Не помню, какими судьбами меня занесло на галеру. Может материализовался сценарий фильма "Ирония судьбы" и я по стечению обстоятельств занял чужое место. Либо затухающий шлейф несбывшейся мечты неожиданно воплотился в реальность. Когда-то я действительно бредил галерами, как впрочем, и большинство окружающих. Но разум давно сознательно отказался от этого бреда, как вредного и непродуктивного для моего я. И жизнь набрала хорошие обороты на новых рельсах, как вдруг такая оказия: я на галере. Не зря значит говорят: чтобы заполучить желаемое, надо от него отказаться.
Все новички начинают с трюма. Чтобы выбраться наверх, к свежему воздуху и вёслам, надо составить толковое резюме. Если повезёт, то пригласят на собеседование. Как поведали сотрюмники, люди годами ищут счастья сесть за весла. Прежде чем творить изложение о талантах, я взял образец у соседа, молодого парня. Неровный почерк выводил на мятом листочке перечень заслуг, сертификатов и дипломов. На вопрос: "Когда успел", тот лишь пожал плечами: все так пишут.
Тон жизни задавал люк в потолке трюма. Как раз сейчас сверху громыхнуло, в открытый проём ворвался сноп света и упёрся в днище. В полумраке это яркое пятно на дне трюма выглядело подобно солнцу. Стало светлее, но не надолго — чья то тень преградила путь солнечным лучам и прохрипела властным голосом: "Заявления от вновь прибывших!". Я последние дни банально проспал, и не успел ничего подготовить. На клочке бумаги я быстро нацарапал два слова "Умею грести" и всунул скомканную весточку в волосатую руку, исчезающую в проеме верхней палубы. Люк захлопнулся.
Дни текли вяло, ничего особенного не происходило. Все вели себя спокойно, буйных и неадекватных не наблюдалось. Видимо, все прекрасно понимали, куда попали и приберегали эмоции на потом. Было слышно, как за бортом плескались волны, а сверху доносилось ритмичное и протяжное "и-и-и ррр-а-а-а-ззз", заставляя невидимые вёсла опускаться в воду снова и снова. Ночью к натужному скрипу шпангоутов присоединялся шорох крысиной беготни. Узники трюма кто сидел, кто лежал вповалку. От духоты немного кружилась голова. Но пить и есть не хотелось. Сегодня была последняя моя ночевка ниже ватерлинии.
Утром хриплый голос прорычал моё имя. Ощущения привалившей удачи не испытывал, но завистливые взгляды товарищей по несчастью заставили поверить в положительный исход предоставленного шанса. Ежедневно одного счастливчика выуживали по сброшенному канату. Сегодня настала моя очередь, и, вцепившись во влажную пеньку, раскачиваясь, как ведро в колодце, я был поднят наверх.
Яркое солнце и бодрящая морская пыль взорвали мозг. Преодолевая головокружение, ноги послушно брели за волосатым здоровяком. За моей спиной чей-то звонкий голос растянуто кричал "и-и-и-и ррр-а-а-а-ззз", и в воздухе чувствовалось могучее движение тысяч мышц и суставов, подгоняемых проклятиями и хлесткими ударами плетей. Оборачиваться не хотелось.
Через минуту мы достигли каюты, мой гид распахнул дверь и отошел в сторону, приглашая войти. Перед тем, как переступить порог, я остановился и посмотрел вдаль. Море хорошо просматривалось, вдалеке у самого горизонта плыл корабль, кажется парусник. Не дав налюбоваться пейзажем, сопровождающий втолкнул меня в каюту и аккуратно прикрыл дверь.
Внутри было тихо и уютно — как в библиотеке. Вдоль стен стояли шкафы, набитые под завязку книгами. На некоторых больших фолиантах удалось разобрать названия: "Энциклопедия гребли", "Гребля античности" и что-то еще в таком же духе. Над шкафами и по углам каюты размещались вёсла самых немыслимых видов и размеров. Одни отличались аляпистой раскраской, другие были просто деревянными без каких либо покрытий, но искусно украшенные резьбой. Мне особенно понравилось весло из какого-то черного материала с матовым блеском. Оно больше смахивало на меч — немного загнутое в дугу и с рукояткой, отделанной кожей.
Посредине располагался большой стол, а за ним восседал господин, поглощённый чтением журнала "Гребля и жизнь".
