И.Е. Репин. «Пушкин на акте в Лицее 8 января 1815 года". 1911г.
Лицей.
19 октября 1811 – 9 июня 1817
Надежды устроить племянника в Лицей у Василия Львовича таяли, так как силы
тех влиятельных особ, к которым он обращался, были недостаточны, учитывая большое количество желающих поступить в Лицей. Вся надежда была на Александра Ивановича Тургенева, да он был в отъезде. Наконец он явился и пообещал замолвить слово Голицыну. Нужно только выждать удобный миг: князь в унынии и в такое время всегда раздражителен. Василий Львович ожил: Голицын был сильнее Разумовского, да уж и Дмитриева. Дядя обнял друга с чувством и пожал ему руку, как бы передавая племянника его попечению. Судьба племянника в один миг была решена.
Весть о том, что Саша избран кандидатом в Лицей, привёз всё тот же Тургенев.
(Через двадцать пять лет он же проводил тело его к последнему жилищу. Да узнает Россия, что Тургеневу она обязана любимым поэтом! - говорил отец Пушкина).
Предстояло представиться министру, а на восьмое августа были назначены экзамены. Опоздавшим дОлжно было явиться двенадцатого.
Василий Львович решил, что лучше представиться запоздавшим. Экзамены в новом их понятии, данном Сперанским, пугали его своею неопределённостью.
Представление министру длилось одно мгновение, но они с толпою кандидатов дожидались министра добрых два часа.
Наконец Саша предстал перед министром, едва посмотревшим на него. Потом
швейцар отдал ему приветствие, - и судьба его была решена.
А на экзамене двенадцатого Александру велели что-то прочесть. Немолодой француз
спросил с живостью, какого французского поэта знает он лучше всего, и, получив ответ: Вольтера, улыбнулся с неудовольствием.
Спустя два дня министерский сторож принёс форменный пакет, в котором было извещение, что Александр Пушкин принят за №14 в Императорский Лицей.
Ему надлежало явиться на квартиру директора для обмундирования.
Пушкин поступил в Лицей ребёнком с туманными, но уже острыми литературными стремлениями, влечениями, задатками, а вышел поэтом, в котором творчество било ключом могучим и радостным.
В те дни в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться муза стала мне.
В Лицее он написал 130 стихотворений, из которых многие были тогда же напечатаны. Крупнейшие писатели того времени с изумлением и восторгом прислушивались к стихам лицеиста.
Шесть лицейских лет Пушкин и его товарищи почти безвыездно провели в Царском Селе. Лицей был закрытым, но не замкнутым учебным заведением.
Первокурсники не были отрезаны ни от людей, ни от жизни. Да это было и невозможно среди волнений той эпохи.
Игралища таинственной игры,
Металися смущённые народы;
И высились и падали цари;
И кровь людей то Славы, то Свободы,
То Гордости багрила алтари.
(«19 октября 1836»)
Через год после поступления Пушкина в Лицей началась война 1812 года.
В ночь с 22 на 23 июня 400 000 – ные войска Наполеона вступили в Россию.
Вместе с учителями читали лицеисты газеты и военные реляции, провожали и встречали войска, вместе со всем образованным обществом переживали повальную влюблённость в Александра и постепенное охлаждение к нему. В размеренную, тщательно, до мелочей, обдуманную лицейскую жизнь доносились отголоски общерусских потрясений, горечь поражений, гордость побед.
Была получена секретная инструкция об эвакуации Лицея, если неприятель двинется к Петербургу…
В лицее ходили теперь тихо, стараясь не шуметь.
Несколько воспитанников - Корф, Корсаков и Комовский - тосковали по матерям так сильно, что обливали слезами письма из дома. Пушкин неожиданно для гувернёра ничем за неделю не проявил дурного нрава. В эти дни он был неразлучен с Дельвигом.
В один из дней осени Москва была оставлена войсками и занята неприятелем.
Они услышали о пожарах, опустошающих Москву: она горела со всех сторон.
Куницын привёз из города известие от Тургенева о родителях; они были целы и невредимы, в Нижнем Новгороде.
Директор Малиновский пожелал видеть Александра. Он спросил его, давно ли получал письма из дому, и вдруг тихонько поправился:
- От родителей.
Дома более не существовало.
- Теперь всё скоро кончится, - сказал он ему спокойно.- Все думают ещё, что Москву жгут французы. Ошибаются. Французы не безумны. Москву жжёт россиянин. Задрали его за живое, остервенили, ранили, поиздевались, и он всё своё сожжёт, сам в огне погибнет, но и гости живы не будут.
Александр, раскрыв рот, смотрел на него. Это была совершенная новость, и он её ещё не понимал.
- Идите, не скучайте, я вами много доволен.
Последнее он сказал неожиданно для себя самого. И обнял Сашу.
У дяди Василия Львовича как раз не было денег в Москве, и он ничего не смог вывезти. Никто не пришёл ему на помощь. Ехал он в простой телеге. Осталась там и библиотека, известная всей Москве.
Сергей же Львович был принуждён спасать прежде всего женины платья, приоделся во всё лучшее и так бежал в мужичьих дрогах с Надеждою Осиповною из Москвы. Лёвушка и Олинька подпрыгивали на передке, а Арина сидела, свеся ноги, сбоку. Никита был оставлен в Москве для спасения вещей.
Только отъехали от Москвы - произошло неожиданное неповиновение Арины, на первой же остановке она исчезла. Хватились - и увидели: с платочком сухарей она идёт в сторону Петербурга Александра Сергеевича повидать, не затерялся бы там один.
19 октября Наполеон ушёл из Москвы.
Какое «ура!» при известии об отступлении Бонапарта из Москвы, какой подарок к первой годовщине Лицея. Под Новый год – салют в честь изгнания неприятеля из страны.
