Всё, что ты успеешь

                Роман Зайцев



                Всё, что ты успеешь

 

«Я — твоя свобода, я — твоя звезда,
Все, что ты успеешь в жизни, — это я!»

Пабло Неруда
Алексей Рыбников
Павел Грушко
Рок-опера «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты»



Самым дорогим женщинам,
научившим меня любить —
бабушке, маме, жене,
посвящается.

Автор

 


                Обычная жизнь — обычные мысли, ощущения, поступки…
                Все идет как всегда, но однажды ты просыпаешься и вдруг
                до кристальной реальности осознаешь, как неясные отблески,
                казалось бы, давно забытых Надежд приобретают четкие очертания
                и все, что смутно тревожило по ночам, требует решения прямо сейчас.
                И если в душе твоей не угас огонек Веры, ты делаешь первый шаг,
                затем второй, третий — и вот уже незнакомый вначале Путь
                становится простым и понятным, ведь ты уже знаешь —
                только на этом Пути ты встретишь того, кого так долго искал!
 

Оглавление


Глава 1. Не уставай удивляться;
Глава 2. Просто дождь;
Глава 3. Сон и пробуждение;
Глава 4. Мобильный телефон, слоны Ганнибала и «yesterday»;
Глава 5. Позови, чтобы услышать;
Глава 6. Белый город, синие купола;
Глава 7. Метаморфозы;
Глава 8. То ли фата-моргана поманила крылом, то ли память веков вновь напомнила о былом;
Глава 9. Звездный джаз, ночное танго, движение в такт;
Глава 10. Своя дорога;
Глава 11. Точка, тире, запятая;
Глава 12. Договор;
Глава 13. Свет и воздух;
Глава 14. Все, что ты успеешь;
Глава 15. Счастье на двоих.
 

Глава 1. Не уставай удивляться

  Центр столичного Мегаполиса жил своей обычной вечерней жизнью. Это означало, что по Центральной улице вверх-вниз спешили занятые своими делами сотни разнообразнейших человеческих созданий — от благоухающего успехом самоуверенного денди до заурядного горожанина, закрученного в тугой узел неразрешимых противоречий между желаниями и обязанностями, автоматически бегущего в метро для дальнейшего автоматического ужина и сна в кругу семьи. Великолепие витрин, яркая реклама и без того заманчивых удовольствий, призывный блеск ресторанов и казино настойчиво приглашали с головой окунуться в мир счастья и прямо сейчас осуществить любые желания, но при одном небольшом условии. Увы, это небольшое условие совершенно не совпадало с размером командировочных средств неторопливо идущего в толпе прохожих мужчины, что, впрочем, не вызывало у него особых отрицательных эмоций. Некая легкая досада с привкусом насмешливого недоумения в на-строении все-таки отчасти присутствовала. Объяснялось это тем, что сорокалетний инженер Николай Витальевич Почтарёв двадцать лет назад был студентом одного из вузов Мегаполиса и на основе государственной стипендии плюс разумного расходования заработанных на производственной практике денежных сумм вполне мог себе позволить не только регулярное посещение театров и выставок, но и дискотечных баров, а иногда даже и пообедать в ресторанах класса «Люкс». А сейчас прибывший из далекого города с краткосрочным деловым визитом дипломированный специалист-практик, долгие годы «во глубине сибирских руд» добывавший разнообразные металлы для страны, успевшей за это время сменить не одно название, мог только созерцать окружающий его фейерверк чужого тщеславия.
 
Внешне Почтарёв ничем не выделялся из бурлящего вокруг людского потока. Аккуратно отглаженный серый костюм классического покроя был скрыт обычным демисезонным плащом, а заботливо начищенные утром черные туфли после многочасового пешеходного путешествия по весеннему городу блеска вечерних огней сейчас уже не отражали. Высокий рост, худощавая фигура, немного усталый взгляд, выдержанная манера держаться скромно, но с достоинством — неброский портрет современного интеллигента. Однако за спокойной внешностью скрывался характер, являвшийся органичным сплавом двух натур, что и позволяло их обладателю до сих пор относительно благополучно преодолевать бесчисленные водовороты и препятствия, неизбежно возникающие перед любым путешествующим по Реке Времени в утлом челноке бытия.

С одной стороны, Николай Витальевич был всегда в прекрасном расположении духа, не уставал радоваться любым жизненным мелочам вроде хорошей погоды, приятного завтрака, встречи с другом, возможности побывать на выставке изящных искусств и просто сознанию того, что все-таки живешь на этом свете! Но наряду с этим Почтарёв четко представлял враждебность окружающего мира и на себе успел ощутить жестокую правду древней ис-тины «выживает сильнейший». Он постоянно был готов к негативным неожиданностям в самых различных проявлениях: от ставшего уже тривиальным явлением бесконечного повышения цен на все и вся до элементарной животной агрессии со стороны одичавших от алкогольных суррогатов «люмпен-пролетариев», которые с наступлением темноты по-являлись даже на центральных улицах российских городов и представляли вполне реальную угрозу для запоздалого путешественника. Любимым произведением Почтарёва была книга Екклесиаста и главная мысль ее: «Все есть суета сует и томление духа». Несмотря на это пессимистом наш герой совершенно не был. Просто здоровый скептицизм зачастую удерживал его от поспешных решений и помогал оберегать изначально мечтательную натуру от порой нежданно-суровых ударов такой переменчивой, неуемно пульсирующей жизни. В итоге собственное мироощущение Николай Витальевич раз и навсегда определил простой фразой: «Живи настоящим!»
 
Определить-то определил, вот только правило это в последнее время начало давать сбой. В начале незаметно, а потом все чаще и чаще, сильнее и силь-нее стало возникать странное, вроде бы ни с чем не связанное беспокойство.
 
На первый взгляд, явных причин для этого не было. Работа в головном офисе Компании, занимающейся разработкой руд благородных металлов, не была особо обременительной — опыт инженера-практика, умение быстро и грамотно изложить на бумаге технические решения плюс природный такт и доброжелательность позволяли Почтарёву вполне уверенно соответствовать занимаемому рангу менеджера среднего звена. Протоколы совещаний, деловые письма, отчеты и всевозможные справки выходили из-под его пера (точнее — клавиатуры компьютера) всегда в положенные сроки, лаконично и конкретно отражая положенную им суть. Штат прямо подчиненных Николаю Витальевичу рядовых клерков был невелик — всего пять человек, не дос-тавлявших особых хлопот, кроме выдачи недельных заданий и проверки своевременного исполнения текущих документов. Руководство Компании ценило распорядительность и аккуратность Почтарёва, а его способность успешно достигать компромиссов с деловыми партнерами всегда была кстати при согласовании различных спорных вопросов. Собственно го-воря, поэтому Николай и оказался сейчас в Столице: ему было поручена подготовка предварительного соглашения с поставщиками импортного оборудования, что и было сделано на вполне удовлетворительных для Компании условиях. Одним словом, слу-жебное положение нашего героя являло собой классический пример стабильного функционирования служащего Компании, одного из ее многочисленных «профи», обеспечивающих неуклонное превращение добываемых из земных недр металлов в поток устойчивых доходов, поступающих на счета акционе-ров. Причем именно устойчивых — уже несколько лет Компания уверенно занимала одно из первых мест в мировом рейтинге ведущих горнодобывающих концернов. И у Почтарёва в этой компании были свои, пусть и не совсем стремительные перспективы.
 
В личной жизни понемногу забывалась боль утраты после разрыва с женой несколько лет назад. Спокойные вечера с книгами в уютном кресле под аккомпанемент легкого блюза, пиво с друзьями по субботам и нечастые «амурные» приключения без особых обязательств медленно, но верно сглаживали болезненные воспоминания о бесконечных спорах из-за нехватки денег и упреках в отсутствии коммерческой инициативы — «у всех настоящих муж-чин давно свои фирмы, а ты до сих пор…» И как долго потом коварная память по ночам снова и снова заставляла слышать произнесенную голосом совсем уже чужой женщины такую простую фразу, от которой в одно мгновение рухнул прежний мир: «Я люблю другого». Но Доктор Время все-таки лечит, и теперь Николай все реже и реже вспоминал то, о чем запретил себе вспоминать раз и навсегда.
 
В итоге все шло своим чередом, без внешней суеты и значимых огорчений — живи да радуйся, но что-то было не так, чего-то не доставало. В шелесте дождевых струй за окном, шорохе опавших листьев под ногами и даже в запахе площадей и улиц временами оживали неясные отзвуки забытых мелодий, осколки давних детских мечтаний вдруг неожиданно возникали посреди обычных будничных забот и на мгновение сливались в одну ярко вспыхивающую картину о чем-то родном, близком, таком знакомом, но так же неуловимо исчезали, оставляя за собой лишь легкую мимолетную грусть, подобно пенному следу на морской глади.
 
Вот и теперь, песчинкой посреди столичной сутолоки, Почтарёв вдруг на удивление реально снова почувствовал близость наступающих перемен. Ощущение событий, которые вот-вот должны про-изойти, так рельефно выкристаллизовались в подсознании, что он остановился, отошел на обочину тротуара и даже оглянулся по сторонам. Однако ничего не произошло — люди вокруг, поток машин, обрывки повисших в воздухе разговоров, чей-то смех на бегу, запах дешевого кофе и гамбургеров из ближайшей закусочной… «Старею, что ли?» — подумал Николай, сам себе улыбнулся и неторопливо направился к входу в метро.
 
Спускаясь по эскалатору, он обратил внимание, что станция «подземки», в сущности, почти не изменилась за прошедшие годы. Даже парочки на движущихся ступенях целовались так же самозабвенно, не обращая внимания на окружающих, как и двадцать лет назад. В одном из парней среди проезжающей напротив веселой компании молодежи, оживленно обсуждающей какие-то недавние события, он вдруг на мгновение узнал самого себя — такой же яркий шарф, «дутая» куртка, джинсы и улыбка до ушей, как у него когда-то. Посмотрев на юношу потеплевшим взглядом, Николай Витальевич искренне пожелал ему всех жизненных благ и направился к свободной скамейке в глубине станции. Пора было возвращаться в гостиницу, но утомленные долгой ходьбой ноги требовали отдыха. Опустившись на скамью, Николай Витальевич прикрыл усталые глаза, как-никак, а из-за разницы времени в часовых поясах дома уже была глубокая ночь. Однако отдохнуть не пришлось. Через мгновение он ус-лышал вежливо обращенную к нему фразу. Фраза эта заставила мгновенно забыть об усталости, так как церемонное построение слов свидетельствовало о пристрастии произнесшего ее человека к чтению классической литературы как минимум во втором поколении:
  — Прошу простить меня великодушно, не будете ли Вы столь любезны позволить мне присесть на Вашу скамейку?
  — Отчего же нет. Сочту за честь, — аналогичным стилем постарался ответить Николай. — Тем более что эта скамейка отнюдь не моя.
 
Испытывая самое глубокое уважение к литературному русскому языку, Почтарёв и сам старался почаще использовать в прямом общении его богатые возможности, но, к сожалению, в повседневной жизни такие случаи представлялись редко. Теле-, радиоэфир прочно захватил американизированный сленг всех мастей, многочисленные криминальные сериалы и детективы в журнальных вариантах активно культивировали жаргон, ранее присущий разве что матерым уголовникам. Чисто русская речь подобно ручейку пыталась пробивать себе дорогу среди этого мутного потока, но силы были слишком неравными, и говорить о масштабном возрождении некогда «великого и могучего» языка пока не приходилось. SMS-общение приучало мыслить символами, поэтому многие люди сейчас или попросту не воспринимали фраз, состоящих из пяти-шести многосложных слов одновременно, или враждебно вос-принимали такое обращение как проявление якобы скрытого превосходства. Да и по роду занятий Николай был обязан четко и в основном сжато формулировать свои мысли для выполнения подчиненными сугубо конкретных материальных задач, не оставляющих места для украшения очевидных высказываний. Поэтому живой звук столь изящно построенной фразы незнакомца (а говоривший был элегантный мужчина лет пятидесяти) стал для него весьма приятным сюрпризом. Открытое доброжелательное лицо, ровная стрижка чуть тронутых сединой волос с безукоризненно-четким пробором, прямая фигура строгой осанки невольно подсказывали определение «джентльмен», который был более чем представительно облачен в серое кашемировое пальто классического английского покроя. Шелковое кашне с голубоватым отливом оставляло возможность по достоинству оценить жемчужную заколку образцово повязанного галстука и ворот безупречно белой рубашки. «Не знаю, как насчет Гарварда, но МГУ здесь точно присутствует», — подумал Николай и вежливо подвинулся на мраморном сиденье.

Между тем незнакомец присел на скамью, привычным движением сложил кисти рук на плавно изогнутую рукоять трости черного дерева, потом посмотрел на Почтарёва чуть дольше, чем обычно позволяют себе незнакомые люди, и вдруг произнес:
  — Пожалуйста, не теряйте надежды. Еще раз прошу извинить меня за доставляемое Вам беспокойство, — тут нежданный собеседник на мгновение остановился, подбирая слова, затем продолжил: — Знаете, на первый взгляд жизнь отучает нас верить в чудеса и перемены к лучшему. Вот и я всего два года назад сидел на этой же самой скамейке и подводил итог своей жизни. Надо сказать, результат тогда получался совсем неутешительным — работа, на которую я затратил много лет, оказалась никому не нужной, впереди не было ни целей, ни перспектив, не говоря уже о хлебе насущном; молодость прошла, семья распалась… Словом, хоть под поезд. Но… — тут собеседник снова сделал секундную паузу, вспоминая недавнее прошлое: — Не буду утомлять Вас долгим рассказом, однако всего через две неде-ли меня по случаю пригласили для консультации в одну из солидных фирм, в итоге встречи заинтересо-вались моими идеями, и вот теперь я имею новую интересную работу, а прошлые горести развеялись как дым. Можно вслед за классиком сказать: «Душе настало пробужденье!» Александр Сергеевич как в воду глядел — честное слово, «и божество, и вдохновение» действительно воскресли для меня вновь.
 
 С этими словами мужчина мягко улыбнулся, поднялся со скамьи и, отточено-элегантным движением укрепив трость на сгибе локтя, еще раз повторил:
  — Не теряйте надежды и не уставайте удив-ляться — мир прекрасен и далеко не так уныло-очевиден, как нам иногда кажется. Желаю здравствовать.

  «Профессор» (как мысленно успел его окрестить Николай) вежливо, чуть церемонно, склонил голову и размеренной походкой степенно направился к эскалатору. Почтарёв, слегка озадаченный таким неожиданным монологом, проводил взглядом его удалявшуюся фигуру и успел заметить, как стройная женщина в светлом плаще весело помахала «Профессору» с бегущей ленты эскалатора. «Похоже, и с личной жизнью у него полный порядок», — подумал Николай. А затем сразу поймал себя на мысли, что и появление, и слова незнакомца он вос-принял как нечто само собой разумеющееся. Будто только этого и ждал — усталости как не бывало, еще минуту назад в общем нормальное для командиро-вочного человека желание просто поехать в гостиницу и завалиться спать показалось вдруг неприлично банальным, и Почтарёв сам себе скомандовал: «Кто сказал, что мы чужие на этом празднике жизни? Заседание продолжается, господин великий комбинатор, а вот командовать парадом в это вечер, извините, я буду сам!»

  Николай быстро прикинул в уме размер своей небогатой наличности и подошел к театральному киоску в переходе метро.
  — Какие комедии предлагает нам Мельпомена? «Принцесса Турандот»? А как по-вашему, сойду я на сегодняшний вечер за принца?
  — Самых королевских кровей! — поддержала его шутку молоденькая кассирша, но как бы невзначай осторожно добавила: — Вы, видимо, хотели сказать — Талия?
  — Простите? — не понял и удивился неожиданному комментарию Почтарёв.
  — Мельпомена — это муза трагедии, а музой комедии считается Талия.
  — В таком случае, безоговорочно выбираем именно Талию! — он весело согласился с поправ-кой: — Будьте добры, один билет в партере.

  Николай расплатился, вышел на улицу и непринужденно зашагал по направлению к театру Музыкальной Комедии.

  «Как Вы сказали, Профессор? Не уставать удивляться? Ну что же, принято — а для начала просто посмеемся, госпожа Талия! И да здравствует Жизнь!»


Глава 2. Просто дождь

  Апрельское утро началось ранним предрассветным дождем. Капли небесной влаги вначале робко стекали по оконному стеклу, затем невидимыми каблучками уже увереннее отбивали дробный такт «фламенко» на подоконнике и, обрушиваясь вниз, целыми потоками весело закручивались в мелкие водовороты на тротуарах.

  Николай привычной гимнастикой прогнал остатки сна и широко распахнул балконную дверь. Комнату наполнила бодрящая свежесть, подобно парусам бригантины под энергичным напором воздуха затрепетали оконные шторы, а следом за потоком кислорода в сознании четко материализовалась неожиданная мысль: «А что, дружище, взять бы сейчас и вместо офиса уехать куда-нибудь далеко-далеко, посидеть за столиком кафе в парке у фонтана, да еще бы с хорошим человеком…» Он улыбнулся, затем решительно отодвинул несколько некстати возникший романтический настрой, дисциплинированно побрился и пошел завтракать — пора на работу.

  Строгий деловой костюм, легкий плащ, небольшая сумка с документами завершили традици-онную экипировку, и Почтарёв каждодневным маршрутом неспешно двинулся по направлению к служебным обязанностям. Но уже на выходе из подъезда утреннее желание снова напомнило о себе. Цветочная клумба во дворе, облицованная декоративным камнем, после только что закончившегося дождя превратилась в бассейн, и соседский мальчик с увлечением уже запускал там кораблики.
  — Доброе утро, дядя Коля! — громко приветствовал Почтарёва малыш и важно показал на «бассейн». — А у меня здесь эскадра!
  — Счастливого плавания, адмирал, — шутливо козырнул ему Николай и направился дальше.
Вдруг давнее воспоминание яркой картинкой возникло в памяти и заставило его обернуться.

  … Детство Почтарёва прошло в одном из городов Средней Азии. Бабушка часто водила маленького Колю гулять в городской парк, где под сенью столетних дубов (парк так и назывался — «Дубовый») давным-давно был устроен фонтан. И каким же счастьем было пробежать по мраморному бордюру вокруг этого фонтана, подставляя разгоряченные солнцем голову и руки под освежающие брызги сверкавших множеством бриллиантов водяных струй, водопад которых ласково ограждал от палящего летнего зноя! Но самое главное начиналось потом — из бабушкиной сумки осторожно извлекались бумажные кораблики, бассейн фонтана преображался в Мировой океан, и вот уже целая флотилия во главе с отважным флагманом направлялась к неведомым берегам…

  Прошли годы, семья Почтарёвых давно уехала из Азии в Россию, Николай за свою жизнь много раз переезжал из одного города в другой, но всякий раз при слове «дом» он вспоминал именно этот фонтан, сверкающие водяные брызги и ту особенную, светлую радость, которая наполняла тогда его детское сердце…

  «Вот все и встало на свои места, — подумал Николай. — Совсем ни к чему ехать куда-то в чуже-дальние края, надо просто взять и однажды вернуться ДОМОЙ. Спасибо тебе, дождь! Теперь я знаю, чего хочу». Почтарёв снова зашагал на службу, но теперь и солнце сияло ему по-особенному ярко, и воробьи веселее щебетали вокруг, и зеленеющие молодой листвой тополя на обочинах как-то дружелюбнее кивали кронами. До чего же хорошо было просто видеть мир, дышать чистым воздухом и улыбаться — он даже успел на минутку остановиться и полюбоваться, как свежие капельки росы алмазной россыпью поблескивают на кустах боярышника.

  Разноликий поток сослуживцев подхватил Николая на входе в центральный офис и точно в положенный срок доставил его в рабочий кабинет. День начинался как обычно, но почти сразу из приемной Управляющего поступило распоряжение с визой «К исполнению немедленно». Даже беглого взгляда на документ оказалось достаточно, чтобы хорошее настроение Почтарёва начало улетучиваться. В распоряжении требовалось к совещанию во второй половине дня представить сведения о сырьевой базе и производственных мощностях рудника «Удачный».

Собственно говоря, ничего удивительного в этом задании не было, так как отдел Почтарёва как раз и занимался формированием базы подобных данных по предприятиям Компании. Дело было в другом: в качестве основного вопроса предстоящего совещания было указано «Подготовка к консервации рудника». В Компании уже более полугода велась кулуарная борьба двух полярных мнений относительно стратегии работы в отношении рудника «Удачный». Одна группа менеджеров (к ней принадлежал и Почтарёв) считала, что Компании следует активизировать свою деятельность по подготовке запасов для подземной разработки золота на этом объекте и через пять лет иметь стабильно работающий рудник, обеспеченный собственной сырьевой базой для дальнейшего развития. Кроме того, при этом варианте развития событий удалось бы сохранить уже существующий рудник как единственное крупное промышленное предприятие для населения прилегающего района. Однако социальная ответственность бизнеса перед народом и компенсация инвестиций только в долгосрочной перспективе не являлись определяющими категориями мышления для другой группы управленцев, которые настаивали на концентрации финансовых потоков, исходя из условий безусловно быстрой окупаемости затрат и, как следствие подобной политики, скорейшей консервации всех производств, не дающих текущей прибыли. К сожалению, большинство руководителей Компании разделяло точку зрения второй группы и, похоже, это мнение в конечном итоге взяло верх. С тяжелым сердцем Николай извлек из компьютерных файлов всю необходимую информацию и ровно в назначенный час явился в кабинет Управляющего для участия в работе совещания.

  С первых же минут Почтарёв понял — все совещание является простой формальностью, решение о консервации «Удачного» Советом директоров уже принято и фактически он здесь для того, чтобы получить указание о подготовке программы сворачивания работы рудника. За цифрами и сроками, бесстрастно звучащими в речах выступавших на совещании руководителей, однозначно возникала реальная перспектива увольнения для большинства ра-ботников «Удачного». И ему, Почтарёву, предстоит принимать в этом самое непосредственное участие!

  Пока Николай пытался справиться с потоком захлестывающих его противоречивых мыслей, энергичные молодые люди из аналитического бюро установили в кабинете демонстрационный экран, моментально подключили переносной проектор и перед участниками совещания замелькали графики и диаграммы. Начальник аналитического бюро — самоуверенный «мажор» в цветном галстуке, бодрым речитативом комментировал содержание диаграмм и воодушевленно расписывал многочисленные выгоды, которые золотым дождем прольются на Компанию, когда она наконец-то избавится от бремени содержания убыточных предприятий. «Бремя! Да какое бремя — через пять лет рудник будет кормить и себя, и половину Компании», — машинально отмечая в блокноте тезисы выступления, думал Почтарёв. Увы, эти доводы в ходе обсуждения уже не возникали, присутствующие на совещании прежние сторонники сохранения рудника из числа высшего руководства сейчас предпочитали дипломатично отмалчиваться, а мнение рядовых менеджеров в ранге Почтарёва вряд ли кого-то в данный момент вообще интересовало. «Рубикон перейден — значит, судьба всех и каждого на руднике, да и в самой Компании уже определена? Но, собственно говоря, почему кто-то другой решает, как мне жить и что делать? У боссов своя правда, у меня — своя», — он перестал записывать чужие мысли, с которыми был категорически не согласен, закрыл блокнот и откинулся на спинку стула.

  «А вот пускай этот экономически грамотный «фазан» и занимается консервацией, — решение было простым и ясным, как вода в хрустале. — В кабинетах творить судьбоносные идеи теоретиков много. Ты вот сам попробуй напрямую объяснить выгоды Компании тем людям на руднике, которые по милости твоих талантов без работы останутся!»

  Воспользовавшись перерывом в работе совещания, Николай вышел в приемную, попросил у секретаря лист бумаги и, чуть помедлив, на имя Управляющего написал:
                «Прошу уволить меня по собственному желанию».

  Реакция на заявление последовала достаточно быстро, даже быстрее, чем он ожидал — уже к концу дня снова последовал вызов в кабинет Управляющего, уже персональный. Ощущая в груди неприятный холодок (ведь не каждый же день идешь наперекор руководящему мнению!), Почтарёв толкнул тяжелую дверь и шагнул в кабинет. Управляющий встретил его сосредоточенным взглядом чуть прищуренных глаз, и весь путь от двери до стола вершителя судеб Компании Николай чувствовал себя как под прицелом снайпера. «А может, зря я это затеял? Извиниться, сказать — погорячился, и забрать заявление?» — шевельнулась предательская мысль, но Николай тут же «вышвырнул» ее прочь и, уже готовый отстаивать свою позицию, занял место за столом недавнего совещания.

  Однако ничего отстаивать уже не пришлось. Разговор был предельно коротким и ясным:
  — Уходите из-за «Удачного»?
  — Да.
  — Решение окончательное? Не торопитесь отвечать, Ваше заявление еще не подписано.

  Тут Почтарёв почувствовал, что левое колено начало неприятно подрагивать, ладони несколько взмокли, а воротник рубашки стал неожиданно тесноват. «Эх, все-таки занервничал. Придется поработать над эмоциями всерьез. Благо, свободное время для этого теперь должно появиться», — подумал он, но ответить постарался как можно спокойнее:
  — Вам вряд ли нужны сотрудники, которые будут делать одно, а думать другое. Я благодарен Компании за годы интересной работы, но эффективно реализовывать идеи, которые считаю глубоко ошибочными, не смогу — привык делать свое дело честно.
  — Решение Компании в отношении «Удачного» не обсуждается, — Управляющий взял отли-вающий золотом «Паркер». — Уважаю Вашу принципиальность, но дискутировать на эту тему считаю излишним. Сдайте дела своему заместителю и можете быть свободны. Расчет получите завтра, я распоряжусь.

  «Паркер» размашистой подписью реализовал слова Управляющего на заявлении. Почтарёв шел к двери и не видел, как Управляющий, только что олицетворявший собой Всесильный Бизнес, вдруг из «заведенной пружины» превратился в смертельно усталого, немолодого человека, по чьей-то чужой и уже совсем ненужной ему воле занесенного на высшую ступень пьедестала Компании. Достигнув такой высоты в жизненной иерархии, которая для многих и многих тысяч людей являлась синонимом поистине небесных чертогов, Управляющий в один прекрасный день понял, что вся его многолетняя борьба за место под солнцем в итоге увенчалась весьма сомнительным успехом: жена предпочитала постоянно поправлять здоровье на модных курортах в окружении таких же давно перешагнувших бальзаковский возраст и изнемогающих от скуки подруг; дети, получив престижное образование, разъехались по дальним заграницам и только в нечастые праздники удостаивали отца краткими телефонными звонками; помпезный интерьер загородного дома давно уже ничего, кроме раздражения, не вызывал; еда в дорогих ресторанах была противопоказана из-за язвы желудка, образовавшейся на почве постоянных нервных перегрузок — в реальности оставалась только власть над людьми Компании, такая желанная в прежних мечтах и такая нелегкая в действительности.

  Управляющий поймал себя на мысли, что почти завидует сейчас Почтарёву: его возможности прямо сказать, что думаешь, поступить, как считаешь должным, а самое главное — свободно выйти в открытый мир и начать жизнь сначала. Но — стильная обстановка кабинета, замершие в ожидании команд (его команд!) шеренги телефонов, уже почти рефлекторное ощущение своей исключительной принадлежности к касте избранных «хозяев жизни» сделали свое дело, как и не раз до этого. Управляю-щий — снова «человек-пружина», взял в руки заявление Почтарёва и еще на одно мгновение задумался. «Все-таки жаль, что уходит. Надежный человек и при этом вполне предсказуем. Захочет вернуться — возьму обратно», — он дописал к своей резолюции «Компенсацию выплатить в двойном размере», положил заявление в папку ранее подписанных бумаг и больше уже не думал о Почтарёве. Каждый из них сделал свой выбор, и каждый пошел своим путем. Как это всегда и бывает. Во все времена, во всех делах — больших и малых.

