Деревенские будни деревни Немойта.
Вступление. Народ в Белорусских деревнях в 30-е годы живет трудно. Многие из сельхозартелей обанкротились или едва сводили концы с концами. Брошенные государством на произвол судьбы крестьяне, лишенные возможности трудиться, разбредались по городам. За копейки выполняли самую неблагодарную работу. Беднели нравами. Из кормильцев превращались в нахлебников стариков.
Главная беда крестьян придавившая их в последнем десятилетии двадцатого века таилась в экономической мине, заложенной под село еще в начале тридцатых годов. Называлась эта мина – коллективизация села. Она рушила весь уклад крестьянской жизни, сотканный многими столетиями быта и труда крестьян. В его обычаях заложены были основы и опыт поведения человека в его среде обитания. Мудрость сельской жизни и труда от младенческих лет, до гробовой доски. С годами опыт копился и передавался поколениям будущим.
На каждом крестьянском дворе знали – как и когда посеять хлеб. Вырастить. Как собрать его. Обмолотить. Сохранить. Смолоть. Испечь. Как запасти сено. Чем накормить лошадей. Заготовить дрова. Срубить избу. Выкопать колодец. Остричь овец. На каждом дворе был необходимый инвентарь и инструмент для этих работ, а в конюшнях стояли лошади.
Все эти секреты и умение жить или выживать копилось веками. Обогащалось опытом. Передавалось новым поколениям. Всяк хозяин обязан был обеспечить семью пропитанием. Припасти на продажу. Обменять на одежду, обувь, инвентарь. В каждой деревне люди умели прясть лен, ткать и шить исподнее белье, рубахи и сарафаны. Вязать рукавицы, носки и свитера. Справить зипун и тулуп. Скатать валенки. Были и неумехи, какие не умели держать в руках свое хозяйство, кормились наемным трудом.
Коллективизация лишила крестьянина единоличного, семейного производства сельхозпродуктов. Вместо этого, крестьяне стали трудиться коллективно, каждый на своем участке общей работы, где выполнял одно дело. Знал только несколько своих обязанностей. Пастух пас коров и не занимался пахотой земли. Тракторист работал на поле и не касался скотоводства. Животновод не был на полях и не умел их засевать. Кузнец не обращался с коровами… и т. д. На личном подворье крестьян, кроме коровы, овечки и десятка кур осталась лишь кошка. Отпала возможность копить и сохранять опыт крестьянской жизни.
За шестьдесят лет колхозного труда селяне превратились в конвейерщиков сельхоз производства. Трудились коллективно. Не редко добиваясь хороших результатов. Каждый в совершенстве владел приемами работы на своем участке, но не знал и не умел – как и что нужно делать на всех других. В таких условиях трудились три поколения сельских жителей. Единолично владеть землей, уметь ее обрабатывать, растить, убирать и хранить урожай эти люди уже не умели и не могли.
В нашей Немойте после ВОВ колхозники вообще жили в основном только за счёт личного подворья: молоко, мясо, яйца, всё было «своим». На трудодень они получали от 100 до 500 граммов зерна. По итогам года лишь некоторые вырабатывали до 500-600 трудодней, т.е. могли получить максимум 400 кг зерна — несколько мешков. На это жить было невозможно. Механизаторы получали чуть больше. А денег вообще не платили. В каждом дворе держали корову (а то и двух), овец, кур, гусей. Эту живность надо было кормить. Имея живность на своём подворье, колхозники были вынуждены обращаться к председателю или к бригадиру, и получали всё, но только если они работали в колхозе. К тем, кто работал нерадиво, применялись карательные меры. Если не выполняешь минимум трудодней, то тебе могли лошадку и не дать, чтобы ты мог вспахать свой огород (а у каждого было 25-40 соток огорода). Вообще за колхозниками в Немойте закреплялось 50 соток земли на семью, а за служащими - только 25 соток. Наша семья относилась к служащим и у нас было 25 соток - два участка: первый - 15 соток, на которых стояло наше подворье (дом, хлев, баня) и огород с садом, который мы сажали в 50-х годах с отцом и мамой. А через 50 метров, за небольшой канавой был второй наш участок - ещё 10 соток, где был наш огород. Там у нас была трёхпольная система посева - первый год мы сажали бульбу, на следующий год - рожь, овёс или ячмень, а ещё через год - клевер или тимофеевку, чтобы кормить корову.
Колхозники были привязаны к земле и вынуждены были работать и жить в таких вот подневольных условиях. Они не могли взять и бросить колхозную работу и куда-либо уехать, так как у них не было документов — паспорта им не выдавали, а с сельсоветской справкой нельзя было уехать в город. Правда, иногда выпадал шанс убежать от такой жизни, особенно детям служащих. Вот и я, после восьмилетки, сумел поступить в Ленинградское мореходное училище, и навсегда уехать из своей деревни.
Работали в колхозе все, в том числе и дети с 11-12 лет. В нашей Немойте нас - учеников 3-4 класса, стали гонять на прополку льна, а с 12 лет уже за каждым из детей закреплялись колхозные лошади, на которых мы работали с утра и до вечера. А когда стали постарше, то работали уже вовсю и за окучником, и за бороной, и даже за плугом... Многие колхозники и их ребята жили бедно, но с каждым годом жизнь всё же улучшалась. Всё же корова, овцы, утки, гуси, куры были практически у всех. Только работай и не ленились. И работали все! Работа в колхозе была, как откуп на право работать на подворье. Фактически, для колхозников, эта была работа на износ, - от восхода солнца и до его захода, без выходных и праздников...
Жизнь в деревне мне очень нравилась. Нравилось всё: и развлечения, и прекрасная дружба, сплоченность друзей моего детства. Жизнь в деревне была счастливой. Мне нравился и наш посильный детский труд. А помощь в уборке колхозного урожая? А пора сенокоса? Никогда не забыть, как мы, дети 8-10 лет, на колхозном току помогали взрослым молотить рожь. Нам давали задание погонять лошадей, которые ходили по кругу для движения машины по обмолотке зерна. Мы также собирали в снопы скошенную пшеницу, рожь или ячмень и укладывали их в копны, которые потом свозили на лошадях на ток... Для помощи родителям, чтобы побольше маме было заработать колхозных трудодней, я ходил дёргать (выбирать) лён и даже пробовал жать серпом ячмень или овёс. Мне часто снятся эти годы до сих пор. Это была прекрасная пора моего детства и юности. Это мой родимый край. А что мы видим сегодня? Сказать лучше всего об этом стихами... прозой не получится. Уходят в прошлое деревни,
к закату клонится их день...
