Маститый юморист был озадачен: несколько дней назад председатель писательской лиги Оранский поручил ему выйти «в люди» и провести юбилейный вечер какого-то писателя, фамилию он плохо расслышал: то ли О. Верченко, то ли Отвертченко, то ли Аверченко. «Вот, – негодовал он в душе, – юбилей каких-то неведомых писак отмечают, а о моём хоть бы одна крыса в лиге вспомнила. А ведь 85! Не хухры-мухры! Сколько писано-понаписано, и про разбавленную сметану, и про бабку в шляпе и про собаку в косынке. И что же? О Гаврилове – Пирушкине ни слова, а вот какого-то там эмигранта – чествуй за здорово живёшь. А ведь в один день с ним родились. Да и не откажешься. Уж больно Сам суров. Орёт Оранский так, будто иголки под ногти загоняет! И козья морда не поможет».
Было шесть часов утра. Как обычно он надел пальто и шляпу и вышел во двор. Обошёл по периметру весь двор, заглянул в переполненные пухто. Здесь он любил постоять, поглазеть. Выброшенный мусор, разбитый чайник, банки из-под пива и тоников или рваные и замызганные пуанты, мелькнувший хвост убегающей крысы как щелчком по лбу вдохновляли его, и, пока он в раздумье стоял у мусорных баков, муза тихонько нашёптывавала ему какую-нибудь историю. Оставалось только подняться к себе на восьмой этаж и быстренько записать рассказик для газеты лиги Оранского «Питерский ор». Но сегодня... Вот уже часа два он ходил по двору, раза три обошёл вокруг мусорных баков, там уже во всю орудовали вороны и голуби, а юбилейных идей всё не было. «Надо посоветоваться, – подумал он. – Позвоню-ка я, пожалуй...». И он торопливо зашагал к парадной.
– Ты знаешь, кто такой Отвертченко, – спросил он у коллеги по цеху, славящейся своей образованностью, и, услышав положительный ответ, тут же поручил ей сделать доклад о его творчестве на выездном заседании лиги в магазине «Букважор».
– Докладчик есть, – подумал он с удовлетворением. – Эта всю информацию из-под земли достанет. Я открою, расскажу об основных вехах юмористики, поделюсь собственным опытом. Пусть знают! Теперь надо продумать остальных ор-аторов. Ну, Сам, конечно, забежит, посидит несколько минут. Он и без подготовки на любую тему побалакать может, сколько надо. В московском литинституте заочно учился, когда завскладом работал. Профессионал! А говорит... Да.... Отвертченко. Юморист. К юмористу надо бы музыку народную, барыню, что ли, чтоб сыграла и спела. Есть, есть такая!
Гаврилов-Пирушкин взял справочник лигийских писателей и поэтов и надолго подсел к телефону. План созрел.
– Будет, будет юбилей! Соберу своих друзей. Наконец, настал знаменательный день. По воле случая он совпал с праздником дураков, 1-го апреля. К шести часам народ лениво потянулся к «Букважору».
– Я на поле дураков обойдусь без дураков, – думал Гаврилов-Пирушкин, радостно потирая руки. – Такой юбилей закачу, – закачаются.
Войдя в конференц-зал, он огляделся по сторонам. Все были свои, –пис-лиговцы. На первом ряду справа сидела семейная чета: корректор газетки «Портовая сплетница» Некстафьев со своей блистательной королевой, как он обычно представлял свою благоверную Королёву с её неизменным аккордеоном. За ними сидел Сам. Кое-где места тоже были заняты пейсателями. Отвертченко среди присутствующих не было.
– Не пришёл юбиляр, ну, и чёрт с ним. Без него проведём. Главное, чтобы Сам галочку в плане поставил. А что до юбиляра, я-то чем хуже? – думал юморист, водружая своё длинное нескладное тело на председательское место.
Докладчица, хотя и примостилась с краю стола, но посматривала с ехидной улыбочкой то на полупустой зал, то на председателя.
– Пора начинать, – сказала она ему. – Что время попусту тратить. Никто больше не придёт.
Председательствующий встал.
– Разрешите юбилейный вечер юмориста Отвертченко посчитать отверстым.
«Аверченко», – поправил его сумрачный тип из центра первого ряда. «Где-то эту рожу видел, – Гаврилов посмотрел в сторону репликёра. – А, это из Пушдома!».
– Аверченко, так Отверченко. Только вот он сегодня не пришёл почему-то.
– С того света не пришёл? – громко спросила у соседки постоянная посетительница литературных сборищ лиги. Соседка фыркнула.