  Массивная дверь кабинета Управляющего как меч судьбы в одночасье отсекла за Почтарёвым весь период долгой работы в Компании вместе со всеми делами-заботами, еще полчаса назад составлявшими смысл его кабинетной активности. Николай присел на стул в приемной и слегка озадаченно посмотрел на свое отражение в дверце зеркального шкафа напротив. Отражение так же несколько обескуражено посмотрело на него.

  «Итак, я — безработный, — подумал Почтарёв.— Звучит довольно тоскливо». Отражение в унисон этой мысли нахмурилось, но тут же разулыбалось и подсказало: «У тебя свободной наличности примерно две тысячи долларов, своя квартира, здоровье в норме и с этого момента полное отсутствие ненужных занятий. Какой же ты безработный? Ты — свободный! К тому же признайся, ты что, так уж любил свою контору? Зато теперь весь мир в кармане — о чем же жалеть?»

  — Завидую я Вам, Николай Витальевич, — вернул его из зазеркалья в реальный мир голос секретаря. — Для меня Вы и постоянная улыбка просто синонимы единого образа.
  — Рядом с такой обаятельной женщиной, как Вы, мужчина просто не может выглядеть иначе, — Почтарёв с давних пор усвоил, что одним из столпов успеха в офисной работе является безусловная галантность с дамами, независимо от их положения на служебной лестнице. В рамках приличий, разумеется.
  Явно польщенная комплиментом секретарь протянула Почтарёву корреспонденцию:
  — Письма для Вашего отдела. Распишитесь, пожалуйста.
  — Увы, Мария Алексеевна, при всем моем самом искреннем к Вам уважении документы эти я взять не могу, потому что с настоящего момента покидаю Компанию. Письма заберет мой заместитель.

  Почтарёв взвесил на руке пачку бумаг, предназначенных теперь уже не ему, и вернул секретарю обратно. Затем он неторопливо развязал туго затянутый с утра галстук и … одним движением кисти отправил его прямо в корзину для бумаг. Галстук пестрой змеей проскользнул между скомканными черновиками и уютным клубком свернулся на дне корзины.

  Затем, предвосхищая встречный и почти неизбежный в подобной ситуации вопрос, Почтарёв продолжил:
  — Я теперь свободный человек. Можно сказать, художник и творец своей дальнейшей жизни. Знаете, иногда бывает нужно начать все с чистого листа. Отдохну пару месяцев, дальше видно будет. До свидания, Мария Алексеевна.
  Николай вежливо кивнул на прощание и вышел из приемной.

  … Процедура увольнения в четко отлаженной структуре Компании много времени не заняла, причем размер полученной компенсации по причине ее значительного превышения от ожидаемого произвел на Почтарёва самое благоприятное впечатление. Благодаря этому период пребывания в статусе «свободного художника» мог быть смело увеличен еще на несколько недель. «Если посмотреть на вещи с положительной стороны, время и деньги у меня пока есть, следовательно, необходимо их куда-нибудь потратить», — подумал Почтарёв, неторопливо наливая себе традиционную чашку зеленого чая за завтраком. И как будто бы в поддержку этой здравой идее машинально включенный в процессе чаепития на кухне телевизор посредством жизнерадостного диктора воодушевленно призвал Почтарёва к путешествиям. Куда? Что за вопрос! На экране замелькали призывно манящие пейзажи «а-ля Канары», но не тут-то было. «Николай Витальевич, признайся честно и не ищи отговорок. Канары для пижонов, которым папины капиталы девать некуда. А вот тебе теперь-то уже ничто не мешает поехать ДОМОЙ. Авиакассы на соседней улице — чего ты ждешь?» — увильнуть от прямого ответа на столь конкретно заданный самому себе вопрос оказалось непросто. Почтарёв вдруг снова услышал шум словно наяву бьющих фонтанных струй, почти вживую ощутил на лице свежесть водяных брызг и опять тихая нежность, незаметно и ласково, как бабушка в далеком детстве, мягко обняла его за плечи…

  Через два дня, глядя в иллюминатор взлетающего самолета, Николай подумал: «Надо же, ведь всего неделю назад самым обычным утром я собирался на обычную работу, и дела должен был делать самые обычные — кому-то звонить, куда-то идти, что-то писать, перед кем-то отчитываться, а вот теперь все это уже и не важно, и не нужно для меня, и улетаю я за тридевять земель. Все-таки интересная штука жизнь, начиналось-то все просто с дождя и клумбы во дворе. Впрочем, — тут он с интересом проводил взглядом проходившую по салону стюардессу (она того стоила!), — учись и привыкай жить свободным. По крайней мере, хотя бы сейчас». Николай запретил эмоциям беспокоить себя подспудной неуверенностью из разряда «А что же будет дальше?», поудобнее устроился в кресле и закрыл глаза.

  Самолет плавно набрал высоту и взял курс на юг. Далеко внизу остались прошлые сомнения, тревоги и печали. Путешествие началось.

 
Глава 3. Сон и пробуждение

  Может ли время остановиться? То самое время, которое бесстрастно и неустанно меняет облик городов и стран, превращает горы в равнины и бескрайние моря в пустыни, а вчера еще гордые народы только в призрачные воспоминания, и лишь полустертые буквы забытых языков смогут поведать какому-нибудь пытливому уму о безвозвратно ушедшем прошлом. Время — неумолимый властелин, ему неведомы сожаленье и раздумья, жалость и милосердие. Капля за каплей, минута за минутой, день за днем, год за годом кружится и кружится колесо сансары, и вовлеченные в бесконечную череду его превращений миллионы человеческих существ из века в век не прекращают своей погони за сияющим диском на небосклоне — золотой колесницей ускользающего Времени.

  Лишь очень немногим удается остановиться на бегу, махнуть рукой вслед недостижимому, не торопясь оглянуться по сторонам, увидеть цветы и птиц, горы и море, услышать шепот звезд в тишине ночи, и однажды утром снова проснуться ребенком, мир для которого только улыбается. Нет-нет, и для этих немногих счастливцев время не остановится, но, переворачиваясь, его песочные часы замрут на мгновение и для какого-то одинокого мечтателя извечное «камо грядеши?» найдет свой ответ.

  … Почтарёв сидел на скамье в Дубовом парке. Над головой мягко шумели густые кроны деревьев, среди ветвей то и дело шныряли шустрые белки, а по песчаным дорожкам важно прогуливались благополучные как европейские буржуа голуби. Фонтан за прошедшие тридцать лет ничуть не изменился, и его звенящие струи по-прежнему разноцветной радугой стремились ввысь, чтобы уже через мгновение наполнить мраморную чашу подножия искрящейся на солнце влагой. Ни желаний, ни побуждений, ни забот. Полный покой и умиротворение — вот и все, что чувствовал сейчас Николай. «Наверное, к такой нирване и призывают восточные философы, — подумал он, — хорошо бы сейчас медленно-медленно взлететь и просто раствориться в пространстве. Ни прошлого, ни будущего, ни настоящего … И зачем же это я всю жизнь куда-то спешил?»

  Из полудремы в реальность его вернул солнечный луч, золотистой шпагой пробившийся сквозь покрывало листвы парковых деревьев. Здесь, на юге, апрельское солнце заявило о своих правах совсем по-летнему, и полуденный зной понемногу давал о себе знать даже в тени. «Нирвана — нирваной, а вот бокал холодного пива был бы совсем нелишним». Николай расправил слегка затекшие от долгого сидения плечи, бросил на фонтан прощальный взгляд и направился к летнему кафе, которое виднелось в конце аллеи.

  Интерьер кафе приятно порадовал ищущего прохлады пилигрима и словно перенес его в уютный уголок средиземноморья — открытая веранда из светлого дерева под черепичной крышей, множество цветов в стилизованных под амфоры керамических горшках, низкие кресла и столики из плетеного тростника, полукружьем расположенные вокруг облицованной «диким» камнем барной стойки. Вдоль нее в полной готовности к приему гостей выстроились высокие табуреты с мягкими кожаными сиденьями, а зеркальные полки напротив гарантировали утолить безусловно любую жажду клиентов посредством содержимого бутылок самого разнообразного калибра. Бармен, молодой человек в белой рубашке и «бабочке», приветствовал Почтарёва гостеприимной улыбкой и, не дожидаясь заказа, предупредительно предложил:
  — Светлое, «Хольстен», высокий бокал?
  — Предпочитаю именно «Хольстен», — подтвердил его догадливость Почтарёв, усаживаясь у стойки. — Приятно иметь дело с профессионалом. А Вы вкус любого клиента на расстоянии угадываете или мне просто повезло?
  — Положение обязывает. Работа здесь — прекрасный курс практической психологии, — честно заслуженная похвала бармену была приятна. — К тому же я и сам люблю «Хольстен», — доверительно добавил он.

  Пока бармен медленно, в три приема, чтобы осела пена, наливал пиво, внимание Почтарёва привлекла надпись в рамке под стеклом, прикрепленная к стене напротив:
                «Мир — только сон,
                а я-то думал — явь.
                Я думал — это жизнь,
                а это только снится…»

  Подписи под четверостишьем не было, а вместо нее легкими акварельными мазками была изо-бражена ветвь цветущей сакуры.
  — Идея хозяйки, — поймал взгляд Почтарёва бармен, — привлечь к нам приличных людей в качестве постоянных посетителей. Вот она и придумала такой конкурс: вешаем стихотворение без подписи, если кто-то из гостей правильно называет автора — получает приз.
  — И что, часто угадывают? — поинтересовался Почтарёв.
  — Увы, за все время — ни разу, хотя некоторые и пытались, — развел руками бармен и вопросительно посмотрел на Николая: — Может, Вы попробуете?
  — Ну что же, раз уж я у вас в гостях, не буду нарушать традицию, — Почтарёв не торопясь, с удовольствием отхлебнул пиво, затем, предвкушая триумф, с расстановкой произнес: — Это Ки-но Цу-раюки, японский поэт IX века.

  И, не без некоторого тщеславия заметив удивленно поднявшиеся брови бармена (который, судя по всему, задал свой вопрос только из вежливости и вообще не ждал никакого ответа), Почтарёв спустя секундную паузу поставил эффектную точку:
  — Если не ошибаюсь, Цураюки признанный классик стиля «танка».
  — Ответ принимается. Это действительно Цураюки, — вдруг прозвучал женский голос за спиной Почтарёва.

  Николай слегка вздрогнул от неожиданности, и, стараясь не расплескать пиво, осторожно повернулся на табурете. Перед ним стояла темноволосая женщина средних лет в компании двух мужчин. Уверенный взгляд, упрямый подбородок, короткая стрижка, минимум косметики, стройная фигура, облаченная в элегантное, строгого покроя, бежевое платье — без сомнения, Почтарёв удостоился внимания хозяйки заведения собственной персоной.
  — Приз — победителю, — женщина сделала знак бармену и тот, молниеносно нырнув под стой-ку, через мгновение с торжественным полупоклоном вручил Почтарёву бутылку марочного коньяка в подарочной упаковке.
  — Надеюсь, отдых в нашем кафе будет для Вас приятным, — вручение приза сопроводилось вежливой улыбкой хозяйки. И судя по интонации, верный ответ в самом деле доставил ей удовольствие. — Любите японскую поэзию?
  — Честно говоря, только собираюсь полюбить, — не стал лукавить Николай, — жанр «танка» мне интересен давно, но читать подлинных мастеров этого стиля доводилось только от случая к случаю. Например, вот эти стихи Цураюки я совсем недавно увидел на выставке современного искусства в Столице.
  — Увидели? — удивилась собеседница.
  — Именно увидел, — кивнул Николай. — Один из художников-авангардистов использовал их в качестве текстовой иллюстрации для своей композиции. На мой взгляд, получилось довольно оригинальное сочетание цветовой экспрессии и смысловой нагрузки. Ну а теперь, — тут он показал на подаренный коньяк, — к этому добавятся и вкусовые ощущения. Если не ошибаюсь, единство многообразия форм и есть суть японской философии?
  — Можно и так трактовать. Скажем, для меня «танка» — это прежде всего гармония многообразия, — Почтарёву показалось, что во взгляде женщины появилась какая-то заинтересованность. Но тут звонок мобильного телефона в ее сумочке прервал поэтический диспут и вернул бизнес-леди в мир конкурентной реальности.

  Полагая, что соблюдение делового расписания для серьезных людей всегда важнее отвлеченных бесед и дальнейший разговор на тему «танка» вряд ли будет продолжен, Почтарёв отошел к столику в глубине кафе, чтобы спокойно завершить получение удовольствия от «Хольстен» уже в индивидуальном порядке. Однако меланхолично-мечтательное настроение, с которым Николай первоначально зашел в кафе, постепенно улетучивалось, уступая место более подходящему для независимого мужчины желанию новых впечатлений. И в процессе дегустации ячменного напитка Почтарёв снова вернулся взглядом к женщине, чье пристрастие к поэтическому наследию Востока позволило ему столь победно блеснуть своей эрудицией. Собственно говоря, «бизнес-вумен» никогда не привлекали Почтарёва. Скорее наоборот, он старался держаться от них подальше, предпочитая в своих подругах спокойствие, душевную мягкость и чувство домашнего уюта, пусть и мимолетного, одновременно избегая как в личных отношениях, так и, по возможности, в служебных, даже намека на свойственную категории «новых русских» агрессивную энергию и так называемый «драйв». Его мировоззрение в этом вопросе характеризовалось предельно просто: «Бог создал женщину для любви, а не для работы!» Впрочем, будучи сторонником «золотой середины» во всем, жесткой старогерманской концепции о строго ограниченной роли женщине в обществе — «Kinder, K;che, Kirche» («Дети, Кухня, Церковь» — нем.), Николай тоже не придерживался. «Если современному миру действительно нужна женщина-лидер, то, может быть, именно ее увлечение стихами и поможет сохранить обычно ускользающую от мужчины Красоту? Во всяком случае, здесь и сегодня», — философски по-думал Почтарёв и переключил свое внимание на спутников бизнес-леди.

  Судя по всему, один из них относился к натурам творческим — худое лицо, «мушкетерские» усы и бородка, перехваченные цветной тесьмой длинные волосы, линялые джинсы и свободная блуза, манера активно жестикулировать, одновременно придерживая локтем большую папку, явно наполненную соб-ственными эскизами. «Арт-дизайнер», — подсказало Почтарёву воображение. И, словно в подтверждение этому предположению, «дизайнер» ловко извлек из своей папки ярко раскрашенные листы (видимо, и в самом деле эскизы), которые он мини-вернисажем быстро расставил на стульях в углу кафе. Хозяйка жестом остановила начавшийся было авторский комментарий рисунков и несколько минут внимательно рассматривала предложенную ей импровизированную выставку. Затем, видимо, удовлетворенная осмотром, она выбрала несколько работ и, заключив свой вердикт итоговым распоряжением, энергичной походкой направилась к выходу. «Дизайнер», в лучших традициях богемных художников, тут же расположился за соседним столиком и, достав из стоящей рядом холщовой сумки цветные мелки, принялся что-то увлеченно исправлять и дорисовывать на эскизах, то и дело ероша волосы в порыве налетевшего вдохновения. Между тем в поле зрения Почтарёва попал второй спутник хозяйки, до этого державшийся поодаль. Высокая, спортивного сложения фигура, коротко стриженые светлые волосы, неброский летний костюм — мужчина двинулся следом за дамой, непринужденно и вместе с тем профессионально-внимательно осматриваясь по сто-ронам. В сознании Почтарёва как-то сразу возник и упрочился яркий образ — «человек-пантера». Ассоциация была на первый взгляд довольно странной, ведь в облике этого человека никаких оттенков присущего природной пантере черного цвета совершенно не наблюдалось. И вместе с тем его пружинистый шаг, полные скрытой мощи движения мускулистого тела, вкрадчиво-плавные повороты головы — все говорило о затаенной силе дикой кошки, которая могла мгновенно перейти от кажущегося безмятежным состояния релакса до активного действия и прямой угрозы. Банальное определение «охранник» или «телохранитель» сюда совершенно не подходило — именно «пантера» и никак иначе.

  «Да, вот и еще одна сцена сыграна в спектакле жизни, — подумал Почтарёв, проводив взглядом удалявшуюся пару, — дама зарабатывает деньги, «пантера» делает это безопасным, «дизайнер» создает какой-нибудь интерьерный шедевр, а вот такой сторонний наблюдатель, как я, сидит себе в прохладном уголке, потягивает пиво и получает от всего этого заслуженное удовольствие. А где будут все эти люди, скажем, завтра? Или послезавтра? Или даже через час? Вот я, например, даже не знаю, куда пойду, когда мой «Хольстен» закончится…» Занятый своими мыслями Николай не мог видеть, как уже на выходе из кафе его недавняя собеседница вдруг остановилась и обернулась. Несколько минут она оценивающе рассматривала Почтарёва сквозь живую изгородь, после чего ненадолго задумалась, машинально постукивая пальцами по перекинутой через плечо сумочке. Затем, приняв окончательное решение, довольно улыбнулась, достала визитную карточку и, сделав позолоченной ручкой какую-то пометку, с кратким приказанием протянула ее «пантере».

  Тем временем Николай допил пиво, положил честно заработанный коньяк в пакет и встал из-за столика. «Пережду-ка я жару в гостинице, а вечером…», — тут неспешный ход его мыслей был прерван вежливой фразой:
  — Будьте добры, уделите мне, пожалуйста, минуту внимания.
  Николай обернулся. Перед ним стоял «человек-пантера».
  — Ирина Владимировна приглашает Вас завершить разговор о японской поэзии. Сегодня, в восемь вечера, в нашем кафе, — он протянул Почтарёву визитную карточку и после секундной паузы добавил: — Мы были бы очень рады получить от Вас положительный ответ.

  На визитке значилось: «Рыбакова Ирина Владимировна. Туристический и рекламный бизнес», а надпись мелким четким почерком на обороте практически не оставляла Почтарёву возможности отказаться: «Заранее признательна Вам за согласие». Кроме того, многоцветно сияющий на визитке логотип одной из известнейших в России туристических фирм делал поступившее приглашение весьма заманчивым. Николай положил визитку в бумажник и ответил:
  — Буду рад расширить свои познания в жанре «танка».
  — Превосходно, — судя по ровной интонации, в таланте убеждения своей хозяйки «пантера» совершенно не сомневался и другого варианта ответа не подразумевал. — Я встречу Вас на входе в назначенный час.

  … Ровно в восемь вечера Почтарёв снова был у кафе. Впервые в жизни он позволил себе что-то похожее на авантюрное приключение, но после встречи с Профессором в столичном метро — «Не уставайте удивляться!», его еще недавно размеренная жизнь стала вдруг так быстро меняться, что теперь Николай почти с нетерпением ждал новых событий. Более того, он ощущал их появление как нечто само собой разумеющееся. И раз уж Судьба стремительно продолжала раскручивать перед ним яркую киноленту, так отчего же было не попробовать сыграть в этом фильме одну из главных ролей?

  «Пантера» проводил Почтарёва к уютному столику на двоих, высокие спинки вокруг которого создавали почти кабинетное уединение, предупредительно зажег плавающую в хрустальном бокале «чайную» свечу и, пожелав приятного вечера, бесшумно удалился.
  — Спасибо, что согласились на встречу, — Рыбакова появилась почти сразу поле ухода «пантеры» и жестом остановила попытавшегося встать ей навстречу Почтарёва. — Я просто не могла оставить наш разговор незавершенным — это противоречило бы духу «танка».
  — Разумеется, ведь подлинное совершенство вещей — в их логической завершенности, — в тон начавшемуся разговору ответил он.
  Оба рассмеялись.
  — Я полагаю, мне следует представиться, — продолжил Николай.
  — Извольте, — собеседница согласно кивнула.
  — Я — Почтарёв Николай Витальевич. По профессии горный инженер, родился и вырос здесь, а в настоящее время нахожусь в отпуске. Даже можно сказать, в творческом отпуске, — чуть иронично закончил он.
  — Очень приятно, — взгляд Рыбаковой был открытым и явно доброжелательным. Затем она по-серьезнела и, видимо, решив не тратить время на обмен банальными любезностями, сразу приступила к делу:
  — Николай Витальевич, днем мы с Вами говорили о «танка» и гармонии. Так вот, я предлагаю Вам непосредственно принять участие в гармонизации окружающей нас действительности. Начнем по порядку. Во-первых, я полагаю, что логотип турфирмы на моей визитке Вам знаком?
  — Конечно, но…
  — Вот именно, — предвосхитила вопрос Рыбакова. — На визитке не указана моя должность.
  — Честно говоря, для моего круга общения это несколько непривычно, — признался Почтарёв.
  — Дело в том, что указание должности в дан-ном случае излишне. Это моя фирма, — просто ответила Рыбакова. — Целиком и полностью. Я и владелец, и генеральный директор, и финансовый управляющий.

  Ирина Владимировна сделала паузу, давая Николаю время на осознание того, что разговор переходит в серьезную плоскость. Затем она продолжила:
— Как Вы понимаете, сегодня туристический бизнес России уже прошел стадию исходной капи-тализации и первоначального раздела сфер влияния. Сейчас очень важно удержать завоеванные позиции, и не просто удержать, а четко определить стратегию дальнейшего развития фирмы по сегментам рынка. До недавнего времени все было более-менее ясно. Состав путешествующих россиян можно было условно разделить на три категории: просто «все включено» — это ешь-пей-загорай; «нувориши» — то же самое, но в бриллиантах; ну и, наконец, те, кто пытался что-то еще и увидеть в режиме «посмотрите налево, посмотрите направо». Но вот теперь, на мой взгляд, начала формироваться еще одна категория людей. «Средний класс» России, столь желанный для экономических аналитиков, хотя и очень, очень медленно, но все-таки начинает становиться реальностью.

  Рыбакова говорила ясно, конкретно и взвешенно. В ее интонации совершенно отсутствовала присущая большинству так называемых «деловых людей» излишняя напористость, но вместе с тем логичное построение фраз и умело дозированная подача аргументов шаг за шагом притягивали к себе внимание собеседника, даже не вызывая желания возражать:
  — Российскому обществу сейчас остро требуются интеллигентные люди, не просто имеющие высшее образование, но еще и действительно способные организовать промышленное производство на европейском уровне. Разумеется, специалистам такого класса необходимо и платить соответственно. А это значит, что техническая интеллигенция в ближайшей перспективе будет иметь возможность удовлетворить свои не только материальные, но и духовные потребности. Нетрудно догадаться, что они неизбежно поедут в отпуска за границу, однако банальным «все включено» и шоппингом их не удовлетворишь. Этим интеллектуалам будет нужен не просто релакс, а возможность погрузиться в атмосферу тех мест, увидеть которые они раньше только мечтали за чтением любимых книг. Причем таким людям вряд ли будет интересна беготня по всем музеям сразу или автоэкскурсия типа «Париж за один день». Нет! Их сокровенным желанием будет спокойно, без суеты побродить по улочкам старых городов; увидеть, быть может, всего лишь один знаменитый музей, но зато узнать о нем во всех под-робностях; самим доподлинно ощутить, как живут люди в других местах и как потом сделать лучше свою собственную жизнь. Конечно, подобный тип отдыха не станет массовым, но своего потребителя наверняка найдет. Кстати сказать, конкуренции как таковой здесь однозначно не получится, — сообразно своим высказываниям развела руками Рыбакова, — слишком уж невелик этот сегмент туристического рынка. Следовательно, тот, кто займет эту нишу первым и грамотно организует дело, станет монополистом и сможет со временем рассчитывать на пусть и небольшой, но зато постоянный источник дохода. Ну а затем можно будет подумать и о расширении бизнеса — ведь в цивилизованном государстве быть интеллигентом престижно. Резюме: спрос на мое предложение в будущем должен возрастать. Такова в общих чертах концепция. Что скажете?

  Почтарёву еще никогда не приходилось участвовать в обсуждении столь далеких от его профессиональной деятельности вопросов, но сама идея в отличие от тиражируемого всеми телеканалами затертого штампа для отпуска — бананы-кокосы, пальмы-бикини и пр., показалась ему достаточно оригинальной. Он ответил:
  — С точки зрения потенциального потребителя Вы меня заинтересовали. Я полагаю, рациональное зерно тут, безусловно, присутствует. Позволю себе предположить, Вы уже начали что-то делать в этом направлении?
  — С Вами легко иметь дело, — в тоне Рыбаковой прозвучало откровенное одобрение. — Мне поступило предложение приобрести небольшой отель на одном из островов Греции. И я собираюсь ориентировать его работу именно на прием интеллектуалов. Вот посмотрите.

  Тут словно материализовался из воздуха «пантера», который быстро установил напротив столика два больших эскиза в деревянных рамках и также быстро снова исчез. На эскизах, выполненных в технике карандашной графики и цветного мела, был изображен приморский отель. Судя по пейзажным очертаниям, один и тот же, но в разных вариантах.

  Первый тяжеловесно утверждал пресловуто-античный стиль, явно перегруженный изобилием перемешанных между собой коринфских и дорических колонн, всевозможных амфор и разновеликих статуй. Все вместе это создавало ощущение довольно странного сочетания антикварного склада и общеизвестного Парка культуры образца 1930-х годов, только вместо неизбежного для социалистического реализма атрибута «женщина с веслом» здесь фигу-рировала не менее судьбоносная «вакханка с виноградом». Другой эскиз представлял более умеренный взгляд на приморское гостеприимство — здесь помпезные колоннады уступали место легким арочным перекрытиям и уютным беседкам, на балконах привычно располагались полосатые шезлонги, а вместо псевдоисторических скульптур вполне закономерно появились умиротворяющие композиции из камней, цветов и кустарников. Все было спокойно и соразмерно, но вместе с тем как-то предсказуемо и оттого довольно-таки скучновато. Так или примерно так выглядело большинство профсоюзных санаториев недавнего СССР где-нибудь в Крыму или на черноморском побережье Кавказа, куда год за годом приезжали проводить свои летние отпуска законопослушные советские граждане. «На эксклюзив для поклонников Кафки и Лао-цзы это явно не потянет», — подумал Николай, а вслух произнес:
  — На мой взгляд, с Вашей идеей, Ирина Владимировна, эти образцы не очень сочетаются.
  — Ну а поточнее, пожалуйста, — Почтарёву в интонации Рыбаковой послышались нотки не только заинтересованности, но и какого-то скрытого ожидания, — что конкретно Вам не нравится?
  — Хорошо, — Николай начал входить во вкус предложенной ему игры, — псевдогреция, — тут он показал на первый эскиз, — обсуждению вообще не подлежит. Это слишком явная бутафория и ничего, кроме раздражения, у любого образованного человека такая архитектурная какофония не вызовет. Второй вариант в целом неплох, но он… — тут поиск сравнения потребовал короткой паузы, — … похож на картину без рамы или, если хотите, аметист без оправы. Не хватает «изюминки», завершающего штриха, отличительной особенности. Для отеля нужного Вам стиля требуется индивидуальность, но не вычурная, а сдержанная и вместе с тем узнаваемая. Здесь же этого пока не видно.
  — Спасибо, — сказала Рыбакова и несколько минут внимательно разглядывала эскизы, потом спросила:
  — Скажите, почему Вы сравнили этот отель с аметистом?
  — Даже и не знаю, — ответил Николай, — наверное, потому что Ваш отель у моря, а мне всегда казалось, что цвет морских волн должен быть аметистовым. Странно, конечно, но я уже просто не помню, какой он на самом деле — последний раз видел море так давно …
  — Ну что же, может, скоро и увидите, — немного загадочно произнесла его собеседница.