Как нету леса без деревьев,
России нет без деревень!
Мы сами бросили деревни,
мы сами вырубили лес,
и на Земле святой и древней
такая тишь стоит окрест!
Ничьё не празднуют рожденье,
покосы некому косить.
Как больно слово "вырожденье"
сегодня мне произносить!
Уйдут последние старухи
(какая грусть, какая мгла!)
Помчит гуляка-ветер слухи,
что здесь деревенька была,
что здесь вставали до рассвета
и хлопотали дотемна.
А сколько песен было спето!
Их помнит разве что Луна...
Пусть мы во многом преуспели,
но где, когда и как смогли,
с преступной лёгкостью успели
мы отучиться от Земли?!
В любом из нас крестьянин дремлет.
О, разбуди нас вещий глас!
За то, что бросили мы Землю,
Земля откажется от нас!
Нельзя, немыслимо, не дело
нам оставлять её во мгле.
Как душу жжёт, как наболело:
"О,человек! Вернись к Земле!"
Руководил всей колхозной работой в основном колхозный бригадир - Руколь Андрей, дом которого находился в центре деревни около сельского магазина. Посредине дороги росла большая старая липа, на нижнем толстом суку которой была подвешена на цепи большая пустая авиабомба, а рядом висел железный ломик, которым бригадир бил по бомбе и звон от таких ударов был слышен по всей деревне. Так бригадир оповещал всех, что пора выходить на работу. Также звонили в эту бомбу, если случался в деревне пожар или объявлялся срочный сбор в клубе. Так мы и жили - от звона до звона. Телефонов ведь не было тогда...
Среди должностных лиц колхоза бригадир занимал особое место. Он назначался правлением колхоза из числа наиболее опытных и подготовленных колхозников на срок не менее двух лет. Андрей Руколь был бригадиром в Немойте лет восемь, если не больше. Фамилия бригадира была какая-то странная и резала мне всегда ухо. Я начал выяснять, что эта фамилия значила и откуда она пошла? И вот чтоя прояснил.
Фамилия Руколь образована от аналогичного прозвища. Оно берет начало от нарицательного «рука» в значении «власть, сила, мочь». Вероятно, именование Руколь отражает особенности характера его обладателя. Так могли назвать крепкого и мужественного человека, который имел твердый характер. Возможно также, что прозвище Руколь принадлежало состоятельному мужчине. Не исключено, что прозвище Руколь восходит к нарицательному «рука», то есть «часть тела от плеча до руки». В этом случае, именование Руколь характеризует внешность его обладателя. Так могли прозвать того, кто, например, имел длинные руки и это легло в основу фамилии Руколь и со временем человек получил фамилию Руколь.
Представители фамилии Руколь внесены в некоторые Памятные книги Белоруссии. Так, например, в Книге памяти Омской области упоминается Василий Харитонович Руколь родившийся в 1890 году в селе Пустынки Витебской области. Также в документах содержатся сведения о Ефреме Васильевиче Руколь, родившемся в 1895 году в деревне Буй Сенненского района Витебской области, а также Иване Алексеевиче Руколь, родившемся в 1905 году в деревне Немойта Сенненского района.
Ниже я перечислю основные обязанности бригадира нашего колхоза, но часть этих обязанностей выполняли ещё и счетовод с агрономом. В своей работе бригадир непосредственно подчинялся правлению и председателю колхоза. Осуществляя руководство, бригадир обеспечивал своевременное выполнение бригадой производственных заданий. Он участвовал в разработке производственного плана колхоза и годовых производственных заданий бригаде, составлял рабочие планы бригады по периодам сельскохозяйственных работ. Бригадир принимал от правления колхоза по акту рабочий скот, машины и сельскохозяйственный инвентарь и во избежание обезлички закреплял их за отдельными колхозниками. Он также распределял колхозников на работы с учетом их производственной квалификации, опыта и физической силы, обеспечивал выполнение и перевыполнение колхозниками норм выработки при высоком качестве работы и бесперебойное обслуживание работы тракторов и комбайнов в бригаде.
Бригадир принимал работу от колхозников, участвовал в приемке работы oт тракторной бригады, вел учет выполнения плановых заданий, учет средств производства, закрепленных за бригадой, учет урожая, учет работы членов бригады и записывал трудодни, выработанные каждым колхозником в их трудовые книжки.
Важнейшей обязанностью бригадира являлось и укрепление трудовой дисциплины в бригаде. Он должен был следить за соблюдением членами бригады Правил внутреннего распорядка, за выполнением колхозниками обязательного минимума трудодней как за год в целом, так и по отдельным периодам работ. В случаях нарушения трудовой дисциплины отдельными членами бригады бригадир своевременно об этом должен был сообщать правлению колхоза для принятия соответствующих мер.
Все имущество, закрепленное за производственной бригадой, находилось в распоряжении бригадира и могло быть взято только с разрешения бригадира или правления колхоза. Без ведома бригадира или правления колхоза не разрешался отзыв колхозников из бригады на другие работы.
Кроме бригадира Руколя Андрея у нас был ещё и безногий инвалид - счетовод (бухгалтер), которого я хорошо помню. Он бычно целый день сидел в контере колхоза и щёлкал на своих счётах, когда я несколько раз заходил туда. Счетовод был назначен правлением колхоза с последующим утверждением общим собранием членов колхоза. Отстранение от работы счетовода (бухгалтера) производится обычно только общим собранием по представлению правления и по заключению районного отдела сельского хозяйства. В административном отношении счетовод подчинялся правлению и председателю колхоза.
На счетовода (бухгалтера) колхоза были возложены обязанности вести учет всех хозяйственных операций колхоза, своевременно производить записи в земельную шнуровую книгу, вести оперативную отчетность и представлять ее в установленные сроки, хранить книги и документы, а также договоры и обязательства колхоза и наблюдать за их выполнением, своевременно составлять годовые отчеты и приходо-расходные сметы артели, вести делопроизводство колхоза.
