Заинтересовались? Флегматик? Я так и понял. Лично я – холерик. Со всеми отсюда вытекающими. Поэтому и прицепился к флегматику. Нет, не ради критики вашего поведения или жизненных устоев. Просто – поделиться впечатлениями, удивить неожиданно, дать вам, флегмам, глянуть на себя со стороны, глазами того же холерика.
Переберите своих сотрудников, окружение, соседей, наконец. В основном – холерики, вперемешку с сангвиниками. Может жизнь наша холеричная виновата, усугубляет. А может так свыше задумано, коли уж на них мир держится. И вот – флегма. Ну совсем другой, ну во всём не такой. Непонятный и смешной, загадочный, будто и не от мира сего. Вспомните, вглядитесь. Всегда задумчив, взгляд, устремлённый вдаль, и постоянная мысль, будто застывшая на обличье.
Попробуйте вспомнить своего друга-флегму, откровенно ржущего в компании над весёлым анекдотом. Не можете? Потому, что на лице его лишь проскользнула тень улыбки. Он осмысливает. А улыбнётся завтра – осмыслив.
Был такой индивид и в нашей геологической экспедиции. Звали его Володей, и работал он начальником геологосъёмочной партии. Молчалив, задумчив, медлителен. В жарких профессиональных спорах между коллегами-геологами, эмоциональными до нерукопожатия и длительных обид – крайне индифферентен. Полевые работы он заканчивал последним, умудряясь не выполнить тридцать процентов работ до наступления мерзопакостной осенней нЕпогогоди. Бесконечные «руководящие» предупреждения и «затрещины» – как об стенку горох. Володя был грамотным геологом, материалы его нарицаний не вызывали, а этого со счетов не скинешь. Вот и поскрипывало руководство зубами от «аплеухи до аплеухи». Ну а сослуживцам оставалось привыкать и мириться.
А на камеральных работах в посёлке у Володи были постоянные проблемы с трудовой дисциплиной. Он опаздывал везде – на работу, с обеда, на собрания и техсоветы. Даже домой с работы, засидевшись над своей геологической картой допоздна. Семейная дисциплина – забота хранительницы очага, а на производстве, прости-подвинься. Тут тебе и ОТиЗ, и профсоюз и широкая производственная общественность. Все в заботах о моральном облике флегмы-сотоварища.
Про обеденный перерыв – хоть отдельную повесть сочиняй. В ресторане-столовой нашей, куда многие ходили освобождая семью от забот, и примАненные приличной кухней, коллектив знал Володю в лицо. Да и как не знать.
Вот уж и на дверях давно табличка «закрыто», и скатёртки на столах перевёрнуты, и посудомойки с посудой управились – чайком усталые балуются, а в дальнем углу, сосредоточенный и задумчивый, оценивает столовскую кухню Володя. Осуждающе поджав губки, сложила под фартучком руки столовская «Танечка». Это её столик не убран, и ей уже не до радости всеобщего послеобеденного чаевания. Вот-вот уж и ресторанная суета. А этот всё жуёт и жуёт.
Ублаженные «обедней» сотрудники уже заканчивали кунять над своими рабочими столами, прилаживая глаз к микроскопам и бинокулярам, а Володя только-только задумчиво возвращался с обеда. Руководство, занятое послеобеденными проблемами возле оттаявших на солнце окон, наблюдали это «возвращение блудного сына». Негодование в них клокотало, как лава в кратере. Встречать отобедавшего Володю направился сам начальник ОТиЗа, Насос Кузьмич. Не всегда серьёзный – соответственно устоявшейся кликухе, он с заготовленной обличительно-устыдительной речью успел перехватить Володю на пути послеобеденного следования к рабочему месту. Любознательные коллеги с интересом ожидали результатов «рэндэву» у своих окон.
Вы не видели этой беседы. Считайте, вам не повезло. Высокий худощавый Володя, сосредоточенно переваривая пищу, слегка задрав голову, слушал космос. Спокойное лицо его отражало не то глубокую мысль, не то полнейший пофигизм. А перед ним, как в немом кино, дело-то было на улице, давал концерт тучный, эмоциональный после обеденного коньячку, со сбившимся набекрень «пирожком», Насос Кузьмич.
В двух шагах, перед Володей, он исходил паром негодования. То воздымая руки к небу, то ударяя себя по бёдрам, не в силах устоять на месте, он взывал к стыду и требовал покаяния. Не исключаю, что в монологе Кузьмича звучали угрозы очередной начальницкой оплеухи.