  «Похоже, сейчас от меня потребуется нечто большее, чем просто комментарий художественных изысков», — подумал Почтарёв и не ошибся.
  — Первый вариант, — Рыбакова пренебрежительно махнула кистью руки в сторону «бутафо-рии», — это прежний вид отеля. Его построили десять лет назад в угоду и по заказу одного… скажем, довольно одиозного представителя нашего «нового капитализма» начала 90-х годов. К счастью, по ряду причин сам он в деле уже не фигурирует. Его преемник постарался сделать доставшийся ему образец, как Вы совершенно верно подметили, архитектурной какофонии, более похожим на отель и в результате появился вариант номер два. Это действительно довольно стандартная гостиница эконом-класса. Пока стандартная, — Рыбакова выдержала краткую, хотя и многозначительную паузу, затем чуть подавшись вперед, решительно и уже гораздо боле воодушевленно продолжила: — Через пару дней все финансовые формальности для оформления покупки отеля будут закончены и я смогу непосредственно приступить к реализации моей идеи. И вот тут-то мне потребуется беспристрастный взгляд на проблему изнутри: что именно нужно сделать, чтобы превратить это место в подлинный «приют интеллекта», начать целевую рекламную кампанию и как можно быстрее завлечь сюда первых гостей. Причем сделать все нужно уже в этом сезоне — идея слишком очевидно витает в воздухе, и вот-вот появятся конкуренты. «Время-не-ждет», как у Джека Лондо-на, помните? — и тут Рыбакова конкретизировала свою тираду несколько ошеломленному ее внезапно проявившейся экспрессией Почтарёву неожидан-ным:
  — Я предлагаю Вам поехать на Остров в этот отель в качестве неофициального представителя фирмы и помочь мне сделать еще один уголок мира чуть более гармоничным. Вот Вам и реализация сти-ля «танка» — от слов к делу. Соглашайтесь!

  С этими словами «бизнес-леди» снова превратилась в просто обаятельную женщину и теперь уже с чуть лукавой улыбкой добавила:
  — Пожалуйста, не отказывайтесь. Вы мне очень нужны.
  — Но почему же именно я? В сущности, мы ведь совершенно незнакомы, — не ожидавшему та-кого поворота событий Николаю нужно было собраться с мыслями, и он решил потянуть время.
  — Потому что именно Вы действительно тот самый клиент, на прием которого и должен быть ориентирован отель. И не возражайте — у Вас, как по заказу, готовый набор всех необходимых для этого качеств: образованность, уравновешенность, манеры. Зачем мне искать кого-то еще? К тому же ни Вы мне, ни я Вам ничего не должны, поэтому полная беспристрастность оценки проекта априори гарантирована. Авиачартер, полный пансион, командировочные, виза — за мой счет. Любые опасения можете отбросить, поскольку никаких встреч, контактов, передач и прочего от Вас не потребуется. Ни-че-го, — буквально по слогам произнесла она, — только наблюдайте, прислушивайтесь к своим ощущениям от увиденного, и как только появятся свежие идеи — записывайте их. Не думайте о количестве Ваших предложений — я буду ждать от Вас только качества. Кстати, техническая сторона во-проса перестройки отеля пусть Вас не занимает — этим уже занимаются профессиональные строители во главе с моим дизайнером.

  «Ага, вероятно, это тот самый создатель эскизов, которого я видел сегодня днем», — сообразил Почтарёв.
  — Специалист он первоклассный, — продолжала далее Рыбакова, — его рисунки очень талант-ливы, но для практического воплощения им не хватает чувства места и времени. Увы, как большинство творческих людей, мой «поэт интерьеров», — тут в ее интонации зазвучала легкая досада пополам с иронией, — весьма подвержен влиянию Бахуса. Отпускать его на Остров самостоятельно просто нельзя — здесь-то он у меня под надзором, а там родина сорока сортов превосходнейшего виноградного напитка и, сами понимаете, противоборства с таким серьезным противником никакой артистической натуре не выдержать. Поэтому я и прошу Вас помочь подобрать достойную оправу для моего аметиста. И не бойтесь ошибиться, я не сомневаюсь, что вы справитесь — жизнь научила меня разбираться в людях.

  Попробуйте-ка противостоять такому прямому и откровенному комплименту, да еще сказанному красивой женщиной! Чувствуя, что сдается, Почтарёв попытался привести единственный пришедший ему на ум аргумент:
  — Для поездки нужен загранпаспорт. А если же у меня его при себе нет?
  — Исключено, — Рыбакова, уже предчувствуя одержанную победу, довольно усмехнулась. — Здесь мы находимся за пределами Российской Федерации и такой предусмотрительный человек, как Вы, просто обязан иметь действующий загранпаспорт. Разве не так?

  Почтарёв обезоружено кивнул — загранпаспорт у него в самом деле был, а как же иначе. Похоже, в людях Рыбакова действительно разбиралась.
  — Итак, все формальности я беру на себя, — уже серьезным тоном заключила она. — В Вашем распоряжении будут три недели на Острове. Мое единственное условие — все, что Вам придет в голову по существу, отпечатайте и передайте Виктору. Он прибудет в отель за день до Вашего отъезда.
  — Виктор — это «человек-пантера»? — машинально вырвалось у Николая.
  — Пантера? — неподдельно удивилась Рыбакова, но затем хотя и с некоторым раздумьем, но согласно произнесла:
  — А знаете, пожалуй, Вы правы — ягуар агрессивен, леопард коварен, а вот пантера… пантера — это мощь, достоинство и предостережение. Виктор именно такой и есть.

  Она c нескрываемым удовольствием и даже восхищением, как Пигмалион на ожившую Галатею, посмотрела на Почтарёва:
  — Слушайте, я в Вас точно не ошиблась — поэтические образы у Вас прямо в крови. Полагаю, наше соглашение будет удачным, и надеюсь, взаимовыгодным. Предлагаю отметить!

  После превосходного ужина до стоянки такси Почтарёва предупредительно проводил Виктор. Судя по доброжелательной улыбке, он успел узнать о сравнении с «человеком-пантерой» и оно ему явно понравилось.

  … Через несколько дней, взлетая чартерным рейсом из Столицы на Остров, Николай снова вспомнил: «Мир — только сон…» Меланхолия поэтических снов Цураюки в конечном итоге обернулась для него пробуждением новой жизни: за стеклом иллюминатора проплывали нежно-розовые в лучах рассвета облака, впереди ждала встреча с Эгейским морем, и ровный гул авиадвигателей постепенно слился в воображении Почтарёва с мерным рокотом белопенного прибоя.

  Как оказалось, не такая уж это пустая трата времени — чтение стихов.


Глава 4. Мобильный телефон, слоны Ганнибала и «yesterday»

  Он стоял у кромки набегавших волн на песчаном пляже вблизи отеля. Вечерело. Заходящее солнце сияющими зайчиками играло на водной глади, легкий ветерок приносил запах теперь уже настоящего, живого, а не воображаемого моря — мокрой соли, водорослей, смолы с днищ лежащих в отдалении лодок, а в памяти одна за другой вставали картины прошлого этих скалистых берегов. Прошлого, которое здесь было самой Историей, живой Легендой: минойские галеры и закованные в медную броню армии микенских царей, Тезей и Ариадна, дворцы Кносса и лабиринт Минотавра, троянская война и приключения хитроумного Одиссея — не в силах справиться с потоком нахлынувших чувств, сердце восторженной птицей стучало в груди. «Здравствуй, виноцветное море, — вспомнил Почтарёв строки «Илиады» Гомера, — вот я тебя и увидел!» Но тут день сегодняшний заявил о своих правах веселой музыкой с проплывавшей яхты, оживленным разговором немецких пенсионеров, энергичной компанией бодро промаршировавших мимо Николая к расположенным неподалеку шезлонгам, смехом и визгом стайки плескавшихся рядом с берегом французских детей, предусмотрительно упакованных мамашами в разноцветные надувные жилетики. И в довершении ко всему на пляже появились две молодые пары, судя по всему, из Италии, которые затеяли шумное обсуждение каких-то событий, комментируя свои высказывания неизбежной жестикуляцией. В такой экспрессивной ауре романтика первоначальных ощущений от встречи с Эгейским морем начала улетучиваться, но вот так, сразу, погружаться в курортную многолюдность не хотелось. Почтарёв ог-ляделся по сторонам и решил направиться к видневшейся из-за ближайшего мыса пристани, где в такт волнам грациозно покачивались миниатюрные яхты и небольшие прогулочные катера. Он сбросил сандалии, по щиколотку зашел в прохладную воду и не спеша побрел вдоль полосы прибоя…

  … Утром этого дня, сразу после посадки в центральном аэропорте Острова и прохождения таможенных формальностей, Почтарёв среди других прибывших вместе с ним пассажиров оказался в комфортабельном автобусе, который развозил туристов по местам обитания. Панорама вокруг открывалась просто великолепная! Автострада стремительно вьющимся по гористым склонам серпантином то убегала вверх к похожим на старинные замки зубчатым утесам, то опускалась вниз в живописные маленькие долинки. Тут и там ступенчатыми террасами поочередно сменяли друг друга ухоженные виноградники, масличные и апельсиновые рощи. Кое-где между ними виднелись крошечные церквушки и аккуратные каменные домики под красновато-оранжевой черепицей, а вдоль дороги яркими сиреневыми цветами встречал путешественников буйно разросшийся высокий кустарник. Умеренно тонированные окна автобуса, плавное покачивание его корпуса на пружинящих рессорах в унисон движению, прохладное веяние кондиционера внутри салона ненавязчиво расслабляли от суеты долгого перелета и неизбежного почти для каждого современного горожанина подсознательного беспокойства. Чувство некоторого дискомфорта, первоначально возникшее от непривычной обстановки и вынужденного нахождения среди посторонних людей, постепенно исчезало, потом совсем улетучилось, уступив наконец место столь любимой Почтарёвым возможности спокойного созерцания окружающей действительности. Он блаженно полулежал на высоком мяг-ком сиденье и эпикурейски наслаждался проплывавшими перед ним пейзажами.

  Неожиданно его отвлек вопрос, заданный в довольно бесцеремонной форме:
  — Послушай, земляк! Выручи мобильником, а то у меня, понимаешь, батарея села.

  Над креслом Почтарёва нависла фигура еще молодого, лет двадцати пяти, но уже довольно грузного парня:
  — Звонок компенсирую наличными, не переживай. Я, слушай, в Столице «мерс» на стоянке оставил, а ключи охране передать забыл.

  От новоявленного соотечественника исходил устойчивый запах спиртного, и Почтарёв вспомнил, что уже видел его в компании таких же самоуверенных юнцов и довольно развязных девиц, начавших «отмечать» поездку на Остров обильными возлияниями еще в самолете. Николай с неудовольствием ощутил, что в нем начинает непроизвольно закипать раздражение. Он терпеть не мог фамильярного «ты» от посторонних людей, к тому же нарочито-хвастливое упоминание о «мерседесе» и охране симпатии к молодому нахалу никак не добавило. Не имея привычки обращать внимания на чужие доходы, настоящую цену трудовым деньгам Николай знал очень хорошо. Он, как и все его друзья, многие годы добывал хлеб свой насущный упорным и зачастую неблагодарным трудом на шахтах и приисках, поэтому к мотовству и лихачеству «золотой молодежи» относился с презрением.
  — Я не пользуюсь мобильной связью в отпуске, молодой человек, — сухо ответил Николай и отвернулся к окну, полагая разговор завершенным. Но не тут-то было!
  — Как это не пользуешься? Ты что же, совсем без «мобилы» сюда приехал? Ну, ты, земляк, даешь! — в голосе непрошеного собеседника прозвучало неподдельное удивление.

  Вместе с тем в интонации нувориша столь явно ощутилось пренебрежение к «технической отсталости» и «несовременности» Почтарёва, что он решил проучить невежу, который вздумал испортить ему настроение дурацкими вопросами.
  — Для меня, уважаемый, — сказал Николай, стараясь в противовес своему бесцеремонному сопернику быть предельно вежливым, не показывая в то же время прямой иронии, — существуют вещи гораздо более интересные, чем просто какой-нибудь телефон. Вот Вы, например, знаете, сколько слонов было у Ганнибала во время перехода через Альпы?
  — Слонов? Каких еще слонов… почему… Ганнибала… — явно не имевший никакого опыта в словесных баталиях парень сразу же растерялся и судорожно попытался начать думать. Видимо, такие усилия были ему никак не свойственны, к тому же его отягощенный алкоголем мозг, приученный к исполнению только простейших импульсов «хочу», «есть», «пить» и т.п., был явно неспособен быстро найти подходящий ответ.

   Почтарёв не без тайного злорадства наблюдал, как только что мнивший себя центром мироздания «хозяин жизни» моментально взмок, занервничал и беспомощно захлопал поросячьими глазками на изрядно заплывшей ранним жирком физиономии. Однако дальше их словесная пикировка приняла довольно своеобразный поворот:
  — Не было у Ганнибала никаких слонов. Он вообще был людоед! — с радостной ухмылкой зая-вил обладатель «мерседеса».

  Почтарёв уже внимательнее посмотрел на него, как на диковинную зверушку в зоопарке. «Увы! Мне попался далеко не лучший представитель поколения next — ничего, кроме американских триллеров, не знает и знать не хочет, — подумал Николай. — Для этого фигуранта Ганнибал — это только Ганнибал Лектер из «Молчания ягнят» и все!» Сразу же вспомнилось: «…не мечите бисера перед свинь-ями». А потом… потом ему стало вдруг очень весело: «И носит же земля таких дураков!» Чувствуя, что вот-вот расхохочется, сдерживаясь изо всех сил, Почтарёв ответил:
  — Я вижу, молодой человек, что Вами перейден не только Рубикон. Да и Карфаген Ваш, судя по всему, уже давно разрушен, причем окончательно и бесповоротно, — Николай притворно вздохнул: — Увы, не смогу быть Вам полезным, мобильника у меня действительно нет. Уж не взыщите. Желаю Вам приятных впечатлений на Острове!

  Николай снова занял в кресле прежнее положение, не желая далее продолжать пустые слово-прения. Так ничего и не понявший парень закрыл изумленно отвисшую челюсть и обескуражено ретировался на заднее сиденье автобуса, забыв про «мобилу». Нутром он все-таки почувствовал, что «сел в лужу» и счел за лучшее больше не привлекать к себе внимания.
Больше они никогда не встречались, но тогда Николай еще не мог предугадать, что именно этот разговор, совершенно бессмысленный и бесполезный на первый взгляд, уже изменил его жизнь! Во-истину, в основании любого великого Храма всегда лежит простая малая Песчинка, и каждый твой день Сегодня неизбежно определяет будущее Завтра…

  … Со стороны моря пристань и бухту надежно защищал бетонный полумесяц волнолома, усиленный круто уходящей в воду дамбой из нагроможденных друг на друга больших глыб ракушечника. Миновав расположенные вдоль пристани кафе и ресторанчики, Почтарёв отправился прямо туда и остановился в самом конце дамбы. Шум с берега сюда почти не достигал, и только иногда слышались крики чайки, одиноко парящей почти вровень с лениво катящимися волнами, да редкие гудки проходящих у горизонта круизных лайнеров. В лазурно-бирюзовой, кристально-прозрачной до самого дна глубине виднелись плавно колышущиеся водоросли, медленно проплывавшие стайками и поодиночке разновеликие рыбы, а ближе к поверхности Николай заметил целую колонию хозяйственно расположившихся на камнях морских ежей. Но самым удивительным оказалось другое: за многие годы жизни в тесноте городов он, как оказалось, совершенно отвык от чувства пространства, так широко и свободно открытого сейчас его блуждающему взору — и вглубь, и вверх, и вширь, что теперь оказавшееся вне привычных рамок воображение просто захлестывал поток противоречивых ощущений. И стран-ное дело — наш герой, еще недавно вполне уверенный и уравновешенный современный мужчина, давно уже забывший детские фантазии, теперь сам себе казался то лилипутом на краю гигантского аквариума, то, наоборот, великаном, созерцающим распростершийся у ног микромир. Одновременно хотелось смеяться и плакать, громко запеть хвалебный гимн окружавшей его Красоте и тут же погрузиться в благоговейное молчание перед таинством Жизни, куда он вдруг оказался допущен по чьему-то безмолвному позволению.

  Размечтавшись, Николай даже и сам не понял, откуда в возбужденном сознании всплыли и сами собой прозвучали прочитанные когда-то строки Байрона:
               
                «Лежать у волн, сидеть на крутизне,
                Уйти в безбрежность, в дикие просторы,
                Где жизнь вольна в беспечной тишине,
                Куда ничьи не проникали взоры…»


  Как будто стремясь обнять весь мир, в безотчетном порыве неудержимого, всеобъемлющего счастья Николай запрокинул голову, широко раскинул руки и замер на краю волнолома. Он никого и ни о чем не просил сейчас, только благодарил за радость дарованной жизни, без фальши и позерства, искренне и без слов — так, как когда-то учили маленького Колю бабушка и мама. И, наверное, именно поэтому где-то там, высоко-высоко в синем небе, вдруг заметил его утомленный ангел, уже давным-давно уставший от однообразно-докучливых просьб суетливых землян. Заметил, пригляделся с высоты к крохотной фигурке, удивился: «Надо же, а ведь живут еще на Земле чистые души!», и решил помочь, потому что услышал Почтарёв, как начатое им стихотворение мелодично продолжил чей-то негромкий голос:

                «…По козьим тропкам забираться в горы,
                Где грозен шум летящих в бездну вод,
                Подслушивать стихий мятежных споры,
                Нет, одиноким быть не может тот,
                Чей дух с природою один язык найдет».

  Он обернулся. Молодая светловолосая женщина смотрела на него немного смущенным и вме-сте с тем каким-то загадочным, затаенно-ищущим взглядом. Так обычно смотрят дети, когда очень хотят о чем-нибудь попросить, но при этом отчаянно стесняются и в то же время боятся получить отказ.
  — Простите, пожалуйста, — сказала она. — Я никак не хотела Вам помешать, но… здесь так красиво… и этот отрывок из «Чайльд-Гарольда» я тоже очень люблю…

  Тут весьма кстати налетевший ветерок избавил незнакомку от всё возраставшего смущения и необходимости заканчивать затянувшуюся фразу, сорвав с головы белую шапочку-панамку. Женщина непроизвольно ойкнула, но подхватить ее не успела. Сделав изящный пируэт, шапочка аккуратно опустилась прямо в воду в нескольких метрах от мола и, будто дразня свою недавнюю хозяйку, весело заплясала на волнах. Безусловно, в такой конфузной си-туации любой уважающий себя джентльмен просто обязан был найти достойный для дамы выход. Ну а что же мог сделать Почтарёв на самом деле? Правильно, только одно — снять свою только что купленную на пляже кепку с эмблемой Острова и протянуть ее взамен. Конечно же, так он и поступил.

  После того, как Почтарёвская бейсболка оказалось кокетливо прилажена вместо панамки, последовало секундное замешательство, обычно всегда возникающее при невольном знакомстве — и вот уже они смотрели друг на друга совсем как добрые знакомые.
  — Я — Николай, — представиться теперь было самое время.
  — А я — Лена, — согласилась с этим она и, чуть лукаво прищурившись, спросила:
  — Скажите, сколько же все-таки слонов было у Ганнибала в альпийском походе?
  — Хроники Пунических войн называют три-дцать семь, но почему вдруг…
  — … Такой вопрос? Все просто — мы вместе ехали в автобусе сегодня утром, и я невольно стала свидетелем Вашего экспромта на историческую тему. Здорово Вы «срезали» того пижона! Может, теперь научится вежливости. Кстати говоря, я свой «мобильник» тоже с собой не взяла. У меня три недели долгожданного отпуска и с этим миром ничего не случится, если я на время исчезну из зоны доступа.

  Стройный силуэт, нежный овал уже слегка тронутого первым загаром лица, четко очерченные губы, серые глаза, в озерцах которых крошечными искорками вспыхивали отблески заходящего солнца, грациозно перебирающие ремень пляжной сумки пальчики точеных рук — на вид ей казалось лет тридцать-тридцать пять, и она была красива. Не будоражуще яркой, ошеломляюще-глянцевой красотой эротических див из «Playboy», а спокойной, умиротворенно-загадочной прелестью воспетой Блоком и Крамским таинственной Незнакомки. Такой женщине хочется подарить розу, если будет позволено, пригласить на танец, и долго-долго потом вспоминать о ней, как об одном из тех «мимолетных видений», чудесным появлением которых Господь и делает эту жизнь прекрасной. Во всяком случае, для таких мужчин, как Почтарёв.

   И кто знает, а вдруг небесный ангел все еще продолжал наблюдать из своих заоблачных высот за этой будто случайной встречей? Иначе чем объяснить, что, словно подсказывая Николаю и Лене тему для разговора, рядом с молом, неторопливо переваливаясь на волнах, появилась маленькая лодка. Сидящий на корме рыбак негромким, чуть хрипловатым голосом выводил старую как мир и бесконечную как море греческую песню, а на берегу, послушно повинуясь протяжно звучащей мелодии, один за другим загорались разноцветные огоньки.
  — Красиво, — сказала Лена. — Как просто и как красиво, — она с легким недоумением пожала плечами, — но почему же мы, горожане, никак не можем этого понять? Нагромождаем в своей жизни горы каких-то никому не нужных условностей, все-гда чего-то ждем и сами же боимся перемен, жалуемся на постоянную суету и нехватку времени, но даже за едой говорим только о работе. И так каждый день. Как странно…

  Она проводила взглядом удалявшуюся лодку и, немного устало улыбнувшись, посмотрела на Почтарёва:
— Да не ломайте Вы голову над очевидным, Николай, просто возьмите и пригласите меня в бар, я не знаю английского, а по-русски тут никто не говорит. Моя попытка заказать коктейль «на пальцах» сегодня уже закончилась неудачей — то, что на картинке в меню выглядело весьма привлекательно, на деле оказалось крепчайшей смесью из водки и ли-монного сока. Так что для утоления жажды мне без помощи теперь никак не обойтись.

  Женщина, если захочет, всегда сможет повернуть к себе звезды — ведь Почтарёв в самом деле уже несколько минут пытался найти деликатный повод продолжить так необычно завязавшееся знакомство и в то же время не выглядеть заурядным курортным ловеласом. Поэтому он, не раздумывая, подхватил инициативу и честно признался:
  — Именно это я и хотел Вам предложить, но боялся показаться навязчивым. Конечно же, я Вас приглашаю и буду очень рад Вашему согласию.
  — Тогда в чем вопрос? Идемте, — она непринужденно взяла его под руку, и в уже сгущающихся сумерках они зашагали обратно к набережной.

  За выбором бара дело не стало — собственно говоря, все побережье представляло собой бесконечно тянущуюся вереницу кафе, ресторанов и закусочных. Разобраться, где кончается одно заведение и начинается другое, можно было только по смене интерьеров, каждый из которых, в свою очередь, мог поспорить с соседями оригинальностью оформления. Побродив немного, Николай и Лена выбрали крохотное кафе, где уютные столики для двоих рас-полагались на дощатой террасе прямо над пляжем и позволяли слышать плеск волн в аккомпанемент музыке старых голливудских кинолент, негромко звучащей из скрытых динамиков. Посетителей было сравнительно немного, видимо, сказывалось еще только начало сезона европейских отпусков, и ощущение было такое, что они пришли в старый-старый загородный дом, который только и ждал их появления.

  Лена с облегчением погрузилась в мягкие подушки сплетенного из виноградной лозы огромного кресла, и тут прямо перед ней, как по волшебству, на столике зажглась миниатюрная лампа под красным матерчатым абажуром. Лена восторженно, как маленькая девочка возле рождественской елки, захлопала в ладоши, а Николай, обернувшись, заметил, как за стойкой бара им церемонно поклонился бармен в ожидании заказа. Встречать гостей здесь явно умели!
  — Желает ли дама белого вина? — спросил Николай, чувствуя себя Ротшильдом в ресторане «Максим».
  — Желает, — с шутливой важностью кивнула его спутница, — и еще немного сыра с оливками.
  — Присоединяюсь к Вашему выбору, — он уже собрался пригласить ожидавшего рядом офици-анта, но тут вдруг сообразил: — Скажите, Лена, почему Вы так уверены, что английский знаю я? А если мне тоже придется гадать по картинкам меню?

  Она снова посмотрела на него своим прежним, уже знакомым ему загадочным взглядом, и мягко произнесла:
  — Разве для мужчины бывают безвыходные ситуации? Я полагаюсь на Вас…

  Что может быть приятнее, чем оправдание ожиданий красивой женщины! Особенно, если сде-лать это можно без особого труда — изучение английского было давним «хобби» Почтарёва и, судя по тому, что им принесли именно желаемые оливки, сухое белое вино и сыр, выстраивать фразы нужного содержания на языке «туманного Альбиона» он более-менее научился.
  — За праздники, которые дарит нам жизнь! — золотистое вино взметнулось в высоких бокалах отраженным пламенем жаркого солнца Острова и взорвалось на губах вкусом спелого винограда. Постепенно легкий флер волшебного напитка невидимой вуалью мягко окутал и растворил остатки прошлых сомнений. Освобожденное от их подспудного груза сознание начало жадно, как губка, впитывать звуки и силуэты окружающего мира — игру света и тени, плеск уже невидимых с террасы волн и негромкую музыку, виртуозные манипуляции бармена с бутылками и стаканами за стойкой, отрывки разноязычных фраз и отдельные жесты людей за другими столиками…
  — Скажите, а чем Вы еще интересуетесь, кроме английского языка, античной истории и сти-хов Байрона? — Лена уютно устроилась в глубине кресла, по-домашнему свернувшись в клубочек, совсем как персидская кошка у камина в викторианском доме.
  — Раньше, лет двадцать назад, в свою бытность столичным студентом еще я любил рок-н-ролл и дискотеки, а теперь предпочитаю меланхолический блюз, маленькие улочки старых городов и классическую живопись. Видимо, всему свое время, — ответил Николай.

  «Yesterday, all my troubles seem so far away…», — вторя его пробудившимся воспоминаниям, сменила старый джаз лирика Пола Маккартни.

  «Yesterday… Вчера… Каким же оно было, мое «вчера»? Надежды и мечты, иллюзии и реальность, боль и радость — чего было больше в моей жизни на самом деле? Наверное, всего понемногу. А завтра, каким будет мое «завтра», что принесет?» — подумал он и сам же себе ответил: — «Не хочу никакого «завтра»! Пусть останется «сейчас», хоть ненадолго останется!»

  И тут вдруг его охватила безотчетная, исподволь накатившая тревога, очертания предметов вокруг внезапно обрели какую-то напряженную, звеняще-пульсирующую, как натянутая струна, хрупкость и романтичная релаксация сменилась жестким ощущением другой, непримиримой, бескомпромиссной и оттого куда более реальной действительности. В атакованном беспокойством сознании замелькали кадры теленовостей — «террористы взо-рвали… финансовый кризис… смертельный вирус… демонстрации протеста», а память услужливо напомнила, что всего в нескольких сотнях километров отсюда тысячи людей уже столетиями ненавидят друг друга только за то, что по-разному произносят имя Бога и с колыбели учат этой ненависти своих детей. Первобытный, извечно живущий в затаенных уголках души каждого человека страх перед враждебным Неведомым хищно вырвался из темных глубин и в одно мгновение превратил замок его Воздушной Мечты, которая только-только начала ожи-вать, в осажденную злобными призраками крепость. Но крепость не хотела сдаваться! Изо всех сил пытаясь справиться с невесть откуда взявшимся фантомом и хотя бы внешне сохранить при этом спокойствие, он не заметил, как безотчетно напрягся и стиснул ручки кресла, оборвав на полуфразе незаконченный ответ. Секунды внутреннего противоборства показались ему вечностью. Но страх опасен тогда, когда ты ему подчиняешься, а если же нет — ты не один!

  На помощь пришло легкое прикосновение — чуткие пальцы лишь на мгновение сжали его кисть и… — участливо улыбавшаяся напротив женщина вернула ему чувство покачнувшегося равновесия, мир снова стал простым и понятным, а страх исчез в пустоте. Крепость Мечты неподвластна призракам, если защитники не теряют мужества. И если вовремя приходит подмога.
  — Давайте не будем думать о том, что было вчера, — голос Лены звучал завораживающе-спокойно, — и том, что будет завтра. Никаких вопросов и никаких ответов не нужно. Нет прошлого и нет будущего. Есть только настоящее … Только настоящее … Настоящее …

  Потом Почтарёв не раз пытался вспомнить, о чем же еще она тогда говорила, но память сохранила только размеренную, как буддийская мантра, интонацию, медитативную модуляцию повторяющихся фраз и шепот слившегося с ее словами прибоя: «… настоящее… только настоящее…» Одно было ясно — именно после этого разговора страх Неведомого к нему больше не возвращался. Никогда. Потому что Пустота не может победить Жизнь — надо всего лишь упорно держать Свечу на ветру и не давать ей погаснуть!