Все расходные документы колхоза всегда подписываются председателем или его заместителем и счетоводом колхоза. А председателем у нас в Немойте долгое время был Шилько Алексей Степанович.
«Отдав землю крестьянам, большевики после многолетней подготовки превратили их в пролетаризированную рабочую силу, прикрепленную к земле своим беспаспортным статусом и обязанную работать на государство за пустые трудодни. Крестьяне на селе не имели права иметь собственного хозяйства, за работу в колхозах получали не деньги, а «трудодни», которые записывались в книжки колхозника, по итогам работы в обмен на трудодни можно было получить продовольственные и другие товары. При этом уехать в город практически не представлялось возможным, так как ко всему прочему крестьянам не полагалось иметь паспортов».
Что за страшные такие трудодни? Сколько их надо было отработать? Википедия говорит следующее: «Для укрепления трудовой дисциплины постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 27 мая 1939 года «О мерах охраны общественных земель колхозов от разбазаривания» устанавливался обязательный минимум трудодней для трудоспособных колхозников — 100, 80 и 60 трудодней в год (в зависимости от краев и областей)»
А вот сколько стоил этот трудодень в оплате? Можно послушать антисоветчиков:
"А колхозники до 1965 года имели только "палочки" (так называемые "трудодни" отмечались в тетради учёта рабочего времени в виде "галочки" или чаще всего — вертикальной чёрточкой–"палочкой"), за которые фактически ничего не получали, или получали 10-15 коп". Отработал один день от зари до зари - колхозник получал одну палочку (так называли трудодень), потрудился совсем уж ударно - полторы палочки. В конце года правление колхоза решало, сколько дать хлеба на один трудодень - 200 или 600 граммов. Давали зерном, которое еще надо было перемолоть в муку... С середины пятидесятых, к радости сельчан, к трудодням стали доплачивать и немного денег. "Что такое трудодень — уже не каждый помнит. Это была форма оплаты труда в колхозах. Собственно, трудодень — это один выход на работу, за что учетчик колхозной конторы записывал "палочку". Если работа считалась тяжелой, засчитывали полтора или два трудодня. Следовательно, за год, теоретически можно было заработать до 700 палочек. Наша бабушка Марья, работая в своем колхозе в деревне Сапеги, рассказывала мне, что она иной год зарабатывала до 700 трудодней. Я представляю, что это была за работа...
"Рассчитывались за трудодни не ежемесячно, а в конце года — после того, как колхоз "сдавал план государству". То есть часть урожая колхозы отдавали государству. Еще часть оставалась в семенном фонде. А остальное как раз и шло на заработанные трудодни. Скажем, насчитывали 1 кг зерна на трудодень, но когда неурожай, могло быть и по 200 грамм."
Работа в колхозе начиналась так: утром, часов в шесть, бригадир стучал в наше окно. Мама, в это время уже суетилась у печи, готовила завтрак и обед...
- Семеновна! Буди работника – пора за лошадьми идти. Лошади находились в ночном, обычно в 2-3 километрах от дома. За каждым из нас, мальцов, закреплялась на все лето лошадь. В мои обязанности входило: забрать ее утром с поля, работать на ней весь день и вечером, выпрячь ее из телеги и отогнать в поле – в ночное. У меня была спокойная лошадь под кличкой «Буланка», т.е. буланая масть. Клички лошадей, например, были такие: «Малинка» - малиновая масть, «Каштан» - каштановая масть, «Колода» - толстая и медлительная лошадь, «Удалый» - очень быстрый конь, «Пила» - хребет напоминал пилу, «Сокол» - не обогнать было этого коня. Такие клички, обычно соответствовали нраву или масти лошади. В семь часов утра мы обычно собирались у клуба, который был в центре деревни и шли за деревню в поле искать своих лошадей. На ночь обычно у всех лошадей спутывали передние ноги и оставляли всех вместе на поле, но к утру лошади разбредались кто куда и надо было еще их найти. Обычно утром на траве было много росы и пока ищешь свою лошадь – по пояс мокрый становишься. Домой добирались каждый сам по себе. Хорошо, если лошади паслись в ночном все вместе. А то иногда, иная лошадь отобьется от всех и заскачет на спутанных ногах в лес – до обеда ходишь и ищешь ее. Но это бывало редко... Обычно к восьми утра приезжали на лошади домой. Мама уже приготовила завтрак – яичница на сале с колбасой, блины-драники или же толстые пшеничные плюс молоко или чай - вот такой завтрак был почти каждый день. Я любил свой дом всегда, но после смерти папы, мама уехала к дочке Тане в Ивню, что на Белгородчине, а дом был продан колхозу... Но каждый раз, когда я с Алёной приезжали в Немойту, я всегда, хоть ненадолго, заходил в свой дом...Тоска!
Деревенский мой дом, где когда то я рос.
Ходил летом мальчишкой, без рубахи босой.
Деревенский мой дом, мелким клёном зарос.
Где мы бегали с Федькой, по грязным лужам весной.
Деревенский мой дом, по ночам часто снится.
Что стою у окошка, стекло глажу я нежно рукой.
Деревенский мой дом, я лежу, но не спится.
Подожди уж немножко, жду я встречу с тобой...
Деревенский мой дом, мне по прежнему хочется.
У дверей постоять и тихонько согнувшись войти.
Деревенский мой дом, душе больно, но терпится.
Я хочу помолчав, вслух сказать - Ты прости!
Драники – любимая еда в Белоруссии. Это картофельные блины или оладьи. Картошка (бульба) натиралась на крупной терке, добавлялась только соль - на сковородку и в печь. Вкуснятина неимоверная! С яичницей на сале и колбасой - объеденье. Десяток блинов съешь так и сыт весь день.
