Служил как-то я корреспондентом в провинциальной газете «Тамбовский комсомолец» и написал несколько репортажей о самобытных музыкантах и радио-ведущих, именующих себя «глашатаями из ведра». Вели они свои репортажи с подпольной радиостанции в окраинной зоне города, расположенной вблизи воен-ного аэродрома. По этой причине поисковые радары и пеленгаторы нелегальную радиостанцию долгое время не могли обнаружить. Между Москвой и Воронежем существовала мертвая зона вещания. Сто километров от Москвы и сто километров от Воронежа автомобильные приемники вещали, а дальше – только шипели и тре-щали. Эту нишу и заняли Тамбовские медиа-магнаты. Через десяток лет подполь-ная станция была закрыта, а ее создатели переквалифицировались в Тамбовских, но уже, бандюков – ОПГ.
Итак, микрофон ведущего погружался в алюминиевое ведро, и голос при-обретал металлический оттенок. Оглашались новости родного города: где, кто, кого «забодал»; кто, кому должен и кто ответит за любой «базар». Оглашались места и время встреч, сколько и кому надо отдать «бабла», сколько стоят «телки», и где их найти одиноким дальнобойщикам.
В общем, информационная программа с рекламой, сводкой погоды и дру-гими атрибутами. В свободное от рекламы и новостей время звучала бодрая музыка роковой направленности, а удары ведущего ди-джея по ведру не давали усталым водителям уснуть за рулем. Вот об этой радиостанции, которая работала на сво-бодной волне и никому не мешала, написал я несколько хвалебных статей, за что и был возведен в почет местной мадиа-элитой. Был рекомендован центральным жур-налам как хороший репортер, был перепечатан и приглашен корреспондентом в журнал под названием «Нива».
Главный редактор сообщила мне, что я буду служить разъездным коррес-пондентом и по заданию редакции собирать материал из глубинки, ближе к народу. Мои заметки я должен передавать редактору, которая из них будет делать заметки, очерки, репортажи, а может и повести, разумеется, под своей фамилией. Зарплата небольшая, но зато оплачивается проезд, проживание в гостинице и командиро-вочные из расчета два шестьдесят в день и колесные – рубль сорок. Началась ре-портерская жизнь.
Самолет редакция не оплачивала, а в поезде можно было проехать даже в купе, но ездили только в общем вагоне, а билетик, за ласковую улыбку, можно бы-ло получить и у проводника купейного вагона.
Правда, после зарплаты или сдачи финансового отчета за поездку, появля-лось желание проехать и в купе со всем своим достоинством и гордостью бытия, благо бухгалтер журнала, после нескольких теплых встреч и скромных подарков, позволяла приклеить билетики, собранные около автостанций, прилегающих к во-кзалам, что окупало даже обеды и ужины в столовой. Кстати, свои билетики она приобщала к отчетам командированных, деньги за которые отдавались ей беспре-кословно, согласно сумме, указанной на клочке бумажки, при передаче денег из кассы в руки получателя.
И вот в одну из таких командировок, я приобрел билет в купейный вагон на нижнюю полку, чтобы в перспективе уступить ее приличной даме, а самому уда-литься на верхнюю полку. Этот маневр позволял в дальнейшем сидеть с дамой на нижней полке и разделять ее постоянную трапезу. Иногда удавалось даже изрядно выпить за счет благодарной попутчицы. Началась посадка. Народа было мало. Я занял свое место на нижней полке у окошка и смотрел в окно. Вагон медленно за-полнялся, и вот в мое купе ввалился красномордый мужик с четырьмя клетчатыми сумками и бесцеремонно начал запихивать их под сиденье. Две сумки под давле-нием уместились под шконкой напротив, а две других – пытались попасть под мою. Я, полусогнувшись, стоял над приподнятой полкой и смотрел, как мужик сует туда свои чувалы. Моя сумка явно мешала и была закинута на верхнюю антресоль. Наконец, утерев пот рукавом рубахи, он покинул купе. Вслед за ним вошла миниа-тюрная девушка с голубым бантом на голове. Она внимательно осмотрела билет и таблички с номерами лавок, сравнила их и присела напротив, но тут же вскочила и бросилась к окошку в проходе. Там на перроне, утирая набежавшие слезы, стоял мужчина очень средних лет. Он держал шляпу у груди и ласково моргал белесыми ресницами, изредка поправляя седые волосы, слегка закрывавшие обширную лы-сину. Девушка сзади производила впечатление четырнадцатилетнего подростка, которого дедушка провожает в путь. Жалость и сочувствие окутали мое сердце. Я подскочил к окошку и срывающимся голосом воскликнул: «Дедушка, не беспокой-тесь, я позабочусь о ней», и слегка приобнял девушку за плечо. Слезы из старче-ских глаз полились ручьем. Я и сам чуть не заплакал и вернулся на свое место, гля-дя в окно, где стояли поезда, и переплетались рельсы со шпалами. Поезд громых-нул железом и медленно тронулся вдоль перрона, по которому шел пожилой муж-чина и махал свободной рукой в сторону убегающего вагона. Девушка быстро впорхнула в купе, села напротив меня, улыбнулась и, как бы немного смущаясь, махнула в сторону убегающего вокзала:
– Муж, – не то с сожалением, не то с гордостью, произнесла она, – А, я – Нона, а Вас как звать?
– Алексей – корреспондент.
Она протянула мне морщинистую ручку с обгрызенными ногтями, мозоли-стую и корявую, явно не школьной принадлежности. Жест явно был рассчитан на поцелуй, но я тряхнул протянутую кисть двумя пальцами и обратил взор на лицо попутчицы. Легкие морщинки в уголках голубовато-серых глаз, брови, нарисован-ные карандашом из коллекции «Сакко и Ванцетти», легкие складки над верхней губой и складки в уголках губ выдавали женщину в возрасте около пятидесяти с гаком. Можно было бы узнать и более подробно, но шею кокетливо прикрывал шифоновый шарфик.
Знакомство состоялось. За это событие решили выпить. Я достал из сумки, брошенной амбалом-носильщиком на антресоль, бутылочку коньяка армянского производства и с гордостью поставил на столик. Рядом легла весьма не дешевая шоколадка, уютно заправленная в фольгу и красочную этикетку с видом на какой-то памятник.
