Часть III. Содружество.
Роберт Газизов, композитор, будущий председатель Союза композиторов и, по совместительству, муж моей подружки Светы Даяновой, пригласил меня преподавать на вечернем отделении Училища искусств (я в это время училась в Институте искусств и преподавала в педучилище). По окончании института я получила распределение в Училище искусств, в котором и проработала до пенсии. Старейшинами в то время на теоретическом отделении были Мария Григорьевна Севастьянова и Галина Георгиевна Мартыненко. С Галиной Георгиевной у нас отношения не сложились. Я, молодая и горячая, осуждала ее подход к преподаванию анализа музыкальных форм (особенно ее привязанность к учебнику Тюлина).
. Остановлюсь чуть подробнее на тех преподавателях, которые пришли на работу в училище примерно в одно время со мной. Мы проработали бок о бок много лет. Сначала представляли дружный коллектив, любили вместе проводить время и вне училища. Потом как-то дружба распалась, но хорошие отношения сохранились. Как всегда, когда коллектив почти поголовно женский, не обходилось и без недовольства, обид. Но они не выливались в ненависть, пожелание зла (что нередко присутствует в женских сообществах, отличающихся немалой долей суетности, мелочности). Главное – мы сохранили уважение к профессиональным качествам друг друга.
Подругой на всю жизнь стала Светлана Георгиевна Шагиахметова – талантливый композитор, остроумный и широко образованный человек, увлеченный преподаватель. Светлана Георгиевна – специалист по теории музыки, инструментоведению и инструментовке. Ее тонкий творческий талант могут оценить вдумчивые студенты. Те же, которые особой вдумчивостью обделены, могут нарваться на саркастические выпады со стороны педагога.
Труд преподавателя дело нелегкое. Кроме профессионального знания предмета, умения доступно подать материал, нужно еще обладать достаточной силой духа, чтобы этот материал закрепить в отсеках студенческой памяти, подобрать для этого индивидуальные подходы к каждой обучаемой личности. Сей «подход к личности» поглощает немалое количество учительских нервных клеток. Защитная реакция, спасающая педагога – умение выбрасывать на время из головы педагогические проблемы. Это крайне легко удается тем, кто не болеет душой за своих учеников и за результаты своей деятельности. То есть, другими словами, является просто урокодателем. Чего о Светлане Георгиевне не скажешь. Об учениках она может говорить без конца. Чувствуется, как ее ранят недопонимание и нежелание учиться тех, в кого вкладывается столько сил. Спасает ее, да и всех нас великий лекарь – юмор. Обсудили, сидя в столовой, нерадивых учеников, почмокали сочувственно, повздыхали, ввернули шутку, посмеялись – нормально, можно работать дальше.
Долгие годы были дружеские отношения с музлитераторами: Наилей Ибатулловной Гареевой (зарубежная музыка) и Антониной Александровной Васильевой (русская музыка).
Наиля Ибатулловна навсегда сохранила детскую наивность, восторженность, ослепительную улыбку, умение влюбляться и краснеть, признаваясь в этом. Антонина Александровна – очень серьезная, хлопотливая, рациональная. Ее выпускники говорили, что, поступив в институт, продолжали пользоваться ее конспектами – таково было качество начитанного материала. Мы дружили домами, любили устраивать застолья, на которых веселились от души, вели бесконечные разговоры о музыке, о проблемах преподавания.
Потом в нашу теплую компанию влилась Светлана Мухтаровна Сафарова (преподаватель башкирской музыки) – человек с удивительным чувством юмора, заводная. Застолья в ее доме незабываемы: шутки, смех, на полу Ирина Николаевна Сурина (учитель физкультуры) выделывает кульбиты – то выгнется в мостик, то распластается в шпагате, продолжая тем временем обучать нас правилам здоровой жизни. Света Сафарова изображает учеников, преподавателей, начальство. Мы умираем от хохота («слинял» наш Светик в Чикаго, что там поделывает – не знаю).
Светлана Михайловна Неймышева была нашим почти бессменным ПЦК – эта таинственная аббревиатура переводится как «председатель цикловой комиссии». Казалось, что не только теоретическое отделение, но и училище в целом невозможно без нее представить. Светлана Михайловна целые дни проводила на работе. Бегала по бесконечным и важным делам, мелькала то тут, то там. Не ленилась возиться с монбланами бумаг и бумаженций. Шкаф в ее классе ломился от груд всевозможных папок, нот, каких-то бумажек, ученических рефератов. Она, как фокусник, шустренько переворошив рассыпающиеся стопки, вытаскивала искомое. Не в тягость ей было руководить отделом, скользя между администрацией и бунтующими преподавателями, руками и ногами отбрыкивающимися от нелепых на их взгляд указаний. Любила брать классное руководство, опекая своих птенцов правдами и неправдами. Легко смеялась над анекдотами. Сама рассказывала анекдоты весьма своеобразно: насмеявшись заранее, она излагала начало анекдота, перед заключительной же его фазой притормаживала и спрашивала: «Не знаешь, как там дальше?». Ученики ее любили. Не раз изображали, как она ведет сольфеджио: вбегает в класс, на бегу объявляет – «диктант» – шлепает по клавишам невразумительную настройку, быстро проигрывает мелодию и усаживается за стол, обложившись бумагами. Сама героиня смеялась над этими юморесками едва ли не громче всех. Свой предмет знала, давала хорошие знания. Ее активность поражала – вся в работе. Ей, как и мне, выпало счастье учиться у «москвичей». Но если я хранила о них память в сердце, то Света вела переписку, приглашала в училище проводить семинары, опекала во время их визитов в Уфу.