За шесть лет их пребывания в Лицее не только они сами выросли, изменились, но и произошёл ряд перемен в литературе, языке, политике, в настроениях и устремлениях русского общества и правительства.
Но сам Лицей остался таким, каким его ещё в первую мечтательно-либеральную полосу своего царствования, до жестоких уроков истории, задумал Александр I в
сотрудничестве с министром, гос. секретарём Михаилом Михайловичем Сперанским и своим воспитателем Лагарпом. Хотя сам Император за эти годы пережил крутой перелом в своём мировоззрении и во многом разошёлся со своим прекраснодушным наставником.
Александр ещё наследником, тайком от Царя-отца Павла, мечтал о просвещении
России, толковал с друзьями о школах, об издании книг, о борьбе с невежеством.
Часть этих мечтаний он претворил в жизнь. Ставши Императором, создал Министерство народного просвещения, улучшил положение университетов, посылал молодёжь учиться за границу, требовал, чтобы профессора читали по-русски, открывал школы.
Сперанский любил приписывать себе идею Лицея, целью которого было образование юношества, особенно предназначенного наилучшим образом участвовать в управлении и просвещении России. Сперанский постоянно чувствовал недостаток в образованных чиновниках. Замыслы крупного государственного деятеля шли далеко: он приготовил уже к этому времени проект постепенной отмены крепостного права в стране и ограничения самодержавия выборными учреждениями.
Царь Александр одно время поддерживал и поощрял эти прогрессивные идеи,
ещё не кончилось (но уже подходило к концу) время, о котором Пушкин скажет после «дней Александровых прекрасное начало…»
В постановке воспитания в Лицее видна рука Лагарпа. Он внёс в устав гуманизм, благожелательное отношение к детям, стремление понять их интересы, характеры, уважение к их человеческому достоинству. Лицейский устав запрещал телесные наказания.
Главная задача была, чтоб проект нового учреждения не попал в руки Алексея Кирилловича Разумовского, министра просвещения, злейшего врага Сперанского.
Разумовский разделял мысли о том, нужны ли знания русским? Они ещё
ничем этого не доказали. Император обещал не передавать начертаний Разумовскому. Но разве это было возможно?
Предстояло главное – выбор учителей. Где люди, способные быть наставниками этой новой породы? Иностранные холодны, далеки, не поймут. Всему дОлжно учить на родном языке.
Директором был назначен статский советник Василий Фёдорович Малиновский.
По образованию он был филолог. Кончил московский университет. Лично знал Карамзина, Жуковского. Он был основатель Филантропического комитета в Москве и директор Дома трудолюбия. Он сам был смолоду новым человеком; три года провёл в Англии, при миссии. Он стал на всю жизнь похожим на англичанина, говорил ровно, как они. Мечта его была нечувствительно переменить чиновников и создать новых людей.
Единомышленником директора был Александр Петрович Куницын, адъюнкт, профессор нравственных наук. Три года учился он в немецком Геттингемском университете, и успехи его были блистательны. Он изучал там право и философию.
.
Весь строй жизни, качество наставников, само помещение Лицея в одном из флигелей Царскосельского дворца, бок о бок с царской семьёй, - всё придавало новой школе в глазах общества особую значительность. Сначала предполагалось, что в Лицее будут учиться младшие братья Государя, великие князья Николай и Михаил.
Однако, императрица-мать находила неприличным слишком тесное общение царственных своих сыновей с детьми простых смертных. Но в орбите царского внимания Лицей остался навсегда.
Открытие Лицея состоялось 19 октября 1811 года. Оно было обставлено с торжественной, чинной ласковостью. После обедни в дворцовой церкви, которая стала и лицейской церковью, процессия двинулась по длинным внутренним коридорам в лицейский флигель. Впереди шло духовенство с певчими, за ними Император, обе Императрицы, великая княжна Анна Павловна, наследник цесаревич Константин Павлович. Дальше придворные, министры, члены недавно созданного Государственного Совета и многие другие знаменитые особы, персонал Лицея, лицеисты, их родственники.
В конференц-зале Государь занял председательское место за длинным столом. Рядом с Государем сидели предопальный Сперанский и Разумовский.
После того, как директор департамента Мартынов зачитал Царскую Грамоту, выступил скромный, милый директор Лицея Малиновский. Он еле слышно читал выступление, написанное ему важным лицейским родителем И.И. Мартыновым, что было ему противно: «Лицей будет воскрылять молодые таланты к приобретенью славы истинных сынов отечества и верных служителей престола…»
Зато профессор права Куницын сказал свою речь с молодой уверенностью:
«Здесь будут вам сообщены сведения, нужные для гражданина, необходимые для государственного человека, полезные для воина. Вы должны рассчитывать не на знатность предков, а на самих себя…Любовь к славе и к отечеству да будут вашими руководителями…»
В продолжение всей речи он не упомянул государя ни разу, хотя Александр был основателем Лицея, хозяином дома, под крышу которого слетелись эти «воспитанники знатных фамилий». Это поразило и понравилось Александру, и он прислал Куницыну Владимирский крест.
Александр Иванович Тургенев просил Куницына быть внимательнее к Пушкину,
ибо детство его было безотрадное. Зная родителей Пушкина как людей весьма забывчивых, Александр Иванович просил профессора не оставлять его.
Началась новая жизнь тридцати мальчиков. Они и не подозревали, что среди них есть избранник богов, что их лицейская жизнь озарится светом его гения, что, благодаря Пушкину, все мелочи, шалости первого курса станут подробностью русской истории.
По словам Пущина, в Лицее соединены все удобства домашнего быта с требованиями общественного учебного заведения. У многих лицеистов, и прежде всего у Пушкина, домашняя жизнь была гораздо беспорядочнее, теснее.