Большого эффекта мой жест не произвел, и на стол встала бутылка водки, следом курочка отварная, четыре яичка от нее же, пучок редиски и зеленый лук. А самое главное, на столе лежала спичечная коробка, в которой серебрилась соль – царица всех застолий. Я, как истинный джентльмен удачи, побежал к проводнице за стаканами. Отечная тетка в форме сообщила, что стаканы выдаются с чаем и от-вернулась. Я хлопнул ее по заднице и заказал два чая. В руки мне не выдали, а ве-лели ждать в отведенном для меня месте, то есть в купе. Я вернулся в свой отсек, и Нона предложила начать, не дожидаясь проводницы. Она хватила хороший глоток коньяка, занюхала ножкой от курицы и принялась облуплять яичко, обгрызенными пальчиками.
Я отпил из бутылки, стараясь не уступать женщине, и съел редиску. Бутылка на столе каким-то чудом оказалась полупустой на две трети. В дверь кто-то по-стучался:
– Войдите! Открыто!
Дверь с шумом распахнулась, и на пороге появилась проводница с двумя стаканами мутной жидкости в подстаканниках. Она поставила чай на стол. На этом чайная церемония была окончена. Я вежливо спросил проводницу, а не желает ли она разделить с нами трапезу. Женщина брезгливо посмотрела на початую бутылку коньяка, достала откуда-то из-за пазухи стакан, открыла бутылку водки, отлила немного, насколько позволял стакан, маханула, крякнула, сунула лучок в рот и сквозь зубы произнесла:
– Три часа попутчиков в купе не будет!
И ушла спать, потому что следующая остановка предполагалась через три часа двенадцать минут.
Чай пить не стали, а выплеснули через открытую верхнюю часть окна. Правда, чай и оба пакетика вновь оказались на столе, но радость общения не ис-портили. Перед нами стояли две недопитые бутылки – коньяк и водка. Нона при-зналась, что коньяк она не любит по причине запаха, а вот водка хорошо гасит свой дух соленым огурцом, и достала из сумки баночку с огурчиками.
Я с ней не согласился и сообщил, что коньячок глушится лимончиком, а поскольку долечки этого продукта нет, хорошо занюхать лучком. Так мы с ней, до-казывая каждый свою правду, допили спорные напитки и согласились на ничью.
Я присел рядом с Ноной, приобнял рукой ее талию и начал искать грудь. Долго я шарил по туловищу в поисках заветной цели, но не нашел, и она шепотом произнесла:
– Я без лифчика, искать бесполезно.
В порыве страсти, она схватила меня за уши, страстно поцеловала, потом склонила мою голову к месту, где должна быть грудь, а затем властно начала да-вить голову все ниже, и ниже, и ниже.
Одна рука еще сжимала ухо, а другая уже стащила одежды ниже пояса, и вновь вторая рука больно ухватила второе ухо. Я сопротивлялся, но это еще боль-нее сказывалось на моих ушах. Наконец, я нашел то место, где после определенных процедур, мои уши будут свободны.
Нервно вздрогнули и вдруг заснули два тела, отдавшие энергию друг другу. Мы уснули в объятиях, в разорванных одеждах, но счастливые и умиротворенные. Лязг железа означал троганье с места. Приоткрыв глаза, я обнаружил, что в купе мы уже не одни.
На моей полке сидели три женщины с двумя детьми на руках, на верхней – два мужчины околорусской национальности, скорее всего хохлы, а на столике си-дел мальчик, который ел початок кукурузы. Мы с Ноной немного приправили оде-жду и уселись около столика, где еще лежала редиска и курочка, на которую даже дети местечковых селян не обратили внимания.
А я достал еще одну бутылку коньяку, и мы в два тоста закончили ее суще-ствование при помощи коробочки из-под спичек с солью и остатков курочки, кото-рая никогда не содержалась в элитных условиях бройлеров.
С проводницей разговор был короткий: двадцать рублей и попутчики уда-ляются! Охотно кивнула стюардесса купейного вагона, и вот, на следующей оста-новке, которая длилась одну минуту, вагон был пуст. А им туда и нужно было. Следом к нам в купе подсадили двух хохлов с сумками, которые начали требовать от нас уважения к самостийной Украине, и чтобы мы уступили им нижние места. Требование выполнено не было, но мы уже почувствовали, что выезжаем на тер-риторию другого государства. Мы пересекали границу Украины, а чтобы нам по-пасть в город Ставрополь, надо было два раза пересечь границу самостийной. Ос-тановка. Таможенный контроль. Входят погранцы с автоматами, но с добродуш-ными хохлятскими мордами. Один офицер хмур и суров:
– Документы! – Взгляд в паспорт, взгляд в лицо, еще раз..., сурово хмурит брови…, еще раз взгляд в паспорт…, взгляд в глаза.
– Вы пересекаете границу суверенного государства Украина, предъявите багаж для досмотра.
Я пытаюсь объяснить, что я еду из Москвы в Ставрополь, а в Украину ни-чего ввозить не собираюсь и увозить тоже. Тем не менее, у меня в сумке находят механическую бритву производства Японии. Лица таможенников становятся стро-же:
– У нас уже давно используют бритвы «Харьков», а это – иностранная ин-тервенция.
Бритву конфисковали, а вот багажом Ноны заинтересовались серьезно. Че-тыре сумки со шмотками и сапогами предназначались для продажи. Вот такой чел-нок – из Москвы в Ставрополь. А тут вдруг поезд пересекает границу Украины и уходит обратно в Россию. Двойная таможня. Но, Нона не первый раз везет товар. Истеричный крик, попытка лишить глаз стройных таможенников, решительные действия по изъятию автоматов на территории Российской Федерации, к которой относятся вагоны поезда, ведут к спешному бегству патруля, после чего Нона бы-стро распродает товар хохлам-перекупщикам и уходит в вагон, не обремененная багажом. Тут бы и заняться любовью, но коньяк и водка кончились, курица съедена, лука и редиски не осталось – какая уж тут любовь!
