В гости к маме пришли старые подружки, которых она опять не видела сто лет.
Лёлику всего-навсего четыре года, но двоих из старых подружек: тётю Олю и тётю Дашу он отлично знает, а третью, тётю Свету, действительно увидел в первый раз.Гостьи сидели за круглым столом и пили чай, тётя Даша, как всегда, что-то громко рассказывала и хохотала одновременно, когда он вбежал в комнату, вернувшись с улицы, и сказал: “Здравствуйте!”.
Все старые подружки ужасно обрадовались Лёлику, в один голос заговорили, как он вырос с их прошлой встречи на той неделе, и стали звать садиться с ними за стол. А тётя Даша принялась уговаривать его расти ещё быстрей, да брать её замуж, пока она окончательно не обратилась в старую деву. Говорили все, кроме тёти Светы. Лёлик знал, что сейчас станет центром общего внимания, и впервые ему не захотелось этого настолько, что он без сожаления отказался от чая, однако из комнаты не ушёл, сел в уголке на стул и затих там, с доверчивой улыбкой разглядывая тётю Свету, будто именно она каждый вечер рассказывает сказки по телевизору.
– Ты руки помыл, с улицы пришёл? – спросила мама.
– Нет, я потом, перед едой.
Тётя Света удивительнейшим образом не походила на прочих людей. У неё надо лбом высокой волной вздымался начёс пепельных волос, и затем крутым водопадом обрушивался назад, до самых плеч. В этом буйном обрамлении шея смотрелась тонкой, бледной, беззащитно изогнутой. Лицо тоже особенное, чистое, скромное, будто она всех, и его, Лёлика, в том числе, так стесняется, что вот-вот вскочит и убежит.
Глаза долго не показывались из пушистых ресниц, смотрели прямо перед собой – на стол. Только когда взяла песочное печенье из розетки, откусила ровными белыми зубами кусочек и прихлебнула из чашки чай, в этот миг, словно извиняясь, глянула васильковым взглядом. Лёлик воспрял духом и принялся ещё зорче изучать, как тётя Света улыбается краешками губ, как поправляет волосы над ухом, как поворачивает голову. Он непрерывно впитывал весь её образ в память до самых наимельчайших деталей и самых неуловимых движений.
Гостьи уже окончили пить чай, просто сидели болтали, когда мама вдруг заметила:
– Смотри, Света, как Лёлик на тебя уставился, наверное, ты ему очень приглянулась.
– Ну вот, и здесь облом, – немедленно обиделась тётя Даша, – что ты будешь делать! Лёлик, а Лёлик, неужто тебе Светка нравится, а не я?
Тётя Света сконфузилась ещё больше.
Лёлик глядел испытующе и молчал. Он знал, что слова «нравится», «понравился», «понравилась», – не очень чтобы очень. И если сейчас сказать «да», все обязательно начнут смеяться и над ним, и над тётей Светой, а ему бы этого не хотелось. Ему бы хотелось, чтобы никто ничего не заметил. Кроме самой тёти Светы, разумеется. «Эта тётя Даша – девица ещё та». Папа всегда так говорил маме, когда гости уходили. Мама никогда не спорила, но всё же именно тётя Даша была её главной задушевной подругой. Он думал, как ответить, а молчание затягивалось. Наконец в голову пришло подходящее папино слово, над которым, он надеялся, никто не засмеётся.
– Она симпатичная.
Но всё же он – не папа. Все просто покатились со смеху. А когда отсмеялись, тётя Даша вздохнула:
– Ну вот, один был жених, и того не стало.
Когда гости прощались в прихожей, Лёлик тоже вышел провожать к дверям. Он увидел, как тётя Света ложечкой обула туфли. Сделала она это замечательно красиво. Лёлик набрал в грудь побольше воздуха и произнёс громко:
– Приходите к нам ещё! – и в этот момент схитрил, уже не глядел на тётю Свету.
Гости подумали, что он такой добрый, снова всех приглашает, расчувствовались, стали осторожно чмокать его накрашенными губами в лоб. Он морщился, а тётя Света не чмокнула и ушла просто так.
Вечером вернулся с работы папа, поинтересовался:
– А где у нас Лёлик?
– Спит. Сегодня так набегался на улице, что сам пошёл вечером и лёг.
– Сам лёг? – удивился папа. – Феноменальный случай!