А тут был просторный, светлый дворцовый флигель, где при Екатерине помещались её внучки, великие княжны.
Лицей - маленький четырёхэтажный городок. Инспекторы, гувернёры живут внизу – там же и хозяйственное управление. Второй этаж – это огромная столовая, больница, канцелярия, знаменитый конференц-зал (именно здесь Пушкин будет читать стихи Державину). Третий этаж – учебный: классы, кабинет физики, читальня, библиотека, «рекреационная зала», то есть место для отдыха и забав…
Глобус, географические карты, на которых нет ещё Антарктиды, где Сахалин «ещё не остров»…
На всех этажах и на лестницах горели лампы (разумеется, не электрические).
В двух средних этажах были паркетные полы! В зале – огромные зеркала во всю стену, и мебель обита штофом – тяжёлым узорчатым шёлком…
Режим: подъём по звонку в шесть утра. Одевались, шли на молитву.
От 7 до 9 часов - учебные занятия.
В 9 – чай с белой булкой: никаких завтраков! Хотя все лицеисты были из «благородного сословия» и, случалось, швыряли плохо выпеченные пирожки в бакенбарды Золотарёву (завхозу, по-нашему), но воспитатели стремились отучить их от изнеженности и роскоши.
Сразу после чая – первая прогулка до десяти часов во всякую погоду.
От 10 до 12 - класс.
С 12 до часу – вторая прогулка.
В час - отличный обед из трёх блюд. Сначала даже давали каждому по полстакана английского портера – потом нашли это баловством: запивали квасом и водою.
От 2 до 3 - чистописанье или рисованье.
От 3 до 5 - класс.
В 5 часов – чай; до 6 - третья прогулка.
Потом повторение уроков, или дополнительные занятия для отставших.
Для особо провинившихся карцера сначала не заводили (появился позже), телесных наказаний никогда не было. Изредка только «арестовывали» ученика в его же собственной комнате и у двери ставили дядьку на часах…
По средам и субботам бывало вечернее «танцеванье или фехтованье».
Каждую субботу – баня. За чистотой следили строго.
За лицеистами ходило несколько дядек: они чистили сапоги, платье, прибирали в комнатах, как водилось в дворянском обществе.
В половине девятого – звонок к ужину.
После ужина до 10 часов отдых, развлечения («мячик и беготня», по словам Пущина).
В 10 - вечерняя молитва, сон.
Горят ночники во всех арках. Дежурный дядька мерными шагами ходит по коридору.
Большим воспитательным новшество было то, что для прогулок, игр, физических упражнений отводилось гораздо больше времени и внимании, чем это было принято в других русских школах.
Первые три года лицеистов не пускали в гости. Но они могли пользоваться парком, и в жизни этой молодёжи большое место заняли сады, со всех сторон обступавшие Лицей. Среди длинных аллей и зелёных лужаек было много простора и для ребяческих забав, и для юношеских мечтаний. А позже и для любовных проказ.
Особенно весело гулялось летом, когда Царское Село превращалось в маленький Петербург, кругом люди, музыка, представления.
Лицеисты видели Царя в церкви, в парке, в Царском Селе, в торжественные дни на придворных празднествах.
Им в общем неплохо вместе, этим мальчишкам, которым, правда, нельзя ездить домой и очень трудно даже изредка видеться с родителями. Уроков немало, зато немало и забав. Получив задание от Кошанского описать восход солнца в стихах, туповатый Мясоедов поражает всех первой строкой (как оказалось, списанной у одной поэтессы):
Блеснул на западе румяный царь природы…
Пушкин приделывает окончание:
Блеснул на западе румяный царь природы,
И изумлённые народы
Не знают, что начать:
Ложиться спать или вставать.
На четвёртом этаже каждый лицеист занимал отдельную комнату.
На двери табличка «№ 14 Александр Пушкин», рядом в 13-ой Иван Пущин.
В каждой комнате железная кровать, комод, конторка, зеркало, стул, стол для умывания, вместе и ночной. На конторке чернильница и подсвечник со щипцами.
С Пущиным Саша познакомился ещё в пору устройства в Лицей.
Пушкин, Пущин и ещё несколько мальчиков неплохо узнавали друг друга и в общих прогулках и на квартире директора, куда их неоднократно собирали для снятия мерки, потом для примерки платья, белья, ботфорт, сапог, шляп и пр.
«Все мы, - вспоминает Пущин,- видели, что Пушкин нас опередил, многое прочёл, о чём мы и не слыхали, всё, что читал, помнил; но достоинство его состояло в том, что он отнюдь не думал высказываться и важничать».
Пушкин охотнее всех других классов занимался в классе Куницына и то совершенно по-своему: уроков никогда не повторял, мало что записывал, а чтобы переписывать тетради профессора (печатных руководств тогда ещё не существовало), у него и в обычае не было. Это вызывало у самого Куницына сложное чувство, отразившееся в характеристике: «Пушкин - весьма понятен, замысловат и остроумен, но крайне не прилежен. Он способен только к таким предметам, которые требуют малого напряжения, а потому успехи его невелики…».
Хорошо, даже с размахом, была поставлена научная часть, куда вошли: психология, военные науки, политическая экономия, эстетика, энциклопедия права, математика, французская и немецкая риторика, история, география, статистика, латынь, русская словесность, рисование, фехтование, танцы, верховая езда, архитектура и перспектива.
Изумительнее всего, что при такой программе за шесть лет лицеисты всё-таки многому научились. Главное, научились любить знание, литературу, книги.
Состав наставников был подобран исключительно удачно. Нелегко было найти в неграмотной стране образованных, даровитых педагогов. Ученье на Руси только начиналось. И три профессора: Куницын, Галич и Кошанский, люди молодые и выдающиеся, воспитывали русскую молодёжь без рабского подражания иноземным образцам.
