Восклицательный знак

               
   Автобус остановился и выплюнул усталых пассажиров. Как давно я здесь не была! Во сне летала моя душа к этим огромным, корявым, с черными шрамами  березам, на которые мы вскарабкивались в детстве. Я прилетала сюда, когда в жизни мне становилось невмоготу трудно, как будто душа возвращалась в детство на подзарядку. Я садилась на тонкую березовую веточку. Веточка покачивалась подо мной, как под воробьем. И вот я вижу эти старые березы наяву. Солнце уже на закате золотит небо. Пожар заката румянит березовые стволы и тонкой мелодией детства вливается в мою душу. Хочется плакать, уткнувшись в мамины колени, как в детстве, когда приходила домой с горькой обидой. Но я уже седая, а мамы давно нет в живых.
   Под березами старое кирпичное здание с большими, закругленными вверху окнами. Удивительно, но оно не изменилось за долгие годы. Толстые стены  старыми были, старыми и остались, только рамы в окнах потемнели. Это бывшая церковь, когда-то изуродованная в клуб. Рядом появилась свежеотстроенная деревянная церквушка. Как будто дочку родила на старости лет бывшая церковь. Улыбается дочка свежей краской, желтеет лимоном золоченого купола. Внутри церкви запах ладана, чинно горят лампадки под суровыми ликами святых. Большеглазая Дева Мария с любовью и укором смотрит с новой иконы, скорбно опустив уголки маленького рта.
   Две бабульки в белых платочках вполголоса переговариваются у входа:
- Службы седня не было.
- А че?
- Батюшку молодого милиция ищет.
- Зачем?
- Говорят, икону старинную продал и машину себе купил. Теперь в бега подался.
- Попутал бес, видать. Попутал.
- Ой, ей, ей, грехи наши тяжкие. Господи помилуй, спаси и сохрани.
Обе быстро крестятся.
   За рекой на бугре в лучах заката пылает огненно-красными окнами здание больницы, окольцованное темным садом. Там, в холодном, длинном больничном коридоре ты впервые взял меня за руку. Пахло хлоркой, хозяйственным мылом. По коридору то и дело стучали каблучками медсестры, шаркали тапочками больные. О, Боже! Как же счастлива я была!  Когда я приходила, твои серо-голубые глаза становились теплыми и тихо светились нежностью. Тепло твоей руки заставило мое сердце гулко биться в ушах. Я замерла, прислушиваясь к необычному, впервые переживаемому волнению, но в другом конце коридора появилась медсестра, и я отняла у тебя свою руку, чувствуя себя преступницей.
   Школа. Лиственничная аллея, ведущая к главному входу, почему-то стала уже. От того, что лиственницы растолстели? Или потому, что растолстела я? Здание школы присело, стало ниже. Может я с годами «по каплям выдавила из себя раба» и выпрямилась, стала выше? Вспомнилась круглоглазая булочка-девочка с белыми и мягкими, как цыплячий пух, волосенками, с букетом цветов в одной руке, с карандашом и резинкой – подарок школы, в другой.
  Вспомнилась нескладеха с длинными руками, сутуловатой спиной, стесняющаяся растущей груди. Где они? Эти гадкие утята? И что общего у меня с ними?
   Где любимая классная Анна Матвеевна с неизменной улыбкой на добром лице? Где ненавистная Людмила Ахмаевна с ее истерическими криками, которые начисто отшибали мою память у доски? Они, должно быть, уже на окраине села. Надо поспешить туда до темна.
   В центре села появился асфальт на дороге. Старые здания вросли в землю как школа, но есть новые постройки, которые радуют глаз свежими красками и оригинальной архитектурой.
   Вот домик, где жила мамина подруга. Как уютно он встречал нас свежим чаем с вареньем! Кто здесь теперь живет? Должно быть чужие люди. Найду ли я тети Полину могилу? Скольких за эти годы принял гостеприимный город мертвых на окраине села? Вот и он. Бабушка и дедушка недалеко. Вон под той елью. Там же должны быть и мать и отец. О, Боже! Папа! Папочка!  Я приехала. Я нашла тебя.
Комок в горле прорывается потоком слез.
   Отец на фотографии сжал губы и очень серьезно вопрошает взглядом. О чем?
   Прости меня, папка, за то, что не хоронила тебя, долго не приезжала и мало любила при жизни.
На маминых губах легкая полуулыбка, а в глазах укор и прощение.
   Мама! Этот холмик, памятник и фотография – это все? Где твои теплые, ласковые руки? Где твой смех? Где твои песни? Ты была такой веселой! Мама, мне так тебя не хватает! Мне так одиноко, мама. Мне было сиротливо, когда я приходила из школы, а тебя не было дома. Как же мне стало сиротливо, когда я получила известие о твоей смерти! Мама, прости!
   Прощальные солнечные лучи полосатят гранит памятников через могильную оградку. Мы с тобой забредали сюда иногда, прячась от любопытных взглядов односельчан. Ты  любил философствовать о жизни и смерти:
«Помни о смерти!», говорили мудрецы в античные времена», - важно изрекал ты, отслеживая мою реакцию. Я слушала тебя и пыталась понять тяжелое чувство, наполнявшее меня. Под каждым холмиком – человек. Он мог бы быть живым сейчас и видеть красоту неба, деревьев, наслаждаться ароматом цветущей черемухи. Он мог бы жить и радоваться всему тому, чему радуюсь я. Но он умер и мне жаль, очень жаль, до слез обидно, что он лишен всей той роскоши, которую имею я, имя которой – жизнь!
