Более экзотическую историю знакомства, чем у нас с тобой сложно представить.
На вокзале - ну ооочень романтично…
Я тогда только-только вышла из кризисного центра. А ты приехала из Питера с Гатчинского фестиваля.
Ты ела чебурек в привокзальном кафе, а я с жадностью смотрела на тебя.Вернее, на поедаемый тобой чебурек.
Должно быть, я забавно тогда выглядела -стоит девчонка в ботинках из последней коллекции Baldinini, в джинсах Calvin Klein и толстовке за пару сотен евро, привезенной, кстати, из Парижа. Стоит и смотрит сквозь стеклянную дверь кафе на куда более скромно одетую женщину.
Хотя, честно говоря, я не помню, во что ты тогда была одета. Да это было и неважно.
Я не ела два дня, и практически не спала - зал ожидания Ленинградского вокзала не слишком пригоден для царства Морфея. Так что меня тогда волновали куда более насущные вопросы, чем твой внешний вид. Желудок сводило от одного взгляда на кафе, а при виде людей, которые пили кофе, ели бутерброды с семгой и чебуреки с привокзальной кошатиной, у меня темнело в глазах.
Короче, я грохнулась в голодный обморок.
Ты тогда подняла на уши всю вокзальную службу. Придя в себя, я имела не слишком приятный разговор с ментами, но увидев мой паспорт с московской пропиской, они отвязались.
Тогда-то мы с тобой и разговорились. И ты сердобольно пригласила меня к себе. Так я и осталась у тебя. Навсегда. Это лучшее, что со мной случалось.
Я выкинула в мусорное ведро сим - карту, отрезав таким образом все прошлое.
Эх, прошлое…
В тихом омуте - черти водятся. Это про меня. Умница и отличница. Радость, надежда и опора матери, которая растила меня одна. Закончив школу с медалью, я без проблем поступила на филфак МГУ. Всегда тяготела к литературе. В двадцать два я выиграла конкурc молодых драматургов. Вот тут-то все и началось.
Мою пьесу ставил один московский театр. На читке сценария я познакомилась с ней, моей бывшей. Она в прошлом году закончила ГИТИС, играла в паре спектаклей. По мелочам. Кушать подано, и все в таком же духе. Ее первой большой работой стала моя пьеса, в которой ей дали главную роль.
Даже если бы я встретила ее на улице или в компании друзей, я бы все равно угадала в ней актрису. Это было видно по взгляду, по повадкам, по манере держаться. А-к-т-р-и-с-а.
Репетиции были каждый день, и мы довольно много времени проводили вместе. Поняли, что у нас много общего, и стали встречаться вне театра.
Москва создана для таких, как мы. Мы были молоды, талантливы и лишены предрассудков. Да, вместе. Да, девушки. И что?
Нам было начхать на всех, потому что мы сильные и мы вместе.
Мы могли сутками не появляться дома, и после очередной ночной тусовки отправлялись прямо на работу. В театре на нас косо поглядывали, но нас это не пугало.
Да и на нашу работу это никак не влияло. Она была потрясающей актрисой, от Бога, что называется. А эта роль была, как будто для нее написана. Она настолько вжилась в образ, что даже в жизни говорила длиннющими монологами. Я смеялась, услышав свой текст.
Через полгода с нашего знакомства пьеса была включена в репертуар театра. Оглушительный успех. До сих пор помню премьеру, будто это было вчера. Столько цветов, столько восторгов. Я была на седьмом небе и чувствовала себя королевой.
Потом много всего было. Мы жили как в сказке. Работали, тусовались, ездили за границу, благо мы обе были из обеспеченных семей и в средствах были не стеснены.
Вокруг нее всегда вились мужики, но мне это даже нравилось. Да, она красавица. У меня хороший вкус.
Мы свысока смотрели на весь мир и никого не замечали. Две заносчивые сучки.
Мы стали снимать квартиру и жить вместе. Естественно, родители были убеждены, что наши отношения не выходят за рамки женской дружбы.
