Программа изобретательства и рационализации в восьмидесятые годы была ус-пешной и многообещающей. Если бы, в те времена, хоть десять процентов предложений и изобретений были внедрены в жизнь, Япония, Китай, Корея и Америка отдыхали бы, ожидая наших выступлений. Заявки на изобретения поступали в соответствующие орга-ны, регистрировались, выдавались свидетельства, но дальше дело не шло.
За Рубежом об этих достижениях никто не знал, да не очень-то и стремился, а в Отечестве – и тем более. На предприятиях существовали отделы, которые имели право выписывать по 10 рублей за рацпредложения и выдавать их в бухгалтерии под расписку в ведомости. Очень часто, сидя за бутылочкой водки в рабочее время, в кабинете инженера по рацпредложениям (обычно, это по совместительству с инженером по Технике Безопас-ности) на ходу сочиняли рацухи на следующую бутылочку. Например: «Приспособление для экономии бензина на грузовых автомобилях типа «Урал» или «Зил 131». При приезде на базу, из баков указанных автомобилей отсасывался бензин, в основном, сотрудниками охраны, которые канистрами продавали их содержимое водителям легкового транспорта по ценам, ниже рыночных. Суть приспособления сводилась к следующему:
На крышку бензобака приклепывались дужки для замка (ни в коем случае, не при-варивались, дабы не взорваться), на которые и вешался амбарный замок. Экономия: до 20 литров в неделю.
Замена подшипника ступицы на болванку из березы с целью доехать до базы, не вызывая аварийку. Экономия очевидна, премия – 10 рублей.
Но, вот более серьезные изобретения могли принести и более существенные диви-денды. Как стало мне известно только сейчас, два изобретения приравниваются к званию Ветерана Труда и существенно облегчают коммунальные платежи. Но, тогда об этом никто не знал, да, и сейчас – тоже. Так, за серьезные заявки по методике ликвидации самоизливающихся скважин, мне была выдана бронзовая медаль ВДНХ. Но, в те времена медаль выдавалась только группе авторов и, обязательно, чтобы там был человек из числа рабочих или крестьян.
Может это и правильно. Несколько лет назад я был удостоен Государственной премии за открытие Депутатского месторождения олова в Якутии. Первооткрыватели поделились своим открытием с начальником Управления, первым секретарем Райкома, председателем Профсоюза геологов, мной – начальником Комсомольско-молодежной партии, и, присутствовавшим в те времена, проводником оленей – каюром Аммосовым Иннокентием. По национальности он был якутом, что очень поощрялось при награжде-нии. Так мы оказались в Москве, где нам вручили награду. Кеша-якут на торжестве не присутствовал по причине опьянения с начала прилета в столицу. Руководитель делегации объяснил журналистам, что Кеша-якут привык выпивать в суровых условиях Заполярья, а в Москве, при положительных температурах, не рассчитал дозу и от жары потерял равновесие.
Итак, мне вручили бронзовую медаль ВДНХ, но предварительно потребовали, что-бы в группу был включен человек из числа рабочих и один член партии. К счастью, я уже состоял в этой организации, поэтому мне и одному рабочему выдали по медали. А они, почти в точности, напоминали знаки лауреатов Государственной премии.
Отпраздновать это скромное событие решили в пивном баре города Обнинск. По-скольку это был первый наукоград, родина первой атомной электростанции и научный центр под крышей великого ученого Игоря Васильевича Курчатова, здесь скопились уче-ные и молодые специалисты, которые уже знали о том, как выглядит медаль лауреата го-сударственной премии.
В городе Обнинск, который имел особый статус и не имел принадлежности ни к Калужской, ни, тем более, к Московской областям, имелся самостоятельный режим, и все дела решал Курчатов и его соратники. Город был наполнен учеными, аспирантами, сту-дентами, дипломниками Физтеха и МИФИ, но были и бандиты – произведение перестройки 90-х годов, и оседлые цыгане, которые начинали приторговывать наркотой и девчонками, начинавшими новую жизнь в ранге сотрудников древнейшей профессии. Было много командировочных, за которыми охотились все, за исключением научных работников.