Вообще, отношение к еде у нас было святое. Хлеб ломать запрещалось, разрешалось только резать, и резать на большие куски. Говорили так: «Большой кусок радует роток». Оставлять недоеденный хлеб считалось за грех. Особых лакомств в 50-х годах даже у нас не было. Разве что варенье, когда в конце 60-х годов в магазинах стал появляться «вольный» сахар, а окультуренная смородина, посаженная многими жителями деревни, стала давать большие урожаи. Варенье научились варить быстро. Сахар брали мешками, а в хозяйствах, где выращивали свеклу, он стоил дёшево – 50 коп. за 1 кг. Мешок в 50 кг. обходился в 25 рублей. Варенье варили вёдрами или большими тазами, разливали его по трёхлитровым банкам и ставили на хранение в погреба. Запасы варенья достигали 40-50 трёхлитровых банок. Это варенье мы толстым слоем намазывали на хлеб и ели, то с молоком, то с водой. Чай мы пили редко, в основном мама готовила компот или кисель. Лаковым блюдом для нас являлось кофе и какао. Кофе не натуральный, а напиток из желудей. Варили на своем же молоке и в большой кострюле, добавляя туда сахар «по вкусу». Особенно они хороши были после того, как остынут и «отстоятся». Кофе у нас называли «кофей», а какао – «какава».
Пища в деревне в наше время в большинстве семей была в общем-то разнообразной: супы (рассольник, щи, борщ, гороховый или фасолевый, молочные супы), молоко, творог и масло - всё своё было, картофель был круглый год в любых видах, блины (пшеничные толстые и тонкие, оладьи и картофельные драники) - это было почти ежедневно, каши разные, ну и овощи (с середины июля до осени свежие) – летом и до зимы - из своего подвала. Зимой ко всему этому добавлялось сало, колбаса домашняя, окороки солёные и копчёные и мясо (свинина, телятина, кролики и птица разная), и даже изредка, мама нас всех радовала - делала голубцы мясные и домашние пельмени. Я всегда маме в этом помогал, так как мне был интересен сам процесс их изготовления. Разве можно сегодня, например, сравнить наши пельмени с магазинными? Да, забыл ещё про уху и раков, которую мы варили после хорошей и удачной рыбалки. Продаваемые сегодня повсеместно «Сибирские пельмени», таковые лишь по названию, а в остальном – это суррогат из жил, крахмала, костной муки и перемолотых свиных шкурок... На своё деревенское питание мы не жаловались, так как всего нам из домашней еды хватало, да и отец, нет-нет, а что-то привозил всегда из районного или областного центра, в том числе сладости, а к Новому году - мандарины и апельсины. Хочу уточнить, что не все жители Немойты могли есть всего вволю, так как семьи, где не было мужиков, а только мать и двое-трое детей, - не могли жить в своё удовольствие, а перебивались хлебом и бульбой.
Помню рассказ отца о том, как однажды, посетив на дому своего ученика Гришу Дубовца (Хаврука), увидел, что после ужина еды в их доме практически не осталось, а Гришка был уверен, что завтрака у них назавтра уже и не предвидится. Но, представьте себе его удивление, когда рано утром, когда он встал, чтобы идти в школу, его мать -(Ховра) поднесла ему на завтрак тарелку пирожков с мясом. Оказывается, накануне от ужина остались кости из супа с остатками мяса. Мать встала, как всегда раньше всех,- часов в пять, аккуратно срезала остатки мяса с косточек, перемолола их, добавила лука, соли, перца и напекла вкусных пирожков. Отец мне потом долго напоминал, при случае, - вот мол как живут некоторые его ученики, превознося хозяйственность Ховры до небес.
Так вот ещё,- хорошо помню, как гуляя по улице и заходя в гости к своим друзьям, чувствовал в их домах запахи супов, щей, тушенки с картошкой - буквально повсюду, в каждой хате. Мясо в виде вырезки в наших краях в 50-е и 60-е годы купить было практически невозможно (его можно было купить лишь в Сенно, да и то "по блату". В Сенно - в мясном магазине были популярны, так называемые, суповые наборы, то есть кости с остатками мяса или даже куриные шеи. Такие наборы тоже продавались для супа. Таким супом, при наличии достаточного количества хлеба, можно было накормить даже большую семью. (Кстати, если аккуратненько срезать остатки мяса, хрящей и жил с костей, перемолоть их и добавить туда же побольше моркови и лука, а главное - хлеба, то можно было наделать очень вкусных котлет.)
А остатками супа и обглоданными костями мы кормили нашу собаку по кличке Пират. Нам бы и в голову не пришло тогда покупать собаке какую-нибудь готовую еду в магазине, как это делают сейчас. Напротив, когда мы читали в газетах, что буржуи на Западе продают специальную еду для собак, мы с грустью думали: - Вот проклятые, до чего докатились, собакам еду специально готовят из хорошего мяса! Наш Пират с большим аппетитом ел остатки жидкого супа, в который мама или бабушка для питательности клала кусочки черствого хлеба - тоже остатки с нашего стола, и он весело грыз кости, проглатывая всё без остатка. Я иногда с ужасом смотрел на огромные острые кости, которые глотал Пират, и просил его не торопиться, а получше разжевывать их, на что он совсем не реагировал и просто вилял хвостом. И ведь ни разу не подавился! На ночь Пирата отпускали с привязи свободно бегать около дома, надеясь на то, что он сам найдет себе что-нибудь съедобное и подкрепится до утра.
Да, хлеба мы тогда ели много. Хлебом многие компенсировали нехватку мяса, колбасы и сыра. Помню, как песню, мягкий голос бабушки Марьи, которая всегда приговаривала за столом: - "Без хлеба не ешь." или - "На хлеб, на хлеб налегай."
У нас в семье постоянно в наличии было пять, а с бабушкой Марьей - шесть человек, включая трех детей - меня, Таню и Люду, маму, отца и старенькую бабушку Марью. Хле мы долгое время пекли сами в своей печке. Это продолжалось до начала 60-х годов. А наша соседка тётя Дуня свой хлеб пекла ещё и в 80-х годах. В те времена многие хозяйки пекли хлеб практически ежедневно. Обычно тесто начинали замешивать еще на рассвете. Надевали чистую одежду и приступали к работе. Рецепты теста были разные, но основными компонентами всегда оставались мука и вода. Если муки не хватало, то её покупали на базаре. Для проверки качества муку пробовали «на зубок». Брали щепотку муки и разжевывали, если получившееся «тесто» хорошо тянулось и не очень липло к рукам, значит, мука хорошая. Перед замесом теста муку просеивали через сито. Мука в процессе просеивания должна была «надышаться». у нас в деревне пекли черный, так называемый «кислый» хлеб. Черным он назывался потому, что для его приготовления использовалась ржаная мука, а она имеет более темный цвет, чем пшеничная. «Кислый» – потому что использовалась кислая закваска. Замесив в квашне – деревянной кадушке – тесто и сформовав округлые хлеба, мама собирала остатки теста со стенок в комочек, присыпала мукой и оставляла для закваски до следующего раза. Готовое тесто отправляли в печь. Печи у нас и на Руси были особенные. Они обогревали помещение, на них пекли хлеб, готовили пищу, спали, иногда даже мылись и лечились.