Лидия Петровна Брахфогель – специалист по анализу музыкальных форм. Очень спокойная, сдержанная, глубоко верующая. Хорошее у нее качество – всегда встречать человека с улыбкой. Не каждому это дано. Тесная дружба связывала ее со Светланой Михайловной. Обе – блондинки, одна (Светлана Михайловна) – одевалась, приобретая вещи по случаю, другая (Лидия Петровна) – шьет себе сама, создавая особый, неповторимый стиль. Одна – вся в работе, другая – прекрасная хозяйка, умеющая разумно распределить время между работой и домашним хозяйством.
Еще две неразлучные подружки – Нина Николаевна Хасаншина (зарубежная музлитература) и Бела Захаровна Мамут (сольфеджио, гармония, методика преподавания). Они всегда были вместе. Их беседы отличались южным темпераментом: громкая речь, размахивание руками. Бела на каждую шутку заходилась особым смехом, повторить который просто невозможно. Шумная, хохотушка, добрая и чистая душа, щедро восхищавшаяся в собеседнике и подлинными, и мнимыми достоинствами. Очень темпераментная. Говорившая так быстро и возбужденно, что подчас терялась нить рассуждений и выплывал неожиданный поворотец. Бросила преподавание и укатила в Израиль, где, надеюсь, счастлива. Нина Николаевна обычно, не менее громко, приструнивала свою расходившуюся подружку. С железной мужской логикой разбирала ситуации, язвительно шутила. Серьезно и глубоко знает свой предмет, умело вкладывает знания в легкомысленные головы студентов. Умеет ввести в отношениях с учениками доверительную нотку. Выпускники вспоминают ее добрым словом, поражаясь, что она помнит все, в чем они перед ней исповедовались.
Разбавляли наше женское общество два преподавателя мужеского пола. Валерий Николаевич Иванов – очень похожий внешне на Мусоргского с портрета Репина. Преподавал гармонию и полифонию. Полифония была его безраздельной вотчиной. Он периодически перенимал у Светланы Михайловны эстафету ПЦК. Спокойный, несуетливый, он умел поддержать любой разговор (об интимных женских мелочах мы, как вы понимаете, при нем не говорили). Не ввязывался, с высоты своего мужского достоинства, в споры и мелкие дрязги. Серьезно работал, не поддавался лести и очарованию юных дев, пытавшихся увернуться от наказания за невыученные уроки и, в конце концов, смирявшихся со стойкостью преподавателя.
Владимир Иванович Егоров (теория, сольфеджио, гармония) – скромняга, трудяга, «вечный дружинник», «вечный студент». Очень серьезный. Сам шутить не умел, но с улыбкой воспринимал наше ерничанье. Он, в отличие от Валерия Николаевича, любил подробно рассказывать о перипетиях собственных невзгод, особенно в поисках «вечной возлюбленной».
***
Часть IV. Шутки.
70-е – 80-е годы – период благополучия теоретического отдела. С одной стороны, к теоретическим дисциплинам не было того пренебрежительного отношения, которое сформировалось позже. С другой стороны, мы были молоды и на мир смотрели с оптимизмом. Устраивали капустники. Опишу несколько запомнившихся «капустных» номеров одного их них. Они шли под общим лозунгом «Интенсификация процесса обучения на уроках музлитературы». В роли оркестра выступал прекрасный пианист Аркадий Миронович Минков.
-«Ночной зефир струит эфир» Даргомыжского. Весь теоретический отдел в медленном танце изображает струи эфира, размахивая газовыми шарфиками (стыдно признаться, но мы опустились до того, что вставили в сопровождение магнитофонную запись спускаемой в унитазе воды – шум Гвадалквивира). «Вот испанка молодая поднялася на балкон» – высвечивается уголок сцены, где сидит «испанка»: Валера Иванов уселся на стул, качает на руках куклу. Свои большие на выкате глаза скосил к переносице и подсветил фонариком. Этого было достаточно, чтобы зал и актеры полегли от смеха. Да еще две огромные «ножки» просунул в балконные перила, нарисованные на листе ватмана.