Где-то на российской территории сошла Нона, пообещав встретиться. А вот я, встречая тощих девчат без груди и с ногами, не касающимися друг друга при ходьбе, вспоминаю свою попутчицу и ловлю себя на мысли, что смотрю вслед ухо-дящим девчатам с желанием увидеть просвет между ляжками, обтянутыми джин-сами иностранного производства. А поезд мчит меня дальше под стук колес. За ок-ном степи, слегка шевелящие ковылем на своей шкурке, местами вспыхивают кро-вавыми пятнами островки гвоздик и лохмачей. Серым сухим маревом поднимается туман над взгорками и голубыми ясными лучами светится над озерами и протоками рек. На возвышенности стоят стада каких-то животных: то ли овец и баранов, то ли антилоп.
Вдруг, резкий звук за окном, похожий на гул взлетающего истребителя. Многотысячная толпа каких-то животных мчится параллельно поезду на громадной скорости, опережает его и, километров через двадцать, уходит в степь. Это сайгаки. Они своими раздутыми ноздрями напоминают реактивные самолеты с открытыми соплами, а бегут без напряга, презирая преследователей, зная, что в степи равным им по бегу, нет. Степи за окном сменяются полями с лесополосами из акации и абрикосов. Даже из поезда видно, что все деревья усыпаны ягодой, за которую в Москве еще и платят деньги, а тут они растут диким образом. Собирай, кто хочет. Сутки в пути, и за окном холмы с редколесьем, березовыми рощами, а еще чуть позднее – лес и глухая тайга. Такая наша страна – Россия. Можно доехать и до тундры, но нет туда пути железной дороги, не считая Воркуты. Да, только ехать туда по собственной воле никому не хочется.
И вот еду я среди степей юга России на поезде со всеми остановками. Си-дим в общем вагоне, каждый говорит о том, что на уме, у кого, что болит, а главное – куда повернуть, что изменить, как сделать лучше.
Но поезд идет своей дорогой, а мы живем в нем и не можем ничего изме-нить, хотя и будем долго спорить о своем предназначении в этой жизни. Эту замет-ку в одном из журналов, более отточенную и яркую, увидел мой друг Андрей и на-писал замечательную песню про поезд под Таганрогом, чем удовлетворил мою ду-шу. Спасибо тебе, Андрюша!
Между Москвой и Ленинградом – железная дорога, и ходит там поезд, из окон которого можно полюбоваться красотами этого края. И вот пустили скорост-ной поезд. Семь часов, и ты прибыл из точки А в точку В. Окошки зашторены. Га-зеты, журналы с мордами Ксении и Юноны, Лолы и Филиппа, на столике кофе из банки, сахар тростниковый, можно курить, ругать власть, в общем, все, что дос-тупно и дозволено светскому обществу. Путешествие во времени. Вот я пью «Мар-тини» в буфете Ленинградского вокзала, а вот я уже в Питере. И встречают меня машины одного класса, такие же, как провожали в Москве, с темными окнами. И гостиница такого же класса, и кабак, и публика – до боли знакомые. И зачем я при-перся в эту вторую столицу? Мне и в первой не плохо! Рублевка, она и в Африке Рублевка!
Приехал из командировки, все описал, сдал редактору тему, а в итоге – по-лучил выговор. Все корреспонденты пишут одно и то же, до безобразия схожее, как будто они ездили вместе в одном вагоне.
Решил работать и писать автономно. Попросил командировку в придорож-ные рестораны на предмет улучшенного сервиса на дорогах. Поехал на поезде в общем вагоне. Проводника предупредил, что я – корреспондент известного журна-ла и что меня надо будить на остановках, указанных на бумажке. Если эта проце-дура бужения не удается, облить голову холодной водой и отскочить в сторону, по причине взрывного характера.
И снилось мне, что бегу я по полю, а потом застреваю в сугробе, падаю, а медведь бьет меня лапой, защищаюсь двумя руками и просыпаюсь под звучные хлопки по щекам. И фигура, нависшая надо мной с громадными кистями, готовыми будить меня еще и еще. Надоело, поднимаюсь!
Город моей мечты, вернее, куда меня послали.
Слегка сломленной походкой выхожу на вокзальную площадь и жестом, известным всем в Европе, приглашаю таксиста отвезти меня в гостиницу. Таксисты молчат и сидят в своих авто, ожидая от меня чего-то необычного. Подхожу к пер-вой машине и тихим таким голосом произношу:
– Гостиница, двести рублей.
– Садись! Пристегнись!
Делает на площади полицейский разворот и останавливается напротив во-кзала у гостиницы.
Я гордо расплачиваюсь и захожу в здание под названием Отель. Дверь от-крывает швейцар в ливрее и долго еще держит протянутую руку в ожидании чае-вых. Но, я еще и не думал о чае, а готовился поспать в номере.
Подошел на «ресепшн», правда, женщина, сидящая за этим местом, не зна-ла, что оно так называется.
– Мне нужен номер Люкс с видом на речку.
– Хорошо! Двести двенадцатый! Он прямо рядом с туалетом и душем. Го-рячую воду можете брать в коридоре, направо, из «Титана». В душе – одна холод-ная.
Номер оказался и вправду люксовым. Кровать, тумбочка, зеркало и телеви-зор, излучающий странное сияние, очевидно по принципу «все включено». Но, ка-кие уж претензии от командировочного журналиста, который видел гостиницы еще хуже.
Кладу сумку, скучаю, двигаюсь в ресторан. Покушать, повеселиться, от-дохнуть душой под музыку. А вдруг, романтическое приключение….
У входа в зал ресторана стоит сомнительная личность, готовая меня граба-нуть. Но, я прохожу с гордо поднятой головой и смотрю на столики. На каждом из них стоит большая табличка. Я понимаю, что эти столы заказаны для спецобслу-живания. Сажусь за свободный столик и украдкой читаю надпись на соседнем. Там типографским способом написано: «Яйца и пальцы в соль не макать! Без нужды столы не занимать!» Немного успокоился. Легкой походкой подплыла официантка, вежливо сообщила, что меню весит около кассы у входа. Изящно вильнула задом и удалилась. С меня не убудет. Подхожу к меню и читаю список блюд, утвержденный директором и печатью с гербом.
1. Рагу из обрезей. Цена .
Мучительно соображаю, где же поблизости находится Синагога?
2. Суп из св. г-ов. Цена .
Судя по цене, расшифровываю, что это суп из свежей говядины.
3. Компот из с. фр. Цена .
Как я понимаю – это из сухофруктов.