Муку в деревне в 50-х годах мололи на нашей мельнице, а когда она перестала работать, то отец возил зерно на помол в город Сенно, где мололи зерно для всего района. Там всегда была большая очередь. Колхозники приезжали на лошадях с большими мешками зерна и иногда приходилось ожидать своей очереди и день, и два. Но отца на мельнице знали хорошо - и то, что он работал в Немойте директором школы, то пропускали без очереди. Кроме того у наших соседей - дяди Павла и тёти Лиды были свои домашние жернова, куда мама иногда ходила молоть муку для приготовления своего ржаного хлеба. Я часто помогал маме крутить эти жернова, но они были тяжелыми, и я быстро уставал... При помоле между каменными жерновами не происходит уноса высококачественных веществ — все ценные витамины, ароматические вещества и ферменты сохраняются. Ручная мельница делает возможным вести помол мягких и твердых сортов пщеницы, ржи, ячменя, овса и т.д. Ячмень вообще удивительная культура и, вероятно, неслучайно, ячмень называют «стрелой света». В древности ячменем кормили гладиаторов и рабов, то есть тех, для которых требовались, прежде всего, сила и выносливость. Рожь — это природное лекарство. В старину считалось, что употребление в пищу ржи повышает жизненный тонус, поднимает настроение. Рожь обладает общеукрепляющим действием и нормализует обмен веществ. А самым лучшим из хлебных квасов является ржаной квас. Это самым питательный и биологически ценный напиток, из всех существующих сегодня. Неслучайно этим вкусным и полезным напитком восхищались иностранцы, путешествующие по России.
Так куда же сегодня исчезла мука из цельного зерна, из которой пекли хлеб наши предки? Только мука из цельного зерна, как мы знаем, содержит в себе витамины группы В, макро- и микроэлементы и зародыш, который обладает фантастическими целебными свойствами. Рафинированная мука лишена и зародыша, и оболочки — вместо этих, природой созданных целебных частей зерна, в муку добавляют всевозможные пищевые добавки, химическим путем созданные заменители, которые никогда не смогут восполнить то, что создано самой природой. Рафинированная мука становится слизеобразующим продуктом, который комом ложится на дно желудка и зашлаковывает наш организм. Рафинирование — процесс дорогостоящий, затратный и при этом убивающий живую силу зерна. И нужен он только для того, чтобы как можно дольше сохранить муку от порчи. Мука цельная не может долго храниться (летом), но этого не требуется. Пусть хранится зерно, а из него, по мере надобности, можно изготавливать муку. Так было всегда. Зерно — живое. Когда оно размалывается, тотчас начинается процесс старения. Можно сказать, что белая мука лучше хранится, потому что она мертва. Эксперименты с кормлением крыс показали, что уже через 14 дней после помола количество жизни в муке сокращается настолько, что при кормлении мукой и хлебом из такой муки животные в четвертом поколении, как правило, утрачивают жизнеспособность. И не пора ли во имя удобств торговли прекратить порочную практику превращения Богом данного целебного продукта питания в мертвую слизеобразующую массу, имеющую привлекательный вкус за счет сахара, соли, жира, подвергнутых термообработке при высоких температурах и ставших канцерогенными. Еще в 19 веке в «Настольной книге для больных и здоровых доктора Платена», 1895 года издания, говорится: «Если человек будет есть рафинированный белый хлеб (а тогда еще не применяли дрожжи, подмена заквасок на дрожжи произошла около 50 лет назад), он обязательно придёт к умственному и физическому разрушению».
К сожалению, за последние 50 лет с нами что-то происходит, и это очень тревожный для всех нас факт! Люди забыли вкус и аромат настоящего хлеба. И тем более не помнят, что хлеб в старину всегда пекли на заквасках. Все компоненты закваски исключительно растительного происхождения и вызывают процесс квашения. Знаменитые крестьянские закваски (закваска — это жидкое тесто, сквашенное с помощью хмеля, изюма, с добавлением натурального сахара или мёда, белого и красного солода) готовились из ржаной муки, ячменя, пщеницы. Именно такие закваски обогащали организм витаминами, ферментами, биостимуляторами и, прежде всего, насыщали его кислородом. Благодаря этому, тело человека становилось энергичным, работоспособным, устойчивым к простудам и другим заболеваниям.
Неслучайно на втором Всемирном конгрессе по фитотерапии в Праге в 1990 году профессор Ларберт с тревогой говорил о пагубном влиянии на здоровье рафинированного белого хлеба, приготовленного на дрожжах. Длительный приём пищи такого хлеба (а мы его едим годами) привел к целому ряду описанных Ларбертом нарушений под названием гемоглиаз. Это заболевание проявляется головными болями, сонливостью, раздражительностью, проблемами с пищеварением, замедляется мышление, снижается половая активность, повышается вязкость крови. Ларберт считает, что гемоглиаз более распространён и более опасен, чем туберкулёз.
Выпечка хлеба в народной кухне всегда была своеобразным ритуалом. Секрет его приготовления передавался из поколения в поколение. Практически каждая семья имела свой секрет. Готовили хлеб примерно один раз в неделю на различных заквасках. Использовние неочищенной ржаной муки приводило к тому, что, хотя хлеб и был грубым, но содержал зато все полезные вещества, которые имеются в злаках. А при выпечке в русской печи хлеб приобретал незабываемый вкус и аромат. Смело можно сказать, что такого хлеба, как на Руси, не было никогда в мире. И потреблялся он в больших количествах.
