Сидорович Ватик и его жена Надя имели одну дочку – Валю. С ними жила еще и Валина тетка, т.е. сестра Ватика или же Нади – не помню.
Их дом был немного вдали от дороги, куда вела дорожка между двух заборов. Валя была своей в компании мальчишек. Всегда играла с нами и увязывалась в разные дела. Часто возле их дома мы играли в лапту и другие игры с мячом. Ватик был своеобразным мужиком, особо ни с кем не водился и жил как на хуторе. Работал в колхозе очень много. Был лучший косец. Мало кому удавалось скосить за день полгектара клевера или травы, а Ватик мог. Его жена Надя работала фельдшером в медпункте. Была, так называемым, деревенским участковым врачом. Каким она была врачом – не знаю, но отец винил ее в смерти моей сестры – Людочки. Она неправильно поставила диагноз, и Людочка умерла от скарлатины в Сенно.
Огород Ватика выходил одной стороной прямо к дороге, второй – к речке, а третьей – к магазину. Огород был огорожен с трех сторон, кроме той, которая выходила к речке. В начале 60-х около огорода Ватика начали строить новый магазин. Когда копали землю под фундамент – обнаружили множество могил. Выкапывали черепа и кости людей. Старый дед Миранок сказал, что раньше на этом месте было кладбище. Было это до революции.
Когда построили новый магазин в старом магазине (сельмаге) сделали склад, где хранился лишний товар. Окна были заколочены досками, а на двери висел амбарный замок. Через дыры в досках виднелось оконное стекло, из-за которого, я и погорел сильно – был дважды бит. Дело в том, что отец, будучи директором школы, пользуясь своим положением, изымал у учеников рогатки, самострелы, самопалы, биты, лапы, кастеты и прочие детско-школьные «игрушки». Изъятое «оружие», хранилось дома в закрытом ящике стола. Иногда ключ оставался в замке и я, когда отца не было дома, рассматривал все это вооружение. И вот, решив взять одну из рогаток, я начал искать для нее объект применения, идя к другу Коле. Объектом оказались оконные стекла бывшего сельмага. Набрав в карман удобных камешков, я так увлекся «расстрелом» стекол, что не заменил, как сзади ко мне подошел столетний дед Миранок, и не долго думая, огрел меня по спине пару раз палкой-клюкой, с которой он никогда не расставался. Нападение было столь неожиданным, что я, потеряв рогатку, быстро дал стрекоча к моему другу – Коле Конте так, что только пятки засверкали. А дед Миранок, подобрав вещественное доказательство, продолжил свой путь к дому своего сына – Пятрока Миронка. На мою беду на его пути повстречался мой отец, которому и было передано вещественное доказательство разбитых стекол сельмага - рогатка. Вечером, придя домой, и ничего не подозревая, я был отлупцован вдоль и поперек ремнем, прямо с порога, отцом. Папа хлестал меня ремнем, приговаривая:
- За воровство, за мой позор, за битые стекла! Я вначале даже не понял ничего, а когда понял – было уже поздно оправдываться.
За магазином стоял колхозный клуб с библиотекой. От магазина до клуба дорога делала резкий поворот, почти на 90 градусов влево, выходя к мосту через реку, и переходя за мостом в Сенненскую улицу.
Последний дом перед рекой был домом Бутаровича - деда Пипки и его жены Зоси. Так деда прозвали за то, что он никогда не выпускал изо рта пипку (курительную трубку). Его пипка даже не дымилась, но всегда торчала у него во рту. Так и звали его – дед Пипка и баба Пипчиха. Только недавно я узнал, что дед Пипка был отцом Василя Буторовича (Базыля). Второй сын, Никита, погиб в финскую войну. Перед войной дед Пипка был председателем колхоза. Дед жил у реки, видимо, еще с дореволюционных времен и вспоминал добрым словом свою помещицу, которая позволяла ловить ему рыбу в реке, а рыбы было видимо-невидимо – и щуки пудовые, и сомы двухметровые, и другой рыбы - тьма. Особенно много рыбы было у плотины, которую ловили все деревенские дети удочками или кололи острогой.
Таким образом, в 23 домах по нашей - Ряснянской улице, жило в 50-70-х годах около ста человек. Около клуба, если ехать из Сенно дорога раздваивалась. Делая поворот вправо, улица шла в сторону деревень Хоминичи, Чутьки, Андрейчики и дальше – на Рясно. Если ехать прямо мимо клубу, то дорога шла на деревни Головачи, Розмыслово, Серкути, Тесище, Пурплево. В этих деревнях во времена моего детства и юности мне приходилось бывать неоднократно.
Вот сейчас я пройдусь по улице Розмысловской, на которой у меня жили друзья.
И первый дом слева от памятника погибшим воинам, был дом моего лучшего друга – Коли Голавача (Конти), который был лишь на год моложе меня. Дружили мы с ним крепко, и не было дня, чтобы мы с ним не встречались. Обычно я приходил к нему.
Во-первых: их дом был в центре деревни – у клуба и магазина, и, во-вторых – Коля был для меня, как младший брат. Нас так и звали в деревне – Пат и Паташенок. Ко мне Коля приходил также, но реже. Во-первых – край деревни, а во-вторых, отец – директор школы, - побаивались.
Фактически, в мое время, в деревне не было официальных названий улиц и нумерации домов. Почтальон Федя и так знал, где кто живет. Федя разносил почту лет 20, а может быть и больше. Летом – на велосипеде, а зимой – на лошади, запряженной в сани или же на лыжах.