  Затянувшаяся пауза миновала, каждый сделал вид, что ничего не произошло, и с молчаливого согласия друг друга — «никаких вопросов», они про-должили свою неспешную беседу о музыке, городах, искусстве, с удовольствием запивая ее легким и невесомым вином. А когда незаметно подкравшаяся ночь сменила их первый вечер, усталость все-таки взяла свое, и пришло время вернуться в гостиницу. И странное дело — никто из них даже не удивился тому, что Отель, в котором они остановились, был один и тот же.

  Это было последнее, что  мог тогда сделать для них ангел. Большее было не в его власти. Ведь ангелы — не боги.

  Теперь предстояло самое главное, на самом деле доступное очень немногим — услышать голос своего сердца. Услышать и понять. Понять и поверить. Поверить и довериться. Потому что время для этого пришло.


Глава 5. Позови, чтобы услышать

  На следующее утро Почтарёва разбудил непонятный повторяющийся звук. Он попытался спря-таться от него в ускользающую полудрему, но вместо того, чтобы прекратиться, звук весьма бесцеремонно преобразовался: вначале слышался какой-то металлический щелчок, а затем за ним следовал мягкий шлепок. Как будто некий шутник доставал из сундука большую пуховую подушку и забавы ради с размаху шлепал ею по полу. С интервалом в три-четыре минуты. В семь утра по местному времени, между прочим. Аккомпанемент для продолжения утренних сновидений был не самым подходящим, и Николай, отразившись заспанной физиономией в зеркале напротив кровати, вышел на балкон своего номера.

  «Вот это да!» — открывшаяся перед ним картина сразу заставила исчезнуть возникшее было сожаление о несколько принудительном пробуждении.

  Залитое рассветно-золотистыми лучами бирюзовое море мирно плескалось в ладонях скалистой бухты. Несмотря на ранний час, вдоль берега уже вовсю шустро сновали возвращавшиеся с утреннего лова рыбацкие лодочки, а из кают замерших вдоль пристани разноцветных яхт понемногу начали появляться их хозяева. Прямо с палубы ближайшего к пляжу суденышка молодежь устроила утреннее купание. Несколько парней и девушек друг за другом нырнули в прохладное море и шумной стайкой поплыли вокруг яхты, со смехом перебрасывая друг другу яркий надувной мяч. Их веселые голоса перекликались и скользили по поверхности воды, звонким эхом отражаясь от подступавших к берегу скал. «Эх, хорошо быть молодым!» — пришла на память строка популярной бардовской песни, но тут прежний надоедливый звук снова напомнил о себе все тем же «щелк — шлеп».

  Досадливо поморщившись, Почтарёв оторвал взгляд от морской идиллии и, слегка перегнувшись через балконные перила, посмотрел во внутренний двор Отеля. Обнаруженная им ситуация вполне заслуживала отнесения к репертуару Театра Одного Комического Актера, если бы таковой действительно существовал. В качестве авансцены выступало пространство возле небольшого бассейна в центре двора с расставленными вокруг полосатыми шезлонгами, а непосредственное действие производила крупногабаритная дама в купальнике, необъятные размеры которого наверняка позволяли хозяйке успешно использовать этот предмет пляжного туалета еще и в качестве сачка для ловли, например, кашалота. Заметив Николая, она жизнерадостно помахала ему рукой, больше похожей на розовый окорок из натюрмортов фламандских художников, трубно провозгласила: «Гутен морген!» и решительно взгромоздилась на шезлонг. Несчастная пляжная конструкция отчаянно напряглась под запредельным весом, обреченно вздрогнула и… ножки лежанки с четким металлическим «щелк!» сложились пополам. «Шлеп» — и пышные формы «фрау бегемот» своей наиболее представительной частью смачно соприкоснулись с вымощенной керамической плиткой по-верхностью двора. Без тени конфуза дама снова приняла вертикальное положение и мстительно вернула шезлонг в исходную позицию. Разумеется, ход дальнейших событий был также краток — тот же результат, то же звуковое сопровождение! Видимо, все-таки осознав бесплодность совершаемых ею усилий, любительница раннего загара с некоторым трудом встала после очередного падения и, уперев руки в могучие бока, сосредоточенно огляделась по сторонам. Вдруг ее осенило — эврика! Два махровых полотенца были скручены в тугой узел и погружены в пляжную сумку, которая в свою очередь оказалась под шезлонгом в качестве импровизированной подпорки. Многострадальная лежанка получила долгожданную поддержку, благодаря чему никакого «щелк-шлеп» наконец-то не последовало, и целеуст-ремленная фрау с чувством глубокого удовлетворения от хорошо проделанной работы приступила к долгожданным ультрафиолетовым ваннам, нацепив на нос гигантские солнцезащитные очки.

  Получив столь наглядный урок человеческой настойчивости и упорства, а заодно и изрядную порцию хорошего настроения, Почтарёв снова обернулся к морю. Ласковое прикосновение легкого бриза слегка взъерошило волосы и словно пригласило его на прогулку. Николай наскоро умылся, демократично экипировался в шорты и майку, подхватил со стола портативную видеокамеру и быстро вышел из номера. Очень хотелось поздороваться с морем до того, как проснется многочисленная пляжная публика.

  Ему повезло — Отель все еще спал, только две пожилые женщины неторопливо прогуливались вдоль берега, да один бодрый дедушка поодаль проделывал гимнастические упражнения. Николай опустился на немного прохладный с ночи песок и уже повнимательнее осмотрелся по сторонам. Он вообще любил вглядываться в мельчайшие детали окружающего, стремясь разыскать в них скрытую красоту, которую большинство людей обычно не замечает. Вот и сейчас — прямо у его ног происходил настоящий волшебный танец. Галантные кавалеры-волны медленно, но настойчиво, раз за разом подхватывали мельчайшие донные песчинки, а те, словно капризные барышни, вначале будто бы отказываясь, а затем, уже повинуясь воле партнера, послушно закручивались в замысловатые пируэты. Тут и там поблескивали крошечные розовые раковины, украшая этот водный бал переливами нежного перламутра, а важные гости из далеких глубин, миниатюрные медузы, величаво проплывали среди всеобщего кружения, торжественно раскланиваясь шляпками.

  Николай снял на видео все: и танец песчинок, и любопытно косившуюся на него черноглазую чай-ку, и на мгновение замерших перед объективом серебристых рыбок, и пробуждающиеся яхты, и улыбающееся море, а потом во весь рост с удовольствием растянулся на песке, заложив руки за голову. Он представил, как однажды, каким-нибудь промозглым дождливым вечером, включит эту запись и как тогда будет приятно снова вернуться сюда. Затем вспомнился однообразно-серый вид типовых многоэтажек из окна его холостяцкой квартиры, потоки озабоченных клерков Компании, которой он еще так недавно принадлежал и…
  — Чему это Вы так довольно улыбаетесь? — Лена присела с ним рядом на песок, аккуратно расправив на коленях белую юбку-волан.
  — Да так, ничего особенного. Вот предвкушаю, как одним холодным вечером буду сидеть до-ма в своем кресле, закутавшись в верблюжий плед, прихлебывать из глиняной кружки горячий чай с лимоном и смотреть видео про это утро и море, блаженно ощущая тепло воспоминаний. В сущности, в душе я великий лентяй и больше всего на свете люблю слушать тишину. Только и всего. Просто и без затей.
  — Ничего себе лентяй! — рассмеялась и всплеснула руками Лена. — Встать в такую рань, взять с собой камеру, выбрать сюжет, еще и снять при этом почти целую кассету — Коля, да Вы пляжный трудоголик! Это вот я лентяйка, — тут она немного огорченно вздохнула, — чуть не проспала такое утро!
  — Все еще только началось, — и Николай шутливо протянул ей похожий на бумеранг изогну-тый камушек, — смотрите, у меня для Вас подарок.
  — Принимаю, — она погладила матовую поверхность камушка, — но только с условием — мы переходим на «ты». И еще, — ее взгляд стал немного серьезнее, — научите и меня слушать тишину, сама я пробовала, но отчего-то не получается. Знаете, то есть, знаешь, — поправилась она, — бывает, после работы сяду в парке на скамью, кругом вроде спокойствие, детишки играют, птицы поют, а мыслями все равно сбиваюсь на какую-то суету и якобы нерешенные дела, которые по сути гроша ломаного не стоят. Сижу-сижу, да так и иду домой с хвостом переживаний. Сама себя ругаю, а вот исправиться никак не могу.
  — «Слушать тишину» — довольно многогранное психологическое понятие, скорее даже спо-соб мироощущения, который каждый понимает по-своему. Его часто используют и в литературе, и в кинематографе, хотя применить в повседневной жизни мало кому удается, — ответил он. — Но выход есть. Вот позавтракаем — и я тебе расскажу, что у меня для этого придумано.

  Завтрак был накрыт в просторном светлом помещении на первом этаже Отеля. «Шведский стол» предлагал большой ассортимент традиционных продуктов: легкие овощные салаты, несколько сортов сыра и колбас в пышном обрамлении свежей зелени, фруктовые желе и муссы. Аромат свежего кофе создавал комфортное ощущение уюта домашней кухни, а любителей более объемной пищи уже поджидали целые противни шкворчащих жареных сосисок. Но всего вкуснее был хлеб — пышный, только что из пекарни, с румяной корочкой, посыпанной тмином и зернышками кунжута. Если ломтик этого хлеба аккуратно намазать маслом, сверху полить янтарным медом, потом отхлебнуть из чашки душистого чая и… — ах, какой же прекрасной де-лают жизнь такие маленькие удовольствия! А тут еще за соседним столиком увешанная блестящими браслетами и ожерельями сухопарая англичанка смешала в десертной тарелочке консервированные персики со сметаной, сверху насыпала несколько ложек фруктового мюсли и, задумчиво оценив на вкус полученный кулинарный шедевр, с присущей жителям островного королевства решительностью пододвинула сидящему рядом мужу вазочку уже побольше. Судя по всему, преимущества традиционной английской овсянки в этот момент в расчет явно не принимались. За столиком слева щекастые белобрысые мальчики дружно уписывали огромные порции взбитых сливок, ревниво косясь друг на друга, а справа коварно подкрадывался передвижной столик с пирожными, влекомый улыбающимся официантом в белой рубашке и «бабочке».

Сопротивляться натиску гастрономического изобилия становилось все труднее и труднее, но — «Русские не сдаются!», титаническим усилием воли отказавшись от фисташкового мороженого, Николай и Лена завершили завтрак разделенным пополам спелым апельсином и вышли на улицу.
  — Я обещал тебе рассказать, как «слушать тишину», — cказал Почтарёв. — Можно начать прямо сейчас. Готова?
  — Здесь? — удивилась Лена. — Так тишины же нет!

  Действительно, в это время по улочке одна за другой проехали несколько легковых автомашин, следом величественно проплыл наполненный очередной партией туристов большой автобус, хозяин продуктового магазинчика напротив со стуком открыл жалюзи витрины, куда его помощник сразу же начал выставлять пластиковые лотки с овощами и фруктами — этот в недавнем прошлом рыбацкий городок совсем не был сонным и вполне активно начинал свое утро, но вместе с тем…

  — Посмотри сюда. Что ты видишь? — Николай показал на дерево, пышная крона которого делал вход в Отель похожим на декоративный грот.
  — Дерево. Большое, — Лена подняла голову. — Ого, какое высокое! Слушай, — она провела рукой по стволу, потом слегка пригнула упругую ветку и осторожно погладила пальцами широкие мясистые листья, — оно похоже на… фикус! Точно, настоящий фикус — у меня дома такой на окне в кадочке растет. Только маленький. А тут прямо великан, сразу и не узнаешь!
  — У тебя он в гостях, поэтому и маленький. А здесь у него родина, значит, его настоящая сила тоже здесь, вот и растет себе до самого неба. Но удивительно другое, — Почтарёв на секунду остановился, облекая свои мыслеобразы в понятные для их выражения слова: — Как ты думаешь, сколько этому дереву лет?
  — Мой «гость» за три года вырос всего сантиметров на сорок, ну а здесь, — Лена еще раз смерила взглядом колышущуюся высоко над головой густую завесу из ветвей и листьев, — наверное, поместится вся моя жизнь. Может, и гораздо больше…
  — А сколько лет нашему Отелю? Песку у воды, прибою, яхтам у причала?
  — Подожди, — жестом остановила его Лена. Она почти вплотную подошла к фикусу, бережно погладила бархатистую, поблескивающую на солнце светлую кору, потом, не отрывая от ствола ладоней, сквозь листву посмотрела на море.

  Прошла минута, другая, третья. Почтарёв терпеливо ждал.

  — Оно живое, Коля. Это дерево — живое! Оно дышит и чувствует, видит и запоминает. Запомнит и нас тоже! — новые, спонтанно возникающие чувства заставляли ее почти на ощупь выстраивать непослушные фразы, непривычно выскальзывающие из контура обычных ощущений: — Все проходит и уходит, но остается память! И мы — мы с тобой тоже останемся в памяти этих листьев, запахе ветра и моря. Потом еще кто-нибудь сюда приедет и также утром, как мы сейчас, услышит и увидит такое же море, деревья и солнце вокруг. И тоже оставит вос-поминания по себе. Мир и меняется, и сохраняется одновременно. Это же чудо, господи, настоящее, бесконечное чудо! И ты только подумай — море там, далеко внизу, а я на самом деле слышала плеск его волн, честное слово, слышала, как будто одновременно была и здесь, и на берегу! — она произносила слова медленно и тщательно, похоже, сама искренне удивляясь тому, что смогла почувствовать.
  — Ты сказала — слышала море и ветер? А слышала ты сейчас еще что-нибудь?
  — Нет, ничего, — она изумленно покачала головой. — Я в самом деле какое-то время ничего больше не слышала — ни машин, ни людей — ни-че-го!
  — Ну вот, — тихо сказал Николай, — это я и называю «слушать Тишину». Видишь, у тебя тоже получилось. И даже особых усилий не потребовалось, правда? Людям вообще всегда свойственно преувеличивать якобы предстоящие им трудности, ведь это самый удобный повод для оправдания собственного бездействия. Только знаешь, глубоко над этим думать не стоит. Пусть анализом сложностей бытия и разрешением жизненных противоречий занимаются философы, это их хлеб. На мой взгляд, не так уж и важно, первично наше сознание или вторично. Вот что гораздо важнее: научиться не просто смотреть, а видеть, чувствовать, ценить каждую минуту, каждый вздох. И пока живем — радоваться свету и воздуху — слава Богу, этого пока еще хватает на всех.

  Теперь он уже улыбался:
   — Сударыня, мир у Ваших ног — прекрасный и удивительный! Остается только выбрать дорогу, — за словами последовал шутливо-церемонный полупоклон: — Итак, куда же мы направимся?

  Выбирать даже не пришлось: в это время мимо них сосредоточенно проследовала семья, снаряженная по последнему слову горного туризма. Во всяком случае, именно так Почтарёв и представлял себе любителей пешеходных прогулок по пересеченной местности. Высокие шнурованные ботинки, длинные, ниже колен, шорты и перехваченные кожаными ремнями блузы цвета «хаки», матерчатые шляпы-панамы с широкими полями, рюкзаки за спиной — шутки в сторону, господа, покорение пространства доступно только закаленным людям! Впереди уверенно выступал глава семейства — бугрящийся мышцами высокий загорелый викинг, кото-рому для полноты имиджа не хватало только меча за левым плечом. За ним шагала его спутница, такая же мускулистая и поджарая, словно гончая. А сзади след в след шли двое мальчиков-близнецов, и, судя по ритмичным, слаженным движениям, они не были новичками в походах своих родителей. Вероятно, их целью было преодоление довольно сложного мар-шрута, так как каждый при ходьбе еще вдобавок использовал для опоры прочную палку с железным острием на манер лыжной. В целом впечатление маленькая процессия производила самое серьезное, и Почтарёву на этом фоне стало даже слегка неудобно за свой простецкий пляжный вид.

  — «Как аргонавты в старину, спешим мы, бросив дом», — вполголоса пропела Лена, — «ту-тум-турум-турум-тутум — за золотым руном!»
  — Это значит, что сегодня мы осматриваем город, а завтра надеваем кроссовки и узнаем «можно ли достигнуть горизонта»?
  — Идет! — и они отправились вверх по извилистой улочке к центру городка.
Дорога прихотливо петляла то влево, то вправо, повторяя естественный рельеф окружавшей курорт местности. Вымощенный фигурной плиткой тротуар был проложен устроителями с таким расчетом, чтобы дать возможность свободно разминуться двум встречным парам, и наших путешественников то и дело приветствовали дружелюбным «Морген!» такие же любители утренних прогулок, в основном немцы старшего возраста. И это приветствие со стороны незнакомых людей воспринималось здесь совершенно естественно — видимо, все любители со-зерцания красоты окружающего мира подсознательно ощущают друг в друге некую духовную близость. А может, человеку, изначально воспитанному в духе уважения к ближнему, просто всегда хочется поделиться своим хорошим настроением с другими. Особенно во время отпуска. Во всяком случае, через некоторое время Николай и Лена уже сами здоровались с идущими навстречу, получая взамен доброжелательные улыбки и ответные приветствия.

  — Мне кажется, что я в Ботаническом саду, — Лена замерла перед громадным кустом пышных роз, роскошно пламеневших за невысокой каменистой оградой.
  — Такого ты даже там не увидишь, — ответил ей Николай и показал на другой участок.

Как оказалось, по соседству с розами росли всего-навсего апельсиновые деревья, а чуть подальше — лимонные. И с настоящими апельсинами-лимонами на ветвях. Мало того, ярко-оранжевые и желтые плоды совершенно спокойно лежали тут же, прямо на траве. Просто так себе лежали и все. Как обычная картошка. Это-то и было самым удивительным — особенно для тех, кто привык покупать цитрусовые только поштучно. Вот такие, оказываются, бывают чудеса на белом свете! «Не уставай удивляться!» — тут же вспомнил Николай.

  И чудеса продолжились. Ведь потом они увидели и лавры, и мирты, и кипарисы, и еще многие другие деревья незнакомых названий с листвой самых причудливых форм. Только никак не верилось, что это именно их изнеженных собратьев в декоративных горшках на витринах цветочных магазинов принято называть «экзотическими растениями». Здесь же экзотики не было — просто жизнь. В глубине садов укрывались небольшие домики с верандами, до самого верха затянутыми вьющейся зеленью и виноградом. Рядом кое-где виднелась разнообразная домашняя утварь: уличные жаровни, большие плетеные корзины, керамические кувшины. А дальше сады понемногу уступали место домам уже посолиднее, в два и три этажа, с табличками у входа и внутренними двориками. Тротуары станови-лись теснее, местами над ними нависали балконы или поднимались вверх ступенчатые, огражденные деревянными перилами террасы. Но все равно на каждом шагу взор северян поражало буйное цветочное разнообразие — как рукотворное на клумбах и в садовых вазах сообразно фантазии хозяев, так и дикорастущее на любом мало-мальски свободном клочке земли. Николай и думать забыл о своем первоначальном намерении снимать на видео только «самое-самое» и уже безо всякой паузы переводил объектив вслед за Леной, едва успевая за ее ежеминутными призывами: «Коля, не пропусти гладиолусы у фонтана!», «Ой, тут настоящая стена из живого винограда!» и пр., пока не израсходовал наконец всю кассету.

  Лабиринт затейливо переплетающихся улочек увлекал все дальше вглубь городка, и как-то незаметно друг для друга они взялись за руки. Да и могло ли быть иначе? Лабиринт ведь на то и создан лабиринтом, чтобы ищущие новизны странники не забывали о чувстве необходимой для путешествий взаимовыручки. Или это был пока еще неосознанный повод, чтобы без слов выразить уже зарождавшееся между мужчиной и женщиной взаимное притяжение? Кто мог тогда знать об этом — только все тот же ангел, по-прежнему улыбавшийся им с высоты. А может, никакой помощи и подсказки для двоих теперь вовсе не требовалось? И что может по-настоящему сравниться с голосом своего сердца, которое наконец-то начало биться в такт долгожданному другому!

  Тем временем уже не на шутку припекавшее солнце кокетливо прикрылось легким, полупрозрачным шлейфом из кудрявых облачков, и вслед за этим застучавшие по черепичным крышам мелкие капельки дождя напомнили, что лето еще все-таки не началось. Однако просто провести остаток дня в шумном баре Отеля, уже наполненном громкоговорящей и многокурящей публикой, не хотелось. Гораздо лучше оказалось скорым шагом вернуться в свои комнаты, быстро переодеться в спасительные джинсы и снова выйти на улицу, прихватив с собой зонты. Теперь было решено пойти прямо к морю, где внимание Лены привлекли верхушки ярко зеленеющих пальм.

  Спустившись вниз по широкой каменной лестнице, они вышли на набережную, где их снова поджидал ландшафтный сюрприз. Стилизованное под африканское бунгало кафе «Пальмовый дом» абсолютно точно соответствовало своему названию — пальмы здесь росли повсюду. Большие и маленькие, с толстыми лохматыми стволами, они были и вокруг просторной деревянной террасы, и на входе, и во внутреннем дворике. Мало того, на каждом столике в керамических вазах тоже стояли настоящие живые пальмочки, и даже коктейли здесь подавали в пузатых бокалах, сделанных из скорлупы кокосовых орехов. Оставив Лену дегустировать один из таких напитков, Николай по вымощенной ракушечником дорожке вышел через пляж почти к самой кромке прибоя. Из-за понемногу моросящего дождя здесь совсем не было людей, только один молодой парень-грек неторопливо расставлял в одну шеренгу оставленные отдыхающими шезлонги, попутно собирая в пластиковый мешок принесенные морем за ночь водоросли и мелкий мусор. Делал он это без особого рвения, но до того степенно и аккуратно, что со стороны производил впечатление вполне довольного жизнью человека.

  — Калимэра («Добрый день» — греч.), — поздоровался с ним Николай. Он всегда уважал людей, способных методично, день за днем, без тени раздражения выполнять однообразно-повторяющуюся, но необходимую для всех работу. В конце-концов, никто ведь не обязан испытывать во время исполнения рутинных действий ежеминутного и постоянного вдохновения. Зато сохранить в такой рутине спокойствие души, да еще и не превратиться при этом в брюзжащего по любому поводу меланхолика — здесь без устойчивой жизненной философии никак не обойтись. Кто не верит, пусть сам попробует.
  — Калимэра, — радушно ответил на приветствие грек и вежливо улыбнулся.

  Завязался непринужденный, легкий разговор на английском, и Почтарёв в очередной раз приятно удивился довольно свободному знанию местными жителями иностранных языков. Жаль только, что русский здесь все еще был почти не востребован — увы, свежеиспеченные российские нувориши пока не очень-то спешили поделиться с остальным народом плодами крушения «железного занавеса», весьма странным образом попавшими к ним в руки. Может, только пока?
  — Вы к нам откуда?
  — Из России.
  — Далеко! Впервые на Острове? Нравится у нас?
  — Очень. Я много читал про ваш Остров раньше, а теперь вот довелось и самому увидеть. А вы здесь постоянно живете?
  — Да, у нас вся семья здесь. Я и родился здесь. И мой отец, и дед, и прадед тоже. Дом наш прямо отсюда видно, — он кивком показал куда-то в центр городка.
  — Уезжать не пробовали? Скажем, мир посмотреть, попутешествовать?
  — Несколько лет назад пробовал, сначала служил в армии, потом работал в Хорватии и Венгрии, но не понравилось — зимой холодно, в городах народу полно, все куда-то бегут, суета. Потом отец письмо прислал: «Зачем отсюда уезжать, если к нам сюда со всего мира едут?» Я и вернулся. Больше никуда не поеду, у нас лучшее место на свете, — в голосе молодого человека прозвучала неподдельная гордость.
  — Но ведь заработки в большом городе наверняка повыше, чем здесь?
  — Больше заработаешь — больше и потратишь, — пренебрежительно махнул он рукой. — А тут много не нужно, дом большой, свой виноградник, всегда тепло, одних джинсов на целый год хватит. Я вот сейчас мусор уберу, потом полдня с отцом в магазине, а вечером еще официантом подрабатываю. Мне хватает, да и пока по пляжу ходишь, можно с симпатичной девушкой познакомиться. Тут летом такие красавицы приезжают! Чего же еще надо?

  «А ведь и правда, чего? — подумал Николай. — Живет человек спокойно у себя на родине и горя не знает. Я вот всю жизнь мотался по свету, а что нашел к сорока своим годам?» И тут же в памяти снова возникли искрящиеся в далеком детстве струи фонтана, и солнце опять засияло сквозь листву Дубового парка…
  — Обязательно посмотрите наш Белый город, — на прощание сказал ему грек. — Оттуда начиналась Европа!

  Николай вернулся в кафе. Неторопливо колыхавшиеся над верандой листья пальм напоминали слоновьи уши, негромко звучащий на хрипловатом французском шансон и бренди, заботливо согретый ладонью Лены в стеклянном фужере, мягко и обволакивающе-нежно перевели его чуть погрустневшие от ностальгии воспоминания на день сегодняшний. Нет прошлого, нет будущего, есть только настоящее. Плеск волн, шелест ветра, капли мелкого дождика по деревянной крыше и камушек-бумеранг, его смешной подарок, который пальцы Лены совсем не собирались выпускать. Ведь амулеты бывают не только из золота и бриллиантов. И часто даже совсем наоборот.

  — Я снова слышала Тишину, теперь я умею. Только знаешь, немного боюсь, а вдруг дома опять забуду?
  — Ни за что не забудешь, потому что ты слышала не просто волны и ветер. Ты изменилась и теперь твердо знаешь сама, что Тишина всегда рядом, ее нужно только позвать. Позови — и ты ее услышишь.

  Они вернулись в Отель, уже привычно держась за руки. Каждый подумал: «Странно, еще по-завчера мы не знали друг друга». И каждый сразу же отогнал эту ненужную мысль и забыл о ней. Потому что на самом деле они всегда знали. Тысячу лет. Только почему-то раньше не встретились.

  В холле Отеля высокая симпатичная девушка из турагентства продавала билеты на экскурсии. Среди множества цветных буклетов Почтарёв заметил изображения синих куполов на фоне ослепительно белых зданий и сразу же вспомнил приглашение своего недавнего собеседника. При таких обстоятельствах ошибиться с выбором было просто невозможно. Как сказала потом Лена, оставалось всего лишь продолжить «Праздник, который всегда с тобой». Хемингуэй писал это о Париже, но ведь в душе у каждого свой Париж, не правда ли?


Глава 6. Белый город, синие купола

  Дельфин в стремительной попытке догнать мчащийся по волнам «SuperJet» высоко выпрыгнул из воды. Несколько секунд ему удалось продержаться на одной траектории с реактивным судном, но мускульной силы даже такого совершенного морского создания для борьбы с техническим прогрессом оказалось недостаточно, и дельфин почти сразу исчез в бешено пенящихся за кормой корабля бурунах.

  «SuperJet» — однопалубный морской лайнер, продолжал свой путь к Белому городу, расположенному на одном из уединенных островов Средиземного моря. Внутри Jet был предельно функционален — все его убранство составляли три ряда высоких и мягких, как в самолете, кресел, да небольшой бар в центре салона. При движении корабля линия палубы приподнималась под углом градусов в тридцать, что с учетом довольно сильной, по сухопутному мнению Почтарёва, качки делало перемещение вдоль салона достаточно затруднительным. Перспектива банально просидеть в креслах до прибытия в гавань выглядела довольно скучновато, но тут из первых рядов донеслись громкие аплодисменты и смех. Заинтересованные Николай и Лена пересели поближе. Оказалось, что они невольно стали свидетелями импровизированного соревнования французских туристов, которых было в этот раз большинство среди заполнявших «SuperJet» путешественников. Французы заняли кресла прямо перед смотровым окном в носовой части лайнера и разделились на две группы. Суть игры сводилась к наблюдению за тем, как кто-нибудь из других туристов подходил к окну и пытался сфотографировать постепенно возникавший на горизонте остров Белого города.

