Егор Кизим
В один из воскресных дней сентября 1989 года мы небольшой компаний решили провести акт неповиновения, и вышли с гитарою на ул. Чапаева, находившуюся в центре Краснодара, к тому времени перестроенную, и закрыт для движения транспорта. Вскоре эта улица стала местным аналогом московского Арбата. Но на тот момент улица не была оккупирована художниками и музыкантами, и мы стали первыми кто сел под с гитарой сел на ступенях магазина «Подписные издания». Патлатый Шевкет подстроил гитару, и вдохновенно ударил по струнам, Я, Вадик .Олег Виговский и Юра Вечерков, по мере сил подпевали и цедили «портвешок». Нашим хитом стало переложение песенки группы «Rolling Stones» на стихи Олега Виговского.
Текст сохранился:
Ветер разносит пепел идей,
Тлеют угли на пожарище.
В этой стране не осталось людей -
Остались одни товарищи.
Все мы - товарищи! Благостный век!
Количество наше рекордное:
Товарищ рабочий, товарищ генсек,
Товарищ пьянь подзаборная!
Грязной канавой, под бодрое пенье,
Всеобщих товарищей шествует стадо.
Мускулы в норме. Хватает терпенья.
Черта ль еще нам, товарищи, надо?!
Правда дана нам в столбцах газет,
Лозунгом заданы пели,
Кормчий ведет нас к грудам побед,
Ежечасно сажая на мели.
Но ропот утоплен в криках "Ура!"
Нет ни ума, ни души.
Там, где их место - большая дыра:
Продано за гроши!
Проданы души' Чтоб всяк был сыт,
Съев отрубей корыто.
Проданы души! Ничто не болит:
Продано - и позабыто.
Проданы. Только за то, чтоб любой,
В объятиях грязных лапищ
Тебя, измарав, и обрызгав слюной,
Мог говорить: "Товарищ!"
Проданы? Продались? Сколько? По чем?!
Тишь. Благодать. Беспечность.
Слышишь - придавленная кумачем
Предсмертно хрипит человечность?!
Слышишь! В хрустальный родник - плюют,
Гениям - гвозди вбивают.
Слышишь?! Не слышат. Танцуют. Пьют.
Работают. Выполняют.
По ходу нашего импровизированного концерта вокруг нас собралась толпа. Я недолго отошел в сторону покурить и краем глаза заметил розовощекого усатого, плотно сложенного « дядечку», весьма благодушного обывательского вида, одетого в простенькую безрукавку и джинсы. Подойдя к нашей нетрезвой разухабистой компании, он слега запинаясь и растягивая слова , спросил: «Ребята, а стихи кто - нибудь из вас пишет?»
Я был несколько озадачен неуместным, на мой взгляд, вопросом, но потом сообразил что перед нами неведомый единомышленник.
Шевкет указал на меня: « Эй, Валера, вот человек спрашивает, кто у нас стихи пишет!»
Представившись друг другу, мы отошли в сторону от шумной компании и разговорились
Оказалось, что Егор недавно перебрался в Краснодар из Челябинска. Там он родился и проживал вместе с матерью и отчимом, учился в Мединституте.… После скандала в общежитии, где Егор резко выступил против поборов и издевательств старшекурсников, ему пришлось перевестись в Краснодар. Благо здесь жила его бабушка.
Постепенно жизнь на новом месте наладилась. Однако творческая натура Егора, лишенная общения с единомышленниками, не находила выхода. Увидав нашу развеселую, неформальную компанию он решил попытать счастья и познакомится с нами.
Егор писал стихи, метафизические трактаты, увлекался философией и психиатрией. Егор даже придумал свой личный поэтический стиль «иронизм», - это очень смахивало на мой пресловутый «кавернизм». Встретив достойного собеседника, я, недолго думая, пригласил его к себе в гости и мы неспешно двинулись в сторону трамвайной остановки, преждевременно окончив акт неповиновения.