Малиновский старался дополнять классное обучение лицеистов чтением, беседами, сочинительством, передавать им свои умственные и духовные запросы.
Лицеисты бывали у него запросто и очень любили ходить к нему.
.
С самого начала директорства он натолкнулся на трудности, им не предвиденные: ненависть высшего начальства.
Когда пал Сперанский, лицей оказался в опале: нечего было и думать о том назначении, к которому хотел готовить воспитанников Малиновский
Его смерть была для них тяжёлой утратой. Но за полтора года своей работы он успел так крепко наладить их жизнь, что её не испортили даже два года анархического междуцарствия, когда Лицеем попеременно правили то Кошанский, то австриец Гауеншильд. Первого любили, но не слушались. Второго и не любили, и не слушались.
В марте 1816 года директором был назначен Егор Антонович Энгельгард, который восстановил дисциплину. Это был рижский немец, добросовестный, честный и ограниченный.
У него не было сложных умственных интересов и разнообразных познаний Малиновского. Но он заботился о лицеистах и со многими из них подружился, только не с Пушкиным. По мнению Энгельгарда, добродетель, кротость и нравственность составляют истинную цену человека. В Пушкине-лицеисте этих добродетелей не было. Других его свойств Энгельгард понять не сумел и относился к юноше недоверчиво, что Пушкин сразу почувствовал.
Куницын читал в Лицее психологию, логику, философию права.
Куницыну дань сердца и вина!
Он создал нас, он воспитал наш пламень,
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена.
Так торжественно помянул его Пушкин, но в Лицее предметы, которые читал Куницын, мало интересовали поэта. Для него литература была необходимостью, как для музыканта звуки. На его счастье, оба профессора словесности любили литературу, каждый по-своему. Обоим Пушкин многим обязан, с Кошанским плохо ладил, а с Галичем дружил.
Н.Ф. Кошанский кончил Московский университет, где изучал древнюю, классическую литературу и получил степень доктора философии и магистра изящных наук. Он был хороший преподаватель латыни и древней литературы, но к преподаванию русского языка и риторики подходил как литературный старовер.
А лицеисты зачитывались Карамзиным и Жуковским.
Мало церемонились лицеисты с профессорами. Забавляясь, играя, слегка рисуясь, рассказывает пятнадцатилетний лицеист своему суровому цензору, как слетаются к нему рифмы:
Люблю я праздность и покой,
И мне досуг совсем не бремя;
И есть и пить найду я время,
Когда ж нечаянной порой
Стихи кропать найдёт охота,
На славу дружбы иль Эрота, -
Сижу ли с добрыми друзьями,
Лежу ль в постели пуховой,
Брожу ль над тихими водами
В дубраве тёмной и глухой,
Задумаюсь, взмахну руками,
На рифмах вдруг заговорю.
(1815 )
Как противоположность лёгкой радости вдохновения описывает он тяжёлые потуги ремесленника:
Сижу, сижу три ночи сряду
И высижу – трёхстопный вздор…
Так пишет (молвить не в укор)
Конюший дряхлого Пегаса…
Служитель отставной Парнаса,
Родитель стареньких стихов..
Весь Лицей знал, о ком идёт речь.
Иные отношения сложились у Пушкина со вторым преподавателем словесности, с А. И. Галичем. Галич учился в Геттингене философии и истории. Под влиянием Канта он считал, что человек есть дух, который стремится к выражению богоподобного характера и в земном своём существовании.
Его философия вряд ли интересовала лицеистов, в особенности Пушкина.
Но Галич был не доктринёр, а ленивый хохол, юморист. В классе он по-товарищески болтал с молодёжью, в которой бродили и кипели близкие ему умственные интересы. Как с равными мог он разговаривать с Дельвигом, с Пушкиным. Пушкин писал ему:
О Галич, верный друг бокала и жирных утренних пиров…
Тебя зову, мудрец ленивый, в приют поэзии счастливой.
В 1815 году это своеобразное обращение школьника к наставнику было напечатано в «Российском Музеуме». Только вместо подписи стояли цифры
1…14-17.
Лицеисты охотно читали Галичу свои творения, послания куплеты, баллады, басенки, сонеты. Много лет спустя Пушкин записал в дневник:
«Тут я встретил доброго Галича и очень ему обрадовался. Он был некогда моим профессором и ободрял меня на поприще, мною избранном. Он заставил меня написать для экзамена 1814 года мои «Воспоминанья в Царском Селе». (17 марта 1834 г.).
Все три профессора - Куницын, Кошанский и Галич - пережили поэта. Но ни один из них не оставил воспоминаний о нём. Эти геттингенцы, почтительно возившиеся с латинскими и немецкими четырёхстепенными поэтами, не подумали записать, сохранить для будущих поколений память о том, как на их глазах кудрявый, озорной мальчишка превратился в гениального поэта.
Зато царственно великодушный Пушкин отплатил им за все заботы величавой красотой стиха:
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мёртвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.
(«19 октября», 1825)
Пожалуй, самый ненавистный - преподаватель немецкого языка Гауеншильд.
Математика же _Карцова за смуглость кожи и, может быть, злой характер прозывают Черняком; его никто, кроме Вольховского, не слушает: в ту гуманитарную эпоху математика ещё не заняла важного места.
Раз вызван был Пушкин по математике к доске решать алгебраическую задачу.
Он долго переминался с ноги на ногу, писал молча какие-то формулы. Карцов спросил его наконец: «Что же вышло? Чему равняется икс?» Пушкин, улыбаясь ответил : нулю! «Хорошо! У вас, Пушкин, в моём классе всё кончается нулём. Садитесь на своё место и пишите стихи».
Куда легче было ужиться с историком Иваном Кузьмичом Кайдановым.