   Удержать равновесие из-за сильной качки было очень сложно, и многие при этом стукались головой о стекло. Совсем несильно, но фигура человека, неумело балансирующего на ускользающей из-под ног палубе и одновременно пытающегося щелкнуть фотоаппаратом, изгибалась при этом в таких невероятных позах, что выглядела достаточно комично. Одна группа французов «болела» за тех, кому удавалось не стукнуться, а другая за «неудачников», соответственно сопровождая результат смехом и аплодисментами.

  Ошарашенные неожиданным вниманием аудитории фигуранты «оконного столкновения» сначала пытались понять, чем же вызвано такое внимание к их персонам, а разобравшись, сами начинали весело смеяться и тоже присоединялись к наблюдателям, пополняя тем самым ряды зрителей спонтанно развивающегося действа.

  От участия в этом забавном процессе наших героев отвлек голос: «Русская группа! Прошу внимания!» Перед ними предстала фигура энергичной девушки в широких брюках цвета «хаки» с накладными карманами и такой же блузе, которая бодро и весьма обнадеживающе произнесла знаменитую фразу из некогда очень популярной комедии советских времен: «Здравствуйте, я — ваш гид!» О том, что на лайнере должен быть русскоговорящий сопровождающий, Николая предупредили еще при покупке билетов и, честно говоря, с ее появлением он почувствовал себя как-то увереннее. Что ни говори, а привычка самостоятельно путешествовать вдали от дома сразу не приходит, и всегда приятно сознавать, что в данный момент времени ты не одинок.

  Гид представилась Оксаной. Тут же выяснилось, что сама она из братской Украины, а состав собравшейся вокруг нее «русской группы» весьма наглядно символизирует еще недавно великое и могучее государство: степенная и церемонная семейная пара из Прибалтики; веселые круглолицые молодожены из Белоруссии; две непонятные тетки, которые изъяснялись между собой на каком-то совершенно незнакомом Почтарёву языке, но всем почему-то сразу показались похожими на потомков белых эмигрантов. Еще чуть позднее к ним присоединилась высокая, темноволосая и чрезвычайно серьезная девушка, очень сосредоточенно смотревшая по сторонам. Кто она была, откуда и русская ли вообще, никто так и не понял, поскольку до самого конца экскурсии она не произнесла ни единого слова. В итоге бесспорно русскими в образовавшейся команде оказались только Николай и Лена. Невольно возникал вопрос, почему же все эти оказавшиеся в чужой стране такие непохожие люди предпочли объе-диниться друг с другом именно на русском? Может, оттого, что это был язык Родины, не так уж давно общей для всех? «Неплохая информация к размышлению о геополитике современной России», — подумалось Почтарёву, но тут сигнал лайнера громко возвестил о приближении к острову и завершении плавания.

  Собственно остров сейчас представлял собой одну большую скалу, бывшую когда-то вулканом. В древности это был цветущий край и две тысячи лет до н.э. здесь уже существовало блистательное Минойское царство, славное своими архитекторами, художниками, скульпторами, мореплавателями и, что не менее важно, мудрыми правителями. Величие минойцев тогда признавал даже могучий Египет. Недаром сохранившие о тех временах благодарную историческую память греки говорят: «Отсюда начиналась Европа!» Но — ничто не вечно. Однажды вулкан «проснулся» и гигантский взрыв, а потом чудовищной силы землетрясение и следом огромные волны всего за несколько дней положили конец одной из первых цивилизаций эллинов. Позднее люди вернулись сюда, снова развели сады и виноградни-ки, быстрокрылые парусники опять начали бороздить «виноцветное» Эгейское море и постепенно, год за годом, на острове возродился из руин его самый красивый Белый город. Свое название он получил от ярко сиявших на щедром солнце ослепительно-белых зданий, а море у подножия острова и венчавшее вершины скал безоблачное небо подарили ему свою драгоценную лазурь, зеркально отразившись в знаменитых синих куполах городских церквей.
Все это Оксана успела довольно образно рассказать, пока «русская группа», умело упакованная ее стараниями в экскурсионный автобус, следовала к цели своего путешествия. Рассказчиком она оказалась весьма профессиональным: четко сбалансированные ключевые фразы не просто создавали у слушателей чувство сопричастности с Мировой историей, что само по себе непросто, но и одновременно исподволь настраивали их на романтическую встре-чу с ожидавшими впереди чудесами. Ведь назвать иначе разворачивавшийся с каждым поворотом дороги яркий веер панорамных картин было просто невозможно! Крутой серпантин шоссе почти вертикально поднимался вверх по отвесным скалам, и дыхание перехватывало то ли от высоты, то ли от восторга перед видом огромной гавани, где бок о бок соседствовали роскошные многопалубные лайнеры и стилизованные под старину парусные кораблики.

  Когда же поднялись на самую вершину, снова возникло знакомое чувство Простора, избавленного от тесноты мегаполисов — теперь Николай уже не просто ехал в автобусе, нет, он парил, как чайка, вольно раскинув крылья в потоках воздуха. «Профессор, я не устаю удивляться! Не устаю!!!» — ликовала душа, а женщина рядом с улыбкой и полускрытой еще нежностью наблюдала, как мужчина прямо на глазах превращается в счастливого ребенка.

  Они остановились на большой парковке, где уже скопилось десятка полтора других автобусов. Зелени здесь было совсем немного, чуть поодаль виднелись выстроившиеся в ряд невысокие и какие-то довольно безликие здания. Чувство еще недавнего восторга начало сменяться некоторым недоумением: «Но где же…?» Гид успокоительно подняла вверх правую руку и привычно-снисходительно произнесла: «Господа! Еще немного терпения! Следуйте за мной!» Короткий крутой подъем по вымощенной камнем узкой улочке, и долгожданный Город открылся перед ними, как огромный амфитеатр. Длинные террасы снежно-белых зданий ступенями опускались к морю, плоские крыши плавно переходили в крошечные дворики и миниатюрные сады, и казалось, что цепко висящие над обрывистой бездной дома одновременно летят над голубыми водами бухты, неподвластные времени. Ярко-синий цвет оконных ставен и лестничных перил, белые стены, синие купола многочисленных церквей и часовен, добела выжженные солнцем скалы и прохладное синее море — синий и белый, опять синий и снова белый — чередование этих двух цветов завораживало. Первоначально люди словно по команде включали видео, безудержно щелкали фотоаппаратами, пытаясь повторить растиражированные туристической рекламой пейзажи, а потом останавливались, как один замирая перед открывшейся им Красотой.

  — Есть вещи, которые нужно увидеть самому, — задумчиво сказала Лена, опираясь на руку Почтарёва.

  В воздухе поплыл мелодичный звон небольших колоколов. Они оглянулись. Строгая, почти аскетичная церковь Святой Ирины величественно возвышалась над площадью, выложенной гладкими плитами светлого песчаника. Взор сразу притянула мозаичная византийская икона Богородицы в центре фасада. Им повезло — рядом почти никого не оказалось и ненадолго взгляды их беспрепятственно встретились: мужчины, женщины и Той, что видит и знает все.
Бывает так, что понимание приходит без слов. Грусть прошлого, радость и печаль настоящего, надежда и волнение будущего. Ты спрашиваешь — тебе отвечают. Сомневаешься — помогают. Веришь — и воздается. Николай осторожно сжал теплую ладошку Лены и в ответ ощутил легкое, чуть трепетное пожатие.

  Но попробуй-ка в наш суетливый век остаться в одиночестве! Белый город — не тибетский монастырь и шумливая толпа вновь прибывших туристов в мгновение ока от края и до края заполонила площадь. Смех, толчея, обрывки разноязыких фраз, громкие возгласы — исчезло вмиг очарованье, и светлый образ Богородицы взметнулся на недосягаемую высоту.

  Увлекаемые общим движением, они направились дальше в город. Но, уходя, Почтарёв успел еще дважды обернуться. И показалось ему, что вслед им тронула лик иконы чуть заметная улыбка. Или это только почудилось? Ведь чего только не привидится на жарком солнце. Кто знает…
   — Господа! В вашем распоряжении три часа, — Оксана ловко выудила из людского водоворота всех участников «русской группы», уже начавших рассредоточиваться по интересам. — Встречаемся здесь же на площади и все вместе возвращаемся к автобусу. Для ориентации — купол церкви, его хорошо видно из любой точки города. Просьба не опаздывать — Jet ждать не будет!

  Индустрия организованного отдыха во всеоружии встретила их чередой маленьких кафе, сувенирных лавок и ювелирных магазинчиков. Туристический народ непрерывным потоком растекался множеством ручейков по затейливо переплетенным улицам и улочкам, многократно отражаясь в зеркальных витринах. Кто-то сразу же оседал за стойками ближайших баров, кого-то привлекали разнообразнейшие золотые и серебряные греческие украшения, и уж совершенно никого не могли оставить равнодушными блюда знаменитой средиземноморской кухни, которые весьма заманчиво и оттого вполне успешно на каждом углу предлагали коло-ритные таверны и красочно одетые официанты — откровенно говоря, оказаться в окружении такого количества доступных удовольствий было все-таки приятной штукой. Впрочем, наряду с этим еще и довольно утомительной. Когда возбуждение от яркости первых впечатлений начало спадать, как-то незаметно подкралась усталость, а следом неожиданно сильно заявила о себе местная жара. Спасаясь от нее, Николай и Лена вначале просто переходили от тента одного магазина к другому, но это становилось уже неинтересным. И тут им снова улыбнулась удача. В узком проеме между зданиями вдруг обнаружился тесный проход. Толкнув калитку (конечно же покрашенную в синий цвет), они через несколько шагов оказались на просторной и на удивление безлюдной террасе. От палящих солнечных лучей ее прикрывал легкий дощатый навес, а в центре стояла простая деревянная скамья с плавно изогнутой спинкой. Левый угол террасы занимали несколько расставленных в живописном беспорядке керамических амфор и нарочито грубой лепки ваза с крупными пунцово-красными цветами. Остальное пространство было совершенно свободным и оттого чуть-чуть непонятным. Казалось, был какой-то секрет и тайный смысл в том, что удалось сохранить незанятым этот уединенный уголок посреди многолюдного города, где тщательно планировался и за-страивался каждый сантиметр. Во всяком случае, после шума и суеты торговых рядов его тишина чарующе успокаивала, а отдыхавший от недавней толчеи взгляд блаженно скользил окрест по бесконечным бело-синим переливам.

  И лишь только теперь Белый Город по-настоящему раскрылся для них. Они просто сидели на скамье, сбросив сандалии, с удовольствием ощущая босыми ступнями мягкое тепло нагретого солнцем камня. Сидели и смотрели, как прямо перед ними в свободном полете реяли чайки, далеко внизу гавань бороздили многочисленные корабли и лодки, а щедро напитанные светом купола сияли вокруг бирюзовой глазурью. Казалось, другого мира не существует, но все так же плыл и плыл над ними мелодичный перезвон колоколов, не давая забыть о быстротечности времени.

  — «Род приходит, и род уходит…», — сказала Лена.
  — «… а земля пребывает вовеки», — закончил Николай.

  Было радостно, одновременно чуточку грустно и очень-очень спокойно. Здесь он и поцеловал ее впервые, осторожно и нежно, как школьницу, чуть коснувшись губами бархатистой щеки. Давно уже не восторженный юноша, знавший многих красивых и роскошных женщин, сейчас он вдруг заволновался, как на первом свидании, и ему даже стало немного страшно своей непрошеной дерзости.

  Она, чуть отстранившись, посмотрела на него прежним своим загадочным и долгим взглядом.
  — Нам пора, Коля, пойдем, — а в глазах ее небо становилось морем, море — небом, настоящее обретало будущее, и обещание, произнесенное без слов, подарило надежду…

  … Возвращение к площади заняло немного времени, и в назначенный час вся «русская группа» собралась без опозданий. Естественно, в ожидании автобуса на стоянке последовал обмен впечатлениями. Как выяснилось, наиболее ответственно к выполнению туристической программы подошли прибалты: следуя советам Оксаны и тщательно сверяясь с путеводителем, они успели сфотографироваться на фоне всех обязательных панорам, купили рекомендуемые сувениры и теперь были чрезвычайно довольны, что все увидели «как надо». Серьезная де-вушка молча показала шикарную упаковку из трех бутылок местного коллекционного вина. «Ого! — мысленно присвистнул Почтарёв, вспомнив ценники в витрине бутика, где продавалось такое вино.— Вот так молчунья!» Эмигрантские тетки с удовольствием продемонстрировали серебряные украшения, приобретенные для подарка к совершеннолетию племянницы, за которыми, оказывается, они специально приехали. Сияющая и до предела довольная белорусская новобрачная без конца рассказывала, какой удачный керамический сервиз ей удалось приобрести, а вот ее молодой супруг при этом выглядел уже несколько менее счастливым, чем в начале поездки. Оценив на взгляд вес коробки с пресловутым сервизом, который предстоит теперь тащить по аэропортам и вокзалам вплоть до самой Бе-лоруссии, Николай моментально ощутил в душе пробуждение мужской солидарности. Вдруг он понял, что за разговором не заметил, как Лена куда-то исчезла, но поволноваться, слава Богу, не пришлось. Она тут же появилась из переулка напротив с двумя пакетами в руках. Один, поменьше, протянула ему:
  — Сразу не открывай, это — сюрприз номер один.
  В другом пакете угадывалась объемная продолговатая коробка:
  — Здесь — сюрприз номер два. Покажу вечером, когда вернемся. А пока, пожалуйста, не спрашивай. Договорились?
  — Хорошо, до вечера не буду, — пообещал Почтарёв.

  На обратном пути в SuperJet'е утомленная жарой и впечатлениями долгого дня публика в основном дремала. Попрощавшись с Оксаной и пожелав друг другу удачи, участники «русской группы» потихоньку разбрелись по разным углам салона. Их недолгое единение после экскурсии закономерно распалось и, комфортно расположившись в уютных креслах, они думали уже только каждый о своем. Поддавшись всеобщему настрою, задремала и Лена, положив голову на плечо Николая. А он всю дорогу смотрел, как далеко позади Jet'а разбегаются увенчанные белыми шапками пены зеленоватые волны, и все вспоминал, и вспоминал бело-синий Город, невесомо парящий над ним лик Богородицы и неумолчный звон колоколов…

  Сюрприз номер один оказался прекрасно иллюстрированным подарочным изданием по истории Острова с текстом на английском языке. Дома чтение подобных книг было одним из самых любимых вечерних занятий Почтарёва. Кроме новых знаний о других странах, это позволяло еще и существенно пополнять свой словарный запас на примерах правильной английской речи. Не говоря уже о чисто эстетическом удовольствии от общения с полиграфией высокого художественного уровня: даже простое перелистывание страниц такой книги для знатока и ценителя являлось настоящим удовольствием.
  — Можно к тебе? — коротко постучав, Лена заглянула в номер через незапертую дверь.
  — Ты еще спрашиваешь! — держа книгу в руках, Николай живо обернулся на стук. Но слова благодарности за глубоко тронувший его подарок остались непроизнесенными, потому что он так и замер в немом восхищении посреди комнаты, увидев сюрприз номер два.

  Белое платье-туника, серебряные браслеты на запястьях, перехваченные пряжкой и высоко приподнятые светлые волосы — девушек, танцующих в таких нарядах, античные художники изображали на фресках минойских дворцов. Теперь же не нарисованная, а живая красавица волнующе-плавно закружилась вокруг него, грациозно переступая обутыми в легкие сандалии ножками.
  — «Ты появилась с лучами пурпурными Эос и взволновала сердце мое, о прекраснейшая Афродита…», — не отводя от нее взгляда, вполголоса про-изнес Почтарёв.
  — Афродита была богиней, родившейся из морской пены, а я всего лишь женщина.
  — В каждой женщине живет Афродита, нужно только суметь увидеть.
  — Ты — увидел, — ответила она, остановила кружение и подошла к нему близко-близко.

  Николай глубоко вдохнул чуть горьковатый запах ее духов и забыл обо всем на свете. Да и нужно ли в такие минуты помнить о чём-то еще?


Глава 7. Метаморфозы

  Мир полон превращений. Меняется и превращается все: время, природа, люди. Это происходит сначала незаметно и тихо, как скольжение точащей камень капли. Потом этот камень медленно-медленно сползает по горному склону, увлекая за собой соседние обломки, и вот уже целый скальный поток, возникший как будто ниоткуда, неудержимой лавиной скатывается в глубину ущелий. А следом то, что казалось незыблемым и вечным, предстает в совершенно иной форме, других очертаниях. Так и в людских мыслях подобно воздуху, дрожащему в мареве пустыни, колеблется и исчезает смысл привычных понятий, сменяясь новыми чувствами и новыми ощущениями, когда наступает пора перемен.

  Еще совсем недавно Почтарёв был строгим корректно-дисциплинированным менеджером, иде-альным винтиком в механизме корпоративной культуры Компании, постоянно и неуклонно отмерявшей его жизнь по привычному распорядку. Но череда встреч и совпадений (случайных или нет?) привела его на берег далекого моря, и вот он с увлечением занимается уже совсем новым делом — одну за другой коллекционирует в своем блокноте идеи превращения стандартного отеля в Отель интеллектуалов. Впервые в жизни Николай занимался тем, что действительно, а не по долгу службы, было ему интересным, и дело спорилось. Вчерашний винтик по-настоящему превращался в создателя — Рыбакова точно умела разбираться в людях не только на словах.

  А еще он оказался неплохим рассказчиком. Все, когда-то прочитанное, увиденное и услышанное, прихотливо и даже причудливо переплеталось с его фантазией, свободной сейчас от гнета повседневных обязанностей, и получались истории, которые придумывались просто так, под настроение, чтобы в жизни было поменьше серого цвета. Николай никогда не относился к этому всерьез, но в отличие от всех его прошлых собеседников Лена заме-чательно умела слушать, внимательно и не перебивая, и однажды случилось так, что отрывки невысказанных фраз и фрагменты небывалых событий, давно уже блуждавших у него в подсознании, сложились вдруг из разрозненных частиц головоломки в единую мозаику.

  Произошло все как-то само собой: после вечерней прогулки и легкого ужина они вернулись в Отель, захватив с собой бутылку красного вина. Лена уютно, по-домашнему, забралась с ногами на мягкую кушетку, он заботливо укутал ее теплым пледом и включил большую напольную лампу под зеленым абажуром.
  — Расскажи мне историю, — попросила она.
  — Если хочешь, — он разлил вино по высоким прозрачным бокалам, — давай попробуем.

  Вкус вина был сдержанно-терпким, свет лампы играл с луной отражениями в зеркале, и тени по углам комнаты сливались в фантастические силуэты. Она ждала, чуть затаив дыхание, и в ее уже знакомо-загадочном взгляде он как наяву увидел начало своей Истории:

  — Вдоль берега реки протянулась широкая песчаная отмель…


Глава 8. То ли фата-моргана поманила крылом, то ли память веков вновь напомнила о былом

  Вдоль берега реки протянулась широкая песчаная отмель. Сразу за ней зеленел сочной листвой березовый подлесок, а дальше чуть виднелась гряда каменистых холмов с округлыми вершинами. Ни ветерка, ни облачка на небе. Только солнце, за холмами ковыльные степи да высоко-высоко кружит коршун, высматривая добычу.

  Старый тур, укрывшийся под тенью берез от полуденного зноя, в полудреме прислонился к стволу расщепленного давней молнией дерева и только изредка потряхивал головой, отгоняя вьющихся вокруг глаз надоедливых мошек. Изгнанный молодыми самцами из родного стада, он вынужден был скитаться на самой границе Леса и Степи, в одиночку отстаивая свое право на жизнь. Особенно тяжело ему пришлось минувшей зимой, когда только победа над вожаком стаи оголодавших волков позволила ему вырваться из кольца их облавы. Пока волки рвали на части тело поверженного собрата, тур успел перейти замерзшую реку и, минуя зияющие во льду глубокие трещины, ушел. Но глубокие раны от свирепых укусов сделали свое дело, и после длинных переходов в поисках пищи ему все чаще требовался отдых. Убежище приходилось искать подальше и не только от волков. Но даже теперь, на исходе сил, бык оставался бойцом, и чутье, испытанное годами жестоких схваток, не обмануло его. Он вдруг насторожился, глубоко втянул ноздрями горячий воздух, и покрытое седой шерстью тело взбугрилось узлами все еще крепких мышц — запах железа и человека был ему хорошо знаком! Помня, как опасны могут быть стрелы людей даже издали, тур отступил и исчез в глубине подлеска. Мудрость векового инстинкта подсказала, что против этих врагов его рога и копыта будут бессильны.

  Три ладьи одна за другой врезались в песок отмели. Тут же на носу самой большой из них показался мужчина и, прикрывая ладонью глаза от слепящего солнца, внимательно оглядел окрестности. Потом, обернувшись внутрь судна, отдал короткий приказ. Рослые парни в холщовых штанах и рубахах быстро спустили прочные сходни, а следом десятка полтора воинов в кожаных шлемах с боевыми луками наизготовку полукругом оцепили место высадки. Под их защитой еще только что пустынный берег сразу превратился в муравейник — тут и там сновали люди, слышались громкие голоса, умелыми руками сноровисто натягивались просторные шатры, и вот уже на скором огне весело забурлила в медных котлах походная каша.

  Из общей суеты неторопливо отделились два человека.
  — Одинец, я поднимусь на холм и осмотрюсь вокруг, пока стан крепят, — предложил один.
  — Оглядеться перед ночлегом надо, — чуть подумав, согласно кивнул другой, но тут же предупредил: — Далеко не заходи, Горисвет, места здесь чужие и племена незнаемые.

  Они были похожи как братья: оба высокие, сильные, светловолосые, в одинаковых белых рубахах с вышивкой у ворота, у каждого на поясе висел тяжелый нож. Но Одинец внешне держался сурово и властно, ибо был вожаком каравана и отвечал за него перед князем. Горисвет понимал это и на людях всегда обращался к другу уважительно. Что с того, коли росли они вместе и дружили с малых лет. Старший в походе всегда один и старая дружба теперь не в счет — не для забавы они за море посланы.
  — Не тревожься, дальше вершины не пойду и если что замечу, сразу знак подам, — Горисвет показал оправленный в кованое железо сигнальный рог и перебросил через плечо его перевязь.
  — Будь по-твоему, ступай, — разрешил Одинец и вернулся к ладьям.

  Внимательно поглядывая по сторонам, Горисвет миновал березняк и не спеша поднялся на ближнюю гряду. Было тихо, лишь несколько потревоженных его шагами камней скатились вниз по склону, да любопытный суслик вытаращил черные глазки-бусинки на необычного пришельца, столбиком застыв у своей норки. Горисвет отер рукавом заливавший глаза едкий пот и бросил взгляд по сторонам. Сразу за грядой расстилалась широкая поляна, почти луг, густо поросшая высокой травой. Слева поляна переходила в сосновый лес, а справа снова поднимались холмы, еще более высокие. И над всем этим жарко дышала в лицо еще невидимая отсюда, но уже близкая Великая Степь, непривычная для племени русов и оттого настораживающая своими неведомыми просторами. Горисвет вгляделся чуть пристальнее и заметил, что прямо перед ним у подножия гряды трава выглядит зеленее и даже как будто блестит. «Наверное, родник», — догадался он и, стараясь не шуметь, спустился вниз.
Меж двух огромных валунов вправду струился маленький ключик. Вода была чистой и после многодневного зноя колюче-прохладной. На ладьях воду для питья скупо выдавали по маленькому ковшику в день, потому и находке такой в незнакомых для путников землях поистине не было цены. Радуясь нежданной удаче, Горисвет наскоро умылся и, спеша обрадовать друзей, хотел тут же вернуться. Но Вершителю судеб было угодно иное!

  Вначале послышался гулкий топот, и почти сразу на поляне появился бешено мчащийся тур. Это был все тот же старый бык, и опять ему приходилось уходить от погони. Отчаянно стремясь добраться до леса, он изо всех сил рвался к опушке, глубоко взрывая стонущую под ударами копыт землю, но на этот раз преследователи оказались все же быстрее. Ватага всадников на маленьких резвых лошадках прочно взяла его в полукольцо, а потом и вовсе ок-ружила посередине поляны. Тур заметался было между ними, пытаясь найти выход, но, будто осознав тщету напрасных усилий, вдруг резко замер, сберегая силы для последней схватки. Капала с морды белая пена, судорожно вздымались бока в запаленном бегом дыхании, и налитые кровью глаза с яростью следили за обидчиками. А те кружили и кружили вокруг волчьим скоком, все теснее и теснее сжимая кольцо. От этого кружения тур никак не мог выбрать цель для атаки, и только ниже, и ниже склонял к земле крутолобую голову, ожидая смельчака, готового первым испытать силу его рогов. Топот, фырканье коней, тяжелое, с хрипом дыхание и напряженное ожидание схватки — а коршун в небе снизил полет, ожидая скорой поживы. Он-то хорошо знал и много раз видел, как это бывает.

  Не спуская глаз с всадников, Горисвет попятился к склону, одновременно стягивая через голову перевязь сигнального рога.

  — Тебя не услышат, рус!

  От неожиданного возгласа Горисвет чуть не упал навзничь, оступившись на камне, но, крутнувшись на пятках, сумел устоять. Перед ним, улыбаясь, стоял темноволосый скуластый юноша.

  — Тебя не услышат, — повторил он и, не оборачиваясь, махнул рукой в сторону склона: — Гора голос рога не пустит. Надо повыше подняться.

  «Вот и подал знак», — пальцы Горисвета обреченно сжали рукоять ножа…
               
 
                Месяцем ранее

  Старый хан Кара-Булат не спеша потягивал кумыс из серебряной чашки. Рядом, нахохлившись и цепко охватив когтистыми лапами опорную перекладину, на деревянном шесте сидел охотничий беркут. Голову и глаза птицы наглухо закрывала кожаная шапочка с нашитыми на нее крошечными колокольчиками и всякий раз, когда беркут встряхивал головой, бубенчики мелодично позвякивали. Недовольный тесным для него пространством юрты, беркут то и дело пробовал слепо расправить крылья, но всякий раз его попытки взлететь сдерживала короткая цепь, тускло змеящаяся к железному кольцу в центре перекладины. И так же прочно, как эта цепь, неотвязно держали хана тревожные думы о будущем племени хуннов.

  Не по своей воле оказался народ Кара-Булата на западной окраине Степи. Хунны много лет успешно противостояли в открытом бою натиску своих извечных врагов — желтолицых суннов, но проиграли им в коварстве. Медленно, незаметно, но неуклонно и настойчиво хитрые сунны подкупом, обманом, предательством, а где и кинжалами тайных убийц перессорили между собой вождей хуннских кланов, щедро посеяв среди единого племени ядовитые семена зависти и раздора. А когда хунны безнадежно погрязли в бесконечных мелких усобицах, на них вдруг обрушилась закованная в латы многотысячная армия суннов. Никто не сумел выстоять в одиночку, и, только в заунывных песнях сохраняя память об утраченных родных кочевьях, остатки когда-то могучего народа все дальше и дальше откатывались на запад под ударами безжалостного врага. Кара-Булат, последний из родовых вождей, сумел сплотить уцелевших и, затерявшись на бескрайних просторах новых земель, уйти от преследования. Здесь, на границе Степи и Леса, они были в безопасности. Пока в безопасности. Но что готовило им бу-дущее? По рассказам встречных купцов, в лесах обитали многочисленные и свободолюбивые русы, а дальше, за большим соленым Морем, раскинулась необъятная Империя ромеев. Как отнесутся они к пришельцам? И не окажется ли воля Империи тяжелее гнета суннов? На эти вопросы не было у хана готового ответа. Но решать было нужно уже сейчас и не медля — пока еще можно было выбирать, пока слухи об их появлении еще не достигли ушей ромейского Императора. Вот только кто же поможет советом?