Мы сидели с Кизимом в комнате 912, пили чай и разговаривали
Егор часто и абсурдно шутил, при этом внимательно наблюдая за моей реакцией. Убедившись, что я понял соль его черной шутки, довольно хихикал, щурил глаза и скалил зубы. Схлестнувшись на философии, логике и квантовой физике, мы долго обсасывали теории многомерности пространства, рисовали формулы и знаки бесконечности. Потом постепенно перешли на литературу и поэзию. Я прочел что-то из вампирского цикла, кажется »Железную розу»:
Умирая, мой друг подарил мне железную розу.
На ее лепестках запеклась почерневшая кровь.
И теперь по ночам с ощущением тайной угрозы,
Он приходит ко мне вереницею явственных снов.
Наклоняясь, беззвучно разбухшими шепчет губами,
Полыхая бездонным провалом горящих глазниц.
А наутро, уходит, неловко ступая ногами,
Оставляя гнетущий, пронзительный скрип половиц.
Лишь набросит рассвет мне на окна багровые тени,
Злополучная роза, почувствовав зов пустоты,
Оживет и, исчезнув, появится в небе весеннем
Воплощением утренней, яркой, томящей звезды.
Ослабеет дыханье от тонкой трепещущей боли,
Потускнеют глаза, побледнеет, набрякнет лицо -
Так железная роза моей наливается волей,
Чтоб из Ада вернуть неугодных судьбе мертвецов.
Егору понравилось мое стихотворение. В ответ он причитал кое-что из своих юмористических работ свердловского периода
Большинство из них так и не были никогда опубликованы.
Вот небольшие отрывки:
Душу выроню в грязное блюдо,
Не смотря свой красный диплом.
Вы, хотели осеннего чуда -
Забирайте: оно - под столом.
***
Жену ключа похитил свет вечерний,
Шальная крыса вышла из-под ног.
Любовь явилась под эгидой черни,
Ее уполномочил гонококк…
Непостижимость влажного сарая
Наводит на скучающий матрац.
… Позволь я посчитаю, дорогая,
Число твоих конечностей и глаз
***
Когда галактика вращаться перестанет,
Даст дуба смычка сел и городов -
С холодной печки слезет дядя Ваня
И бросит в топку две охапки дров.
И, шурудя дрожащими руками,
Найдет средь хлама четверть первача.
Полечит горло жгучими глотками
Ляжет спать, частушку бормоча.
Хлесткие ироничные стихи мне настолько понравились, что я тут же попросил переписать их к себе в тетрадку. Буквально на следующий день, гости приходившие в мою комнату, покатывались со смеху, впервые услышав Стихи Короля Черного юмора (так позднее я стал в шутку называть Егора).
К слову сказать, Егор не принимал алкоголь и принципиально не курил, занимался спортом, а допинги замещал активным сексом с молодыми девушками.
Как не странно, но Олег Виговский очень тепло отнесся к поэзии Кизима. Наша компания все же была излишне амбициозной, и появление в наших рядах такого необычного ироничного человека как Егор, очень изменило акценты в наших творческих подходах.
Уже через месяц мы не представляли нашу творческую группу без Егора.
После ареста первого поэтического сборника «Кожаная флейта», Я и Виговский решили выпустить наш манифест в сокращенном виде. И в этот, ставший ныне легендарным, манифест вошли ранние стихи Егора Кизима.
Жизнь запланировав свыше,
Боже усталый уснул.
Возятся люди и мыши,
Падает Времени стул.
Связь между мною и небом
Стала заметно слабеть.
Пахнет клопами и хлебом,
Хочется телку иметь.
Вышли мы все из Эдема,
Дети отеческой лжи.
Рыщет мясная проблема
В дебрях крестьянской души.
Вышли, горбатыми стали,
Щупая солнца волдырь.
Тянемся в скудные дали -
Так завещал ПОВОДЫРЬ!
***
Свисает с полки гладкий хвостик мыши,
Гнилые тряпочки застыли на полу.
Небритый слесарь, спрыгивая с крыши,
Не противляется общественному злу.