Когда хлеб начали привозить из райцентра Сенно в наш магазин, то практически каждый день мы покупали «два белых (батона) и одну-две буханки черного хлеба. Мама почти ежедневно отправляла меня в наш магазин за хлебом. Я честно скажу, что до сих пор не знаю точно, как называлась та или иная единица хлеба. Я просто говорил продовщице Нине Руколь: - Мне «два белых и два черных». Так много раз я ей эту фразу говорил, что до сих пор помню её как скороговорку. Вообще, стандартный набор, который мама регулярно, каждые день-два наказывала мне купить в магазине, звучал так: «килограмм сахара, пачку масла, пачку чая, желательно индийского, а если не будет,- то грузинского, два белых и один черный».
В начале 60-х годов в СССР стал возникать большой дефицит хлеба, который я помню и сейчас очень хорошо. В нашу деревню хлеб уже не привозили, а за ним надо было ездить в Сенно - за 10 километров от Немойты. Хорошо, что я уже имел свой взрослый велосипед, который купил за сдачу на заготпункт своих кроливов и высушенные кроличьи шкурки. В те времена очереди возникли за хлебом,- продуктом, который по определению классиков марксизма-ленинизма являлся фундаментальным продуктом питания для советского человека. Эти очереди появились, когда Хрущев начал экспериментировать в СССР с кукурузой.
Дело в том, что во время посещения Америки, ему так расхваливали кукурузу, что он решил, что это как раз то, что нужно советскому народу. Кукурузу начали сажать повсюду, заменяя ей пшеницу и рожь, и это привело к тому, что в хлебную муку за недостатком оной, начали добавлять муку кукурузную. Хлеб приобрел ярко-желтый цвет и через два часа становился твердым, как камень. А советскому народу это почему-то не понравилось – и появились очереди за «хорошим» хлебом, который тогда стали отпускать по одному-два батона в «одни» руки. Говоря «одни» руки, продавец имел ввиду руки одного человека. Поэтому, чтобы купить хлеба побольше, многие брали с собой в очередь детей, - это еще "одни" руки.
Кстати, хочу написать ещё об одном дефиците - бумаге. Это я по поводу упаковки. Практически все без исключения продукты питания, будь то конфеты или селедка, или сахар, или мука, или печенье, или масло сливочное развесное, или килька солёные, или рыба мороженная, или колбаса, или мясо, или курица (и далее по списку)- всё это упаковывалось в серую, точнее сказать, - светло-бежевую плотную бумагу. Листки такой бумаги, заранее нарезанные, лежали обычно на прилавке у продовщицы Нины, которая ловким быстрым движением скручивала из неё кулек, и насыпала-накладывала в него купленный товар. В такую-же бумагу заворачивались носки, бельё, шапки, брюки, костюмы и даже пальто, которые потом перевязывались шпагатом, чтобы их было удобно донести до дома! То есть, упаковывалось практически всё - любой товар. Коммунисты рассуждали так: - Ну, зачем хорошая упаковка, ее все равно затем выбросят. А она денег стоит! Да при тотальном дефиците любой товар и так купят без всякой упаковки! Только ботинки или, например, торты продавались в серых коробках - без всяких надписей на них, кроме маленькой наклейки, на которой было написано название товара.
Кстати сказать, в те годы не было пластиковых пакетов, которые так охотно предлагают в супермаркетах сейчас. Тогда были очень популярны авоськи. Авоська - это просто небольшая плетёная сетка с ручками. Она легко помещалась в кармане. Ее брали с собой на всякий случай, - вдруг где-нибудь что-нибудь "выбросят", как тогда говорили, на прилавок. Поэтому ее и назвали в народе авоськой - от слова авось. Авось что-нибудь куплю... Забавно было видеть, как какой-нибудь дядя тащил такую авоську, полную, например, картошки, пакетов с молоком, бутылок с минералкой или кефиром и булками хлеба без всякой упаковки, которые были в самом низу и висели в нескольких сантиметрах от пыльной земли, или от грязного и заплеванного асфальта. И наш папа никогда не расставался с такой авоськой...
Летом, иногда, когда в полдень лошадей одолевали оводы – мы приезжали обедать домой. Но, больше - еду брали всегда с собой: те же блины с колбасой или салом, кусок окорока копченного, луковицу или пучок зеленого лука, огурец, редис и бутылку молока. Вечером, часов в восемь, был ужин – бульба тушеная в печи с мясом, овощи разные, опять же – яичница на сале. В колхозе мы работали на таких работах, как окучивание кукурузы и картошки на лошадях, боронование их же, своз сена в стога и кукурузы на силос. Иногда косили, но это уже когда нам было лет по 14-15, а так этим делом обычно мужики взрослые занимались. Мы в основном на подхвате были. И так продолжалось всё лето - три месяца. Зарабатывали мы по 50-60 трудодней. Для примера: окучить 50 соток картошки – полтрудодня, а для этого надо было уж очень постараться. Обычно 25-30 соток выходило, но были и такие ребята, как Коля Буторович (Шпак), который иногда мог и больше полгектара сделать, но это уж без остановки на обед. А мы, в полдень, распрягали лошадей, поили их у речки и пускали поесть травы. Сами собирались все вместе на берегу речки, выкладывали в общий котел - кто что принес, и начинали обеденную трапезу. Попутно, облазив обрывистые берега речки, мы налавливали по два-три десятка раков – это на вечер - домой.
Наша Немойта была центральной усадьбой колхоза и отличалась от других деревень тем, что на левом берегу деревни располагался детский дом, который просуществовал в Немойте до 1967 года. Это вносило некоторое разнообразие в жизнь деревни, так как в детском доме работало много деревенских жителей, которые не работали в колхозе и жили как-то особняком. Но, дети этих родителей, как я помню, работали летом в колхозе вместе со всеми. Всё ведь какой-то прибыток был для семьи... Помню, что после шестого класса я за лето заработал для семьи целый мешок зерна и был очень горд тем, что внёс свою лепту в нашу семью.