Самой ненавистной же фигурой, несомненно, был воспитатель Мартин Пилецкий, шпионивший и за своими подопечными, и за педагогами. Холодный, религиозный мистик, по своим взглядам и повадкам он годился скорее в иезуитские агенты,
нежели в воспитатели. За всеми подглядывая, прячась в любых укрытиях, он записывал и доносил начальству обо всём, что не соответствовало его понятиям.
По его требованию у детей отнимали книги и запрещали первое время писать стихи, сажали за «чёрный стол» - для последних или провинившихся.
. Пушкин там бывал за громкий смех в классе чистописания. И за вывезенную из дома привычку к сквернословию тоже не поощряли.
Ненависть к этому ничтожеству была настолько велика у лицеистов, что они добились изгнания его из Лицея.
На квартире гувернёра Чирикова – литературные собрания, на которых участники по очереди рассказывают повесть, начатую одним, продолженную другим, третьим, в зависимости от охоты и фантазии. Лучший рассказчик – Дельвиг. Товарищи знали, что его никогда нельзя застать врасплох – всегда наготове интрига, завязка, развязка…Даже Пушкин уступал земляку.
Одни учителя не помешали, другие помогли Пушкину стать Пушкиным, а его друзьям – чем они стали.
Лицеисты приглядываются к начальству, начальники - к лицеистам.
Вот первые характеристики:
«Кюхельбекер Вильгельм способен и весьма прилежен… Добродушен..
Раздражённость его нервов требует, чтобы он не слишком занимался, особенно сочинением».
« Длинный, при том сухой, с эксцентрическим умом и с пылкими страстями, с необузданной вспыльчивостью, он почти полупомешанный, всегда был готов на всякие проделки» (барон Корф М.А.).
Это Кюхле потом Пушкин напишет:
Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво;
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся - но поздно! И уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
1825
А пока :
За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно,
И стало мне, мои друзья,
И кюхельбекерно и тошно…
Писатель за свои грехи,
Ты с виду всех трезвее;
Вильгельм, прочти свои стихи,
Чтоб мне заснуть скорее.
1814
В последний раз, в сени уединенья,
Моим стихам внимает наш пенат.
Лицейской жизни, милый брат,
Делю с тобой последние мгновенья.
1817
Так и будет впредь - любовь и насмешка, дружба и безжалостная эпиграмма…
Кюхля вызовет Пушкина стреляться, однажды кинется топиться в пруд, его вытащат и будут любить, как и прежде любили, удивляясь сочетанию вдохновения и страшных несообразностей. Любя, станут снова издеваться, мириться…
Самым неожиданным героям и героиням Пушкин отдавал свои сокровенные воспоминания и переживания (это тонко почувствует Кюхельбекер, когда позже в глухой тюрьме прочитает «Евгения Онегина» и скажет, что Татьяна - это Пушкин).
Дельвиг не вмешивался в игры, требовавшие проворства, предпочитал прогулки по аллеям Царского Села. В стихах 14-летнего поэта уже заметно необыкновенное чувство гармонии. Пушкин очень любил Дельвига.
Он обращается к собрату:
С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар как жизнь я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши…
Лень, ленивец, лентяй, феноменальная леность - все помнили об этом примечательном качестве Дельвига. В беспечности и лени Дельвига была какая-то храбрость, дерзость, и Чириков говорил, что он отчаянный.
Из всех лицеистов он один до конца и без оговорок любил Пушкина и, конечно, больше всех понимал его значительность, понимал силу таинственных голосов, которые звучали вокруг Пушкина не только днём и наяву, но порой и во сне.
Из всех лицеистов один Дельвиг был способен понять этого Пушкина. Он сам был даровитый поэт, для которого стихи были не забавой, а потребностью.
Пушкин очень любил Дельвига. При общности эстетических потребностей они были не похожи ни характерами, ни внешностью.
Высокий, грузный Дельвиг был очень близорук. В Лицее запрещалось носить очки, и все женщины казались ему красавицами.
«Как я разочаровался после выпуска, когда надел очки»,- с улыбкой рассказывал он позже.
Дельвиг не умел смеяться, только улыбался подкупающей улыбкой, доброй и умной. А Пушкин хохотал, громко, звонко, заразительно и не утратил с годами этого дара детского смеха.
«Иван Малиновский особенно отличается вниманием и способностями. Его характеризует отсутствие честолюбия». Так и пройдёт он по жизни добрым, душевным, достойным человеком; но решительно не примет улыбавшуюся ему карьеру: в 27 лет будет полковником гвардии, но не захочет стать генералом.
То как смерть директора Малиновского сблизила этих двух шалунов, как остро они пережили потерю, показало, что их буйная дружба имеет в глубине сердечные источники. Перед незасыпанной могилой они поклялись в вечной дружбе.
«Пушин Иван, 14 лет. С весьма хорошими дарованиями; всегда прилежен и ведёт себя благоразумно. Благородство, воспитанность, добродушие, скромность, чувствительность, с мужеством и тонким честолюбием, особенно же рассудительность - суть отличные его свойства. В обращении приятен, вежлив и искренен, но с приличною разборчивостью и осторожностью».
«Пушкин Александр, 13-ти лет. Имеет более блистательные, нежели основательные дарования, более пылкой и тонкой, нежели глубокой ум. Прилежание его к учению посредственно, ибо трудолюбие ещё не сделалось его добродетелью…
Знания его вообще поверхностны, хотя начинает несколько привыкать к основательному размышлению… Жаркие порывы вспыльчивости, легкомысленность и особенная словоохотливость с остроумием ему свойственны. Между тем приметно в нём и добродушие; познавая свои слабости, он охотно принимает советы с некоторым успехом… Но в характере его вообще мало постоянства и твёрдости».
Прозвища у него были «егоза», «француз».