– Заказывайте! – говорит официантка. Я интересуюсь, есть ли в городе Си-нагога, но получив гордое презрительное молчание, соглашаюсь на рагу из обре-зей. – Суп из св. гов. тоже подайте. И еще компот из с. фр. Пока все.
Жду исполнения заказа.
Легкой походкой к моему столику приближается дама с подносом, на кото-ром стоят два стакана с компотом.
– Не возражаете? Я могу составить Вам компанию. Закажите мне на свой вкус, но без первого.
Я щелкнул пальцами и дополнительно заказал рагу из обрезей. Официантка была шустра, и заказанные блюда были уже на столе. Первым делом дама за моим столиком потребовала, чтобы я выпил компот. Я подчинился и осушил стакан с сомнительной сладковатой жидкостью. В ответ дама отпила из обоих стаканов на своем подносе и остатки вылила в мой сосуд. Так получились два чистых стакана. Откуда-то из-за кофточки, появилась четвертинка водки, которую соседка мастер-ски разлила в свободные стаканы и подняла с желанием выпить на брудершафт.
– Будешь должен, – сказала она.
Я – человек из интеллигентной семьи, просто по понятиям, не могу цело-ваться с незнакомым человеком, поэтому спросил:
– А как тебя зовут?
– Лариса!
– Ну, ты меня в натуре разочаровала! Все Наташи или Ларисы. Значит, я должен быть или Леха или Серега. Пусть будет Леха!
Выпили, поцеловались через руку. Я усердно уплетал загадочные блюда.
Суп был довольно приятным на вкус со свежей картошкой, макаронами, вот только свежей говядины (св. гов.) как-то долго не попадалось. Уже ближе к дну тарелки стали встречаться зубы, похожие на человеческие. Один даже был с белым пятном, напоминающим пломбу. Бережно сложил с десяток зубов на салфетку и подозвал официантку. Укоризненно указал ей на кучку зубов и спросил:
– Ну, и как прикажете это воспринимать? Что это такое?
Она невозмутимо произнесла, что это зубы, а почему бы им и не быть в су-пе, сваренном из свиных голов (св. г-ов. в меню).
Рагу из обрезей представляло из себя рис, сваренный как для суши – крутой и липкий, но политый подливой с кусочками и пленками, похожими не то на мясо, не то на грибы в Китайском ресторане. Компот из свежих сухофруктов уже был выпит в начале трапезы. Пора было в номера. В буфете прикупил бутылку Порт-вейна и двести граммов нарезанной колбаски. Моя спутница постоянно глядела на часы, суетилась. Я поинтересовался, может ли она уделить мне сексуального вни-мания. В ответ девушка быстро сняла с себя одежду, оставаясь в том прекрасном образе, каким я представлял ее в ресторане.
Она в своем голом великолепии закрыла дверь, включила телевизор и, при первом прикосновении, издала звуки истомы и страдания. Начался процесс соития. Женщина стонала, но почему-то все время отодвигала мою руку, согнутую в локте. Я не понимал, что ей не нравится. И вдруг понял: на экране телевизора шел знаме-нитый фильм «Семнадцать мгновений весны». Женщина из-под согнутой руки следила за экраном. Она боялась пропустить каждый момент, а я совершал свой акт и не думал о судьбе разведчика. А с экрана голос диктора зловеще гласил:
– Штирлиц нервно ходил по комнате, ему даны были секунды для размыш-ления. За дверью раздались шаги. Скрипнула дверь…. Штирлиц опустил правую руку в карман галифе…. «Это конец», – понял он. И был прав.
Девушка подо мной вздрогнула и сказала:
– Хочу продолжения!
Но, я уже не мог, да и не хотел. В общем, любовь не удалась, а ощущения Штирлица были мне «до фонаря».
Во всех своих редакционных поездках со мной всегда присутствовал порт-фель из настоящей кожи молодого бычка. Армяне из Кисловодска сшили мне его на День рождения, приспособили замок и металлические заклепки на все уголки. В портфель вмещалась смена белья, небольшое количество еды и фотоаппарат «ФЭД» – спутник журналиста. Правда, фотографии получались расплывчатыми, смазанными и напоминали снимки фронтовых корреспондентов во время Отечест-венной войны. Но, это придавало моим снимкам достоверность и близость к пере-довой. А секрет был прост. Прошлый владелец фотоаппарата протирал объектив грязным жирным пальцем, отчего снимки без ретуши были плохими. Так вот, этот портфель из натуральной крокодиловой кожи, избитый и измятый в поездках по стране, был подарен мной другу моему и товарищу Жванецкому, с которым он не расстается по сей день, а я, видя его с моим портфелем, гордо считаю себя прича-стным к большому писательскому искусству.
Одна из командировок была несколько необычной. В редакции мне сооб-щили, что среди картежников-проферансистов слышны такие заявления: «под иг-рока», «с семака», «под вистующего», «с тузующего» и многие другие. Но, одно постоянное заявление гласит: «Знал бы прикуп, жил бы в Сочи». В наше время это заявление правомерно только в связи с предстоящей Олимпиадой 2014 года. А вот предъява к игроку осторожному звучит так: «Только начальник станции Армавир-Товарная может пасовать на четырех тузах на руке.» Некоторые считают это осто-рожной хитростью, а другие – заподло.
Вот с этими заявлениями я и отправился на станцию Армавир-Товарная к ее знаменитому начальнику Вартангу Георгиевичу Сеосаянцу.
– Вартанг Георгиевич!
– Я прошу Вас называть меня просто Вартанг. Это принято у нас – армян, потому что мы никогда не сомневаемся, кто отец ребенка. Поэтому нет отчества в имени ребенка. Есть только понятие рода – кто дедушка, бабушка и так дальше.
– Вартанг! Сколько времени Вы стоите во главе станции Армавир-Товарная?
– Отвечаю. Уже около сорока лет.
– Почему к Вам такое уважение в регионе и районе?
– Во-первых, я хочу сказать, что моя должность на случай войны равна ге-нералу, а все остальные, самые высокие чиновники, даже на полковников не тянут. Начальник узловой железнодорожной станции – это генерал. Поэтому все началь-ники боятся меня, а я требую у Обкома ежегодных учений по гражданской обороне, строю их и обещаю расстрелять в случае военного времени.