Обглодан день протезом дряблой ночи,
Зевают доходные ноготки.
Лежит в крови помешанный рабочий,
А рядышком трясут половики.
Подштанники, качаясь на веревке,
Полапали глумливую луну.
Коровища и божия коровки
Не противляются общественному злу.
Сожители промозглого сарая,
Знакомые с безжалостным хлыстом,
В последний путь кормильца, провожая,
Отрыгивают жеваным листом.
А он лежит, лежит среди развалин
Избушек, небоскребов" и телег.
А на груди его - товарищ Сталин,
ПРОСТОЙ СОВЕТОМ ЧЕЛОВЕК.
***
Я видел... они убивали младую морковь,
И вилами алчи пронзали невинный картофель.
И цапая липкими лапами стерву-любовь,
Из чашечки сёрбали черное, мертвое кофе.
Они рассуждали о благе каких-то существ.
В фасонных костюмчиках цвета толченого перца,
О высших потребностях негэнтропийного сердца,
И строили клетки из жиро-белковых веществ.
Валентина Артюхина
Как оказалось я с Валей неоднократно раннее встречались на территории «Стекляшки» ( знаменитом тусовочном кафе - на углу ул. Северной и Красной). Валя обычно появлялась в сопровождении двух подруг,. Но общих знакомых у нас не было и повода для общений не находилось. Встречались мы и у музыканта Краснодарыча, который квартировал времянку у Моремана., отмечали вместе Новый 1990 год (У Саши Смыченко). Но я в то время был влюблен и на других девушек просто не обращал внимания, даже если эти девушка обладали остротой ума и живостью характера.
И все же первым с Валентиной познакомился Виговский. Кажется, Валя выбирала кому-то в подарок мужской одеколон, но ни как не могла определиться. И, нечаянно, заметив в толпе знакомое лицо Олега, обратилась к нему за консультацией. Олег развил знакомство, и, узнав, что девушка пишет стихи, попросил их показать.
Усевшись на мансарде, мы вместе перечитали десяток, исписанных красивым подчерком, тетрадных листков и сошлись на мнении, что одно из них нам нравится. Это было программное стихотворение Валентины:
В магазине игрушек –
Среди плюшевых мишек и погремушек –
Она покупала мужчин.
На то была сотня причин.
Она приходила сюда каждый вечер,
Она усмехалась – праздник не вечен.
Она выбирала – тщательно, долго,
И старомодное чувство долга
Не покидало лицо в морщинах.
Она знала толк в настоящих мужчинах.
Она приносила мужчин домой.
Садила их в кресло, кофе варила,
С легким кокетством им говорила,
Что любит кофе и апельсины.
Из кресла ей улыбались мужчины.
А потом, сладко зевнув,
На бочок повернув,
Пела им колыбельную песню
Тихо-смирно мужчины спали,
И в порыве странной печали она подходила к окну.
Она любила смотреть на танец дождя,
И легкие капли стирали ей слезы.
В голове рождались угрозы
И медленно шли ко дну.
А утром она поднимала мужчин с кровати,
Им объясняла логичность понятий,
Потом целовала холодные губы,
Стараясь казаться несколько грубой,
И бросала их в печку. Мужчины горели.
Поначалу огонь тлел еле-еле,
Но потом разгорался – сгорали мужчины
И довольно кривились на лбу морщины.
Она собирала пепел,
Пускала на ветер,
Потом мыла руки и шла на работу.
Должно быть, мужчины – лекарство от скуки,
Способ излишней заботы.
Но вечером, нанеся яркий грим,
Она снова придет в магазин
Детских игрушек –
Плюшевых мишек и погремушек.
На то будет сотня причин –
Она придет выбирать мужчин…
Вскоре после знакомства, Виговский пригласил Валюшу с подругой к себе в гости на предмет обсуждения ее стихов.