Начальство любило выстраивать их сообразно успехам: номер первый - Горчаков или Вольховский. Пушкин – 18-ый, 19-ый, потом и ниже.
Первые стихи попадают в один из первых рукописных журналов (1812 г.), от которого, увы, до наших дней сохранилось только название «Неопытное перо» да имена авторов-редакторов: Пушкин, Дельвиг, Корсаков.
Илличевский, Вольховский, Кюхельбекер и Яковлев издавали журнал «Для удовольствия и пользы». В 1813 году оба кружка слились и под общей редакцией
выпустили журнал «Юные пловцы».
Самым удачным и долговечным журналом был «Лицейский Мудрец» (1813-1816 г.г.).
Данзас и Корсаков числились в нём издателями, а Дельвиг – редактором.
Николай Корсаков - из очень культурной семьи, издатель, весёлый поэт, добрый друг, музыкант. «При больших способностях к учению менее всего прилагает старания».
Настоящих друзей в Лицее у Александра было трое: И.В. Малиновский (1796-1873) – сын директора, И.И. Пущин (1798-1858) и барон А.А. Дельвиг.
Александр Сергеевич говорил, умирая: «Отчего нет около меня Пущина и Малиновского. Мне было бы легче умирать».
Озорная поэма «Монах» была прочтена Горчакову, который объявил автору, что это сочинение его недостойно. И видно «франт» имел ещё немалое влияние на «француза», если тот отдал единственный экземпляр, который Горчаков понёс сжигать. Но не сжёг. И только в 1928 году в старинном московском особняке, случайно обнаружив архив Горчакова, учёные нашли листки «Монаха»!
В июле 1814 года в известном журнале «Вестник Европы» появилось впервые длинное стихотворение Пушкина «К другу стихотворцу»:
«… не тот поэт, кто рифмы плесть умеет
И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет.
Хорошие стихи не так легко писать».
Подпись – Александр Н.К.Ш.П.
1814 год полон стихами. Точно они забили сразу, фонтаном. Лицейские песни, эротические стихи, эпиграммы, романсы, послания, чего только не пишет этот стремительный мальчик, то погружённый в задумчивость, то раздражительный, вспыхивающий против каждого неосторожного слова, неловкого прикосновения, то необузданно весёлый, готовый повесничать очертя голову.
Дрался с садовником Ляминым, который защищал яблоки своего державного хозяина от опустошительных набегов дерзких школьников.
После таких проказ Пушкин вдруг замыкался, видел и слышал недоступное другим.
В зтих переходах, в сложном построении его и цельной, и многогранной жизни, была основная трудность общения Пушкина с людьми. Часто казался он не выше, а ниже многих. Потом взмахнёт крылами и улетит на недоступные высоты. С ранних лет ощутил он трагическую двойственность гения.
Горчаков терпеливо переписывал всё, что сочинял Александр. Глядя на него, то же стал делать и миловидный Модинька Корф, который ненавидел Александра, потому что боялся его насмешек.
Избранный круг лицейских читателей вскоре узнаёт про комедию «Философ» из пяти действий. Илличевский (соперник Пушкина в сочинительстве в первое лицейское время) в восторге: «Стихи – и говорить нечего - а острых слов сколько хочешь! Дай бог ему успеха – лучи славы его будут отсвечиваться и в его товарищах».
Вяземский напишет о неудачном соперничестве Алексея Илличевского с его гениальным одноклассником:
Пред Фебом ты зажёг огарок,
А не огромную свечу.
Несмотря на то, что Олося превосходил Александра первое время, он не сумел развить в себе те ростки таланта, что имел, и в зрелые годы не считал себя крупным поэтом. Но «питательной» средой для Пушкина он был, и заметной.
Суровая требовательность к слову таилась в этом ветреном, легкомысленном юноше.
Ещё много чего написано, но поэт к себе беспощаден, от этих творений остались всего несколько строк. Как бы предвидя сильное будущее, не жалеет слабого прошлого.
Почти все учителя к этому увлечению Егозы довольно равнодушны.
Много лет спустя, когда поклонники поэта начнут приставать с расспросами к ещё живым наставникам, каллиграф Калинич ответит в сердцах: «Пушкин…Да что он вам дался, - шалун был и больше ничего».
Поступая в Лицей, Пушкин, как и Дельвиг, уже знал Державина наизусть.
Они видели в Державине и Ломоносове первоисточники русской поэзии.
Когда стало известно о приезде в лицей Державина, Галич уговорил, даже заставил Пушкина написать стихи, достойные прочтения пред великим стариком.
А за несколько дней до экзамена министр Разумовский потребовал, чтобы при нём провели «репетицию», и там – то Александр прочёл «Воспоминания в Царском Селе» первый раз.
О публичном экзамене было заранее объявлено в газете:
«Императорский Царскосельский Лицей имеет честь уведомить, что 4 и 8 числа будущего месяца ( январь 1815 года), от 10 часов утра до 3 пополудни, имеет быть в оном публичное испытание воспитанников первого приёма, по случаю перевода их из младшего в старший возраст».
Это был экзамен, «смотр» - чему научились за три с лишним года, ибо достигли середины…
Державин был прижизненной легендой; автор «Памятника» уже почти стал памятником.
Итак, гости съезжаются: важные генералы, официальные лица, родственники лицеистов (в их числе Сергей Львович Пушкин)…
«Наконец вызвали меня. Я прочёл мои «Воспоминания в Царском Селе », стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояние души моей: когда дошёл я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом...Не помню, как я кончил своё чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел обнять… Меня искали, но не нашли…»
Пою мои мечты, природу и любовь,
И дружбу верную, и милые приметы,
Пленявшие меня в младенческие леты,
В те дни, когда, ещё не знаемый никем,
Не зная ни забот, ни цели, ни систем,
Я пеньем оглашал приют забав и лени
И царскосельские хранительные сени.