Приезжие останавливались в городской гостинице или в ведомственных общагах с туалетами общего пользования в конце коридора, но зато это благополучие было бесплат-ным, за счет заведения в лице научных институтов или центра по реабилитации моряков-подводников, прошедших службу на атомных подводных лодках и сохранивших здоровье и возможность к семейной жизни. Здесь же проходили подготовку мичманы, готовые по-терять здоровье под водами Северных морей за повышенную зарплату и повышенную радиацию с компенсацией с помощью молока и спиртных напитков, выдаваемых под ведомость.
Так вот, в таких общежитиях жили моряки-подводники, которых лечили в институте Радиологии сомнительными методами, но не выписывали до тех пор, пока норма по кандидатским и докторским диссертациям не выполнялась с помощью подопытных моряков, хвативших дозу или избежавших этой участи (для эталона и сравнения). Общаги были вместительными, моряков мало, пустующие номера заполнялись командировочными, проститутками и мелкими бандитами, которые пасли цыган и, выселенных из Москвы за 101-й километр, рецидивистов в преддверии «Олимпиады-80».
В пивбаре
В ресторане при гостинице гуляли командировочные, бандиты, завершившие ка-кое-то доходное дело, и девочки, не обязательно легкого поведения. Они искали приклю-чений и находили, иногда даже без опасности для жизни на свою тощую ж….
В пивбаре обитал разночинный народ – от докторов физико-математических наук до рабочих цементного завода. Обстановка была мирной, разговор напоминал рокот атомной электростанции, изредка прерываемый разрядами трансформаторов при предельной нагрузке. Но, выстрелы эти случались редко и, в основном, на улице, за пределами заведения. Внутри бара драки и стрельба были не приняты и пресекались местными братками, которые зорко следили за понятиями в родном городе.
Так вот, отметить бронзовые медали ВДНХ СССР решили в пивбаре города Об-нинск. Начали с пива, вобла начала приобретать образ раков и рыбного ассорти, а кружки с пивом превращались в бутылки с водкой. Вот только емкости, куда наливалось содер-жимое бутылок, оставались прежними и имели форму стеклянных бочонков с ручками, именуемых пивными кружками.
К нам присоединились почти все посетители пивбара, благо брат моего сотоварища по наградам был известным местным бандюком. В разгар веселья бар посетили две прелестные девушки. Как говорит одна японская мудрость: «Не бывает некрасивых гейш, а бывает мало сакэ!» С этим девизом двинулись на штурм, благо гейши обратили свое внимание на лауреатов и оказывали всяческие знаки внимания в виде присаживания на колени. Тогда еще не принято было выполнять гимнастические упражнения вокруг шеста из нержавейки, поэтому нас вполне устраивало пребывание не слишком тяжелых задниц на коленях развеселившихся лауреатов…
Решили познакомиться. Я, со своей простотой, произнес:
– Игорь.
Она ответила:
– Наташа, – и крепко пожала протянутую руку.
В те времена, все девушки, готовые к неразборчивому сексу, именовались Наташа-ми, а, поскольку в СССР этого безобразия не имело места быть, то и имя ничего не значи-ло – просто легче запоминалось. Долго глядели в глаза друг другу, а потом Наташка по-просту взяла меня за руку и повела из бара. Она предложила провести остатки времени, когда человек еще что-то соображает, в обстановке интимности и готовности к совмест-ному спанью на узкой койке общежития. Имея уже определенный опыт к такому действу, несколько насторожился, но потом вспомнил, что имеется еще «способ бутерброда», где я еще пока могу исполнить роль сыра или колбасы, а главное – не упасть в глазах Наташки по закону того же бутерброда. Пришли в какую-то квартиру с кухней и комнатой, которая очевидно служила и спальней, так как имелся там диван и кроватка, напоминавшая дет-скую, только немного больше в длину.