Голавач Федя (Контя) и его жена Анна (Контиха) имели четверо детей: Коля, Таня, Оля и Вовка (тоже все - Конти). Так вот кличка Контя повелась за их семьей от деда Константина, который вместо слова "Костя" говорил - "Контя".
Контями стал весь их род на целый век. Федя в конце войны был в партизанах. Он в году 1927 родился. Не знаю, что он делал в партизанах, но сам он говорил, что был разведчиком. У Феди после войны была язва и я помню, как он жаловался на боль в желудке. Потом ему кто-то подсказал, что язву надо лечить спиртом. С этого все и началось. Федя стал настоящим алкоголиком. Он 7 раз лечился в ЛТП, но как только приезжал домой после леченья – запивал еще больше. Язва его прошла, и он об этом не вспоминал больше до конца своей жизни. Прожил Федя около 80 лет, а умер не от пьянки, а потому, что упал с лошади и сильно ударился головой о землю. Больше Феди в деревне никто не пил, даже моему отцу, который выпивал часто, Федя казался алкашом. Но и работал Федя в деревне тоже больше всех. Кроме своего большого хозяйства – коровы, свиньи, овцы, птица разная и до 25 ульев пчел, Федя успевал многим помочь запахать огород, зарезать и разделать кабанчика или свинку, скосить и высушить сено. Также он работал и в колхозе много лет, а потом завхозом - в школе.
Федя хорошо играл на гармошке и баяне, поэтому был желанный гость на свадьбах, именинах и праздниках. По молодости Федя любил подраться около клуба. Был он маленького роста, но очень крепкий и жилистый. Помню, как его в драке не могли оттащить от другого мужика, с которым он дрался, три здоровенных деревенских бугая. Оторвали его от этого мужика только вместе с его рубашкой, которая так и осталась у Феди в руках, а мужик пошел домой голый. Мы с Колей, часто уводили пьяного Федю домой. Меня Федя любил как сына. Нас с ним связывала ежегодная работа по заготовке дров, сена, огородные дела и рыбалка. Когда отец взял Федю завхозом в школу он нам помогал очень много по домашним делам. После любой работы отец накрывал стол, а Федя за бутылку был готов на все. К нам он приходил, чуть ли не ежедневно – знал, что отец всегда угостит, как следует. Сколько мы с ним в лесах дров попилили и сколько сена накосили – не сосчитать.
Еще одной страстью у Феди была рыбалка. У Феди всегда были бредни рыбацкие, сачки, бучики и прочая рыбацкая снасть. Федя начинал рыбалку, как только сойдет лед и щука пойдет на нерест, Федя уже колет щук острогой, потом ловит рыбу сачком, стреляет из ружья, а уж бредень – это целая эпопея. Обычно летом, по субботам, к Феде собирались рыбаки – 3-4 человека, в том числе и мой отец. Обычно начинали тянуть бредень от моста и шли в сторону Головачей. Федя знал все места, где может быть рыба. Два человека тянули бредень, другие загоняли в него рыбу, а мы, дети – носили ведра с рыбой, помогали ее выбирать из бредня, очищали его от травы и коряг. Часто с рыбой попадались и раки. Больших раков - забирали, а малых – выпускали снова в речку: пусть подрастут. Обычный улов – 2-3 ведра щук, плотвы, язей, пескарей и т.п. Потом рыбу делили для семей, а часть – в общий котел, для закуски, после бани.
В субботу всегда был банный день, а что за баня, если хороший стол не накрыт после нее?! Мы, дети,- варили раков в большом котле с крапивой, луком и укропом – это была наша рыбацкая доля. Всегда ждали с нетерпением субботу – лучшее рыбацкое время. Когда я подрос, то ходили с Колей, Федькой и Ленькой, с бреднем самостоятельно. Как я помню, бредни для речки, были только у Феди Конти и у Теркина В.И.
Около дома Феди, следующим был дом колхозного счетовода. Не помню, как его звали, но жену его помню - Христиной звали. А счетовод был инвалид без ноги. Одно время в этом доме жила Нинка Дунькина с внучкой. Нинка умерла, а внучка вроде бы там так и живёт.
Был, еще один большой невод, у Ивана Вербицкого, но он только для озера годился - в реке им не порыбачишь! Захват у невода был метров 40. С этим неводом ездили мужики большой бригадой на Сенненское озеро. Там на лодках завозили невод вглубь озера, сбрасывали в воду, а затем, мужики веревками тянули медленно невод на берег. С каждой стороны тянули по 3-4 человека. Мы помогали старшим как могли. Рыбы вытаскивали зараз по 5-6 мешков. Рыба была разная, но больше всего мне нравились пузатые, золотистые, все скользкие от слизи – лини. Я их там впервые и увидел. Щуки попадались весом по 15-20 килограмм.
Увозили рыбу подводами на лошадях. Ночью варили уху и до утра ели, а старшие еще и пили водку вместе с ухой. Красота!!! Ночь, костер, звездное небо, туманчик над озером и тишина. Не было только покойничков с косами... Только птички чирикнут иногда, да соловушка выводит трель свою. Вдруг хлесткий всплеск и круги по озеру это большая рыба дала о себе знать… Мы, пацаны, на зорьке начинали ловить удочками. Клевало – успевай забрасывать, да и экземпляры попадались – будь здоров! Чудесное было время! Помню поминутно все эти мгновения до сих пор.