– Вартанг! Уже много лет среди картежников идет такой галдеж: «Только начальник станции Армавир-Товарная пасует на четырех тузах». Это подразумева-ет то, что он может себе это позволить. Что Вы скажете?
– Я знаю эту поговорку, часто встречался с журналистами, картежниками-блатными и интеллигентами и могу еще раз сообщить, что в преферанс я не играю, не умею, тем более, пасовать на четырех тузах. Пойдемте со мной, я покажу, что я умею.
Идем на смотровую площадку.
Площадка возвышается над станцией. Во все стороны обзор и могучий громкоговоритель. Нет компьютеров и других прибамбасов. Вартанг смотрит по сторонам и все видит. С этого пути на тот, оттуда под разгрузку, перегон на запас-ные пути. Это без всякой нанотехнологии видит начальник станции Армавир-Товарная – Вартанг. А в преферанс он не играет, да и не пробовал, а вот в очко, в секу, в три листика – попробуй выиграть.
Но, вот в Армавире в искренность Вартанга не верят.
Здесь работает заведение типа казино под названием «Арм-Товар», где иг-рают в «Блэк-Джек», а на светящейся афише горит эмблема, изображающая четыре туза, а внизу написано «ПАС»! Расшифровывают название двояко: либо Армавир-Товарная, либо Армянский Товар.
Была в моей жизни командировка в город Кисловодск. Мне оплатили два-дцать четыре дня по сердечным показаниям в кардиологическую клинику имени Ленина и поручили написать очерк о здравнице вообще и результатах лечения, в частности. По дороге в поезде познакомился еще с двумя терпилами-сердечниками, готовыми отдать свои сердца под клинические испытания. А пока, в вагоне испы-тания проводились самостоятельно, преимущественно с помощью коньяка. По всем известным источникам, коньяк расширяет сосуды и дает широкий путь крови к сердцу, а может быть и обратно – к рукам и ногам. А вот ноги, почему-то, плохо слушаются уже после второй бутылки сосудорасширяющего средства. В общем, наука еще пока на грани открытий, и мы, ее подопечные, готовы стать объектами исследований одной из лучших клиник Страны.
Долго убеждать попутчиков о пользе водки не пришлось, по причине окон-чания коньяка, а вот закуски к общему согласию сменились на огурчики, помидор-чики, вареную картошечку и яички «вкрутую», выносимые бабками лет под сорок на полустанке с громогласной рекламой из уст грудастых женщин.
Постепенно мечты о женщинах сменились досадой о хронических заболе-ваниях, грызущих тела утомленных путников. Особенно всех интересовало Сердце. Как оно может прокачать пять-шесть литров крови туда и обратно, какое сопро-тивления оказывают согнутые руки и ноги, препятствуя спокойному течению. По-мерив пульс друг у друга, решили не заморачиваться и отдать себя в руки профес-сионалов, которые в предыдущие годы на этом поприще съели не только мышей и крыс, но и собаку – друга человека. В Кисловодск прибыли по расписанию. Было раннее утро. Солнце только что показало свои лучи из-за Главного Кавказского хребта, воздух был свеж, особенно если отойти метров на пять от попутчиков. Лег-кая дымка поднималась от Долины Роз к Ущелью Красных Камней.
Мы еще не знали, что сердечникам надо ходить пешком по этим целебным горам и заказали такси. Подкатили к зданию клиники минут через двадцать, обкатав все окрестности, где любили отдыхать вожди, цари и императоры, предпочитавшие воду другим спиртным напиткам. Клиника имени вождя располагалась на небольшом пригорке, где лежали какие-то камни коричневого оттенка. А вот место, где нам предстояло лежать и ждать смерти находилось внизу в корпусах, куда нас в сопровождении сестричек спустили по ступенькам к тому месту, откуда мы только что унеслись в такси.
В приемном покое нас встречала миловидная сестричка обширной ком-плекции с грудями, мечтать о которых могли только больные без сердечных неду-гов.
Поступивших больных она определяла на металлические койки с матраса-ми, откуда мечты о сексе медленно улетучивались. А была эта сестричка в прием-ном покое нянечкой и к медицине имела отдаленное отношение, а вот эффект от ее процедур был признан не только больными, но и врачами.
Каждое утро соседи по палате мчались на завтрак, чтобы скушать ложку каши, кусочек масла и хлебушек, на который его надо было намазать и запить мут-ным напитком под названием «кофе». Я же оставался лежать на койке в томной ис-томе, смотрел в потолок и ждал, когда приплывет дева в белом халате и резиновых перчатках. И она появлялась во всем своем великолепии, ставила стул, тяжело гро-моздилась на него и протирала какие-то верхние карнизы над дверью, заедино об-нажая ноги до границы трусиков и талии.
Все! Мое терпение лопнуло! Обнимаю желаемые ноги, целую неизвестно что и падаю с уборщицей на кровать. Женщина поддается с легкостью, получает желанный кайф в форме выдоха кита, всплывшего из глубин Мирового Океана. Расслабленно тело после умиротворения, и я сползаю к полу. И вдруг, улыбка на устах женщины, легкая поволока в глазах…
Что, что она скажет в этот момент, когда обоим было хорошо? И я слышу шепот губ и сияние глаз:
– Ой! А как же было шкодно, когда ты кончаешь!
Это слово «шкодно» на Ставропольщине другим словом заменить было не-возможно.
Но, вернемся в приемный покой к моменту прибытия.
Во время первого обхода, нас осматривала симпатичная врачиха в халатике с вырезом, где проглядывались трусики с темным контуром в передней части. Ду-мать о сердечных заболевания в этот момент не хотелось, да и не имело смысла. Врачиха откидывала одеяло и молча стучала пальцами по своим же пальцам, спус-кая руки все ниже и ниже. Обнаружив какое-то возбуждение на теле больного, умиротворенно говорила грудным голосом:
– Это естественно! Реакция на прикосновение женской руки должна вызы-вать эрекцию, но я не за этим. Хочу поставить диагноз…
Измерив давление вновь прибывшим, с горечью покачала головой, пропи-сала отдых до обеда, после чего необходимо было явиться для повторного измере-ния давления. Отдыхать не хотелось, а вот осмотреть окрестности не мешало. Ос-мотр много времени не занял, и уже через десять минут на глаза попалось заведе-ние с красочной надписью «Сакля».