  По-рысьи прищурившись, хан перевел взгляд на сыновей напротив. Старший, толстый и неопрятный Арслан, чавкал жирной бараниной и единственное, что его заботило, это как бы достать из котла кусок побольше да поскорее вернуться обратно к своим таким же толстым и бестолковым женам. Средний, сухой и желчный Джумагул, почти не притронулся к трапезе. Он знал, зачем позвал их отец, и знал, что ответить, но никогда не начинал говорить первым — хитрый, как лис, Джумагул умел ждать. Серебро самых мудрых слов, сказанных раньше по-ложенного срока, становится медью пустой болтовни. «Никогда не спеши и тогда опоздает твой враг, а ты успеешь вовремя», — и пальцы Джумагула медленно-медленно перебирали зерна яшмовых четок.
  — Скоро мы выйдем к берегам Реки. За ней начинаются земли русов. Что будем делать? Говори, Арслан!

  Толстяк, привыкший, что отец всегда все решает сам, так и замер с набитым ртом.
— А-э-о-э, — попытка Арслана хоть как-то расшевелить заплывшие салом мозги не удалась. Совершенно растерявшись, он вдобавок еще и выронил недоеденный кусок мяса прямо в стоящую перед ним миску с густым супом-шурпой, щедро заляпав горячим жиром свой когда-то нарядный, а теперь изрядно замусоленный шелковый халат.

  «Хан-Тенгри, Отец-Небо, за какие грехи мой род наказан таким дураком?» — с горечью подумал Кара-Булат.
  — Ты, Джумагул? — обратился он к среднему сыну.

  Дождавшийся своей очереди Джумагул, брезгливо покосившись на пустоголового неряху-брата, заговорил:
  — В любом стаде, любом караване всегда бывает только один вожак. В любой земле — только один хозяин. Раз Великий Хан-Тенгри привел хуннов сюда — такова его воля, и мы должны взять этот край. Поэтому русы — враги. И напасть на них сейчас самое время! Русы живут сами по себе, каждый род прячется отдельно за деревянным тыном и общего войска у них нет. Почему сунны победили нас и отняли нашу землю? Потому что били поодиночке. Теперь мы так же поступим с русами, пока они не объединились. Только прикажи, отец, мои воины перейдут Реку, и земля русов станет нашей! — Джумагул жестко сжал в кулаке четки и повторил: — Одна земля и на ней только один хозяин! Я сказал.

  «Этот хочет быть ханом. Очень хочет. И может им стать. Он хитер, умен и решителен. Но прежде чем начать войну, вождь должен точно знать, как сможет ее закончить».
  — Что скажешь ты, Тенгиз?

  Вместо ответа младший сын хана аккуратно вынул из походной сумки свиток какого-то пергамента и бережно развернул его на кошме перед отцом и братьями. Свиток оказался большой картой, на которой были изображены все земли, что довелось пройти хуннам за время их долгого пути. Особыми значками в виде фигурок людей были показаны населявшие их племена. Первоначально стоявшие чуть не друг за другом, к центру Степи фигурки значительно редели, а вдоль извилистой темно-синей линии, в которой без труда угадывалась Река, никаких значков не было вовсе. Лишь за Рекой фигурки появлялись снова, причем было их не так уж мало. Гораздо больше, чем представлял себе Кара-Булат. И намного больше, чем хотелось бы Джумагулу.

  Тенгиз заговорил:
  — Напасть на русов, конечно, можно. Но война в лесах не для нашей конницы и с налету их крепости не взять. Пока мы будем осаждать стены одной, у других будет время собрать силы. Видите, как их много. Победить будет непросто и что даст нам сейчас война? Мало захватить чужую землю, ее нужно еще суметь удержать. Останутся ли у нас для этого силы?

  Матерью Тенгиза была дочь кыргызского бека с берегов Горного озера. От нее он унаследовал голубые, как озерные воды, глаза и спокойный, вдумчивый нрав. Еще с раннего детства воинским забавам сверстников Тенгиз предпочитал перелистывание древних манускриптов, а потом и сам научился понимать смысл, который таился в странных для его соплеменников закорючках, называемых «буквами». Природный ум и полученные из книг знания научили младшего царевича не смотреть на мир свысока просто по праву рождения, но глубоко вникать в суть явлений и помогали ему находить нужное решение там, где другие от досады и бессилия слишком поспешно хватались за меч.

  Вот и сейчас Тенгиз умело направлял мысли своих собеседников. Он задал им нежданный во-прос:
  — Чего не хватает на этой карте?

  И в ответ на недоуменные взгляды сам же ответил:
  — Империя — ее нет, потому что для нее здесь просто не хватит места! Там, где появляется Империя, другие границы становятся уже не нужны. Ты прав, Джумагул, — и уважительно склонил голову в сторону брата, — одна земля — один хозяин. Но так думаем не только мы. Так думает еще и Император. И он будет отправлять свои войска все дальше и дальше. Рано или поздно, его корабли поднимутся вверх по Реке и будут здесь. Чтобы дать достойный отпор, наша конница должна остаться в Степи, а русы — укрепиться у себя в Лесу. Нужен договор, отец. Русы — не враги.

  И не давая себе возразить, Тенгиз продолжил:
  — Пока будет время мира, кобылицы в табунах принесут новых жеребят, в юртах появятся дети. Это будут новые воины, и с ними мощь нашей конницы, Джумагул, возрастет многократно. Ты возглавишь ее и будешь единственным, кто сможет в Степи отразить удар Империи!

  Роль будущего спасителя племени хуннов откровенно польстила Джумагулу и он, уже предвкушая себе во главе победоносной конницы, спорить не стал. Арслан, очень довольный, что ему больше ни о чем не нужно думать, облегченно вздохнул и с удовольствием снова принялся за баранину.

  — Кто начинает словом, должен закончить делом. Тебе и ехать послом к русам, Тенгиз, — Кара-Булат внял совету младшего сына и сдержал колесницу войны.

  Про себя же старый хан подумал: «Вот кого бы я хотел видеть во главе племени, когда Отец-Небо призовет меня в свой чертог. Только подлинный вождь может уметь побеждать, не начиная сражения, и примирять, не вынимая меча».

  … А в это самое время на другом берегу Реки князь русов Ведимир никак не мог взять в толк, чего же хочет от него волхв Пелгаст. Он с сомнением повертел в руках рукопись в тяжелом переплете с железными застежками и с вопросительным взглядом обратился к собеседнику:
  — Для чего ты это принес? У меня дел по горло — дозорные видели за Рекой чужих всадников, пора не то ополчение собирать, не то засеки на путях к градам строить. Некогда мне твои загадки разгадывать.
  — Эту рукопись привезли купцы из Империи, она стоит немало серебра, Ведимир, — волхв никогда и ничего не делал зря, — и в ней нет загадок. Наоборот, здесь ответы на многие твои вопросы.
  — Это какие же? — князь удивленно открыл книгу и перелистал несколько страниц.
  — Она называется «Государство», — весомо и даже торжественно ответил Пелгаст. — В ней рассказано, как управлять страной, содержать войско, строить города и умножать торговлю.
  — Она написана по-гречески, об Империи и для Империи. Греки живут по другим законам. Для чего это нам, русам? — спросил Ведимир, исподволь уже ожидая готового ответа, и получил его.
  — Сегодня русы живут каждый за свои частоколом и в своем граде. Но всадники за Рекой будут появляться снова и снова, а не увидим ли мы вслед за ними корабли Императора? Время скрываться по лесам прошло, и ты это знаешь сам! Русам пора выходить на простор, но для этого нужно единение всех родов. Это уже держава, князь, а державе будут потребны люди, которые смогут прочесть такие вот книги, понять, что и как в них писано, чтобы муд-рость Империи послужила для пользы русов. А что до греков и их законов, так любой народ всегда и везде хочет одного: иметь крышу над головой, спокойно растить детей и не бояться чужих нашествий.

  Дав время, чтобы осмыслить сказанное, Пелгаст настойчиво повторил:
  — Нужен Закон, один для всех! И нужны люди, которые помогут этот Закон соблюдать. Готовь ладьи за море, Ведимир! Языки иноплеменные учить, полезные книги собирать и передать знания достойным — пришло наше время!

  Волхв мог не только говорить с богами и врачевать раны, его прозорливому взору открывалось будущее, и князь Ведимир ценил это. Не мешкая, отправил он в дальний путь лучших мореходов и самых преданных воинов.

  … Вот так и случилось, что волею богов и своих государей встретились на берегах великой Реки два человека — рус Горисвет и хунн Тенгиз.

   У каждого в этой жизни своя судьба-дорога, но как пройти ее, каждый решает сам. И часто только от тебя самого зависит, кем станет встречный на твоем пути — другом или недругом.
               
                Снова на поляне

  — Твои? — Горисвет чуть повел плечом в сторону продолжавших круговую скачку всадников: — Всегда нападаете десять на одного?

  Степняк нахмурился и, будто забыв о Горисвете, гибким барсом вскочил мимо него на камень повыше.

  — Хэг! Хэг-Хай! — будто плетью стегнул гортанный возглас, от чего всадники на поляне резко натянули поводья, разрывая еще только что тугое кольцо облавы, и замерли как один. Тут же от них отделился и, приблизившись, торопливо спешился дочерна загорелый немолодой воин. Подбежав, он опустился на одно колено и замер в низком поклоне, сдернув с головы потертый лисий малахай. Незнакомый юноша повелительно и твердо заговорил на совсем незнакомом наречии. И только тут Горисвет понял, что к нему-то чужак обращался на языке русов!

  — Разве я послал тебя в дозор, Темир, чтобы ты гонял по холмам старых и никому не нужных быков? — в сдержанной речи Тенгиза не было и тени гнева, но в глубине потемневших до синевы глаз полыхали молнии. — Для чего ты поднял такой шум? Чтобы вся Степь поскорее узнала о нашем появлении?
  — Прости, царевич, я только хотел показать новичкам, как загонять врага в конном строе, — попытался оправдаться провинившийся Темир, — почти для всех это первый поход и… — осекшись, он замер на полуслове, заметив вблизи фигуру Горисвета.

  Воля хана нерушима — от предков гласил кочевой закон. Дозорный нарушил приказ, не заметил русов и выдал себя первым. Охотник сам стал дичью. Наказание за тяжкий проступок было только одно, и Темир знал это. Побелевшими губами прошептал он короткие слова прощальной молитвы, рывком дернул ворот кольчужной рубахи и, обнажив шею, приготовился понести заслуженную кару.
 
 Тенгиз, чуть помедлив, вынул из ножен длинный кинжал. Темир глубоко вздохнул и закрыл глаза в ожидании удара.
  — Когда мне будет нужна твоя жизнь, Темир, я возьму ее. Навсегда запомни этот клинок и этот день, — Тенгиз поднес прямо к лицу оцепеневшего воина хищное стальное жало и… спрятал кинжал обратно в ножны. — Прикажи людям отпустить быка и дай мне поговорить с русом наедине.

  Истинный хан умеет не только побеждать врагов, но и умножать число своих друзей. Казнить легко, гораздо важнее суметь помиловать! Отныне и навеки не было теперь у Тенгиза слуги преданнее Темира.

  Повинуясь скорому приказу, степные всадники широко разомкнулись и открыли дорогу к лесу. Тур медленно, недоверчиво и настороженно косясь на недавних преследователей, прошел мимо них к опушке и, победно взревев, одним прыжком исчез в зарослях. Великий Хан-Тенгри все еще не хотел обрывать нить его жизни.

  Конники сгрудились в центре поляны, но не приближались. Не теряя их из виду, Горисвет быстро огляделся — кроме него и незнакомца, рядом никого не было. Можно было в несколько прыжков взобраться вверх по склону и исчезнуть, но чутье подсказало, что торопиться не время. «Теперь-то чего бежать? Если бы хотели убить, сразу бы стрелу метнули. Узнать надо, что за люди и с чем пожаловали». Горисвет уже понял, что судьба свела его не с простым степным лазутчиком.

  — Я — Тенгиз, сын хана хуннов Кара-Булата. Хочу говорить с тобой.
  — Я — Горисвет, посол князя русов Ведимира. Готов выслушать, но вначале ответь, откуда тебе речь наша ведома?
  — Прошлой зимой мы встретили в Степи торговый караван, один из купцов заболел, не мог ехать дальше и остался у нас до весны. Когда юрта завалена снегом, а на холмах воют голодные волки, нет ничего приятнее умной беседы под теплым кровом у горячего очага. Купец был из русов и в благодарность за приют научил меня своему языку. Я знал, что за Рекой лежат ваши земли и рано или поздно, но встретиться нам придется. Так и вышло.

  Тенгиз говорил спокойно, размеренно и с достоинством:
  — Мы, хунны, народ кочевой и свободный. Далеко на востоке враг захватил нашу землю и, спасая от гибели, Великий Хан-Тенгри привел нас сюда. В этих местах есть все, к чему скотовод привычен с колыбели: высокие травы, много простора и солнца. Лес, который растет за Рекой, принадлежит другому хозяину и нам это известно. Я послан сказать, что народ русов не должен ждать от хуннов беды. Те, кто однажды были лишены родины, знают ей цену и не станут посягать на чужое. За Реку мы не пойдем!

  Помолчав и собравшись с мыслями, Горисвет ответил:
  — Приходящих с открытым сердцем, мы, русы, встречаем и провожаем с добром. Наш князь Ведимир будет рад вести о мире, которую ты привезешь. Однако помни, что воины степей приходили к нам и раньше, но всегда лишь за добычей. Наши боги и пращуры от века учили русов достойно встречать таких гостей бранным пиром — сторицей платить за обиду. Если слова твои искренни, князь поверит и не причинит зла. Если скрываешь ложь, ответом будут наши мечи.

  Тенгиз примирительно поднял ладонь:
  — Я обещаю мир и иду с миром. Возвращайся к своим без опаски: мечи русов и сабли хуннов останутся в ножнах, — с этими словами он отстегнул с пояса кинжал и протянул его Горисвету: — Возьми на память!
  — Благодарю, царевич, — зная степной обычай, принял подарок Горисвет и снял с плеча свой рог. — От меня прими вот это.

  Боги так устроили жизнь в этом мире, что для начала вражды может хватить всего лишь одного неосторожного слова, а вот для того, чтобы завязать дружбу, потребно время. Но мудрый человек всегда помнит, что даже на чужой земле добрые семена обязательно дадут только добрые всходы.

  Прощаясь, Тенгиз сказал:
  — Вера моего народа гласит, что воля Хан-Тенгри не напрасно приводит к встрече людей. Мы еще увидимся, Горисвет! Удачи тебе на морском пути!
  — Вольной дороги и тебе, Тенгиз!

  Поднявшись на вершину холма, Горисвет проводил взглядом удалявшихся всадников и скорым шагом поспешил обратно к ладьям. Там его уже ждали товарищи, встревоженные долгим отсутствием.
  — Чудные речи для степняка, — Одинец недоверчиво покрутил головой, выслушав рассказ Горисвета. — Может, и вправду хунны с миром идут. А может, заманят подальше и у родника из засады стрелами попотчуют. Но вода нужна, путь еще долог, а морской водицей жажды не утолишь.

  Поразмыслив, Одинец все же решился отправить к роднику крепкий отряд, заставив всех надеть брони несмотря на жару, и удвоил стражу вокруг стана. Опасения оказались напрасны: под завязку наполнив ключевой водой кожаные бурдюки, посланцы спокойно вернулись, не встретив ни одного человека. Также спокойно прошла и ночь. И только рано утром, когда ладьи снова вышли на середину Реки, продолжая назначенный путь, Одинец указал Горисвету в сторону остающейся позади отмели:
  — Не твой ли это знакомец?

  У самой береговой кромки показалась фигура одинокого всадника. Приглядевшись, Горисвет узнал в нем Тенгиза.

  Вслед уходящим русам протяжно прозвучал голос знакомого рога и, отразившись от речной глади, растаял в прозрачном воздухе.

  «Отчего, — подумал Горисвет, — встречаются и расстаются люди? Только ли по воле великих богов? И почему, направляясь вперед, всегда оставляешь позади что-то свое? И даже радуясь, не можешь жить без печали?» Чтобы прогнать невесть откуда подкравшуюся грусть, он занял место одного из гребцов и налег на весло. А вскоре, помогая им, налетел попутный ветер, и поднявший паруса караван белокрылой вереницей устремился к морю.

                ******
  Быль и небыль, предания и легенды — что это, просто досужий вымысел, призрачная фата-моргана или память веков, затаенная до срока в пространстве-времени? Что было на самом деле, а что всего лишь почудилось в полуснах-полугрезах? Как разобраться и что делать с доводами упрямого рассудка, который не признает чудес «которых не бывает»?

  Не признает, но все же…

  Ответ один: если неведомо как и совсем ниоткуда ожило вдруг в душе чувство давней Истории, не спеши прогнать его прочь. Попробуй все-таки рассказать, как сумеешь, — и, скорее всего, это будет История о тебе.


Глава 9. Звездный джаз, ночное танго, движение в такт

  … это будет История о тебе, — Почтарёв закончил и удивленно посмотрел на почти нетронутый бокал вина в своей руке, он и забыл, что наполнил его в начале рассказа.
  — А дальше, что было дальше? — во все глаза смотрела на него Лена.
  — Еще не знаю, — немного растеряно и почему-то слегка виновато ответил ей Николай. Потом осторожно, как будто боясь расплескать, поставил бокал на столик и вышел на террасу.

  Растревоженные воображением чувства не сразу примирились с возвращением в привычную действительность: россыпь разноцветных огней на набережной казалась ему отблесками походных костров, возгласы гуляющей у моря праздной публики — перекличкой дозорных, перед глазами все еще мелькали силуэты мчавшихся всадников, а в ушах гулким эхом звучал шум облавы на тура. Человек XXI века стоял на балконе отеля в джинсах и белой рубашке, а плечи его явственно ощущали на себе груз железной кольчуги. Опираясь на балконное ог-раждение, ладонями он чувствовал не перила — тяжелое, непослушное весло борющейся с волнами ладьи. Горисвет, Тенгиз, Одинец, Ведимир, Кара-Булат, хунны и русы: все они были сейчас рядом с ним не эфемерными видениями, но живыми людьми из плоти и крови. И тут Николай растерялся — как же найти дорогу обратно?

  — Ты — создатель, а не участник событий, — Лена мягко, но властно повернула его к себе лицом и, глядя прямо в глаза, говорила спокойно и уверенно:
  — Творец управляет миром, который ему подвластен. Во всем. Те, кого ты создаешь, имеют право только своего выбора, но не твоей воли. Ты и только ты решаешь, когда начать и когда закончить Историю.
  — Но я ведь не создаю, я только рассказываю, — попытался разобраться в собственных ощущениях Почтарёв.
  — Нет, именно создаешь! Потому что событий, одинаковых равно для всех, не существует. Каждый видит мир своими глазами, и от того, как ты расскажешь Историю, и будет зависеть, какой ее увидят другие. Есть только одно время, Коля — то, в котором ты живешь. Все остальное всего лишь его отражения, а отражения не приносят вреда. Почувствуешь, что устал, скажи себе: «Стоп! Пора отдохнуть», и снова окажешься у себя дома.

  Лена усадила Почтарёва в кресло, слегка смочила ему разгоряченное лицо влажным полотенцем и, ласково погладив по щеке, закончила:
  — Ты еще просто не привык чувствовать себя создателем-демиургом. Придет срок, и ты закончишь свою Историю. Я подожду.
  Она протянула ему недопитый бокал:
  — Наступила моя очередь создавать новые впечатления.
  — Это значит…?
  — … что мы идем слушать музыку и танцевать, — за разговором Лена каким-то чудом успела незаметно сменить свои джинсы и блузку на изящное платье.

  Николай с удовольствием ощутил, как прохладное вино освежило пересохшее от долгого монолога горло и, по достоинству оценив боковые разрезы на вечернем наряде Лены, с готовностью подчинился.

  Танцевальный клуб, куда привела его Лена, оказался небольшим уютным помещением с облицованными желтым кирпичом сводчатыми стенами. Крошечная эстрада еще пустовала, но расставленные на ней инструменты: пианино, контрабас, несколько саксофонов на подставках, аккордеон и довольно простая ударная установка в стиле 50-х годов, не оставляли сомнений, какую музыку здесь играют. Посетителей было немного, в основном пары среднего и старшего возраста, которые сами казались частью созданного здесь «ретро».
  — Уже предвкушаю джазовый релакс и никакого «техно»! Как же тебе удалось обнаружить эту обитель отдохновения посреди нынешних громогласных дискотек? — не скрывая удовольствия, спросил Почтарёв, когда они устроились за маленьким столиком на двоих в укромном уголке зала.
  — Если женщина очень хочет, то небеса ей обязательно помогут, — улыбнулась Лена, довольная произведенным на него впечатлением. — Вчера утром ходила за фруктами и случайно заметила, как сюда привезли все эти инструменты. Догадаться было несложно, и я сразу же вспомнила, как ты говорил, что любишь старый джаз. Надеюсь, сейчас мы его услышим.

  И как бы отвечая ей, с ожившей эстрады тихо вздохнул саксофон и начал плавно выводить один из «звездных» хитов Джорджа Гершвина. Седобородый, чем-то неуловимо похожий на Хемингуэя мужчина играл, сидя на стуле в глубине сцены, закрыв глаза и чуть покачивая головой. Неяркая подсветка обрамлявших эстраду еле заметных лампочек выделяла для зрителей только контуры его фигуры, лицо и кисти рук, бережно извлекавших из невидимой партитуры мотив приближающегося лета — «Summertime».

  — Сколько раз слышу эту мелодию и столько же удивляюсь, как по-разному она может звучать, создавая в итоге один и тот же образ, — задумчиво сказал Почтарёв, когда стихла последняя нота. — Знаешь, для меня эта тема — женщина, которая одним прикосновением и успокаивает, и утешает, и ободряет одновременно. Словно говорит: «Все будет хорошо, ты только немного подожди».
  — Она очень красивая, эта женщина?
  — Думаю, да, но для меня она прежде всего добрая. Как ты. Это важнее, гораздо важнее, — Николай осторожно прижал ладошку Лены к своей щеке и прикоснулся губами к ее пахнувшим горьковато-терпкими духами точеным пальчикам. — Спасибо тебе.
  — Этой музыке много-много лет. За что же спасибо мне? — ладошка совсем не спешила поки-нуть неожиданный для хозяйки плен.
  — За то, что сегодня все это, — свободной рукой он широко обвел пространство вокруг, — придумала ты! И мне здесь очень нравится. Что же дальше, волшебница? — ему было спокойно и радостно, но говорить он старался тихо, как будто боялся спугнуть обретенную вдруг безмятежность.

  А дальше снова был джаз, напоминавший джентльмена 30-х годов теперь уже прошлого века — лиричный и тонкий, немного рассеянный и вместе с тем элегантно-чопорный, самые звуки которого, казалось, пахли выдержанным коньяком, сигарами и крепким кофе.

  Музыкантов на сцене было уже четверо и освещение прибавилось. За пианино восседал настоящий мэтр: пышная прическа «львиной гривой», бархатный концертный пиджак, сияющие туфли, блестящие запонки на белоснежных манжетах и чуткие пальцы, безраздельно властвующие на клавишах. Струны контрабаса с простотой виртуоза перебирал меланхоличного вида худощавый длинноволосый юноша в костюме и строгом галстуке. Изогнувшись вопросительным знаком, он сосредоточенно и целеустремленно исполнял басовые партии даже без намека на улыбку, всем своим видом словно подчеркивая безусловную и исключительную важность отведенной ему роли. Мастер барабанных палочек, напротив, представлял собой прямо противоположный типаж: короткая стрижка, уверенный разворот прямых плеч, светлая рубашка с закатанными до локтей рукавами, ослабленный узел яркого галстука и пляшущие в глазах бесенята, заметные даже из зала. Но — всему свое время и место, поэтому живущий в душе ударника рок-н-ролл сейчас подчинялся романтической балладе. А седой саксофонист в джинсах и простом джемпере грубой вязки все также задумчиво и отстраненно продолжал выписывать перетекающие друг в друга «звездные» хиты.
  — Не могу понять, Коля: они вроде бы просто импровизируют сами по себе, — сказала о квартете Лена, — и если вслушиваться по отдельности, звуки их инструментов даже противоречат между собой. А в целом из этой полифонии каким-то непостижимым образом вдруг рождается чудо! В чем здесь секрет?
  — Это — джаз, королева, Его Величество Джаз. Многоликий, многогранный и многомерный одновременно, — ответил Почтарёв. — А секрет… В чем он таится? В струнах, клавишах, пальцах и душах музыкантов — и да, и нет. Все просто и сложно, как капля воды, в которой, если захотеть, можно увидеть Вселенную, — он сделал паузу и мечтательно вздохнул: — Я думаю, есть вещи, обаяние которых именно в их неразгаданности. Не стоит думать о секретах — давай просто слушать.

  Они снова обратились к эстраде, где мастерски исполняемые импровизации на темы Гершвина и Эллингтона продолжали свое неспешное скольжение в бесконечности звуков и лирических фантазий. Почтарёв впервые очутился в живой атмосфере настоящего джаз-клуба и сейчас с упоением, скорее даже каким-то подсознательно-чувственным облегчением от гнета недавних фантомов, отдавался беспрерывно льющемуся музыкальному потоку.

  Нет прошлого, нет будущего, есть только настоящее — и все также лежала в его руке послушная ладошка, и уходило прочь ненужное беспокойство, и вместо разбуженных видениями прошлого взбудораженных страстей воцарялось спокойствие. Подчиняясь настроению своего мужчины, женщина рядом с ним благодарно и радостно тоже открывала новый для себя мир, где душа и музыка сливаются воедино.

  Всецело поддавшись необычным впечатлениям, они не сразу заметили, что на сцене появился кто-то другой. Вместо джаз-квартета у микрофона теперь стоял высокий брюнет в темно-красной рубашке с пышными рукавами и широко открытым воротом. Прозвучало несколько фраз на испанском, где ухо Николая уловило знакомое слово «танго». Затем человек поднял стоящий перед ним большой аккордеон, привычно набросил его ремни на плечи, трижды хлопнул в ладоши, задавая ритм и… — зазвучала совсем другая музыка.

  С первых же ее аккордов романтическое «ностальжи» почти мгновенно растаяло под жарким дыханием Танца Ночи, и невесомо парящую Афродиту Уранию сменила сладострастно-земная Афродита Пандемос.

  «Живи сейчас — ведь жизнь так коротка, а чувства скоротечны! И поспеши — иначе вместо Огня Любви тебе останутся лишь Угли Разочарова-ния», — почти со всхлипом стонал аккордеон, и все ярче блестели глаза, и горячее бежала по венам кровь.

  — Ты не забыл, что я приглашала тебя еще и танцевать? — Лена вышла из-за столика, не дожидаясь ответа.
  — Мы — «тангерос»? — Почтарёв вспомнил свои занятия танцами в далекой студенческой юности и бесшабашно-отчаянно встал вслед за ней. — А почему бы и нет!

  Не уставай удивляться — и вот они уже на середине танцевальной площадки напротив эстрады.

  Их танец не был изломанно-бьющимся танго «порванной души» или «обнаженных струн». Напротив, это рождалось слитное движение двух человеческих существ, мужчины и женщины, интуитивно угадывающих встречные шаги и полуобороты, секундно длящиеся и тут же обрывающиеся на полувзгляде-полувздохе объятия — то, что называют Движением в Такт.