А Лёлик не спал. Лежал с закрытыми глазами в своей комнате и слышал, что о нём говорят родители, думая, что он спит. Ему было хорошо, уютно, тепло. С закрытыми глазами он видел, как тётя Света подносит к своим губам печенье, обнажаются её зубы, прижимают печенье и отламывают самый-самый краешек. После чего следует стеснительное прикосновение мягких губ к чашке, и следом горло делает особенно красивое глотательное движение. Он ощутил на лбу руку папы.
– Мне кажется, – сказал папа, – у ребёнка температура.
Папа никогда не может точно определить, есть температура или нет, у него в таких случаях одни подозрения, и он зовёт маму. У мамы рука легче и прохладней, она определяет чётко: тридцать семь и пять. Но всё равно трясёт градусником над его лицом и лезет с холодным стеклом под мышку, да ещё прижимает крепко руку к боку, чтобы градусник не выпал. Лёлик смотрит на тётю Свету и терпит.
– Лёлик, что болит?
– Ничего. Мне хорошо.
– Тридцать восемь, – сообщает мама через несколько минут, удивлённая, что так ошиблась. – Надо дать аспирина, набегался сегодня.
– Да, надо сбить температуру, – соглашается папа. – А завтра вызвать врача.
Лёлика усаживают в кровати, подносят к губам стакан воды, таблетки, которые он берёт на ощупь, не открывая глаз, запивает, а как раз в этот момент тётя Света скромно поправляет прядку над ухом, и он не может позволить, чтобы она исчезла хоть на секунду. Потом родители приходят вместе, по очереди трогают лоб и облегчённо вздыхают. Тётя Света как раз, присев, обувает белую туфельку.
– Лёлик, ты спишь? – подозрительно спрашивает мама.
Лёлик молчит. На эту удочку он давно не попадается. Потом вдруг, когда тётя Света бросает на Лёлика свой взгляд, её рука тоже оказывается у него на лбу, и мамин голос взрывается:
– Срочно вызывай «скорую», у него страшная температура!
Стекло лезет под мышку. Не холодное, а приятное, как всё вокруг.
– Сорок градусов, – шепчет мама, – сорок градусов, ну где же эта «скорая»?
В комнату вваливается куча народа. Включается яркий свет.
– Выключите, выключите!! – кричит Лёлик, – мне не видно!
Свет гасят. Включают настольную лампу, засунутую под стол. При этом Лёлик всё же может разглядеть в своих закрытых глазах голубую венку на молочно-белом виске тёти Светы. Венка напухает очень редко. Невидимый грубый врач ругает маму, что она давала аспирин.
– Организм должен сам бороться с инфекцией, а вы ему только помешали. Понизили защитные функции, как это называется? Ребёнка забираем в больницу. Кто поедет сопровождающим?
Мама кричит, что она, папа логично доказывает, что он. Поедет папа.
– Лёлик не помыл руки с улицы, я вспомнила, он не помыл руки, – плачет мама, – пришёл и не помыл!
– Не расстраивайтесь, мамаша, – сердито говорит врач, – в больнице сделают все необходимые процедуры. Надо было сразу «скорую помощь» вызывать, а не кормить ребёнка аспирином.
Больше Лёлик никого не видит и не слышит. Он снова вбегает в комнату: тётя Оля, тётя Даша… кто за ними? Тётя Света! Его подхватывает горячая волна блаженства, успокаивающая, приподымающая над землёй и несущая в неведомые просторы.
А папа в это время дремлет на деревянной лавке в приёмном отделении. А мама бегает по квартире, и сама пьёт разные таблетки. Напрасно, ничего не помогает. Без четверти шесть утра в пустынный холл выходит усталый человек в линялом мятом халате, штанах того же болотного цвета, похожий на пациента-хроника, живущего здесь месяцами. Он оглядывается по сторонам, видит отца ребёнка, но всё равно оглядывается ещё раз: вдруг есть кто другой? Никого больше нет. Они идут навстречу друг другу.
– Инфекции в крови не обнаружено, – глядя поверх плеча родителя, сообщает доктор, – не было никакой инфекции. И, тем не менее… острый воспалительный процесс в коре головного мозга с последующим кровоизлиянием... Мы сделали всё, что могли, но, к сожалению… Окончательную причину назовут сегодня, до двух часов дня, по результатам вскрытия. После двух можно будет забирать. Вы сейчас езжайте домой, подготовьте жену. Машина ждёт у входа… вот сюда, сюда, пожалуйста, пройдите, в эту дверь…