Вошли в скромно оформленную закусочную, где предлагались комплекс-ные закуски и выпивки. В комплекс входили: бокал шампанского, сто граммов коньяка и конфета «Мишка на севере».
Проглотив по три комплекса на брата, немного оживились и, громко бесе-дуя, отправились на повторный прием к врачу кардиологу.
Во время приема старались не дышать в сторону врачихи, измеряющей давление крови в сосудах. Та одобрительно покивала головой и сообщила:
– Ну вот, совсем другое дело! Продолжайте лечение по намеченному плану.
К вечеру решили ударным способом завершить курс лечения первого дня в кардиоцентре имени Ленина. Нас было четверо. Я – по заданию редакции, трое других – по горящим профсоюзным путевкам. Итак, две – мало, три – много. Возь-мем на всякий случай пять коньяка и лимон, чтобы не портить аппетит перед ужи-ном. День был особенным. Первый день нашего приезда совпадал с последним днем пребывания уже выздоровевших за двадцать четыре дня бывших больных сердцем. Выпили, побалагурили и, чтобы не нарушать больничного режима, отпра-вились на ужин в столовую.
Здесь нас рассадили за разные столы, и закрепили места до окончания сро-ка. Макароны с котлетой, творог и бутерброд с сыром были съедены без особого аппетита. Компот тоже остался нетронутым. Излишняя жидкость перед сном при-водит к отеку кожи под глазами и в нижних конечностях. Это известно каждому сердечнику.
За столом сидели две женщины, лет около…. Ну, это не важно. Одна пол-ная, пышногрудая, с полными щеками, покрытыми естественным румянцем, а мо-жет, она просто стеснялась при знакомстве с незнакомым мужчиной. Она спросила, скромно опустив глаза:
– А компот Вы не будете?
Я отрицательно кивнул. Она залпом выпила мой стакан и, как бы оправды-ваясь, сообщила:
– Икота замучила.
Вторая дама была изможденной, со впалыми скулами, обильно смазанными красителями. Внешность не очень привлекательна по причине строгой диеты в те-чение двадцати четырех дней. За этот период она съела столько же борщей без хле-ба, пренебрегая завтраками и ужинами, и сидела за столом, поворачивая голову по сторонам, пощипывала корочку хлеба длинными ногтями и небрежно кидала крошки в общем-то симпатичный ротик с великолепными, необычайно белыми и ровными зубами, украшавшими две хорошо изготовленные вставные челюсти. Этими изделиями особо славились армяне из Пятигорска. Они же шили итальян-скую обувь, американские джинсы и вязали из овечьей шерсти адыгейские кофты и покрывала. Еще одно место за столом числилось за каким-то мужчиной, которого никто не видел в предыдущие заезды, да и во время моего пребывания больной не наблюдался. Впрочем, еда подавалась регулярно и распределялась между соседями по столу по принципу: «Среди орлов не щелкай клювом». Вполне возможно, что клиент давно умер, а в столовую забыли сообщить.
Итак, вечером после ужина наступал прощальный вечер. Все отъезжающие двинулись в «Саклю» за комплексной выпивкой, за исключением тех, у кого от ле-чения не осталось денежных знаков. Они прибивались к знакомым, которые в целях экономии пили в своих палатах, угощая уборщиц и иной обслуживающий персонал. За отъезжающими потянулись и новички. «Сакля» обеспечила всех споро и без очереди, благо выпить сто граммов коньяка и запить его фужером шампанского не занимало много времени. А уж потом и конфетку с медведями можно было сма-ковать сколько угодно долго на лавочках возле кафе.
Прощальный вечер отдыха в Курзале (Курортный зал типа танцплощадки) начинался. Больные располагались кучками, преимущественно по столам в столо-вой, что особенно сближало, либо – по палатам, где отношения сложились близкие к семейным.
Массовик-затейник громким голосом провозгласил начало вечера встречи и прощания и предложил всем дружно спеть гимн кардиологической клиники имени Ленина. Зазвучала запись Утесова, и все дружно, в разнобой завопили: «Сердце! Тебе не хочется покоя…» Дальше хор ослабевал, но затем с новой силой орал: «Как хорошо на свете жить!» После этого почему-то зазвучал смех, и начались игры и забавы.
Мужчины плясали гопак с приседаниями и хлопаньем себя по коленям и голенищам, женщины плавно кружились в лезгинке и потряхивали плечами, под-ражая цыганкам из табора, задирая при этом юбки на неприличную высоту.
Дальше пели песни на конкурс, устраивали эстафету, где мужчины держали женщин за ноги, а те бежали на руках к стулу, на котором стоял фужер шампанско-го, выпивали его и обратный путь проделывали с мужскими ногами в своих руках. Редкий больной, даже если он уже излечился, добежал до финиша. Беспомощное тело волокла партнерша под громогласные крики больных. Под завязку шли тра-диционные прыжки в мешках. Здесь уже дежурили врачи-травматологи, готовые в любой момент наложить гипс на сломанные конечности.
Но, по странным обстоятельствам, их помощь была не нужна, возможно, по причине профилактики в кафе по имени «Сакля».
Развлекательная программа была завершена. Победителям вручили грамо-ты и дипломы, а всем участникам – книгу «Атеросклероз – болезнь века» с дарст-венной надписью главного врача клиники. Это медицинское учреждение славилось на всю страну тем, что во время прощального вечера, за все время существования, ни одного инфаркта либо инсульта замечено не было. О чем я и написал в своем очерке в популярном журнале «Нива». После торжественной части все были при-глашены в столовую, где стояли столы с фруктами и официантки носили на подно-сах до боли знакомые рюмочки с коньяком, бокалы шампанского и конфеты «Мишка». Каждый из посетителей охотно брал набор из трех блюд. Деньги на это мероприятие предусмотрительно собирались в начале лечения, пока больные еще не все потратили на лекарства. А дальше начинал работать буфет с комплексными наборами от кафе «Сакля». Здесь уже банковали вновь прибывшие.
Постепенно больные разбились на пары, шел разговор. Ко мне прибилась какая-то миловидная женщина и долго рассказывала о технологии производства эмалированных кастрюль, а я намекал ей, что пора бы уже в кровать, благо, что мои соседи по палате, тесно обнявшись, пели о том, что соскучились о зеленой траве у дома и как им надоел рокот космодрома. Но дама требовала продолжения банкета и продолжала отчет о технологическом процессе производства эмалированных изделий. Это в дальнейшем помогло мне написать очерк о подобном производстве, и все главные специалисты удивлялись моей эрудиции и глубоким знаниям предмета.