  Такт музыки, трепещущий и ускользающий, как шелк на ветру, но уже безвозвратно вошедший в плоть и подхваченный чувствами. И теперь этот такт, отражаясь от исчезающих звуков, продолжал жить дальше в каждом их повороте, дыхании, изгибе рук, прикосновении…

   Звезды на небе, «звездный» джаз, ночное танго, движение в такт — стоило ли желать себе чего-то большего? Счастливые и зачарованные, они вернулись в гостиницу далеко за полночь, когда клуб уже покинули уставшие музыканты и лишь опустевшие улицы городка слышали их шаги, да провожали украдкой таящиеся в углах старых зданий невесомые тени.
Тесно обнявшись, двое «тангерос» заснули только под утро, бережно сохраняя обретенный ими единый такт теперь уже не просто музыки, но метронома судьбы. Пусть люди сами не в силах запустить маятник дарованной им жизни, но блаженны те, кто может следовать своему такту, не разрушая и не теряя его. Те же, кто сумеет понять это вовремя, блаженны вдвойне. Однако оставим эти размышле-ния на время, ведь скоро рассвет, а потому покинем сейчас наших героев — до следующей главы они заслужили спокойный сон.


Глава 10. Своя дорога

  — Еще один такой завтрак и мы окончательно превратимся в безнадежных сибаритов, — Николай с трудом заставил себя не смотреть в сторону очередных гастрономических изысков, с неумолимым постоянством возникающих среди и без того роскошных яств утреннего «шведского стола».
  — То есть абрикосы со взбитыми сливками уже не берем? — с видимым сожалением осведоми-лась Лена.
  — Не искушай меня без нужды! — патетически воскликнул Почтарёв и решительно указал в сторону видневшегося из окна ресторана гористого мыса. — Мы ведь должны еще достигнуть горизонта. Не забыла встречу с семьей викингов сразу после нашего приезда?
  — «Как аргонавты в старину…», — вспомнила Лена. — И нас будут ждать новые чудеса?
  — Конечно — ведь теперь ты умеешь их видеть.

  … Через полчаса они купили в ближайшем магазинчике широкополые шляпы-панамы, пона-дежнее зашнуровали кроссовки и зашагали вдоль полосы прибоя к ближайшим скалам. Пляж был еще пустынен, и наших путешественников встретили лишь несколько лениво-безучастных взглядов немногочисленных любителей утреннего загара, которые тут же спрятались за непроницаемыми стеклами солнцезащитных очков. Идти по плотно утрамбованному волнами песку было легко и приятно. Взявшись за руки, они просто весело шагали навстречу расцветающему солнцу, оставляя за собой рельефно отпечатанную цепочку влажных следов. Говорить не хотелось — только как можно глубже дышать и дышать свежим морским воздухом, а губы сами собой до ушей растягивались в беззаботную улыбку, да то и дело всплывал в памяти мотив полузабытой песенки: «… и только мы с тобой ля-ля-ля-ля — одни вдвоем на белом свете…» Казавшийся издали крутым скалистый склон, в который упирался пляж, на деле оказался довольно пологим холмом, испещренным густой сетью утоптанных и пересекающихся между собой тропинок. Слоистые камни под ногами служили естественными и вполне на-дежными ступеньками, так что подъем на вершину оказался не очень сложным, приходилось только постоянно огибать заросли густого и весьма колючего кустарника, острые шипы которого словно напоминали: «Вы не в городе, будьте внимательны!» Предупреждение оказалось весьма кстати, когда из-за ближайшего куста вдруг выскочила черная коза и с громким блеянием зигзагом ринулась к подножию. От неожиданности Николай оступился и чуть было не рухнул прямо в колючки. Чем бы еще закончилось это падение, неизвестно, если бы Лена не подхватила его сзади.
  — Вот почему для «хайкинга» необходимы опорные палки, — назидательно откомментировала она происшествие. — А у нас их нет!
  — Поэтому дальше мы пойдем совсем медленно и очень осторожно, — резюмировал Почтарёв, снова возглавляя движение.

  Поднявшись вверх, они обернулись. Внизу лежал только что оставленный ими городок, напоминающий отсюда россыпь разноцветных кубиков, а дальше везде и вокруг раскинулось Море. Казалось бы, за две недели отдыха вид мерно катящихся волн и бесконечно-бирюзового простора мог стать привычным — но нет! Разве можно привыкнуть к тому, что постоянно, ежесекундно меняет свой цвет, форму и даже звук? Море было живым, глубоко и спокойно дышащим существом, рядом с необъятностью которого до нелепости смешными казались прошлые городские заботы. Почтарёв вспомнил свою недавнюю беготню по кабинетам Компании, череду бесчисленных и бесконечных рассмотрений - согласований – утверждений – уточнений - корректировок…

  - «Господи, как же мы усложняем нашу жизнь! И самое главное — ЗАЧЕМ?»

  Увы, ответа на этот вопрос не было. Оставалось только еще раз оглядеться, стараясь навсегда оставить в памяти картину Широких Просторов — то единственное, что по-настоящему можно надолго забрать с собой. А потом… они обратили взгляд в сторону новых горизонтов и тут же замерли в едином немом восторге.

  — Видишь, я же обещал тебе чудеса! — сказал Николай, когда к нему вернулась способность говорить.

  Сразу за мысом, глубоко внизу притаилась бухта, словно наполненная матово-переливчатым жемчугом — так отражалось в зеркале воды восходящее солнце, заключенное в чашу из красно-белых скал. А прямо перед ними невесомо парила в воздухе каменная арка, выточенная неутомимыми ветрами из когда-то единого массива горы.
  — Вход в волшебное царство, — прошептала Лена.
  — И нас туда приглашают — идем!

  Со стороны моря кустарника на склонах не было. Зато скалы причудливо играли совершенно невероятными оттенками пастельно-белых полутонов, перемежающихся яркими полосами красно-бурого ракушечника. Каменная поверхность была буквально источена геометрически правильными, словно прорезанными циркулем, отверстиями под всевозможными углами. Попадающий в них скульптор-ветер прихотливо продолжал свою кропотливую работу и подобно гонгу в буддийском храме, извлекал из недр горы звеняще-вибрирующие звуки, наполнявшие все пространство бухты таинственными отголосками. Когда ветер стихал, тишина позволяла услышать тихий плеск воды, потом следовал глубокий вздох умолкающего эха, и все повторялось сначала.
  — Даже говорить не хочется, — по-прежнему шепотом сказала Лена.
  — И не надо. Слушай и запоминай, вот вернешься в город…
  — Ой, только не напоминай мне об этом, — шутливо возмутилась Лена, залихватски сдвинула панаму набекрень и первой начала спускаться вниз. Николай, стараясь не отставать, направился следом.

  Под аркой и в самом деле оказался узкий проход, по которому они вышли прямо на полосу темно-серого песка у основания скал. Легкая рябь на водной глади сразу притянула взгляд лучистыми отблесками солнечных зайчиков.
  — Я — купаться! — тут же объявила Лена.
  — Только далеко не заплывай, — попросил ее Николай, устраиваясь поудобнее в тени большого камня.

  Оставшись один, он вдруг ощутил, что окружен теперь новыми, совершенно незнакомыми ему звуками. Почти не заметные глазу волны, по-кошачьи мягко набегавшие на берег, одна за другой оседали среди тут и там разбросанных по песку огромных валунов. Эти только с виду монолитные обломки, в незапамятные времена сорванные с вершины разбушевавшимся ураганом, оказались сплошь покрыты глубокими, часто сквозными трещинами. Вода и ветер, одновременно проникая внутрь извилистых каналов, сливались в странную музыку. То легкий, прерывистый посвист, то невнятная разноголосица вдруг сменялись шипящим шелестом, переходящим в короткие дуновения невидимой флейты. Очертания замкнутого пространства бухты дробились и расплывчато множились в полузакрытых глазах, мысли послушно теряли свою остроту и облегченно сливались в одно бестрепетно-плавное скольжение, дыхание замедлялось. Почтарёв задремал.

  Незаметно приоткрылись Врата Миров, и, увлекаемый уже знакомой фата-морганой, он почти не удивился появлению Друга.
  « — Здравствуй, Горисвет!
    — Здравствуй, создатель!
    — Не называй меня так — я всего лишь рассказываю твою Историю.
    — Ту, которая еще не случилась?
    — Случилась, раз ты здесь.
    — Я услышал твой зов. Тебе нужна помощь?

  Чуть глубже вздохнула флейта, чуть сильнее затрепетал на ветру невидимый шелк.

    — Да, очень. Мое прошлое закончилось, Горисвет. Совсем. Будущее должно вот-вот начаться. Предстоит выбор, но я не вижу цели. Без цели нет пути, без пути нет жизни. Ошибиться нельзя. Что делать?
    — Ты знаешь ответ: у каждого Своя Дорога. Моя — плыть за море в Империю, твоя — поведать нашу Историю. Каждый идет своим путем, и каждому суждено встретить на этом пути Свою судьбу. Ты уже встретил — теперь выполняй свой долг. Если выберешь верно, ваши пути сольются воедино. И главное — сумей сделать Её счастливой.
    — Её…? Но если … если я ошибусь?
    — Твоя судьба — тебе и выбирать. Слушай голос сердца и не поддавайся страху. Твой страх — это только пустота одиночества. Когда Дороги соединятся — одиночество пропадет и страх исчезнет.
    — А ты, Горисвет?
    — Я буду ждать продолжения Истории. И… тоже боюсь ошибиться. Мне тоже предстоит побо-роть свой страх. И тогда будет уже мой черед просить тебя о помощи.

  Флейта начала понемногу стихать, но на мгновение вернулась.
 
   — На наших ладьях все очень боятся бури. Все, даже Одинец. Если можешь…
    — Не тревожьтесь, в моей… нашей Истории морской бури не будет. Вольной тебе Дороги! Спасибо, что откликнулся на зов.
    — У наших дорог один Перекресток. Не сворачивай — и мы обязательно встретимся! Я буду ждать…»

  Звук флейты растаял, тихо закрылись Врата, сильнее зашумел оживший прибой, и запели птицы. Дрема отступила.

  Стоп! Теперь Почтарёв умел покидать объятия фата-морганы: решительно встал, потянулся всем телом, расправляя затекшие мышцы, сбросил шорты, майку и с размаху несколько раз нырнул в прохладную воду. Потом, освеженный купанием, включил видеокамеру и увлеченно занялся подборкой очередных сюжетов для будущего «морского релакса».

  Навстречу ему по берегу уже спешила Лена с целой пригоршней розовых ракушек.
  — Посмотри, настоящий перламутр!
  — Это подарок Посейдона — чудеса продолжаются, правда?

  А чудеса только начинались: дальше они нашли целую колонию морских ежей, колючими мя-чиками облепивших маленькую заводь, с хохотом наблюдали, как крошечный краб улепетывал от настигавшей его волны, сердито размахивая клешнями и уморительно выпячивая глазки-бусинки, прямо из рук кормили чаек заранее запасенным хлебом, пытаясь угадать, какую из них Ричард Бах назвал Джонатаном Ливингстоном в любимой обоими книге. Потом, лежа животами на прогретых солнцем камнях, увлеченно следили за возникающими из малахито-во-зеленой глубины разноцветными рыбами, и прямо у них на глазах колыхавшиеся на дне бухты во-доросли превращались в наполненный вездесущей жизнью гармоничный аквамир. А еще они постоян-но целовались сухими от морской соли губами и во все горло распевали озорную «Чунга-Чангу» — ведь все вокруг было так похоже на любимый мультфильм далекого детства! Так прошел этот день. Без затей, безмятежно и по-настоящему счастливо. А разве бывает иначе, когда открываются чудеса?

  Возвращаясь обратно, они снова прошли через курортный пляж, теперь уже довольно многолюдный. Кто-то купался, кто-то играл в мяч, но большинство предпочитало тривиально жариться в шезлонгах, истомно потягивая коктейли через трубочку.

  — И ведь никто даже не предполагает, сколько удивительного находится всего в двух шагах отсюда, — с сожалением вздохнула Лена и осуждающе посмотрела по сторонам: — Здесь себе бока отлеживают под тентом, дома — перед телевизором. И так всю жизнь!
  — Но ведь так живут далеко не все — вспомни хотя бы знакомых нам «викингов», — по дороге в отель сгладил ее досаду Николай. — Да и не будь уж слишком строгой, все-таки люди в отпуске, могут же они просто расслабиться в свое удовольствие. Лучше представь, сколько искателей Красоты поднимается сейчас высоко в горы, спускается в глубокие пещеры или погружается с аквалангом. Каждый выбирает по себе. Потому что у всех в этой жизни Своя Дорога. И каждый должен пройти ее сам.

  «Мы встретимся, Горисвет! Мы обязательно встретимся!»


Глава 11. Точка, тире, запятая

  — Когда ты встречаешься с «пантерой»?
  — Завтра утром, портье меня уже предупредил.
  — Волнуешься?
  — Немного, все-таки три недели были оплачены вперед.
  — К разговору готов?
  — Думаю, да. Во всяком случае, я сделал то, о чем просили. Вчера вечером обработал свои записи в Интернет-кафе и вот посмотри, что получилось в результате, — Николай достал несколько листов печатного текста и протянул их Лене.
   Она начала читать вслух, медленно, отделяя запятые и внимательно оценивая каждое предложение:
               
               «Реконструкция Отеля Интеллектуалов»

1. «Библиотека английского клуба» — скрытый намек на элитарность заведения (все интеллек-туалы немного снобы). В интерьере строгие шкафы из полированного дерева темных тонов под стеклом, массивная кожаная мебель, несколько столов с лампами под зелеными абажурами для любителей делать выписки во время чтения. Свет настольных ламп должен быть умеренным, чтобы не беспокоить в вечернее время других читателей. Книги только в твердом переплете, никаких карманных изданий. Литературу подобрать по каталогу «Всемирная классика», но предусмотреть и возможность выбора мастеров детектива, фантастики, фэнтези — на отдыхе будут читать не только «Войну и мир». Библиотекарь должен находиться рядом, если потребу-ется его помощь, но обязательно в отдельной комна-те для создания у посетителей чувства самостоятельности в общении с книгой;

2. «Каминный зал» — порадует любителей тихо поразмыслить и спокойно побеседовать за чаш-кой чая. Камин расположить в центре стены напротив входа и отделать камнем в духе старинных рыцарских замков. Столики в зале расположить полукругом, чтобы огонь в камине был одинаково хорошо виден с любой точки, и каждый при желании мог услышать потрескивание горящих поленьев. Никакой музыки, громких разговоров и застолий, чтобы помещение ошибочно не приняли за еще один бар. Во избежание недоразумений на входе нужно разместить доску с правилами поведения, которую для солидности лучше сделать из металла, а сами правила — выгравировать;

3. «Голландские тюльпаны» — небольшая оранжерея для лириков. Внутреннее пространство разделить дорожками из светлого ракушечника для визуального контраста на несколько сегментов, в каждом из которых высадить тюльпаны только одного определенного цвета. Такое сопоставление красок активирует положительные эмоции и поможет настроить людей на романтический лад;

4. «Японский сад» — очень понравится отдыхающим философам. Использовать классические элементы этого стиля: дорожки из тесаного камня, невысокие сосны «бонсай», посыпанные мелким песком площадки. Среди песка разбросать несколько валунов разной величины по аналогии со знаменитым садом Реандзи. В центре — маленький водоем, где имитировать спокойное, чуть слышное журчание лесного ручья. Плавное движение воды должно соответствовать размеренному течению мыслей при философских раздумьях. Скамейки для отдыха установить только деревянные и с высокими спинками, чтобы возникало желание посидеть здесь подольше. Как можно шире использовать при расстановке предметов сада присущее традиционной японской эстетике понятие «едзё» (намек, недосказанность, ассоциативность мышления). Это позволит разбудить фантазию посетителей для дальнейшего «достраивания» ими увиденных ландшафтных миниатюр уже в собственном воображении. Поскольку отдых в японском саду обязательно требует уединения, то подобных ему «природных» уголков на территории Отеля желательно сделать три-четыре. Величина их при этом может быть совсем незначительной, главное — дать человеку действительную возможность некоторое время побыть одному. После шума многолюдного пляжа тишина такого места наверняка будет оценена по достоинству;

5. Комната отдыха «гохуа» — один из существующих холлов Отеля неплохо будет разнообра-зить оригинальными китайскими акварелями в технике «гохуа» — картинами на рисовой бумаге, выполненными без предварительных набросков. Изображения буддийских монастырей, горных долин, висячих мостов, водопадов, парящих птиц и плавающих в прудах рыб сделают отдых в этом помещении интересным и одновременно приятным, являясь неплохой альтернативой стандартно-надоевшим плакатам с глянцевыми пальмами. Текст, поясняющий используемые в этом стиле приемы написания этюдов: «рассеянная перспектива» — объемные, но как бы размытые пейзажи в сочетании с «прилежной кистью» — тончайшей прорисовкой маленькой кисточкой отдельных деталей композиции, будет приятным сюрпризом для любого же-лающего поближе познакомиться с национальной живописью Поднебесной. Мебель в этой комнате лучше поставить низкую, но мягкую с матерчатой обивкой теплых тонов. Интерьер дополнить композициями из живых цветов, мха и папоротника;
6. Внешний облик ресторана «Шведский стол» — стены обеденного зала на всю высоту сде-лать из листового стекла. Это визуально облегчит количество поглощаемых блюд и, соответственно, будет неким формальным реверансом в сторону неизбежных на отдыхе гастрономических излишеств. Те, кто в повседневной жизни обычно умеренны, на время отпуска подсознательно будут рады сделать для себя незаметным ослабление запрета на лакомства. К тому же возможность созерцания окружающей Отель акватории сквозь прозрачные стены обязательно улучшит пищеварение и создаст во время еды хорошее настроение, что, в свою очередь, будет залогом приятного времяпрепровождения на весь день».

  Далее по тексту предлагаемой Почтарёвым «Реконструкции…» следовали более мелкие замечания относительно подбора музыки для бара и холлов, программ кабельного телевидения в номерах, тематики целевых экскурсий и организации маршрутов «хайкинга». Для наглядности текст в итоге сопровождался несколькими схематичными рисунками.

  — На мой взгляд, твой завтрашний отчет будет удачным, — Лена еще раз бегло просмотрела только что прочитанные листы. — Изложено конкретно, ясно и по существу. Добавим только в рисунки немного объема и цвета, не возражаешь? — и на его вопросительный взгляд добавила: — Я с отличием окончила курсы Web-дизайнеров.

  Подвергнутые компьютерной обработке картинки Почтарёва приобрели более профессиональный вид и стали гораздо убедительнее — форма подчеркнула содержание.

  — Вот теперь можешь не волноваться, — корректор удовлетворенно оценила проделанную работу. — Твоей «пантере» останется это только проглотить и облизнуться.
  — «Пантера» — это он, — поправил ее Николай.
  — Я говорю вовсе не о нем, а о его хозяйке, — в ответе улавливались нотки… скрытой ревности.

  Мгновенно ожившее мужское тщеславие довольно зашевелилось, но Почтарёв тут же ликвидировал ростки пещерного эгоизма: «Женщина для тебя старается, а ты вместо благодарности раздуваешься как индюк!» и поспешил исправить положение:
  — Никакие пантеры, львицы и тигрицы не стоят даже взгляда той, которая умеет «слушать тишину».
  — Не подлизывайся, хитрец! — последовал шутливый толчок локтем, но тотчас же Лена ласково прижалась к его плечу и серьезно добавила: — Скажи, почему я всегда тебе верю? Причем даже не думаю сомневаться? — и, не дожидаясь ответа, поцеловала.
  Больше о предстоящей встрече они не думали.

  … Виктор вошел в холл Отеля точно, минута в минуту. Подтянутый, свежевыбритый, в элегантно сидящем легком костюме из дорогого светлого льна — было непохоже, будто он только что прилетел. Скорее всего, прибыл на Остров заранее. Или привычка к частым авиапутешествиям делала его неуязвимым для дорожных неудобств? Во всяком случае, впечатление «пантеры» осталось неизменным: по-кошачьи сбалансированные, отточено-плавные движения тренированного тела и немигающий, притягательно-цепкий, несмотря на внешнюю доброжелательность приветствия, взгляд.

  «Время платить по счетам», — Почтарёв внутренне подобрался и без лишних слов приступил прямо к делу:
  — Предложения подготовлены согласно договору. Надеюсь, они вызовут у Ирины Владимировны определенный интерес.
  — Давайте посмотрим, — Виктор взял бумаги и немедленно углубился в их изучение.

  Николай, ожидавший приглашения рассмотреть вопрос в присутствии хотя бы одного дизайнера или архитектора, удивился: «Значит, в фирме Виктор отвечает не только за безопасность, раз ему доверено оценивать будущие интерьеры Отеля самостоятельно».

  — Тема моей дипломной работы — романская готика, — партнер словно прочел его мысли и как бы мимоходом добавил: — Первой дипломной. Это было еще до юрфака.
  — То есть вместо Рыбаковой решение будете принимать Вы? — а про себя Николай констатировал, что мускулы «пантеры» оказались укреплены весьма достойной образованностью.
  — Уже принял, — ответ не замедлил себя ждать, и тут же творческим изысканиям Почтарёва последовало совершенно неожиданное резюме:
  — Японский сад, стеклянные стены и тюльпаны подтверждают наши прошлые решения. Об акварелях «гохуа» стоит подумать, хотя вопрос довольно специфичен и с приобретением подлинников, скорее всего, возможны затруднения. Трактовка использования каминного зала несколько неожиданна — в существующем проекте камин просто находится в одном из баров, а ваше «место для бесед» не предусматривает алкоголя. Скорее всего, мы каким-то образом совместим эти варианты. Что касается «библиотеки английского клуба», то это совсем новая идея и лично мне нравится. Кстати, правила поведения читателей тоже можно будет выгравировать на металле, — посланец Рыбаковой сделал на полях рисунка несколько быстрых пометок, потом перевел взгляд на Почтарёва:
  — Судя по всему, у Вас возникли вопросы?
  — Признаться, да. Прежде всего, что означает «подтверждение прошлых решений»? Надеюсь, обвинение в плагиате за этим не последует?
  — Конечно, нет. И даже наоборот, как раз это и устраивает нас более всего, — Виктор поудобнее устроился в кресле и приступил к объяснениям: — Дело в том, что Отель с подобной миссией до Вас в течение полугода посетили еще несколько человек. Естественно, независимо друг от друга — так априори обеспечивалась чистота эксперимента. Все полученные идеи нами оценивались, сопоставлялись, и предпочтение в выборе отдавалось именно повторяющимся вариантам. Все просто: то, что потенциально ожидаемо наибольшим количеством людей, будет и наиболее востребовано, — последовала краткая пауза, — а Ваш визит был заключительным, точнее, контрольным. Вам отводилась роль независимого эксперта, и Вы с этим справились. Основные чертежи реконструкции уже готовы, и то, что Ваши предложения с ними в основном совпали, только подтверждает правильность общего за-мысла. Больших изменений в смету работ вносить не придется, учтем только Ваши дополнения — и в будущем сезоне Отель принимает гостей. Как говорится, выходим в свет! — за этими словами Почтарёв получил пару минут, чтобы осмыслить сказанное, затем услышал весьма порадовавшее его завершение: — На этом все. Мы благодарим Вас за проделанную работу и считаем контракт обоюдно выполненным.

  — Кроме того, — Виктор достал из принесенного с собой кейса маленькую, размером с ладонь, но в благородном кожаном переплете книгу с золотым обрезом, — Ирина Владимировна лично поручила передать Вам вот это.

  Почтарёв открыл титульный лист, почти догадываясь об авторе. Так и есть — Ки-но Цураюки, «Избранное»! На приколотой тут же записке значилось: «Теперь мир стал немного гармоничнее, не правда ли?»

  — Да… В оригинальности выбора решений и способов добиваться результата вашему боссу никак не откажешь, — очевидность требовала своего подтверждения.
  — Именно поэтому она — босс! — в словах «пантеры» прозвучало действительное уважение.
  — Передайте Ирине Владимировне мою глубокую признательность. Я был рад оказаться полез-ным, — искренне поблагодарил Почтарёв.
  — Желаю удачи, — последовал ответный вежливый кивок, но оказалось, что Николая ждала еще одна сюрпризная ремарка.

  — Я тоже хотел бы Вам кое-что показать в свою очередь, — Виктор вынул из-за ворота рубашки серебряную цепочку с чеканным медальоном, на котором красовался… силуэт прыгающей пантеры. — Это новая эмблема охранного предприятия нашей фирмы.
  — Как только обзаведусь материальными ценностями — я ваш клиент, — завуалированную благодарность Почтарёв оценил по достоинству.
  — И по самой льготной цене, — оказывается, Виктор тоже умел улыбаться.

  Последовало энергичное рукопожатие, и два человека в холле Отеля расстались.

  «Пожалуй, на этом отрезке моего пути можно поставить точку, — подумал Николай, рассматривая подаренный ему томик стихов. — Finish. И что же теперь?» Да, контракт закончился, и снова пришло время подумать о будущем.

  «А о чем тут думать? — решение отпечаталось в сознании просто и ясно. — Тебя ждут Дорога и Горисвет — иди! Только не забудь о главном и поговори с ней об этом прямо сейчас. Кстати, друг любезный, — уже на ходу подумал он, — исправь-ка свою точку на более оптимистичное тире, ведь этот знак для разговора о будущем подходит гораздо больше».

  — Судя по сияющей улыбке, поединок с «пантерой» победно завершен? — полушутя-полусерьезно встретила его Лена, но в чуть дрогнувшем голосе и глазах беспокойной волной плеснулось скрытое волнение.
  — Поединка не было — оказывается, я все это время просто «полировал детали» уже изобретенного велосипеда, хотя и весьма нестандартным способом, — и Почтарёв рассказал ей о довольно-таки своеобразном финале своей дизайнерской карьеры.
  — Ну что же, «мавр сделал свое дело — мавр может быть снова свободен», — перефразировала Лена известную поговорку, выслушав его. — И каково это, быть свободным?
  — Ты знаешь, месяц назад, после ухода из Компании, свобода была непривычной и… первое время даже в чем-то пугающей, — Николай попробовал критически вспомнить недавнего себя. — Теперь все по-другому.
  — Что же изменилось? — Лена выглядела заинтересованной, но отчего-то немного грустной.
  — Все осталось прежним — изменился я. Вернее, пришло время измениться, — он помолчал, собираясь с мыслями, потом продолжил:
  — В моей семье всегда существовал строгий порядок — у мужчины всегда должно быть Главное Дело и отдаваться ему следует только на совесть, всецело и без остатка. Следуя долгу, я стал потомственным горным инженером и двадцать лет своей жизни потратил на добычу из недр земли очень нужных для моей страны металлов. Любил ли я при этом свою профессию? Скорее, уважал. Это очень тяжелое ремесло, которое под силу далеко не каж-дому, и я горжусь, что все эти годы делал свое Главное дело достойно. Однако ремесло все-таки осталось для меня только ремеслом, в душе же я всегда мечтал об искусстве. Смешно, конечно: в этом мире живут великие писатели и драматурги, художники и поэты, куда же мне до них, простому мечтателю. Но вот здесь, с тобой, я понял, что если моя История оказалась интересной для тебя, может, окажется нужной и для кого-то еще? И потом — не люблю незавершенных дел, — усмехнулся Николай, — они потом прячутся по углам и оттуда ехидно хихикают: «Лентяй! Бездельник! Начал и не доделал!»
  — Короче, так, — он решительно рубанул воздух ладонью, — мое Главное Дело теперь — закончить Историю. Деньги и время? Будут, но для этого придется еще раз вернуться «во глубину сибирских руд» — друзья давно уже звали на золотые прииски. Два сезона без отдыха и при разумной экономии средств на год свободного творчества должно хватить, а потом… потом я уже знаю, о чем будет моя следующая История.
 
  Лена внимательно слушала его, медленно перебирая бусины кораллового ожерелья на груди.