Сумрачный тип строго посмотрел на Гаврилова-Пирушкина.
– Прекратите ёрничать. Сегодня исполнилось 76 лет со дня его смерти и 130лет со дня рождения.
– Так он что, действительно умер, а я и не знал, – несколько смутился председательствующий.– Главное, что мы живы. Сейчас нам его вдова о нём всё расскажет.
– Я, конечно, расскажу, – усмехнулась докладчица и легко встала со своего кресла, – и покажу... Только вот вдова-то я другого писателя. А что до Аверченко, то он написал о семейной жизни Ленина и Троцкого. Была у него такая книга «Дюжина ножей в спину революции». И рецензию на эту книгу написал сам ( не в смысле Сам Оранский), а сам В.И. Ленин, который отметил, что такой талант нужно поддерживать.
«Вот жили люди, – с завистью подумал председатель. – Им Ленин не гнушался рецензию написать. А теперь... Даже какая-нибудь Сомнилова не поздравит с юбилеем, не говоря уже о губернаторе». Но его мысли прервал Сам..
– Я не могу не выступить на этом вечере. А поскольку тороплюсь на другое мероприятие, хочу сказать, что юмор юмору рознь. У чукчей один юмор, у моряков – другой. На западе весь юмор в штанах, ниже пояса, я хотел сказать. А ведь юмор – это серьёзное дело, а не какие-нибуь ха-ханьки да хиханьки. За него можно и по шее получить и кресла лишиться. Так что – серьёзность и ответственность. Мне пора.
– Вернёмся к юбилею. Сейчас мы послушаем рассказы Аверченко. Их должен был прочитать наш народный артист Караськов. Но, вот ведь незадача. Только что позвонил, сказал, что в Москву уехал. Подвёл, второй раз подвёл. Больше его приглашать не буду. Хорошо у нас есть другой артист. Этот безотказный, заслуженный. Андрей Репетилов. Прошу.
На сцену вышел холёный перекисный блондин с волнистой прической а ля Есенин, отрепетированным жестом достал из витрины красную книжонку карманного формата, картинно полистал её и открыл на третьей странице
– Я прочитаю вам сейчас рассказ нашего гениального юбиляра. Мне он так понравился... Гы-гы-гы! Очень смешной. Гы-гы! Гаврилов-Пирушкин! «Одна голова-две шляпы».
Посетители недоумённо переглянулись. Но... 1-ое апреля! Тут тебе и спина белая, а уж о юбилеях и говорить не приходится: «Твой, чужой ли юбилей, – наливай, да юбилей». Юбилейные торжества покатились по проложенному председательствующим руслу. Две шляпы на одной голове к удивлению автора вызвали не бурю оваций, а жиденькие аплодисменты. «Не понимают юмора или просто завидуют, – подумал председательствующий, а вслух произнёс:
– Браво! Как читает! Ну, вы ещё споёте? А пока исполнит жена нашего корректора. Давай, королева, врежь по аккордеону». С первого ряда поднялась моложавая курносая женщина, прошлась по кнопкам и клавишам аккордеона и распевно произнесла. «Я Аверчинковых не знавала и про них не слыхивала. Я свои стихи прочту, а потом ужо и поспиваю.
Стих первый: Юбилейные годочки
Поменяю на рубли.
Если Коля так поступит,
Он мне купит «Жигули»!
Стих второй: Мне пятерочка вторая
К первой добавляется
И от этого в меня
Муж сильней влюбляется!”
Из последнего ряда раздался одинокий хлопок, услышав который муж в поэтическом экстазе воскликнул: «Эрогенную зону». Зал замолчал в напряжённом ожидании.
– Моя это романса, сама сочиняла.
И она запела. Голос у неё был сильный, резкий с металлическим привкусом, а слова, слова так и полились в уши, задевая не только души, но у особо впечатлительных и эрогенные зоны.
Я купила костюм в честь начала весны,
Только странного он оказался фасона.
Если сверху прикрытый, то снизу видны
Эрогенные зоны, эрогенные зоны.
Космонавты летят в неизвестную даль,
Пробивая дыру в хлипком слое озона.
После этого вдруг пропадают- мне жаль -
Эрогенные зоны, эрогенные зоны.
Я теперь влюблена и поют соловьи
Подложила себе полкило силикона
Чтоб любимому стали заметней мои
Эрогенные зоны, эрогенные зоны.
Юбилей, юбилей...Вы приедете? – Да!
Водку будете пить? – Да! Конечно! Резонно!