Обычно сдержанный Пущин летописует этот день:
«Читал Пушкин с необыкновенным оживлением…Мороз по коже пробегал у меня. Когда же патриарх наших певцов в восторге, со слезами на глазах, бросился целовать поэта и осенил кудрявую его голову, мы все, под каким-то неведомым влиянием, благоговейно молчали. Хотели сами обнять нашего певца, его не было: он убежал!»
Говорили, будто Гаврила Романович воскликнул: «Я не умер!»
После экзамена состоялся торжественный обед, где Разумовский, слышавший стихи Пушкина второй раз, решил сказать нечто приятное отцу поэта и намекнул на то, что дело не в стихах, а в той карьере, которая откроется юному лицеисту.
«Я бы желал, - произносит министр,- однако же образовать сына вашего в прозе».
«Оставьте его поэзии», - с жаром ответил Державин.
Через несколько месяцев Гаврила Романович говорит приехавшему к нему в гости А.Т. Аксакову, что «скоро явится свету второй Державин: это Пушкин, который ещё в Лицее перещеголял всех писателей».
В 1815 году в стихотворении «Мечтатель» Пушкин признаётся:
«Дана мне лира от богов, поэту дар бесценный».
Пушкину было 15 лет, когда он пережил яркую влюблённость. Е.П.Бакунина
была сестра лицеиста, хорошенькая фрейлина, по которой сходил с ума весь первый курс.
Ни Бакунина, ни певица Наталья Кочубей (крепостная актриса из Царскосельского театра графа Варфоломея Толстого), о которой Корф М.А. писал: «Едва ли не она (а не Бакунина) была первым предметом любви Пушкина», не зародили в нём сколько-нибудь длительного чувства.
Так, Наталья! признаюся,
Я тобою полонён…
Я знал любовь, но я не знал надежды,
Страдал один, в безмолвии любил…
(1816)
Слыхали ль вы за рощей глас ночной
Певца любви, певца своей печали…
Когда в лесах вы юношу видали,
Встречая взор его потухших глаз,
Вздохнули ль вы?
(1816)
Вот здесь лежит больной студент;
Его судьба неумолима.
Несите прочь медикамент:
Болезнь любви неизлечима!
По натуре своей и бурной и трезвой, Пушкин мало был склонен к модным длительным, а главное, безнадёжным воздыханьям.
Шутками, проказами и вздохами начиналась в те месяцы пушкинская любовная лирика… Как легко и быстро окружающие находили в поэте легкомысленного ветреника, пылкого волокиту! Как часто и лукаво Пушкин подыгрывал этим мнениям!
И вдруг – строки, лучшие из лучших, и вроде бы откуда им взяться? Как мог такой ветреник так почувствовать?
И как нам вернее понять поэта: от него переходя к стихам или от стихов – к нему?
Я Вас любил: любовь ещё, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она Вас больше не тревожит,
Я не хочу печалить Вас ничем…
Меж тем Жуковский везёт в Лицей знаменитых литературных гостей, чтоб познакомиться с необыкновенным поэтом.
А недавно тридцатидвухлетний Жуковский писал:
«Я сделал приятное знакомство! с нашим молодым Пушкиным. Милое живое творение! Он мне обрадовался и крепко прижал руку мою к сердцу. Это надежда нашей словесности».
Василий Андреевич называет его «будущим гигантом, который всех нас перерастёт».
Жуковский читает шестнадцатилетнему Александру свои стихи, и те строки, которые Пушкин не может сразу запомнить, уничтожает или переделывает.
Пройдёт несколько месяцев - и Жуковский пришлёт ему свои стихи с надписью: «поэту товарищу Ал. Серг. Пушкину от сочинителя».
Ещё через три года: «Победителю-ученику от побеждённого учителя».
Впрочем, та поэма, которая вызвала преклонение Жуковского - «Руслан и Людмила»,
начата на стенке карцера, куда в очередной раз был отправлен лицеист Пушкин…
Жуковский привозит в Лицей одного из самых знаменитых для культурной России людей – Николая Михайловича Карамзина, того самого, которого разглядывал в отчем доме ещё Пушкин-малыш.. Вместе с Карамзиным приезжают Вяземский, Александр Тургенев, а также отец и дядя Пушкина.
Иван Малиновский утверждает, что, войдя в класс, Карамзин сказал Пушкину: «Пари, как орёл, но не останавливайся в полёте».
В это время Пушкин уже полноправный член молодого, дерзкого союза «Арзамас». Цель союза - борьба за просвещение.
Сверчок на Парнасе…
Парнас переносится в лазарет, где Пушкин, болея (опухоль шейных желез) или желая болеть, охотно проводит дни и недели, отбиваясь от попыток лицейского лекаря помочь юному организму. Арзамасцы же переживают за молодого собрата, но притом частенько корят за малые знания, легкомыслие.
Пушкин, по правде говоря, и сам знает, что многому следовало бы подучиться…
В Михайловской ссылке Пушкин, как говорили, прочёл двенадцать подвод книг…
Учился он всю жизнь – опасения же друзей, что «промотает» свой талант, были неосновательны с самого начала…За маской легкомыслия вырабатывался не только талант, но и серьёзнейший мыслитель, умнейший человек. Иначе ничего бы нам не оставил…
При новом директоре Энгельгардте царь предложил познакомить с фронтом лицеистов, желающих посвятить себя военной службе в будущем. Директор эту идею категорически не поддержал. Так же он отказался посылать подопечных дежурить при императрице во время её пребывания в Царском Селе.
Пущин вспоминал, как при Энгельгардте лицеисты знакомились с обычаями света, готовились к живой жизни. В экскурсиях и увеселениях участвовало его семейство и близкие ему дамы и девицы, иногда и приезжавшие родные наши.