В тот день Олег был в ударе, он усиленно умничал и целенаправленно охмурял молодых девочек. Свою жену в комнату он не пускал.… У меня тоже было приподнятое настроение, на улице стояла мягкая солнечная погода, накануне я получил диплом врача, а ночью закончил статью по культурологии. Переполненный эмоциями, я естественно переключил внимание девушек на себя. Раскрыв толстую тетрадь, я начал зачитывать свою версию противоборства культуры и науки.
Олегу стало обидно от того, что я тяну «одело» на себя, и он начал исподтишка раздражаться Я не уступал. Кончилось это тем, что мы, в конце концов, послали друг друга на три буквы…
Валя пыталась вмешаться в нашу ссору, но это было бесполезно. Со словами: «Вот так БОГЕМА!», Валя вместе с подругой ретировалась из дома…
С Виговским мы естественно помирились.
Неделю спустя, Я, Виговский и Панфилова отправились в гости к Вадику, проживающему в двухкомнатной квартире. На улице Старокубанской , подаренной ему родителями. Эта квартира стала для нас новым местом встреч и попоек. Усевшись в зале прямо на ковре мы разлили по стаканам вино и достали Валины стихи, отпечатанные на дешевой серой бумаги. По очереди мы зачитывали Валюшины работы, смакуя строки и выражения. Некоторые стихи изобиловали синонимичными и сходными по смыслу словами. Я на ходу пытался их переврать и перефразировать:
«Свет огненный
Сквозь дымчатый туман
Струей струил
Иллюзию обмана…»
Моя идея была подхвачена, и следом посыпались эпиграммы, сочиненные Панфиловой и Вадиком. Устав от пародий, мы включили музыку и молча наслаждались покоем .
Стояла середина июня, А впереди было еще все лето и бесконечная жизнь, наполненная прикольными встречами, знакомствами, влюбленностями и конечно же стихами.
В конце августа, уезжая очередной раз на учебу в Петрозаводск, Виговский оставил мне письмо, в котором слезно просил позаботится о Вале, всячески поддержать ее талантливые начинания и по возможности привлекать ее к нашим делам. Что собственно я и не преминул сделать.
Как-то в феврале 1992 года я приехал домой к Вале. Она проживала вместе с родителями где-то на улице 3-ей пинии нефтяников. Поднявшись на этаж, я нажал на звонок заветной квартиры. На пороге появилась удивленная Валентина, одетая в какой-то несуразный халат и вязаные носки. Она вроде бы обрадовалась моему приходу, но взгляд ее был внимательным и настороженным. Услышав о предстоящем выступлении, она расцвела и стала по-детски подпрыгивать и «сахарным барашком» заглядывать глаза. Странным образом детский задор и несгибаемая воля совмещались в ее характере, однако девические мечты сковывали ее сознание. Валентина искала любви, искала своего «прынца», искала свое место в жизни. До знакомства с «Королевством Сиам», она довольно долго вращалась в молодежных тусовках, поэтому общение с позиционирующими поэтами ее интриговало и забавляло. Кроме того, Валентине импонировала любовная лирика Марианны Панфиловой. И хотя Марианна была всего на два года ее старше, она писала ей письма в «Ипатовскую ссылку», в которых обращалась к ней только на «Вы». Все остальные «сиамовцы» знали об этом и тихонько посмеивались...
Сохранилось стихотворение посвященное Марианне(Марине) Панфиловой:
Марина! Вы слышите?! – где-то за гранью
Рассвета и тьмы - Колокольчик звенящий
Вчерашнего света… Я к Вам на свиданье
Спешу, тороплюсь… Кто-то вслед у ходящей
Помашет: «Счастливо», кто руки заломит,
А кто-то сощурится: вот непоседа.
Так юность, Марина, взлетает в изломе,
Так Память вступает с Безумьем в беседу…
Марина ! Вы знаете?! – быть осторожной
Утратив свободу удел неимущих.
Пусть Истина Снов бесконечно сложна,
Я в ночь ухожу - в невесомую сущность…
Марина! Луны башмачок – как скорлупка
В бушующем море ночных своеволий.