- Сцена из «Алеко» Рахманинова. Не помню, что мы там вытворяли, но помню бесподобный аккомпанемент Аркадия Мироновича. Он играл I часть «Лунной сонаты» Бетховена. В правой руке, в разложенном квартсекстаккорде, средний звук заменил звучанием двух звуков в малую секунду – эффект расстроенного пианино. На бетховенский текст умудрился наложить мелодию «Вечерней серенады» Шуберта.
- «Пиковая дама» Чайковского. Сцена в спальне графини. В роли графини – вьетнамец Нгуен (промелькнувший мотыльком в стенах нашего училища) в женском пеньюаре. Сидит в кресле и элегантно чистит ногти напильником. Из темноты появляется в джинсах Света Сафарова, медленно проходит по сцене, замирает, широко расставив ноги и раскачивая перед собой скрипку – это часы с маятником. Так же медленно по диагонали сцены ползу на четвереньках я. Подползаю к Свете, просовываю между ее ног голову и начинаю мерно куковать – часы бьют полночь. Германом был незаменимый Валера Иванов (он же – испанка, он же – Алеко). Выскользнул из-за часов с автоматом в руках (я только что купила его своему сыну; автомат громко тарахтел и мигал красной лампочкой). Бурная сцена объяснения высокого полного Германа и субтильной раскосой графини. Из часов вынимается бутылка кефира для всеобщего примирения.
***
А сколько было смешных случаев в процессе работы. Вот один из них. Предварю его небольшим объяснением. Внутреннее строение нашего училища таково: длинные коридоры, по обеим сторонам которых располагаются классы, заканчиваются обширными холлами. В холлах вдоль стен стоят стулья. Студенты любят там сидеть. Баянисты и струнники любят там играть. Для нас, теоретиков, это кошмар – ни диктант не написать, ни записи послушать. Гоняли мы «игрунов» нещадно. Однажды ко мне в класс влетела одна из моих коллег и, задыхаясь от возмущения, начала рассказывать, как она выскочила в холл и потребовала, чтобы студент-баянист немедленно прекратил играть. Тот молча встал, направился к лестнице, наигрывая мотивчик «до-ре-ми-до-ре-е-до» (известный в музыкальных кругах как «а пошла ты на…»). Оплеванная преподавательница оцепенела от хамства и двусмысленности собственного положения. Так и стояла, открывая беззвучно рот, пока нахал, в развалочку, не удалился. Конечно, закончилось тем, что мы обе расхохотались.
Наши нередкие чаепития в закрытых на ключ классных комнатах отличались повышенной болтливостью. Как и на всех сборищах людей одной профессии, застольная беседа все время вилась вокруг своей специальности. Сыпались, как из рога изобилия, байки об учениках:
- Проходим с вокалистами «Кармен». Я спрашиваю одного студента, певшего в хоре оперного театра: «В каком акте Кармен поет сегидилью?» Тот растерянно молчит, видимо, не зная, что такое сегидилья. Я ему напеваю тему. Он радостно восклицает: «А-а-а! Это когда она выходит в белой кофточке».
- Представляете, я спрашиваю о творчестве Баха, и студент вдохновенно рассказывает, что Бах написал двадцать опер. Я ему влепила пару, так он страшно возмущался».
- А мне студенты поведали, как они сорвали урок, боясь опроса. Учительница опоздала, засидевшись в буфете. Вошла в класс, вытирая губы и говорит: «Извините, меня задержал завуч». Ученики ей скромненько ответили: «Как завуч? Он заглядывал, Вас искал». Учительница, забыв про урок, помчалась искать завуча, чтобы объяснить опоздание. Вернулась к концу урока (героиня этой истории, узнав в рассказе себя, изложила в оправдание совсем другой вариант произошедшего).
Приведу пару популярных в нашей среде анекдотов.
- Как народник сдает экзамен по гармонии: подходит в коридоре к пианино, просит показать ему трезвучие в широком расположении, повторяет его и идет в аудиторию, вытянув перед собой руки и растопырив пальцы, как бы неся в них аккорд.
- Как поют гамму До-мажор вокалисты: вверх: до-ре-ми-фа-соль-ля-си-до; вниз: до-ре-ми-фа-соль-ля-си-до. А как поют эту гамму духовики: поет на одном звуке: до-ре-ми-фа – дальше не могу – очень высоко.
***
Постепенно в наш посолидневший преподавательский коллектив вливались молодые силы, бывшие наши выпускники – «новое поколение». Это уже следующая эпоха, которую они сами, при желании, смогут описать. Поэтому свой легкомысленный экскурс в историю теоретического отделения позвольте завершить.
На фотографии: первый ряд (справа налево): Егоров В.И., Брахфогель Л.П., Неймышева С.М., Иванов В.Н., Васильева А.А., Мамут Б.З.; верхний ряд (справа налево): Сафарова С.М., Косарева О.В., Галиева Г.Р., Абдуллина А.А., Иванова Е.Г., Мамлеева А.А., А.А., Лысенко Н.Н., Лукина Э.М.