— Итак, чем можете быть полезны? — бросил он, не отрываясь от журнала.
— Ну, это... могу грести.
— Какой борт предпочитаете?
— Правый, — не зная почему, ляпнул я.
— Ну, раз правый, значит правый, — господин перелистнул страницу и кивком головы дал понять, что я свободен.
Дверь открылась, и мой гид по достопримечательностям галеры бесцеремонно выпроводил меня на палубу. Следуя его предупредительным тычкам, я быстро оказался на палубе гребцов. Сложно описать увиденное мною зрелище, когда тысячи спин, блестящих на солнце от пота и крови, одновременно разгибаются, заставляя огромные весла выдавливать стон из уставшего дерева, ведущего нескончаемую борьбу с плотной водой.
На каждый борт приходилось по несколько сотен весел. На каждом весле отрабатывает десять гребцов. Ближайшее орудие труда зияло вакантным местом, и чувствительный толчок в спину убедил меня, что вот оно моё счастье и шанс. Руки сами схватили древко и в этот момент на запястьях защелкнулись наручники. Сопроводитель, который уже стал для меня почти родным, в ответ на мой удивленный взгляд ухмыльнулся, отошел на пару шагов и с разворота зарядил плетью. В глазах потемнело от боли, в груди что-то сжалось и остановилось. Коллеги по веслу заржали: "С пропиской, старичок!"
Как в любом организованном коллективе, порядок на весле регулировался строгой иерархией. Чем ближе к краю борта, тем больше полномочий. Самый крайний у борта носил гордое звание старосты весла. Его приказы не обсуждались, именно староста имел право разговаривать со смотрителями. В первый же день по запросу старосты меня наградили несколькими ударами плетью.
Заполучив место на самом краю весла, мне соответственно достался участок с наибольшей амплитудой движения. Именно поэтому для крайних гребцов не было предусмотрено скамеек. Весь день я бегал по одному и тому же маршруту: согнувшись в три погибели и вжимая ручку в пол — пять шагов вперед, потом плавный подъем и еле цепляя взлетевшую под небеса ручку — пять шагов назад. Затем снова наклон — и так по бесконечному кругу.
Как только диск Солнца скрылся за горизонтом, прозвучала команда сушить весла. По знаку старосты мы последний раз приподняли весло и дружно втащили потертое бревно в парковочные уключины. После сигнала отбоя, мое тело рухнуло на орудие труда и безжизненно повисло, обессиленное и выпотрошенное. Я чувствовал себя кусочком шашлыка, нанизанного на шампур. И таких шампуров на плавучем мангале насчитывалось две сотни. Жизнь, смерть и судьба в одном флаконе.
Ежевечерне подводятся итоги дня. Главный смотритель зачитывает показатели худших вёсел и старосты несут наказание. Благодаря моей неопытности и неловкости, наш шампур сегодня стал одним из самых худших. Старосту били долго. Я закрыл глаза и заткнул уши, но содрогание весла отчетливо передало, в какой агонии бился мой непосредственный шеф. Когда экзекуция закончилась, лишь тихое подвывающее всхлипывание дало знать, что староста всё таки жив. На других веслах бугров уважили не меньше. Для себя я твёрдо решил, что никогда не буду продвигаться по службе.
Был ли я потрясен первым рабочим днем? Сложно ответить. Больше удивило другое — я почувствовал в голове шевеление мысли. Возникло множество вопросов, о существовании которых я даже не догадывался: куда плывем? зачем все хотят попасть на галеры? Кому вообще все это нуж…
Что-то нежное подхватило меня под руки и бережно опустило на мягкое облако. Приятная истома растеклась по израненному телу. В теле проснулась жажда, каждая клеточка, за день испекшееся под жарким солнцем, голосила «Пить», и тут же прохладная влага потекла по жилам и венам. Глаза невольно открылись, и я увидел, что никакого облака нет, я всё также вишу на весле в несуразной позе, а перед ртом маячит ложка, с которой мои губы только что отведали божественного киселя. Следующую порцию киселя влили в зубы соседа. Старосте, как я успел заметить, досталась двойная порция.