Мне старая ведьма толчет зелье в ступе,
Я меры не знаю, мне слово «довольно»
Звучит словно охлест, как кара за нежность.
Лишь звон колокольчика дразнит и манит
Я к Вам тороплюсь, этот путь - неизбежность.
И счастье в глазах отразится - слезами…
Довольно быстро Валентина прониклась теми идеями и концепциями, которые мы в то время исповедовали, внесла свои темы, начала активно писать и экспериментировать.
После отъезда из города Виговского и Панфиловой, Валя стала моей первой и незаменимой помощницей в издании «Литературного бюллетеня» и других писательских делах. Общаться с ней было легко и приятно, и вскоре мы стали настоящими друзьями.
. Мы даже стали подумывать о создании Ордена Кавернистов. Но это уже совсем другая история
Савелий Немцев
С Савелием Немцевым я впервые встретился в марте 1994 года в «Арт-салоне» музыкально-педагогического отделения Краснодарского института культуры, расположенного на улице Красной (в районе старого города, напротив известного в те годы богемного кафе «Старая стена»).
«Королевство Сиам» к тому времени уже неоднократно с успехом выступало в небольшом, но уютном концертном зале. Руководство «музпеда» доброжелательно принимало нас, для наших выступлений специально заказывались в типографии афиши, частенько известные музыканты аккомпанировали нам на фортепиано, иногда после концерта мы распивали вместе чай и вино в преподавательской комнате.
Как попал туда Савелий, я точно не знаю. Он должен быть выступать на сцене со своими стихами, кроме него были и другие авторы – студенты КГУ, но в памяти, кроме Савелия, остался только Андрей Нефедов.
Выглядел Савелий на сцене очень импозантно: худощавый, молодой, черноволосый «молдаванин» со сверкающими глазами. Он энергично начал свое выступление: свободно двигался по сцене, резко разворачивался, странно жестикулировал руками, и по-футуристически рубящее декламировал свои стихи:
Жгуче холодно.
Окаменевший ветер.
Мрамор колотый –
насыпь в лунном свете.
Кто-то сгорбленный
в том силуэте,
Утопившийся
в воротнике,
Темный, жалкий,
один…
Что-то жестом
кому-то ответил,
Спрятал тень свою,
скомкал в руке.
Бросил…
Сжался….
Вязко как-то
раскис вдалеке…
Я его не заметил.
Я был заинтригован производимым эффектом и практически не обращал внимания на смысл почитанных строк. Впрочем, тексты мне легли как бальзам на душу. Мое юношеское увлечение литературным авангардом полностью не ушло, и я с интересом рассматривал опыты других авторов.
После окончания вечера я решил познакомиться с Савелием, но тот пропал из виду. Вместе с Егором Кизимом я отправился его разыскивать и в самый последний момент застал в вестибюле. Оказалось, Савелий приходил на вечер со своей девушкой Натальей. Они спешно одевались и собирались уходить. Улучив момент, я поздоровался с Савелием и выразил ему слова одобрения. Савва, видимо, этого не ожидал и немного засмущался. Мы представились друг другу и скрепили знакомство рукопожатием. На предложение продолжить вечер в домашней обстановке Савелий ответил категорическим отказом. Они очень спешили. Как я узнал позднее, Наталью дома ждал маленький сын. И, тем не менее, мы обменялись адресами, явками и паролями. Я пригласил Савелия к себе в общежитие (комната 912), где по субботам мы устраивали поэтические рандеву.
Тот субботний апрельский вечер ничего особенного не предвещал. Я ожидал в гости Вадика Хазизова, с которым давно хотела меня познакомить Валентина Артюхина, абсолютно забыв о Савелии. Для скрашивания вечера по обычаю прикупил пару бутылок вина.