Даже главный редактор нашего журнала засомневалась, а не выполняю ли я чей-то заказ, повышая акции производителей эмалированной посуды? Я быстро опроверг ее сомнения, описав последующие встречи в Кисловодске с технологом загадочного производства.
Поняв, что посуда может источать любовь, только если ей тепло и гладко, настойчиво затащил в палату. Двери изнутри в палатах не закрывались в интересах техники безопасности, поэтому сразу приступили к действию. Снять брюки и трусы одним движением мне не составило труда, носки не мешали, а майка едва при-крывала пупок. С женщиной дела обстояли хуже. Джинсы вобтяг пришлось сни-мать в положении лежа. Путем выворачивания не удавалось, тянуть снизу – хуже, чем денщику еловые сапоги с ног генерала. Но, мощные усилия достигли своей це-ли. Трусы. Но это уж на закуску. Лифчик, путем снимания бретелек, не покидал свое место, пришлось разбираться в замках и запорах на спине. Не обнаружив ни-каких сочленений, жестами указал женщине на свою беспомощность. Та, ловко вывернула заднюю часть на округлый животик, щелкнула какими-то крючочками и осталась в живом человеческом виде.
Мы пошли навстречу друг другу, обнялись и вдруг в комнату ввалились трое моих соседей. Они слегка смутились и почти шепотом запели: «А снится мне ни рокот космодрома, ни эта ледяная синева…» И при этом указывали пальцами в сторону обнаженных грудей моей женщины. Вслед за этим во всю мужскую гро-могласную дурь заорали, что снится им какая-то зеленая трава и бухнулись в кро-вати. Вечер был испорчен. Я моментально вернул свою одежду на место, дама еще долго валандалась с джинсами и лифчиком, пока ей не помогли соседи по палате, и мы отбыли в столовую, где все еще продолжался прощальный вечер. Массовик-затейник пытался поцеловать грудь моей соседки по столу, а худеющая дама вни-мательно слушала какого-то больного, поглаживая его пухлую ляжку ближе к ос-нованию.
Я вернулся в столовую, сел за столик со своей дамой, разбудил буфетчицу и заказал три комплекта – один ей и два себе. Так, заглушив сексуальные чувства, которых и не возникало, окончил вечер прощания. А женщина-технолог оказалась вновь прибывшей и готовилась провести эти двадцать четыре дня с пользой для те-ла и для производства кастрюль, рекламируя отечественную технологию на всех уровнях.
Утром проснулся в собственной кровати и, к удивлению своему, обнаружил одежду и кошелек в сохранности. Начал вспоминать. А что же было после внедре-ния в интимную мою жизнь соседей по палате. Как вернулись в столовую, как за-казал три комплекта – помню, а вот дальше… не помню! Начал следственные дей-ства. Лежу в кровати абсолютно один. И абсолютно голый…. Это наводит на какие-то сомнения. Раньше со мной такого не случалось, откинул одеяло, на простыне – кровь. Или я спал с девушкой? Нет! В этот вечер таковых не наблюдалось. Значит, убил! В голове носились мысли туда-сюда. Подошел к зеркалу, чтобы посмотреть в глаза презренному человеку. В нижней части лица виднелись следы, похожие на кровь! Значит, съел!!! Пошарил по углам, но костей не обнаружил и успокоился. Нет трупа, нет дела! Пора опохмелиться...!
Врачиха просила обслуживающий персонал не беспокоить больных до ве-чернего осмотра, кроме, разумеется, уборщицы.
Выжившие в прощальный вечер отбыли в мир иной – в нормальную свет-скую жизнь, где они еще долго будут вспоминать встречи и расставания, кафе «Сакля», любовь и соитие на Красных Камнях, так приспособленных для любовных утех. А главное – Кисловодск, где триста пятьдесят дней в году светит солнце, и запахи от Розовой долины разносятся по всем ущельям Кавказа.
Мой отчет о командировке опубликовали в сокращенном варианте, а вот все сотрудники редакции прочитали полную версию и с завистью смотрели на меня.
Главная редакторша долго смотрела на меня с каким-то непонятным для меня вниманием и сообщила, что мои репортажи повышают внимание публики. Предложила выбрать тему самому и место, близкое читателю.
Обнаглев в странствиях, я объявил, что хочу в Крым к богатым людям, в рестораны, в разврат, беспредел, к их низменным чувствам, в общем, нужен билет в купе, солидные деньги за гостиницы и рестораны, а уж репортаж не заставит себя ждать.
Главный редактор журнала, который уже начал приносить прибыль, прочи-тала бизнес-проект, сократила расходы вдвое и отправила меня в Крым за сенса-циями и редкими публикациями.
Так оказался я в санатории, где отдыхали шахтеры Кузбасса по своим профсоюзным путевкам. Но, к удивлению своему, встретить шахтеров мне не уда-лось, а написать об их героических буднях – тем более.
Великолепное по тем временам здание ютилось прямо на берегу, где все подходы к морю были огорожены сеткой-рабицей и уходили далеко в водные про-сторы, преграждая дорогу «диким» отдыхающим. Здесь же по дну шла труба большого диаметра, на которой обосновались колонии мидий – деликатесов Кры-ма. А труба эта вела в глубины Черного моря и оканчивалась в двадцати метрах от берега. По этой трубе в море сплавлялись все продукты жизнедеятельности посто-яльцев и обслуживающего их персонала. А учитывая, что часть отходов не тонет, оно оказывается на пляже среди камушек и ракушек. Но, это пустяки, и отдыхаю-щего человека никак не трогает. Не волнует купающегося и проблема «ходить по легкому». А вот «по тяжелому» – это хуже. Туалетов на побережье Крыма нет. В гостинице, в частном секторе – пожалуйста, а вот на берегу – не найдете. Впрочем, это было давно, а сейчас – может быть…!