До этого мгновенья, оказывается, я не знал что такое счастье. Подумать только, пять минут назад я был самым несчастным человеком на Земле. Смешно вспоминать, но меня мучили вопросы о смысле галер, и о курсе их следования. Это же так просто: надо просто грести — в этом и заключается смысл жизни. В тот вечер я заснул самым счастливым человеком на Земле. Как хорошо, что меня родила мама, и я смог попасть на шампур. Засыпая, я мечтал, что когда-нибудь стану старостой, и в меня вольют двойную порцию киселя.
С восходом Солнца фарш зашевелился, подбадриваемый звонкими ударами хлыстов. Эти удары доставляли наслаждение. Всего лишь второй день на галере, а мне казалось, что я родился на этом весле, и все эти ребята мои старые друзья. Теперь я понял, что вчера они искренне были рады за меня, когда поздравляли с пропиской.
Вечером староста умер. Наша семья (я всех считал своими родными) показала отличнейший результат, но поощрением служила все та же порка плетью. Под действием киселя любое издевательство превращались в неописуемое удовольствие. Я искренне завидовал старосте, когда тот визжа в приступе мазохистского оргазма, внезапно обмяк и затих. Пока убирали тело, я метался в восторге вдоль своего рабочего места и пропустил раздачу киселя. В таких перерывах нет ничего страшного, если бы не отсутствие привыкания.
На следующее утро сознание окончательно вернулось на место после дежурной порции насилия. Как магнитофонная запись, прерванная паузой, мысли предательские продолжили свой путь: Кому вообще всё это нужно? И почему наручники без замков?! Теперь я точно вспомнил, что меня удивило, когда впервые приковали к веслу. Удивление было вызвано не фактом наличия цепей и кандалов (об этом и так известно), а тем, что на наручниках отсутствовали замки как таковые. Кандалы, без особых усилий, сбрасывались. Что я и сделал: сначала большим пальцем правой руки оттянул стопорную дужку на левом наручнике, и он раскрылся. Тем же способом освободил правую руку. Гребля была в разгаре, все эти манипуляции я проделал в движении, в результате кандалы громко рухнули на палубу. Опасаясь возмездия от смотрителей, я бросился навзничь на палубу, свернувшись для безопасности калачиком.
Послышался топот ног, совсем близко от меня, потом громкий крик: «Весло девяносто восемь, правый борт, есть вакансия!» Шаги удалились. Ещё некоторое время я лежал, опасаясь открыть глаза. Вроде ничего угрожающего — вокруг обычная работа по перемалыванию воды в ступе: опустить, весло от себя, поднять, на себя. Натужное пыхтение людской массы, скрип гигантских уключин, удары плетью и мазохистское повизгивание — всё, как обычно.
Я поднялся. Все деловито гребли, рядом со мной стоял смотритель и внимательно наблюдал за гребцами. Он равнодушно посмотрел на меня, как на пустую бочку, и пошел дальше вдоль шампуров, с размаха лупя счастливчиков. Я поймал взгляд членов моей недавней семьи. Они с удивлением и сожалением смотрели на меня, как бы спрашивая: «И что ты теперь будешь делать?» Что делать? Не знаю. И я отправился гулять по галере.
Ничего особенного не нашёл. Зато проявились ответы на некоторые вопросы. Например, мне теперь стало ясно, куда держала курс галера. Никуда. Она была намертво привязана к берегу толстым канатом. До берега было метро пятьсот, не больше. Но оставшиеся вопросы стали еще загадочнее: зачем и кому все это нужно?
Вечером наблюдал раздачу киселя. Подошёл попросить, чтобы и мне дали ложечку, но лакомство только для гребцов. Может это и к лучшему, иначе опять засел бы за весла. Понимая, что меня здесь ничего больше не держит, я с разбегу сиганул за борт. Пятьсот метров в прохладной морской воде и вот я уже на суше. Взобравшись на скалистый берег, добрался до ближайшей автобусной остановки. Пока ехал домой, разговорился с попутчиками. Узнав, что я был на галере, пассажиры мне откровенно завидовали и искренне недоумевали, как я упустил такой уникальный шанс, который далеко не всем даётся в этой жизни. Каждый поделился, что если бы ему так повезло, то он никогда бы не оставил весло.
Добравшись до дома, я попарился в бане, искупался в бассейне, а потом отправился в один из садов, где располагалась обсерватория. Я всегда любил наблюдать за звёздами. Интересно, есть ли на небосводе созвездие Весла?