Всё тщетно. Ни один мускул не отразил Володиного душевного неравновесия. Ему был в данный момент интересен космос. А всё остальное было пофигу. И беседа закончилась полным взаимным непониманием – Насос плюнул под ноги, пирожок не топтал, и окутанный паром и зарядами электричества направился в свой ОТиЗ, размахивая руками и, явно, произнося что-то. А это он мог.
А в управлении, защищая свою геологическую карту, Володя ввёл в полный ступор своего куратора, умудряясь на каждое замечание отвечать полу-, а то и часовым задумчивым молчанием, и заканчивая безапелляционным – у меня правильно. Весь отдел тогда, в умат, отметил завершение Володиной защиты, и неповторимый случай – выпустил огромную стенгазету в честь этого события.
Так вот. Подошёл Володе очередной отпуск. Уже отгуляли отвальную с песнями и плясками провожающих. Жена ожидала его в Москве, а холостому то собраться – забросил в чемодан гниднички полевые, рубашек в стирку, всего и добра-то. И в аэропорт на посадку. Флегма, он флегма и есть.
А очередь за билетами? Народищу! Простоял до конца билетов, погрёб домой задумчивый. Только на следующий день он первым в очереди не оказался. Но отстоял опять, пока касса не захлопнулась. Тащит Володя домой свой драгоценный чемодан, а идти мимо нашей мастерской по ремонту радиометрической аппаратуры. Вот и стукнула Володе в голову трезвая мысль – Чего таскать с собой чемодан? Сколько дней ещё билет доставать? – Вот и оставил чемодан Валентину, технику по ремонту, доброму весельчаку и балагуру. – На посадку буду идти, заберу.
Только затянулась та Володина «посадка» надолго – на неделю, а то и больше. То опять в очереди не первый, то погода не лётная. Мужики смеются – Может отвальную ещё раз обмыть по-человечески. – А чемодан в мастерской уж и притёрся. После работы у Валентина мужички расслабиться собирались – магазин-то рядом, заходили не с пустыми руками. Привыкли к чемодану – двоих выдерживал, где на всех сидушек взять. Крепкий чемодан, надёжный по-советскому. Вот, как-то уж «в стремя» ногой готовенькие собирались по домам, да споткнулись об чемодан.
– Чей? Почему пустой? – Валентин и рассказал. Поподнимали по очереди – пустой. Мужики здоровые, а чего в нём весу – в бельишке нестираном. Ну и додумались, развеселившись, до шутки жестокой.
Запихали Володе в чемодан плиту диэлектрическую из под каких-то полуавтоматов, килограмм на десять-пятнадцать. А поверх плиты постелили фото во весь чемодан, японской «Ню». Очень качественное. Про японочку чего и говорить. Кто-то из наших привёз из Японии, ну наши ребята себе на стенки и поразмножали. Защёлкнули мужики замки чемоданные, да «на коня», да по домам с песнями. А про чемоданную шутку и забыли. Оно и впрямь, какая беда – поднимет, что за тяжесть? Откроет да и выбросит. Шутка.
А чемодан посадки дождался, наконец. Зашел Володя к Валентину, билетом похвастал, попрощались. Прихватил он свой чемодан и посунулся на рейс, как всегда задумчивый. Парень не хилый – чего в своём чемодане рыться. Так и улетел.
Жена обняла Володю, заждавшаяся и радостная. Понятное дело – первым делом под душ, смыть пыль дальних странствий. Когда наш герой вышел укрытый халатом, глазам его открылась удивительная картина. Посреди прихожей, возле раскрытого чемодана, на полу сидела жена. Взгляд её насторожил Володю. К стене прислонилась какая-то мраморная плита, а с крышки чемодана подмигивала ему красавица Ню. Разговор не заладился.
– Это твоё? Жена показала на пожитки. – Моё. – Качнул головой Володя. – А это твоё? – Жена поморщившись ткнула пальцем в Ню. – Это не моя. – А эта надгробная плита кому? – Не знаю, не моя. – А чемодан то твой? – Вроде мой.
На работе жена жаловалась подругам – Нужно кончать ему с этой геологией. Насидится над своими картами, крыша и едет. То баб голых в дом тянет, то плиты надгробные. Такие вот образцы горных пород. Где они их находят только.
А Валентину с мужиками так и не икнулось. Володя был флегма, но уж супер, по-моему. Главное – человек хороший, что ж что флегма.