Алушта! Город красавец. Нет здесь ни памятников, ни реликвий. А есть здесь только море. Правда, разбито оно на зоны. Пионерлагерь, санаторий, еще один лагерь, еще один пансионат. Простому отдыхающему к побережью подойти невозможно. Ребята в черной форме и с дубинками в крепких загорелых руках же-стко пресекают путь к морю. Есть один маршрут, шириной в двадцать метров, где среди валунов и обломков бетонных заграждений, разрешено купаться дикарям. Но, Слава Богу, особенно Нептуну, мы проживаем в санатории шахтеров Кузбасса и имеем доступ к морю, правда, в его ограниченных количествах. Утром после зав-трака к причалу прибывают лодки с загорелыми рыбаками и предлагают копченую осетрину к пиву, которое продается в баре на берегу.
От целого осетра топором отрубается весомый кусок, и шахтер из Кузбасса обеспечен закуской к пиву из соседнего павильона.
За пивным баром стоят баки помоечного свойства. В них лежат куски вя-леной рыбы. А продают рыбаки Катрана – черноморскую акулу – со вкусом весьма неприятного свойства, но со ртом в нижней части головы. Мало кто из шахтеров Кузбасса видел настоящего осетра, да, и после посещения санатория, даже никто и не вспомнит об этой рыбе. Лучше уж красноперка, чебак, омуль, чир и баранатка.
Попал и я на черноморскую осетрину, выкинул в бак, но вот через два де-сятка лет обнаружил в супермаркете стейки из катрана по цене осетрины. Вкусы меняются.
Итак, Крым, санаторий. Вечером Курзал, танцы и прочие развлекухи. В разгар вечера появляюсь на танцплощадке, вальяжно стою у ограды, покуриваю «Тройку», созерцаю девиц, не нахожу ничего особенного, но в легких платьицах проглядываются весьма привлекательные формы.
Объявляют по микрофону «дамский» танец. Это означает, что женщина имеет право поиметь желанного мужчину. Ко мне приближаются стразу три суро-вые на вид дамы. Сжимаюсь от страха и ожидания. И вдруг, одна резким рывком выхватывает меня из толпы, прижимает к себе и заставляет положить правую руку на свой полный зад.
Начинаем медленный танец с легкого переступания с ноги на ногу, одно-временно прижимая грудь к своему туловищу и правой рукой раздвигая половинки нижней части партнерши в такт музыке. Танец окончен. Дама под руку ведет меня к месту, где взяла, ставит на место, но руку не отпускает. «Це мое!» – говорят взгляд и поза захватчицы. Еще один танец. Легкое прикосновение милой ручки к мужскому, слегка приподнятому органу и мозг мужчины уже не способен к работе.
Идем из общественного места на свободу. Губы ищут встречи, язык трепе-щет как у варана, тела ищут близости. Впереди лесополоса, за ней зеленая лужайка, а там – близость тел и мыслей.
Поляна, освещенная луной и другими созвездиями, открыта для любви. Женщина падает в цветы, раскидывает руки и ноги и… вот оно – заветное действо. На коленях подбираюсь к зовущему телу, совершаю действо и умиротворенно ва-люсь в травы рядом с женщиной. Но вот запах… Неприятный, гнилостный, чем-то напоминающий дух морга и туалета заставляет задуматься о свершившемся. Вста-ем, помогая друг другу, и вдруг обнаруживаем, что мы оба в говне. Здесь, за лесо-полосой, отдыхающие устроили туалет, по причине отсутствия здания.
И вот я, лирически настроенный, уложил даму в говно, любил ее и оставил следы этого говна на брюках и локтях своего костюма может быть даже от Зайцева или Юдашкина.
Пришел в гостиницу, осторожно снял верхнюю одежду, скомкал ее в кулек и выбросил в помойку рядом с гостиницей. На следующий день в шортах и майке посетил место встречи. Заглянул за лесополосу и увидел поляну, украшенную куч-ками говна, и бумажками от мороженного, и листьями лавровишни, и цветами маг-нолии. Среди этого великолепия виднелся отпечаток человека с распахнутыми ру-ками, но сильно смазанный, а рядом с ним следы двух ботинок разного размера. Следственный эксперимент был закончен, дама из поля зрения исчезла. На сле-дующий день обещал себе быть более осторожным в случайных связях.
Два раза подряд отказал себе в радости белого танца, а вот на третий согла-сился и прижал к телу своему груди трепетной блондинки с волосами, покрытыми лаком мебельной фабрики.
«Не долго музыка играла…, не долго фрайер танцевал…» Надо было уже и дело делать… Дома места нет, женщина без апартаментов. Но это же юг! Крым! Здесь каждый куст – кровать.
И вдруг дама, лицо которой я еще не успел разглядеть, сообщила, что в го-рах есть одна симпатичная лавочка, где очень удобно заняться любовью. И пошли мы в горы со сладострастной надеждой на счастье и хорошую любовь. Поднялись на сто с лишним метров по крутому склону, и я обнаружил, что желание резко ос-лабевает по твердости с каждым метром. Еще несколько подъемов и падение муж-ского органа обеспечено.
На пологой площадке стоит скамеечка, там сидят молодые люди, целуются и не обещают освободить площадку для любви. А мечты и любовь распирают мои джинсы. Я не готов ждать очереди на скамейку. Идем в сторону, ложимся на склон. Она вверх головой по склону, я подбираюсь снизу. Ничего не получается. Сползаю вниз, не успевая войти в женщину. Поворачиваю подругу вниз головой по склону. Ну вот, это удача! Проникаю внутрь, но вновь неудача. Женщина выскальзывает и при каждом движении сползает вниз по склону.
Встали, начали обсуждать ситуацию. Женщина предложила использовать позу животных, а особенно членистоногих – раком.
Но все попытки терпели фиаско. Тогда пришла мысль.
– Держись за дерево, – провозгласил я. Мадам обхватила ствол сухого ясе-ня, а я принялся раскачивать ситуацию. В такт движению в осеннем безмолвии раздавались глухие звуки: «Тук, тук, тук…» Это голова моей любимой билась о ствол сухого дерева.
Эту заметку о Крыме я предоставил главному редактору. Та напечатала ее в журнале, а вот сложные отношения с самостийной Украиной и республикой Крым обеспечили увольнение главного редактора, а следом и меня – вольного коррес-пондента. С тех пор я езжу по стране, пишу о том, о чем думаю, смотрю на мир и свои впечатления обращаю в строки для себя и своих друзей, понимающих мысли и тревоги мои.