Так пролетели три года. Три года безмятежного счастья. Я помню почти каждый из этой тысячи дней. Я не помню только, как мы расстались.
Это началось как-то банально - я не позвонила, когда она ждала; она пошла куда-то без меня. Казалось бы - ерунда. Все через это проходят. Но мы почему-то не смогли.
Мы крупно повздорили, наговорив друг другу кучу гадостей. На следующий день она собрала шмотки и съехала с нашей квартиры. Мне почему-то даже не пришло в голову ее останавливать. Я безучастно смотрела как она собирается, и молча курила. Я не заплакала, не побежала за ней следом.
Наоборот - я была абсолютно спокойна. Я была уверена, что она позвонит завтра, ну в крайнем случае-послезавтра.
Мы же столько пережили, столько прошли!
Но она не позвонила ни на следующий день, ни через день, ни через неделю.
Я взяла отгул на работе, потом еще один, потом отпуск.
Я перестала есть, хотя холодильник был забит всякими деликатесами. Я перестала выходить из дома. Я слонялась по квартире, как привидение. С трудом отвечала на звонки каких-то ненужных друзей, уверяла что у меня все хорошо, просто отлично. Голос странный? Ну, немного простыла.
Я вытряхнула из комода все наши письма друг другу. Зачем мы их столько писали? Какие-то глупые нежности.
Не было сил все это перечитывать, переживать заново это счастье. Но я с упорством мазохиста читала письмо за письмом. Глаза щипало, а слезы оставляли кляксы на бумаге.
Только через месяц до меня дошло, что она не позвонит и не вернется. Может быть ей даже плохо, но ведь она актриса! Натянула нужную маску и пошла. А я так не могла.
Нет, я старалась держаться, честно. Я вставала по утрам, чистила зубы, умывалась, варила кофе в турке.
Я старалась, правда.
Меня ломало изо дня в день. Это была абсолютно физическая ломка, как от наркоты. Зависимость.
Любила ли я ее? Скорей всего - нет. Это было что-то другое. Ни больше, ни меньше - просто другое. С ее уходом у меня появилось огоромное количесто свободы, свободы, которая мне была не нужна. Я хотела бы сказать, что я чья-то. Но я была ничья.
Плохо быть ничьей.
Может именно это называют привычкой, я не знаю.
Она была моим кокаином, моим похмельем.
Меня мучила бессонница, снотворное не помогало. Потом в абсолютно невменяемом состоянии, я вытряхнула содержимое аптечки и начала его поглощать.
Меня затошнило на третьей пачке, а на пятой - я потеряла сознание.
Я пришла в себя через сутки, валяясь на полу ванной. Кое-как доползла до телефона и вызвала «скорую».
После промывания желудка, капельниц и других «приятных» вещей меня перевели в кризисный центр.
Если она, бывшая была моим первым адом, то кризисный центр- вторым.
Она, кстати, приходила туда ко мне. Еще более красивая, чем прежде,- а может я просто давно ее не видела,- с блестящими глазами и неестественным румянцем на щеках. Такая родная.
Она говорила какие-то ненужные слова, а я не слушала. Она плакала и злилась, но мне было все равно. Теперь я поняла, что это н-а-в-с-е-г-д-а. Внутри просто что-то сломалось.
Я разревелась, только когда она ушла. Но мне вкололи какое-то дерьмо, и я успокоилось. Они хотели превратить меня в растение, без чувств, без мыслей. Меня каждый день накачивали транквиллизаторами. Боль отпустила, и на смену ей пришла апатия.
А потом мой врач, психолог, суицидолог или как его там…он рассказал все моей матери. Она назвала меня извращенкой, и отобрала ключи от моей (нашей!!!) квартиры- «в этот притон ты больше не вернешься!»
Меня продержали в кризисном месяц. Умирать больше не хотелось, но и жить тоже. Вообще ничего не хотелось. Я была похожа на зомби. Все действия на автопилоте. Ни боли, ни любви- сплошной туман и пустота.
Я знала, что идти мне некуда. Ноги сами занесли на Ленинградский.
Это было мое второе рождение.