Я немного расслабился, развалился на диване, закинув ногу на ногу, и начал созер-цать значок на лацкане пиджака, слегка поглаживая его обслюнявленным пальцем, дабы придать ему блеск драгоценного желтого металла. Прихваченный с собой сосуд, объемом больше пол-литра, но меньше одного литра, представлял из себя бутылку кубинского ро-ма под названием «Havana Club», который продавался по цене бутылки водки, в связи с договором правительств СССР и Кубы о поставке этого напитка взамен на то, что мы по-купали сахар, а им поставляли машины и вооружение, а они нам – опять же, ром. В об-щем, в магазинах водился настоящий кубинский Ром, а попадался и ямайский, и гонду-расский, и, даже, венесуэльский, который отличался от перечисленных тем, что никто и никогда не мог выпить этого напитка больше двухсот граммов, по причине его вонючести. Впрочем, пили только кубинский, доверяя Фиделю и веря в результаты мировой революции.
Так вот, бутылка посланника солнечной Кубы была на столе, здесь же, на сковоро-де, уже шкварчала колбаса, готовая быть залитой парочкой яичек. Поскольку последних в холодильнике не оказалось, я уже начал готовиться к худшему. Наташка отстранила мою руку от кубинского посланника и сообщила, что второе место в комнате принадлежит ее подруге, тоже Наташке, но ее на ночь надо определить на ночлег к соседу Кольке, кото-рому за эту услугу и предстоит отдать, или споить, ром. Пить особого желания не было, так что решили пригласить Николая-соседа, подпоить его, а остатки употребить самим. На том и порешили. Наташка сбегала и пригласила Кольку в гости. В комнату вошел молодой человек с белыми кудрявыми волосами, ростом около двух метров и впечатляющими мышцами на руках. На нем были джинсы и белая футболка, облегающая мощную грудь. В руках он держал две бутылки кубинского рома.
– Звал? – грудным голосом спросил он, – Только я не один. Не возражаешь?
Я качнул головой и указал краем глаза на мою, уже открытую емкость с кубинской жидкостью. Следом в комнату вошли человек 10-12 лиц, явно не славянской националь-ности. Это были небольшого роста крепыши, чернявые, с озорными глазами, по которым я сразу определил в них цыган.
Я понял, что меня сейчас будут либо пытать, либо резать, а может и еще что хуже, потому что у каждого из них из низкого голенища сапога торчали рукоятки предметов, в происхождении которых мог сомневаться только тот, кто никогда не встречался с цыга-нами.
– Ну, давай знакомиться. Я – Валька-цыган, – представился высокий кудрявый блондин, а это мои братья.
Что-то щелкнуло в мозгах. Где-то я уже видел этого блондина. А видел я его в го-роде Малоярославец, где он приезжал к своему брату Вове-Седому. Встреча эта состоя-лась на базе, куда я определил Вову-Седого в должность бурового рабочего после его ос-вобождения и высылки за 101-й километр.
– А, я – Игорь Киреенко – начальник геологоразведки в Малом, и тебя, Валька-Баран, я знаю как брата моего корефана Вовки-Седого.
Некоторое сожаление отобразилось на лице предводителя местных цыган. С уко-ром глянул на Наташку. Отозвал ее в коридор и прошипел:
– Ты кого привела? Какого командировочного, какого лауреата?
– Да, кто ж его знал?
В общем, любви не получилось, да и уже больше и не хотелось, но три бутылки рома мы с Валькой-Бараном к утру выпили под дружное сопение братьев цыган, а вот На-ташку я больше не встречал.
Утром, не поспав, и относительно трезвый от пережитого страха за свою никчем-ную жизнь, двинулся к электричке на Малоярославец. За мной двинулся хвост из четырех цыганят, расположившихся парами у каждого выхода из вагона. Одна остановка, и родной город – Малоярославец. Здесь меня знали все. Пара рукопожатий, цыганята отстали и, наконец, грузовая машина под именем «Захар» довезла меня до базы геологоразведки, где отсыпался я больше суток, изредка постанывая во сне и дергая ногами, изображая убегающего зайца от гончих и борзых собак