Так пускай юбилей будет нам завсегда
Эрогенною зоной, эрогенною зоной.
Засыпавший было зал встрепенулся и зааплодировал громко, вдохновенно. А певица посмотрела с плохо скрываемой грустью на своего убелённого сединами мужа и, тяжело вздохнув, опустилась на стул рядом с ним.
А на импровизированной сцене уже стоял, горя нетерпением, следующий поклонник Аверченко. Это был Макс Юров, врачующий души психиатр и поэт в душе и наяву.
– САМ правильно тут высказался, что нам нужно теперь познавать новую литературу. Настал черёд прошлого века. Да пока суд, да дело, решил я смело: Аверченко оставить на потом, а перед вами бить челом. Свои миниатюры я прочитаю. Когда ещё удастся так повеселиться.
И он забормотал:
Автолюбитель знать не мог
В чем было дело.
А у него горел движок.
Свеча горела.
Он вез на дачу клавесин -
Жена велела.
Он несся по шоссе один.
Свеча горела.
У горизонта на шоссе
Упало тело.
От свеч творятся беды все -
Свеча горела. «Свят, свят, свят!» – перекрестилась старушка лет восьмидесяти с чёрным кашемировым платком на голове и заторопилась к выходу. – Куда же вы, легенда вы наша... А банкет? Ещё одна песня и ... По коням! За стол, то бишь. Вслед за ней направилась к выходу и докладчица. Слушатели вскочили и загалдели. Но их галдёж перекрывал баритон Репетилова.
– А песня? Для юбиляра. Целый день сегодня разучивал.
– За столом и споёшь. Пора, брат. Сил нет этих плагиаторов с dix.ru слушать. Надоело. Душа горит, – перебил его сумрачного вида бледный мужчина с высоким лбом, дремавший на кресле в углу, но моментально вскочивший при слове банкет.
Казалось, по мановению волшебной палочки стол президиума превратился в большую букву «Т» как на книге Виктора Пелевина. Как на скатерти-самобранке на нём возникла будто бы из небытия батарея бутылок самого разного вида с этикетками от «Стакану быть» до переливающейся золотистыми яркими пятнами в гранёной хрустальной бутылке «Перцовочки». Перед юбиляром красовалась единственная поллитровка «Путинки», на которую он взирал с нескрываемым почтением, отдавая должный респект имени: власть она и на бутылке власть. Две банки с маринованными корнишонами и крошечными помидорчиками черри красовались в центре стола. Венцом закуски была буханка чёрного ржаного хлеба и солонка с иодированной солью крупного помола. – «Налей дружней бокалы...» – раздался громовой баритон Репетилова.
Дважды повторять приглашение не потребовалось. Руки дружно потянулись к бутылкам, пластмассовые стаканчики наполнились до краёв. Репетилов торжественно запел величальную: «Как цветок душистый аромат разносит, так кубок пьянистый тост заздравный просит...». Нестройный хор, в котором выделялся сильный голос Королевой, подхватил: «Выпьем за Гаврилу, Гаврилу дорогого. Свет ещё не видел юмора такого!».
Банкет набирал силу. Магазин уже давно был закрыт, и только до редких прохожих на улице доносились отрывочные слова из песен: «Когда я пьян, а пьян всегда я» или тостов: «Юбиляр наш –будь здоров! Доживёт до ста годов!».
Утром Гаврилов-Пирушкин первый раз за последние восемьдесят лет не услышал звонок будильника. Когда он с трудом открыл глаза, на часах уже была половина восьмого. «Проспал!» – в ужасе подумал он и попытался быстро натянуть старенькие джинсы. Голова раскалывалась, и в ней по-прежнему звучал баритон Репетилова: «Налей полней бокалы, кто врёт, что мы, брат, пьяны». Покачиваясь, юбиляр пошёл в кухню. Жены не было, но на столе красовалась спасительная банка «Отвёртки». Дрожащей рукой он открыл банку и припал к ней губами. «Ух, хороша», - пробормотал он, одним глотком выпив половину, передохнул, возвращаясь к жизни.
– С юбилеем тебя, Отвертченко, – с пафосом произнёс юморист, медленно с наслаждением допивая напиток. Выглянул в окно. Пухто ещё была переполнена, мусор не успели вывезти. «Повезло! – подумал он.– Просто подарок к юбилею», – и быстро зашагал к лифту для традиционной творческой прогулки. «NuIIa dies sine linea - Ни дня без строчки,» – вспомнил он заветы Бернарда Шоу, тоже юмориста.
Стихи и песни с сайта dix.ru