Уже в 60-е годы, когда я работал в колхозе было видно, что что-то у нас идет не так. Ведь командовали колхозами даже не председатели колхозов и бригадиры, а райкомы и обкомы партии. Вспоминаю кукурузную эпопею, в которой я тоже участвовал... Как многим казалось, что если и будет в деревне выход, то только не колхозами. Как бывший сельский житель и деревенский уроженец я и сейчас думаю, что любые формы, кроме индивидуального фермерства - это насилие над крестьянской природой. Крестьянский труд всегда строится на нюансах. Земледелец, чуть ли не чутьем определяет, когда ему надо приступить к той или иной операции: сенокосу, пахоте, уборке. Справедливо гордится этим, если все сделал в срок и качественно. А тут колхоз, а там приказ! А если он чует, что надо подождать? Вспомним "Поднятую целину" Михаила Шолохова! Но сегодня, после всех прошедших перепетий в СССР и в России, многие земледельцы уже разучились работать на земле, а деревни спиваются!
Руколь Андрей (бригадир колхозный) и его жена Мизавцова Нина (продавщица магазина)были в деревне, чуть ли не центральными фигурами колхоза. У Андрея был сын Сашка и две дочки – Ольга и Лена. Нина работала в магазине лет 15, но со временем спилась и умерла.
Работать в сельском магазине трудно. Это не город, где отработал от звонка до звонка, и пошел домой. Нину, если надо – поднимали и ночью. Она вставала и шла в магазин, благо – он был напротив дома, в 50 метрах. У колхозников не всегда были деньги, а хлеб насущный нужен был каждый день – кому хлеб, кому соль и спички, а кому – бутылка водки. Нина вела тетрадь, где записывала покупателям в долг, о те расплачивались тогда, когда появлялись деньги. Нину благодарили, все той же бутылкой. Иногда магазин превращался в пивную. Нина набрасывала крючок на дверь, запирая магазин изнутри, и предавалась пьянке - вместе с угощающими ее покупателями. Что там было еще за закрытыми дверьми – один бог знает. Андрей и гонял ее вокруг магазина, и бил частенько, но Нина продолжала потихоньку спиваться, пока ее не выгнали с работы.
Была Нина по молодости красивой женщиной и на нее заглядывались многие мужики, не только деревенские, но и заезжие. Андрей долгое время был колхозным бригадиром, и принадлежал больше колхозу, чем семье. Должность магазинщицы в деревне почетная, так как через Нину шел весь дефицит – материя на платья, кофточки, туфли, детская одежда. Каждая женщина, да и мужики, старались быть к Нине поближе – возьмешь дифицит пораньше других. Нина также одной из первых узнавала все новости и сплетни из ближайших деревень. В магазине все время был народ, который распространял новости быстрее радио. Телевизоров в те времена еще и не было. Андрей вначале радовался и гордился должностью жены, но потом, когда понял - было уже поздно. Со временем и Андрей, когда Нину убрали из магазина, запил с ней на пару. После смерти жены Андрей стал пить в месте с сыном – Сашкой, пока не сгорел их дом.
Помню еще и отца Андрея – старого Руколя, по кличке - «Кила». Около их дома стоял памятник погибшим во время войны советским воинам и партизанам. В день Победы, мы всей школой шли в центр - к памятнику, где возлагали венки и цветы к памятнику погибшим героям. В 6 и 7 классе я шел со знаменем школы впереди колонны и был очень горд, что я знаменосец всей нашей школы, и иду первым в колонне. За мной шли все учителя, и классные - во главе своих классов. А в конце колонны шли детдомовцы, воспитатели и жители Немойты.
У магазина и клуба дорога поворачивала к мосту и дальше шла на Сенно. На повороте, прямо напротив клуба, был еще один дом – дом Ивана Лединского, огород которого, своим задом выходил к речке Немойтянке.
Лединский Иван и его жена Ева. У них был сын – Ваня. Их дом был как раз напротив колхозного клуба. В клубе по субботам и воскресеньям крутили кино. Электричества в деревне не было до 1961 года. В 50-е годы прошлого века значительная часть населения жила в деревнях. И хотя во многих деревнях были учреждения культуры (клубы), в них не было стационарных устройств для показа кинофильмов. Но при районных отделах культуры были специальные мобильные киноустановки. Иногда это был грузовик, в который были загружены бензиновый электрогенератор мощностью около 1,5-2 кВт, передвижной проекционный аппарат, переносной экран, свёрнутый в рулон. Всё это и называлось "кинопередвижка". Но, в Немойту такая кинопередвижка не приезжала. Что такое – кинопередвижка? Киноаппарат, бензиновый движок Л-3 с генератором, репродуктор и соединительные провода. Обслуживал кинопередвижку механик Вася из соседней деревни Головачи. Колхоз выделял Василию гужевой транспорт для доставки киноустановки из районного центра Сенно в Немойту. Водитель гужевого транспорта, он же киномеханик Вася, с помощью добровольцев из деревенских парней выгружали всё оборудование, после чего Вася собирал кинопроектор "Украина" на деревянном столе, а на стену напротив кинопроектора, вешали экран. Во дворе у клуба устанавливался генератор-тарахтелку, протягивались от него провода к проектору, заводился генератор, и пожалуйста, - вся деревня (по крайней мере сколько людей вмещал клуб) смотрела фильм. Сельская киносеть в 50-е годы получила новые отечественные проекторы «Украина». Вот так это было!
Киномеханик (кинщик) Вася из Головачей иногда начинал настраивать свою киноаппаратуру еще с обеда. Мы, дети, помогали ему, как могли. Крутили перемотку лент, устанавливали движок на улице и тянули от него провода к киноаппарату, расставляли динамики и стулья с лавками в зале клуба, натягивали занавес-экран. Билет на сеанс в кино стоил для взрослых – 20 копеек, а для детей – 10. Особо отличившихся, Вася запускал в клуб смотреть кино бесплатно. Но у многих не было и 10 копеек. Кое-кто заранее, пользуясь моментом, залазил под сцену, забивался там в угол и тихо сидел до начала сеанса. Когда гасили лампу и начиналось кино – из-под сцены начинали потихоньку вылезать безбилетники и укладывались на пол перед сценой, так, чтобы Вася их не заметил. Опоздавшие ребята, вынимали нижнее стекло из оконной рамы, и с улицы, помогая друг другу, залазили во внутрь клуба через эту "форточку". Затем, не теряя ни минуты, быстро прятались под скамейки или стулья. Кино ведь было основным развлечением для всех жителей Немойты и многих соседних деревень, где вообще не было клуба. В Немойту по субботам и воскресеньям приходила молодежь из Головачей, Розмыслова, Заборья и даже из Межника (в 5 км). Так что, кинопередвижка - это не просто портативная киноустановка. Это была целая наша эпоха. В нашем случае, это была эпоха становления Советского кино.