  — Но это не все. Вернее, не это главное, — Николай взял ее руки в свои и продолжил:
  — Мой дед, очень мудрый человек, учил меня: «Какой бы важной и нужной не была твоя работа, помни, что Главное Дело ничего не будет стоить, если за ним ты забудешь о тех, кого любишь». И я хочу тебе сказать…
  — Остановись! — Лена вдруг приложила ладонь к его губам и прервала на полуфразе. —     Остановись, пожалуйста. Я знаю, что ты хочешь сказать и отвечаю сразу: ты просто обязан закончить свою Историю. Какова будет ее дальнейшая судьба, мы не знаем, но верно только одно — каждый обязан сделать то, что по силам, и завершить начатое. Я верю, что каждому воздается по трудам его — если и не в этой, так в будущей жизни. Поэтому пиши и Бог те-бе в помощь! А что до нас с тобой… — тут голос ее немного дрогнул, — то ничего не говори сейчас. Ни-че-го, — повторила она по слогам, — потому что здесь море, отдых, романтика… Ты научил меня видеть Красоту, но там, дома, разглядеть ее будет непросто. И не только мне. Вдруг, вернувшись назад, в реальном мире ты пожалеешь о сказанном?

  Она снова остановила его протестующее движение, потом вынула из кармана джинсов мобильный телефон:
  — Ты их не любишь, я знаю. Но нам пришла пора вернуться из грез в обычную жизнь. Послезавтра, когда будешь в Столице, я позвоню сама. Если захочешь ответить — мы закончим наш разговор. Время еще раз подумать обо всем самому у тебя будет, — и коротко, по-мужски припечатала: — Я уезжаю через два часа.
  — Как?!? — Почтарёв ошеломленно уставился на нее. — Ведь только завтра…
  — Завтра — ты, а мой тур завершается сегодня. Я не говорила раньше, чтобы просто спокойнее побыть с тобой без мыслей о расставании. Здесь, где нет ни суеты, ни времени. И где я впервые узнала, как нужно слушать Тишину.

  … Николай долго смотрел вслед увозившему ее автобусу и все повторял слова, сказанные ему на прощание: «Спасибо за сказку, которая была настоящей!»

    Вот так, нежданно-негаданно, тире вдруг превратилось в запятую. Но в душе его не было места печали, потому что он уже точно знал, что следует делать дальше и был уверен: чтобы у Истории был счастливый конец, даже по Своей Дороге нужно идти вдвоем. И конец тогда станет началом, какие бы точки и запятые не расставила в жизни судьба.


Глава 12. Договор

  — Ну и что ты нашел во всей этой истории? Подумаешь, идеальная пара. Обычный курортный роман — да таких каждый сезон сколько угодно. Самая заурядная разгрузка для людей среднего возраста. Как встретились, так и разошлись.

  Говоривший с ленцой перевернулся на облачных подушках, неторопливо расправил крылья и бездумно подставил их налетевшему ветерку. Потом, вдоволь наигравшись трепетом дымчатых перьев в воздушных струях, продолжил:
  — Даже если они и встретятся, то чего ты от них ждешь? Великой, неугасимой любви? Да откуда ей взяться в суете Столицы? Ну сам посуди: работы у него теперь нет, деньги кончаются, надежной протекции не предвидится. А это его сочинительство просто пустая блажь. Так его и ждали в книжном мире, жди! Всего-навсего добавится еще один непонятый гений, что толку? Романтика, друг мой, хороша для отпуска, а в городе бреднями о какой-то там «ждущей тишине» не проживешь. Вот твоя героиня остынет от южного солнца, пару дней поскучает, вздохнет и забудет. Потому что жизнь ей надо устраивать с мужчиной серьезным, обстоятельным и обеспеченным, а твоему трубадуру без определенных занятий лучше бы вернуться в Компанию. Может, обратно и возьмут, если хорошо попросит.

   Наверное, вот так или примерно так говорят те, кто решает судьбы людей. Но кто же был этот недоброжелатель, столь уверенно предсказывающий Почтарёву такое невеселое будущее?
 
   Называли его по-разному: когда он был игрив, ироничен и только подшучивал над слабостями людей, то звался Бесом. Но когда верх в нем брала жестокость, то Бес превращался в неистового Демона, и мало кто мог тогда противиться его коварству. Впрочем, на пустом месте злоба его не возникала. Первопричиной тому всегда служили извечные пороки человеческого рода: зависть, ложь, жадность и похоть. Увы, в своих суждениях Бес слишком часто оказывался прав. Вот и теперь, пользуясь затянувшимся молчанием собеседника, он решил окончательно уверить его в своей правоте:
  — Кстати говоря, ты помнишь соседку на этаже у Елены? Это которая бюст номер три, стер-возный характер, два магазина и прочее. Иногда заходит к ней поболтать от нечего делать. Будь уверен, как только твой Почтарёв появится в пределах ее досягаемости, она тут же заявится. Скажем, как обычно, утюг починить. А какой мужик устоит против ее японского кимоно, способного очень своевременно продемонстрировать все достоинства хозяйки? Помяни мое слово, при первой же возможности твой философ…
  — Хватит! Остановись! — от этого окрика Бес съежился словно от удара бича и чуть не свалился с облака.
  — Остановись! — уже спокойнее повторил Ангел. — Ты слишком много общался с подлецами и отвык от порядочных людей. Николай и Лена чистые души, тебе их не взять и ты это знаешь, поэтому так пытаешься убедить меня в обратном. Да, я часто тебе уступал, но сейчас не тот случай. Я не позволю и ты не посмеешь им помешать: самолет благополучно приземлится в аэропорте, аварий на дорогах в их жизни никогда не произойдет, на вечерних прогулках никакая шпана вдруг не вынырнет из-за угла, а эротичная соседка вовремя найдет для себя более подходящего ухажера — ты меня понял?
 
  В воздухе повисло напряженное молчание. Потом Бес примирительно хлопнул крыльями и сказал:
  — Ладно, я и вправду слишком часто у тебя выигрывал. Даже самому интересно стало, что там у них выйдет на самом деле. И если я понял правильно, ты предлагаешь Договор?
  — Договор, — подтвердил Ангел.
  — Хорошо, тогда с этого момента Договор заключен: пока их красивые слова не расходятся с делом, они под твоей защитой. Но если кто-то солжет — в дело вступаю я.
  — Условия Договора подтверждаю, — торжественно произнес Ангел.
  — Ну а дальше поживем — увидим, — коротко хохотнул снова ставший игривым Бес и, привычным движением поймав ветер, исчез в межоблачном просвете.

  — Лети к своим грешникам, — усмехнувшись, напутствовал его Ангел. — Хватит тебе дел и без моих мечтателей.

  Потом он отыскал взглядом авиалайнер, в котором не подозревавший о небесных баталиях Почтарёв мирно пил чай, только что принесенный стандартно-улыбчивым стюардом.

  Убедившись, что все в порядке, Ангел устремился следом. Договор Договором, но приглядеть за его исполнением не мешало и самому, особенно на первых порах. Недаром ведь говорят: «Чем черт не шутит!»


Глава 13. Свет и воздух

  Что делает человек, когда оказывается в городе, где прошла его юность? Конечно, отправляется на поиски старых друзей. Но встречи всегда означают вопросы, которых Почтарёву сейчас хотелось менее всего. Пока не решен Главный Вопрос, никаких разговоров «как дела? как живешь? какие планы?» быть не могло. Но он находился в Столице уже целых три часа (три часа!!!), а телефон все еще молчал. Поэтому Николай решил отправиться к тому единственному из всех другу, который точно не будет ни о чем расспрашивать.

  … Выйдя из "подземки", Почтарёв миновал невысокую кованую ограду, обогнул изящный цветник и с радостным ощущением предстоящей встречи ступил под своды Дворца Изящных Искусств. Это был его любимый музей со времен студенчества. Великолепная колоннада на входе, просторные светлые залы, богатейшее собрание шедевров мировой живописи и скульптуры — подлинный Храм Прекрасного! Впервые попав сюда еще второкурсником на выставку северных картин Рокуэлла Кента, Николай на всю жизнь был очарован и вдохновлен открывшимся ему миром красоты, пластичной гармонии и немеркнущей палитры волшебно-живых красок, собранных под одной крышей со всего света. Он старался бывать здесь чаще и чаще, постепенно запоминая расположение экспозиций и подолгу просиживая на обитых бархатом скамьях у особенно полюбившихся произведений. Во время таких странствий по музею однажды он и нашел того, кто стал ему «молчаливым другом» на все времена.
Бронзовый бюст Этруска стоял на своем обычном месте, в нише справа от входа в римский зал. Высокий лоб, немного массивные скулы, прямой нос и чуть желтоватые глаза с темно-коричневыми зрачками. Как всегда, Николай подошел к нему почти вплотную, сфокусировал зрение на взгляде Этруска и замер. Это и был их безмолвный разговор. Ведь родственным душам совсем не нужны слова, чтобы понять друг друга. Почтарёв подсознательно чувствовал, что этот живший столетия назад человек был его «прошлым отражением»: также трудился, волновался, боролся с судьбой, мечтал и любил. И это осознание единства с веком минувшим всегда помогало ему жить в веке нынешнем. Как-то так само собой получалось, что немного поразмыслив о делах насущных у бюста Этруска, он всегда находил наилучшие решения для любых проблем. Вот и сейчас под мудрым взглядом старого товарища в душе окрепла и обрела неодолимую силу уверенность: «Она непременно позвонит! А если нет, то я разыщу ее сам! Это ведь пара пустяков — найти человека в современной Столице с помощью мобильного телефона».

  «Спасибо, старина. До встречи!» — Николай мысленно попрощался с Этруском и уже хотел направиться к выходу, но тут тишину зала нарушили несколько более громкие, чем это обычно принято в музеях, голоса. Почтарёв невольно прислушался.

  У противоположной стены, где находились образцы античной керамики и фрагменты мраморных статуй, развивался довольно интенсивный диалог, живо напомнивший ему недавние дизайнерские опыты на Острове.

  — Для чего вы меня сюда привели? — вопрошал высокий важный господин, недовольно хмурясь. — Что я должен здесь увидеть? Для чего мне эти черепки и старые камни? Выставка нашей мебели через две недели, а мы до сих пор не имеем общей концепции павильона — причем здесь музей?
  — Концепция была у Красковского, но вы его уволили! — гневно сверкнула очками в ответ его собеседница, прямая как струна «бизнес-леди» в брючном деловом костюме. — Перед уходом он мне сказал: «Мой замысел в римском зале Музея — догадайтесь!» Поэтому мы здесь и знаю я не больше вашего.
  — Большой оригинал ваш Красковский, ничего не скажешь, — господин уже не скрывал раздражения. — Да не смотрите вы на меня с осуждением! Я больше не мог, понимаете, не мог терпеть его постоянное состояние «после вчерашнего». Все равно бы он нас подвел!
  — Но что же мы будем делать сейчас?
  — Срочно искать нового дизайнера, что же еще остается.
  — Дизайнера-то найдем, не вопрос, но время, время … — дама на глазах становилась все более озабоченной.

  — Свет и воздух, — вдруг неожиданно для самого себя негромко произнес Почтарёв, но его услышали.

  — Простите, что вы сказали? — недоуменно воззрился на него мужчина, однако его деловая партнерша оказалась сообразительнее и почти потребовала:
  — О чем это вы, объясните?!

  «Мне определенно стоит пересмотреть свои взгляды на «бизнес-вумен», — мысленно усмехнулся Почтарёв, а вслух повторил:
  — Свет и воздух. В Средиземноморье очень много яркого света и живого морского воздуха. Если вашу мебель просто расставить среди статуй, это и будет мебель среди статуй — скучно и непривлекательно. Взамен наполните пространство своего павильона светом и воздухом: побольше свободного пространства и визуально проницаемые прозрачные стены из голубоватого стекла. Чтобы помещение действительно выглядело свободным, а не пустым, предметы мебели расставьте на некотором расстоянии друг от друга, а в промежутках поставьте высокие зеленые растения. Так вы сможете акцентировать внимание посетителей на преимуществах представляемых образцов, не утомляя в то же время избытком деталей. Никаких псевдоримских статуй не нужно вообще — наличие копий создаст у визитеров ложное и вредное для вас ощущение бутафории выставленной продукции. Лучше установите одну настоящую скульптуру небольшого размера, например, бюст атлета. Нечто подобное сегодня будет несложно арендовать в какой-нибудь творческой мастерской. Еще, на мой взгляд, умеренное использование стилизованных под античную утварь предметов быта: амфор или напольных ваз, таких, как эти, — Николай кивком указал на музейные экспонаты, — как бы ненароком расположенных в укромных уголках вашей экспозиции, послужит тонким намеком на связь выставки с классической римской культурой. Я бы также посоветовал отдельные участки пола приподнять в виде подиума и выложить мозаичной плиткой в том же античном стиле. Так вы добьетесь многомерности пространства и сделаете обзор интереснее. В результате вы создадите у потенциальных покупателей приятную для них легкость восприятия и утвердите в их сознании мысль о том, что приобретая вашу мебель, они получат не только удобство, но и классическую респектабельность.

  И, выдержав буквально секундную паузу, для пущей убедительности Николай в заключение добавил:
  — Подобная атмосфера присуща образу жизни Греции, откуда я только что прилетел.

  По мере того, как почтарёвская идея укладывалась в голове высокого господина, лицо его приобретало все более заинтересованное и довольное выражение:
  — А что… мне, в общем, замысел нравится, — решительно подытожил он. — Благодарю Вас!

  Причем «Вас» в интонации господина прозвучало именно с большой буквы. Он вынул из бумажника цветную карточку:
  — Это пропуск на нашу выставку через VIP-зону, обязательно приходите. И не забудьте, открытие через две недели!
  — Большое спасибо, но мне нужно два, — с некоторой долей нахальства ответил Почтарёв.
  — Нет проблем, — понимающе улыбнулся мебельный магнат и протянул вторую карточку.

  Серьезная дама, в течение всего разговора сохранявшая молчание и абсолютное бесстрастие, после вердикта своего шефа очень ответственно посмотрела на Почтарёва сквозь очки, затем строго и назидательно произнесла:
  — Любой труд должен быть оплачен.

  С этими словами немного растерявшемуся, но отнюдь не возражавшему Почтарёву был вручен чек, а деловая пара без лишних слов энергично направилась воплощать в жизнь концепцию «Свет и воздух».

  Оставшись один, Николай взглянул на сумму чека. Она была совсем небольшой, но на несколько дней пребывания в Столице должно было хватить, что в его нынешнем финансовом положении было совсем нелишним.

  — «Дружище, ты мне приносишь удачу», — он снова подошел к Этруску.
  — «Удача нас никогда не покидает. Нужно лишь твердо верить в себя», — последовал безмолв-ный ответ.

  И, словно подтверждая его правоту, мелодично запел вдруг оживший мобильник и таким долгожданным голосом Лены произнес:
  — Ты представляешь, я забыла, сколько слонов тогда было у Ганнибала. Напомни, пожалуйста, только быстрее. Как можно быстрее!

  Николай бросился к выходу.

  А Этруск, как и положено бронзовой статуе, остался на своем месте в музейном зале. Он был спокоен за своего друга — минувшие столетия научили терпению и пониманию, что рано или поздно, но каждому воздается по делам его. И Этруск теперь просто ждал их возвращения.

  Возвращения вдвоем.


Глава 14. Все, что ты успеешь

  Качаясь в вагоне «подземки», Почтарёв глядел на свое отражение в оконном стекле и думал:

  — «Что же я ей сейчас скажу? Какое будущее смогу предложить и есть ли у меня вообще право на ее будущее? Собираюсь уезжать на дальние прииски, а ей придется ждать моего возвращения? Согласится? Поверит ли? Но ведь она же сама позвонила и просила скорее приехать! Значит, я оказался все-таки нужен. Тогда я должен… Но… смогу ли я?»

  Мысли спутались и закружились в ворохе набежавших сомнений: жил-был, не тужил, сам себе хозяин, а теперь… Может, выйти из вагона, пока не поздно, взять билет на ближайший рейс — и да здравствует привычная свобода! Но свобода от чего? Или от кого?

  «Это уже не точка-запятая, а очень-очень длинное многоточие получается. Но почему я со-мневаюсь именно теперь, ведь я хочу увидеть ее больше всего на свете? Или я просто испугался? Че-рез две станции мне выходить — она сразу увидит мои сомнения и обо всем догадается, тогда… Но всего лишь полчаса назад я был твердо уверен в своем выборе. Как же так? Выходит, я все это время просто обманывал ее и себя? Что делать?»

  Усилием воли он прекратил суету в голове и попытался сосредоточиться: «Спокойно, Почтарёв. Два перегона метро — это целая вечность. Поэтому думай и решай. За двоих решай».

  … Когда нам бывает трудно, на помощь всегда приходят воспоминания. Перед ним как на проекционном экране появилась маленькая комната студенческого общежития. Парни и девушки вперемешку сидят на стульях, кроватях и прямо на полу. Горят свечи, на диске проигрывателя крутится виниловая пластинка, кто-то пьет чай, кто-то вино. Они слушают музыку. Рок-оперу «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». И раз за разом заново ставят по-любившуюся всем арию Звезды: «Я — твоя свобода! Я — твоя звезда! На устах горячих чистая вода… Все, что ты успеешь в жизни — это я! Это я!»

  «И ты еще в чем-то сомневаешься? Как же ты смеешь?! Ведь все, что ты еще успеешь в своей жизни — только она! Ты показал ей дорогу на праздник — так не бросай в самом начале пути и не сворачивай со Своей Дороги. Докажи, что твои слова о Красоте и Счастье были правдой и не бойся… не бойся снова полюбить. Да разве можешь ты поступить иначе? Вспомни, что сказал тогда Горисвет: она твоя долгожданная единственная женщина. Неужели ты об этом забыл?!?»

  «О господи, нет! Я помню, помню и я иду!»

  Николай открыл глаза, вытер взмокший лоб платком и облегченно вздохнул. Все! Теперь никаким фантомам-сомнениям места больше не было. Да, порой мужчина может сомневаться, колебаться и страдать. Но если в итоге он принимает решение, то уже навсегда.

  «Я ясно вижу нашу Дорогу, Горисвет, и я с нее не сверну. Даже если небо упадет на землю».

  Он вышел на нужной станции и сразу же увидел Лену. Любовь окрыляет и она стремительно шла-плыла-летела, почти парила ему навстречу как чудесная птица из волшебной страны. Ничего не говоря и не глядя по сторонам, она сразу прильнула к нему всем телом и блеск ее сияющих глаз затопил его волной светлой радости. Он бережно обнял ее за плечи и, с наслаждением вдыхая знакомо-горьковатый, уже такой родной запах духов, коснулся губами ее виска там, где пульсировала тоненькая голубая жилка.

  — Я люблю тебя — здравствуй! — самые главные в жизни слова уста обоих произнесли одно-временно, отныне и навсегда.

  Так они и стояли, глядя друг на друга и улыбаясь, крохотным островком посреди бурлящего людского потока. Большинство проходящих просто огибало их, не замечая, кто-то мимоходом вздыхал о чем-то своем, а какая-то скромно одетая пожилая женщина издали осенила крестным знамением, тихонько прошептав слова благословляющей молитвы.

  Не размыкая рук, влюбленные вышли из метро и присели на скамью в ближайшем сквере.

  — Почему ты все рассказал мне о себе, но никогда не спрашивал о моем прошлом? — спросила Лена.
  — Потому что ждал тебя всю жизнь, — серьезно ответил Николай. — Ты мое настоящее и бу-дущее, поэтому я приму твое прошлое так, как это нужно для тебя.
  — Ты мне очень нужен, Почтарёв. Всегда был нужен, — Лена положила голову ему на плечо, — а в прошлом у меня ничего особенного нет: живу одна в маленькой квартире, служу маленьким клерком на маленькой работе в обычном муниципальном офисе, раз в неделю езжу к маме на другой конец города. Еще есть две не очень близкие подруги и книги — вот и вся моя жизнь до нашей встречи. Того, кого я ошибочно принимала за тебя, нет уже три года, и он не вернется. Так что прошлое мое нас не потревожит. Только ты, пожалуйста, не уезжай ни на какие прииски. Тебя так долго не было — целую жизнь, и снова расставаться я не хочу. Я больше не могу быть без тебя, понимаешь? Вместе мы обязательно что-нибудь придумаем, — и еще крепче прижалась к его плечу.
  — А знаешь, я тут уже успел немного заработать, — Николай рассказал о своей встрече в Музее, радуясь и удивляясь, как просто разрешаются все его недавние сомнения.
  — Ну вот видишь, не пропадем! — обрадовалась Лена и шутливо-торжественно заявила: — Хватит разговоров, едем домой ужинать. У нас сегодня тушеная рыба под белым грибным соусом.
  — Как здорово ты сказала — «у нас», и как долго я не слышал таких слов, — один за другим поцеловал он ее точеные пальчики, она же в ответ нежно взъерошила его волосы:
  — Конечно, у нас. А как же иначе?
  — Для первого семейного ужина кое-чего не хватает, — Почтарёв увидел напротив сквера цветочный магазин. — Подожди минутку, я быстро.

  Он пересек улицу и подошел к огромной зеркальной витрине. Пока среди цветочного изобилия Николай выбирал букет, на соседней улице раздосадованный молодой, изрядно выпивший парень бросил свои безуспешные попытки завести заглохшую «иномарку» и, нещадно чертыхаясь, отправился домой на метро. Он не выехал на полосу встречного движения и не оказался на пешеходном переходе в нарушение правил, а Почтарёв спокойно вернулся обратно к своей любимой с ярко-красными тюльпанами.

  Ангел мог быть спокоен — Договор действовал!

  Что было потом? Все просто и замечательно. На выставке мебели, посещение которой было честно заслужено, Николай случайно (или нет?) разговорился с редактором крупного технического журнала по горнодобывающей промышленности и получил возможность зарабатывать на жизнь переводами с английского статей по своей прямой специальности. Одновременно он закончил свою Историю, потом еще и еще одну. Для них нашлись читатели, и вот уже он смог заниматься любимым творчеством совершенно независимо. Лена в свою оче-редь тоже нашла себя на ниве созидания — увлеклась ландшафтным дизайном и в скором времени уже получала дипломы на престижных конкурсах. Через несколько лет они переехали из шумной Столицы в маленький домик среди стройных как свечи сосен на побережье Балтики и каждый вечер «слушали Тишину» вдвоем, благодарно вплетая шепот неумолчного прибоя в свою главную драгоценность — Любовь.

  Почему все это стало возможным? Потому что Николай и Лена успели в жизни самое главное — они наконец-то встретились и, сумев не расстаться и сохранить обретенный однажды единый такт, никто из них даже в мыслях не нарушал Договора. И если кому-то покажется, что это очень легко и несложно, пускай-ка попробует повторить. То-то же!


Глава 15. Счастье на двоих

  Какое бывает счастье? И что это такое вообще? Для кого-то — деньги и власть, упоение от возможности повелевать жизнью других и ощущение собственной избранности, но в тени такого счастья всегда скрывается страх потерять то, что называют «богатством» и панический ужас превратиться в обычного человека. От этого страха призваны защищать бесчисленные телохранители и слуги, охраняемые дома и закрытые клубы, но страх не уходит, а только прячется в глубине подсознания. И вот уже вершители судеб оказываются плотно опутаны сетью надуманных привычек, навязанных обязанностей и мнимых условностей. Этикет, протокол, кодекс поведения… Разорвать эту сеть нельзя — тогда вчерашний избранник становится такой же как все, что уже не подходит под категорию элитарного сча-стья. Поэтому райские птицы всегда живут в золотых клетках. Там надежно и безопасно, но такое счастье по сердцу не всем.

  Есть другое счастье — в достижении избранной цели, служении делу, которое выбираешь сам по зову души и велению сердца. Счастье — создать прекрасное творение и подарить его людям. Счастье — задумать и осуществить невозможное. Все это так. Но можно ли быть всегда, постоянно счастливым, когда ничего не меняется, идет своим чередом, и только перевернутые листы календаря отмечают течение будней? Многие, очень многие скажут: «Нет! Где же тут может быть счастье? Счастье — там, за далекими сияющими горизонтами, а здесь…» и безнадежно махнут рукой. Но среди этого множества уставших и задерганных суетой людей все-таки обязательно найдется человек, который улыбнется и ответит: «Счастье? Да, есть на свете великое счастье! Это то, кем я живу. Здесь, сейчас и всегда». Слова эти можно понять по-разному. Например, вот так:

  Он очень любил смотреть, как она движется. Грациозно, плавно и удивительно соразмерно. Дома она всегда ходила босиком и, глядя как маленькие ножки аккуратно и бесшумно, с носка на розовую пяточку, ступают по полу, он не мог оторвать от них взгляда. Казалось чудом, что это не сон и это именно его единственная женщина, которая никуда не уйдет и не исчезнет. Вечерами она с книгой и домашним шитьем очень уютно устраивалась в кресле, когда комнату освещали только торшер и напольная лампа, а по углам прятались пушистые сумерки. Он делал вид, что слушает музыку или читает, но на самом деле подолгу украдкой смотрел на ее милое лицо, светлые, струящиеся по плечам волосы и чувствовал, что впервые за много лет по-настоящему спокоен, спокоен, спокоен. Это был его дом, его семья, его настоящая ожившая мечта и бесконечная радость.

  Если уединенная жизнь начинала казаться однообразной, они ненадолго возвращались в город и каждый день ходили в театры, кино и на выставки. Заканчивая вечерний туалет перед «выходом в свет», она оценивающе смотрелась в большое зеркало, а он в это время ласково касался губами ее щеки и старался угадать название духов, которые были избраны ею на этот раз. Духи всегда покупали вместе, поэтому он неизменно угадывал правильно. А может, и нет, но это было неважно. Ведь она всегда ждала в первую очередь Прикосновения, и он никогда не забывал об этом. «Театр начинается с вешалки», но для них началом был уже этот ритуал. Постоянный для двоих.

  В холле театра или выставочном зале он бережно сопровождал свою красавицу, осторожно придерживая под локоток, и с гордостью отмечал, с каким врожденным достоинством она держится. И снова не уставал удивляться, за что же ему даровано такое безмерное счастье — быть рядом с любимой женщиной. Удивляться, ценить и беречь всеми силами.

  Временами у него случались приступы странного беспокойства, и тогда она откладывала все дела, собирала дорожную сумку, они ехали в аэропорт, и вот уже фонтан в Дубовом парке снова встречал их своей вечной радугой. В городе детства Почтарёв успокаивался, фантомы его тревоги бесследно таяли, и все возвращалось на круги своя.

  Она научилась смотреть на мир его глазами, и мир открыл ей видение мудрецов: в сути вещей всегда находится Красота — это дыхание свежего ветра, золото опадающих листьев, трепет дождевых капель на лепестках цветов, сияние первых лучей солнца сквозь исчезающие тучи, прощание заката и пробуждение зари… Каждый день стал теперь праздником и праздник этот они встречали вдвоем.

  Расставаясь даже на краткие часы, они отчаянно скучали друг без друга и так же безудержно радовались, когда встречались. Единение душ поднимало их на такую высоту, откуда уже не видно мелочных дрязг, нелепых ссор и глупых обид — здесь безраздельно царила Любовь, созданная слитным биением двух сердец и оттого драгоценнее всех бриллиантов.

  Любовь открыла им, что счастье — видеть и чувствовать друг друга, вместе встречать и провожать рассветы и зори, безмерно радуясь, что это вместе, мечтать и верить в Мечту, которая однажды сбывается. Сбывается, несмотря ни на что!

  Вот таким оно и было, их счастье — одно на двоих. И даже зловредный Бес оказался тому доволен. Философски пожав плечами, он сказал: «Когда есть пример праведников, легче карать грешников!» и, окончательно подтвердив условия Договора, навсегда исчез.

  Невидимые крылья победившего Ангела надежно укрыли обитателей маленького домика у моря от бед, разлук и долгих ожиданий, с той поры забывших к ним дорогу.

  Такая вот получилась История. Наивно, смешно, так не бывает? Да, кто-то скажет, что морской прибой всегда смывает любые следы на прибрежном песке, и все мы неизбежно теряемся в бесконечном пространстве-времени. Пусть так, но если двое крепко держатся за руки и вместе идут вперед, то Своя Дорога обязательно приведет их к Лучезарному Храму, где они уже никогда не расстанутся.

            Господи, услышь эти строки сейчас и благослови всех влюбленных!

 г. Чита
19.09.2006 г. – 12.04.2009 г.