати, почти все – семнадцать. Одной не хватает.
 - Не хватает?
 - Одной всего. Ее ж отменили. Печать аллерголога. Раньше, когда форму стирали в бульоне из костей не очень здоровых животных…
 - Постой-постойте, у вас что нет печати аллерголога?! Вы в своем уме?! Что это за отношение к документации? Развели бардак! Без нее форму не дадут, вы что? – протяжно выдохнул. – Это ж главная печать. Как вы… Покажите-ка аттестат… Ладно, не надо.
 - Я не знал…
 - Ах вы не знали… Теперь Склисовский и хаос, для меня, одно и тоже. Выход один: шить новую форму. Тогда уж за одно комбинезоны, и эти… шапочки от солнца.
 Картограф опустил голову, задумался.
  «Гирлянды повесили, форму вот перешиваем; может, массовое катание на лодках не такая и глупость…»
 Кто-то тронул за плечо. Константин повернул голову, посмотрел вверх и сразу зажмурился, ослепленный солнцем. Из пульсирующей (пульсирующая рябь - ?) ряби донесся голос второго помощника, Эрика Мушито.
 - Месье Константин, у нас проблемы. Нужна помощь.
 - Я вижу, - прошептал картограф, как только в глазах прояснилось.
 
    Черная, вся в волдырях кожа, местами содранная, путалась в ошметках обугленной одежды. Разодраны руки, ноги, живот. Раздутая шея бугрилась спекшейся кровью. Язык опух и рот полностью не закрывался, в его уголках пузырились розовые слюни.   
- Месье Константин спуститесь пожалуйста, - с трудом выговорил Эрик, и принялся кашлять. Кашлял с большими перерывами; захлебываясь и свистя легкие с трудом втягивали воздух, тело вздрагивало, и тогда изнутри вылетали, окутанные розовой слизью, темные пузырчатые кусочки.
 
  Лицо картографа неприязненно скривилось, подступила тошнота; он отвернулся и долго искал, за что же зацепиться взглядом. Очень не хотелось спускаться. Даже думать об этом больно.
 «Пойду туда - уже не вернусь».
  Смотрел на горизонт, а перед глазами Эрик. Не тот, что теперь, а прежний: жизнерадостный, отчаянный. Остряк, красавец, бабник. Белый костюм, неизменная бабочка, и туфли до блеска… Только двадцать пять, а  уже три точки в торговых рядах, после смерти родителей из дома сделал букмекерскую контору, когда не плавал, жил в гостинице и нанимал лучший в городе экипаж.
  Они тогда хорошо заработали на шелке; сошли с корабля и сразу, всей гурьбой, уставшие но веселые, ввалились в портовый кабак. 
  «Я не поплыву с тобой, - говорит Эрик. – Мне , конечно нужны деньги. От конторы одни убытки. Но, я ни очень доверяю гигантам, вся эта свехприбыль… Мне никогда не везло на «легкие деньги». Все мое состояние – продукт перегонки нервов, крови и пота.
 - Что же ты будешь делать без меня? - улыбаясь говорит Константин. – Меня не будет пол года. Тебе придется отказаться от многих привычек.
 - Он поплывет, поплывет, - говорит Вик, и тормошит Эрика за плече. – Что, дрейфишь старина? Я тоже боялся, но когда это чудовище из-за размеров не смогли завести в порт -, я кстати наблюдал, зрелище скажу, - вот тут я решил – поплыву! Это ж не шхуна – это плавающий континент.
 - И вы тоже? – Эрик недоверчиво глядит на Макса, Лемма и остальных.
 - Мы с капитаном, - бодро отвечает Макс. – Куда же он без нас.
 - Почему я только узнал?.. Вот черти… А без вас, что мне здесь делать? Эй Чирик! Останься хоть ты. Поплаваем на «Ките», пока они вернутся.
 - Нет, - звучит в ответ. – Я с капитаном.
 - Слышал я про этот «Цесариус», - говорит Эрик Константину. – Что-то не чистое. «Кампания» страхует его на…
 - Я знаю, - перебивает Константин. – Ты со мной?
 - Страховщики подписали гарантийные письма, предоставили отчет о своих…
 - Какая разница!.. Контракт подписан. Завтра продаю корабли. Отвечай негодяй… Ты со мной?
 Эрик задумывается».

 Картограф молчал почти минуту; глядел на горизонт, задирал лицо к небу, и дышал, дышал медленно, задерживая воздух в груди, подольше, чтоб уже ни хотелось, никогда. Мягкий ветер ласкал кожу, приятно согревало солнце, плеск волн успокаивал. Эрик напомнил о себе новым приступом кашля; Константин поднялся, спросил у помощника, может ли тот идти, тот ответил, что справится. И не стало палубы с ее солнцем, воздухом, ветром. Темные коридоры, глотали звуки - топот ног, вздохи, редко оброненные фразы. Коридоры извивались, раздваивались, сходились, и казалось им не будет конца, но вот нос уловил запах гари, послышался гул; скоро звуки распались на свист поршней, стук топоров, крики людей… 
  Через пять часов в каюту старшего картографа, несколько матросов, занесли и положили на койку обгоревшее тело. Человек был без сознания. Судовой врач забинтовал правую ногу, выше колена, зашил глубокую рану на животе и тоже забинтовал, обработал перекисью шрамы на лице, нанес мазь от воспаления и ушел.
 Каждые пол часа появлялся санитар, щупал живот, проверял пульс, менял наволочку на подушке. Больной все время захаркивал ее кровью.
  Второй помощник, вымытый, одетый в чистое, в сверкающих туфлях, с бархатной бабочкой на опухшей шее, как стемнело пришел справиться о здоровье картографа. Когда санитар вышел, Эрик принялся обшаривать карманы рваного кителя, что висел на спинке стула, перерыл одежду в шкафу, наконец, догадался заглянуть в тумбочку. Ключ был там.
  Сейф открылся не сразу, замок заедал и громко щелкал, отчего помощник вздрагивал и оглядывался на койку. Наконец, маленькая дверца скрипнула, Эрик забрал нужные документы, на пороге остановился, взглянул на Константина, усмехнулся чуму-то и осторожно прикрыл за собой дверь. Мушито навсегда покинул каюту старшего картографа, и не только, через час он и тридцать матросов будут уже в пятнадцати милях от торговой шхуны «Цесариус»; их путешествие на север к безлюдным береям закончится через неделю. Они не пройдут и трети пути; шторм нагонит внезапно, погибнут все.