Обычно кинопередвижка появлялась в селе или деревне два раза в неделю. К 60-м годам, когда электросети появились в большинстве населенных пунктов нашего района, постепенно необходимость в них отпала. В Немойте появилось стационарное кино. Материальная база районной кинофикации, колхозов и совхозов окрепла, что позволило улучшить работу постоянных киноустановок.
Так вот, вернёмся к Ивану Лединскому. Иван отличался тем, что когда запускали киношный движок, который выдавал 127 вольт, он брался левой рукой за клемму, а правую руку протягивал кому-нибудь, чтобы поздороваться. Того, кто протягивал Ивану руку, так ударяло током, что он отлетал на несколько метров в сторону. Хохот стоял на всю улицу, а Иван ржал больше всех. Но добром это не кончилось. Видимо, от постоянного влияния электричества на сердце, когда Иван в очередной раз с кем-то поздоровался таким образом, ему стало плохо. Он лег спиной на землю, раскинул руки и сразу умер.
Во время танцев по субботам наш клуб превращался в танцевальный зал. Патефон, баян, гармонь создавали музыку для танцев. Было очень много молодежи, а значит, было шумно и весело. Танцы проходили при освещении подвешенных под потолком керосиновых ламп. Когда колхоз или сельсовет проводили свои публичные массовые мероприятия (собрания, сессии, праздничные концерты и так далее), киномеханика Васю обязывали подавать в клуб электричество от киношного движка. Моторист Иван заводил бензиновый движок, и свет подавался в помещение.
Сын Лединских (тоже Иван) умер совсем молодым ещё. В их доме, после его смерти, жила его жена, которую позже выгнала из родительского дома дочка Ивана и Евы - Тамара.
Наш клуб состоял из трёх помещений. В первом - была наша колхозная библиотека, где библиотекарем была Люда Цивинская, которая позже стала женой председателя колхоза Алексея Степановича Шилько. Между помещением библиотеки и кинозалом было ещё одно узкое помещение, шириной 3-3.5 метра, где находился кабинет председателя колхоза. Алексей Степанович вечером часто приглашал Люду в свой кабинет, когда весь народ находился в кинозале... А потом Люда стала округляться, а позже наш старый холостяк вынужден был взять Люду Цивинскую в жены. Несмотря, что разница в возрасте у них была более четверти века, Люда родила ему двоих или даже троих детей. Алексей Степанович, которого я видел последний раз в Немойте в 2005 году, вскоре умер. А с Людой мы встретились у нашего магазина уже в 2010 году, когда я из Боровичей приезжал в Немойту на могилу к отцу.
Жила в Немойте на Свинячей улице Гибочка Анна с дочкой Надей. Анна давно умерла, а дочь её Надя всю жизнь пила и гуляла, но сумела родить два сына - Витьку и Сашку, но оба были непутёвые - в мать. Недавно я узнал, что Надю забрали какие-то родственники в город Толочин, так как она жить одна уже не может... А может уже она и не жива.
Дубовец Павел Александрович и его жена - Лидия Ивановна были нашими добрыми соседями. Они имели четверо детей: Ларису, Толю, Галю и Сашу. Толя умер в возрасте 4 лет от рака почки.
Напротив дома дяди Павла стояла общественная баня, с левой стороны дороги. Мылись там семей 7-8. Топили и готовили баню по субботам все по очереди. Колодец стоял напротив бани, и моя задача была – наносить воды в несколько больших бочек, а также целый день топить баню, т.е. поддерживать огонь, чтобы вскипятить воду в большой бочке. Баня наша топилась по-черному. Каждому моющемуся полагалось по 2-3 ведра воды. Мужики парились до остервенения, с криками и воплями, а мы, – мелюзга-малая, сидели внизу на лавках и ждали, когда родители нас тоже попарят.
Зимой мужики выскакивали из бани с криками и воплями и падали прямо в снег. Мы, дети, следуя опыту родителей и взрослых, иногда, бегали по снегу распаренные, пока не замерзали окончательно. Вернувшись в баню, снова просили родителей, чтобы они нас попарили. Я с тех пор полюбил русскую баню с веничком на всю жизнь. После того, как помылись мужики, - в баню шли бабы, накрыв заранее дома столы, так называемый «буфет». - Что это за баня, если нет без буфета? - любил говорить отец.
«Буфет» обычно накрывался у нас. Мама готовила закуску – холодную и горячую, накрывала стол, и уходила с Таней и Людой в баню. У нас после бани обычно собирались: председатель колхоза – Шилько Алексей Степанович, дядя Павел, Акуленок Николай Иванович и еще кто-нибудь. Сначала мужики хорошенько "крякали" гранеными стаканами водку, закусывали колбасой, салом и яичницей. Ждали, когда возвращалась мама, звали ее к столу, а когда стол был доеден и допит – начиналась игра в карты. Играли обычно до утра – в дурака. Играли азартно, с криками и руганью, не забывая между делом пропустить очередной стаканчик.
Я лежал на печке и наблюдал за их игрой. Было тепло и приятно, кошка мурлыкала рядом, в углу стрекотал таракан, и я засыпал… А на завтра было воскресенье…
А сегодня, спустя 55 лет, видя что стало с нашими деревнями и колхозами, где прошли моё детство и юность, на ум приходят слова из песни "Скажи председатель".
Колхозное поле, колхозный амбар,
И в клубе колхозном играет баян
Скажи председатель кому мы нужны?
Живем мы как будто во время войны.
Колхозное поле быльем заросло
В колхозном амбаре зерно проросло,
А в клубе скучает один баянист
Кому председатель нужна эта жизнь?
Россия березовый край и родники
Останутся скоро в селе лишь старики.
Зачем разорили деревни страны
Такого не знали во время войны.
Давай председатель народ соберем
И с песней задорной работать пойдем.
Посеем пшеницу, наполним амбар
Придем к баянисту, чтоб он не скучал
Давай председатель по-божески жить,
Как мать или сына Россию любить.
Россия березовый край и родники
Останутся скоро в селе лишь старики.
К сожалению, я живу ныне совсем в другой стране...