   Помню твой ясный светло-голубой взгляд, нежный пушок под носом, вкусные пухлые губы! Искрящийся чистотой родник любви! Единение душ! Святой восторг юных сердец! Грандиозные  планы на будущее!
   Мы просиживали на лавочке под моими окнами до третьих петухов, с недоумением оглядывая изменившийся мир. Звезды стали крупнее и ярче той весной. Восклицательные знаки следов их падения были пронзительнее и обещали больше и надежнее. Ты обнимал меня за плечи одной рукой, осторожно прижимал к себе, стараясь согреть, другой рукой держал мою руку, и я чувствовала себя частью тебя. Мы были слиты воедино чем-то невидимым, но сильным и властным.
   -Успела загадать? , - спрашивал ты меня, провожая взглядом очередной восклицательный знак. Не огорчайся! К осени они будут падать чаще.
   
   -Смотри! Звезды подмигивают нам! Видишь?
   -Вижу,- счастливо соглашалась я.
   -Смотри!  ,- блистал глазами ты,- деревья улыбаются! Видишь?
Я вглядывалась в темные силуэты тополей вдоль дороги и соглашалась:
   -Да! Они улыбаются!
   -Слушай внимательно! Звезды шепчут, что любят нас! Я понял! Это волны энергии любви! Мы с тобой как радиомаяки посылаем во Вселенную волны любви, а потом принимаем их отражение от деревьев, от звезд..., ото всего!
   -А если человек полон ненависти?
   -Он излучает ее в пространство и принимает отраженную.
Клен под нашим окошком, облитый белесым светом фонаря недоуменно слушал наши счастливые бредни. Соловей осторожно пробовал голос. Но это были эпизоды, которые ненадолго отвлекали мое внимание, прикованное к единственно важному – твоему присутствию.
Мать просыпалась ночью и, обнаружив мою пустую постель, открывала окно:
   -Хватит уж, полуночники!
   -Сейчас, ма, -отзывалась я, продолжая неподвижно сидеть в ознобе любви.
   Ты провожал меня до входной двери и говорил:
   -Я хочу стать твоей тенью, чтобы не расставаться с тобой никогда.
Я улыбалась, оглянувшись, прощально поднимала руку.
   -Навсегда? - спрашивал ты.
   -Навсегда! - эхом повторяла я.
   Осенью я провожала тебя в армию. Ты уехал в рубашке, мокрой от моих слез. Должно быть, я чувствовала, что больше не увижу тебя.
   Через год судьба забросила меня далеко от милых сердцу мест. Так далеко, что я не приехала на твои похороны, когда тебя привезли из «горячей точки» в цинковом гробу. Не хоронила я и отца. И мать. И дядьев. И теток. И соседей. И одноклассников.
   Помнишь? Той весной нам казалось, что нашей жизни не будет конца. Мы гуляли здесь, по этому кладбищу, я жалела умерших, ты философствовал, и мы были уверены, что это они умерли, а мы – это не они. К нам это отношения не имеет.
   Вот, смотри, мой одноклассник, Вовка. Самый крутой парень в классе. Он был военным летчиком и тоже погиб, в следующей «горячей точке».
   Ты прости, я иду к тебе без цветов и очень поздно. Не могу отложить этот визит до завтра. Я откладывала его много лет. Как тихо здесь, в городе мертвых. Ветер на закате почему-то обычно стихает. Я знаю где ты лежишь. Мне мама по телефону рассказала. Она была на твоих похоронах. Помнишь, я рассказывала тебе о боли в моем сердце, которую я переживала у каждой могилы от сочувствия к умершим? С возрастом это прошло. Но теперь я иду к тебе,и в моем сердце собралась вся боль со всех могил планеты, потому что ты был для меня средоточием всего мира. Я не смогла выйти замуж, потому что не встретила твоего двойника. А вот и ты! Серо-голубая, как твой взгляд, гранитная плита с твоей фотографией. Хоть в чем-то тебе повезло – ты остался юным! Я посижу с тобой рядом. Помолчим, как раньше.Только раньше я была безумно счастлива, когда ты был рядом, а теперь я поплачу.
   Вдруг резкий, хриплый, с металлическим скрежетом звук взорвал полумрак кладбища. Страх впился в кожу ледяными иголками. Я вскинула голову. На верхушке ели сидела ворона.
   -Зачем ты беспокоишь нас, дура? Его не поднимешь, а меня напугала!
   Вечерняя заря умирала, в ее прощальных красках разгоралась хрустальная лампадка юной Венеры.
   Прощай, любимый! Сегодня я всю ночь буду сидеть на нашей лавочке и любоваться восклицательными знаками падающих звезд за себя и за тебя, за папу и маму, за Вовку, Анну Матвеевну, Людмилу Ахмаевну… за всех ушедших. Завтра пойду в церковь, помолюсь о спасении душ. Твоя жизнь была коротка и прекрасна, как восклицательный знак - след падающей звезды. Мой восклицательный знак чуть длиннее. Скоро мы будем вместе в океане звездного света.