Артюхина и Хазизов пришли в назначенное время со своим приятелем-поэтом, «афганцем» Виталием Ивановым. Оба были уже под градусом и рвались в бой. Следом за ними пришли Виталий Тырса и актриса Елена Дементьева (впоследствии ставшая моей женой). Потом появились Савелий с приятелем – начинающим писателем Павлом Бондаревым (за ними подтянулся еще десяток людей, чьи имена мне не запомнились). На правах хозяина я выставил стол на середину комнаты, разлил вино и сел напротив Хазизова.
Я начал чтение и передал эстафету по кругу (стихи читали все желающие). Савелий и Павел сидели напротив меня. По мере накала страстей и степени опьянения Савелий все активнее включался в структуру действа.
Он вскакивал из-за стола, резко отодвигал стул, пафосно зачитывал свои стихотворные наброски.
Слепая степь.
От зноя воздух стонет.
Клоня полынь,
Горячий ветер ноет.
Столбами пыль,
Иссохшая до дна дорога.
Мутнеет мысль,
К губам пристало слово.
«Идти далеко!» -
Мычит пустая фляга.
Давно поверил в бога
Забывшийся бродяга.
Было заметно, что такое общение для него внове и что ему нравится происходящее. Казалось, что он переполнен здоровой энергией и азартом
(а Павел Бондарев так и остался в тот вечер в тени своего энергичного друга). В течение рандеву я дважды посылал Савелия за водкой в ларек. Савелия мои просьбы не напрягали, водку он приносил в целости и сохранности, ни разу не уронив и даже не отхлебнув из горла по дороге, за что и был сразу же причислен к лику поэтов. Валя в тот вечер особой активности не проявляла, но все же прочитала несколько своих стихотворений.
В конце вечера, уже изрядно пьяные, мы с Хазизовым устроили поэтическую дуэль, осыпая друг друга четверостишиями и цитатами. Водка лилась рекой, в клубах табачного дыма задыхались очумевшие девушки. Захмелевший Виталик Иванов притих, прилег на свободную кровать, и расслаблено, одним глазом, присматривал за происходящим.
Тем временем Хазизов добрался до моей гитары и загорланил песню о «танцах на жерновах».
Вечер подходил к финалу!
По ходу поэтических чтений я переговаривался с Савелием и выяснил его житейские расклады. Савелий родился на пять лет позже меня, у него имелись: старшие брат, сестра и родители. В настоящее время он учился на филфаке КГУ, с детства тяготел к литературе и шахматам. Мне это импонировало, т.к. я в юности, помимо литературы, много времени и сил истратил на ту же интеллектуальную игру. Проживал Савелий в гражданском браке со своей однокурсницей Натальей. Кроме Наташи в квартире проживали ее малолетний сын от первого брака, больная мать, трехногая собачонка и сиамский кот Роланд. Обстановка была напряженная, но Савелия такая ситуация устраивала. Совсем недавно он демобилизовался из армии и теперь планомерно вписывался в гражданскую реальность…
. Служить Саве пришлось в стройбате, где в силу обстоятельств довелось хлебнуть немало человеческой мерзости. Тема армии надолго засела в его сознании, к ней он неоднократно возвращался в своих художественных работах.
Прощаясь, Савелий оставил мне несколько листков со своими стихами, а я вручил ему несколько наших самиздатовских сборников.
Мне понравилась искренность и увлеченность Савелия, я приметил в нем признаки здорового честолюбия и редкую способность к самоотречению.
Какое именно впечатления произвел на него я, и почему Савелий решил продолжить наше знакомство – сказать трудно. В то время я считал себя состоявшимся, востребованным поэтом, и не задавался подобными вопросами. Возможно, это было правильно.
По завершению вечера я пошел проводить гостей до автобусной остановки. Воскресший, но не протрезвевший Иванов неожиданно воспылал немотивированной агрессией к прохожим. Хазизов и я долго удерживали его от нехорошего поступка, но так и не удержали… Очередной прохожий, не сумевший прочесть вслух стихотворение Блока «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека…», получил в «роговой отсек»…
С ностальгической улыбкой вспоминаю я тот обычный вечер, подаривший мне на долгие годы соратника и друга