Директор защитил Александра перед царём, когда тот в тёмном коридоре поцеловал старуху княгиню, вместо её племянницы.
События, события у Пушкина!
«Лицейские стихи Пушкина показывают, что он был счастливым учеником Жуковского и Батюшкова, прежде чем явился самостоятельным мастером» (Белинский).
Умный и тонкий исследователь русской литературы, Я.А.Грот, также указывал на эту поэтическую преемственность:
«Пушкин нашёл русский поэтический язык уже значительно обработанным в стихах Жуковского и Батюшкова, но Пушкин придал ему ещё бОльшую свободу, простоту, естественность, более и более сближая его с языком народным».
Из всех предшествующих Пушкину русских поэтов ближе всего был ему Батюшков. Несмотря на то, что Пушкин был оптимист, а Батюшков пессимист, есть что-то родственное в их восприятии мировой гармонии, в их оркестровке, в их ритме.
В 1814, 1815 годах Батюшков пробыл в Петербурге, за это время он познакомился с Пушкиным в Царском Селе, пробуя оторвать его от эпикурейства и
направить на более серьёзные темы (например, война). Лицеисты не знали, какой перелом произошёл в нем самом после бурных кутежей молодости.
Но Пушкин не послушался этих советов. Личные встречи скорее отдалили, чем сблизили поэтов. Не резвостью, а печалью светились глаза Батюшкова, которые тщетно искали в голубых, радостно горящих глазах Пушкина отблеска ранней мудрости.
Знакомство с Батюшковым, начало дружбы с Плетнёвым, встречи с Карамзиным, поселившимся в Царском Селе, интерес, внимание юноши к его речам, трудам, более всего к «Истории государства Российского»!
Скупой на похвалы Карамзин - племянника своего, Вяземского, он долго не признавал поэтом - обласкал Пушкина. «Приветливым меня вниманьем ободрил».
Споры 17-летнего ученика с 50-летним писателем-историком о русской старине, словесности, и бешеные шалости вместе с его малолетними детьми, и доверительная дружба с женой Карамзина, переходящая в более нежное чувство.
Карамзина посещает император и не один раз встречается у него в доме или у дверей с кудрявым лицеистом, которого пока не помнит, но вскоре не забудет…
Когда потребовался поэт, мОгущий восславить наследника нидерландского престола, недавно женившегося на сестре царя, обратились к Карамзину. Тот сразу предложил Пушкина. Стихи были написаны за час. Все довольны. Императрица Мария Фёдоровна посылает в награду сочинителю золотые часы с цепочкой.
Честь и слава, карьера!
В тот же день автор стихов «нарочно о каблук» разбивает те часы, - чтО ему сама царица!
При встрече с лицеистами царь вдруг спрашивает, кто из них первый? Пушкин отвечает: «У нас нет, ваше императорское величество, первых – все вторые».
Царь хотел первого наградить, приблизить на зависть остальным. Ему в самой вежливой форме отказано. «Все вторые», - ответил первый поэт. Не хочет приближаться.
Однажды у Карамзина юный Сверчок встречается с молодым офицером Петром Яковлевичем Чаадаевым, который 18-20-летним прошагал с боями от Москвы до Парижа. Началась дружба.
С другими офицерами лейб-гвардии гусарского полка - весёлые проказы.
Легенд, смешанных с былью, о гусарских похождениях юного Пушкина сохранилось немало. В этих рассказах не хватает только двух, но очень важных вещей.
Во-первых, те гусары соединяли «безумное веселье» со взглядом на жизнь вольным, полным достоинства – и это приведёт многих из них прямо в декабристские тайные союзы или в близкий круг сочувствующих…
Второе обстоятельство - это растущее стремление Пушкина вырваться из-под нудной, мелочной опеки.
Но можно с уверенностью сказать, что в этот последний свой год в Лицее Пушкин от романтических мечтаний о Вакхе и Дориде перешёл к подлинным кутежам, от платонической влюблённости к «безумству бешеных желаний». Об этом говорят откровенно его стихи. «Письмо Лиде» (1817) писано не робким обожателем недоступной красоты, а нетерпеливым и счастливым любовником.
По скорой поступи моей,
По сладострастному молчанью,
По смелым, трепетным рукам,
По воспалённому дыханью
И жарким, ласковым устам,
Узнай любовника…
(1817)
И вот – май 1817 года. «Санкт-Петербургские ведомости» приглашают «публику и родителей» на выпускные экзамены Царскосельского Лицея.
17 дней, 15 экзаменов…
Наступают дни прощания.
Дельвигу, собрату по музе и судьбе, - первое п р о с т и.
Один поэт желает поэтических радостей другому и делает вид, будто сам сможет от них избавиться…
В бездействии счастливом
Забуду милых муз, мучительниц моих;
Но, может быть, вздохну в восторге молчаливом,
Внимая звуку струн твоих.
Разумеется, особое событие – разлука с Кюхлей:
Прости! Где б ни был я: в огне ли смертной битвы,
При мирных ли брегах родимого ручья,
Святому братству верен я.
И пусть (услышит ли судьба мои молитвы?),
Пусть будут счастливы все, все твои друзья!
Самое задушевное посвящение – Большому Жанно (Пущину):
Взглянув когда-нибудь на тайный сей листок,
Исписанный когда-то мною,
На время улети в лицейский уголок
Всесильной, сладостной мечтою.
Император придёт на заключительный акт.
Всё будет скромно, спокойно.
Энгельгардт и Куницын «подведут итоги» лицейского шестилетия; затем вызовут каждого в порядке успехов, объявляя чин и награду, представляя царю.
29 раз царь улыбнётся выпускнику; на 26-й раз - Александру Пушкину.
Большая золотая медаль – Владимиру Вольховскому, вторая золотая - Александру Горчакову.
Горчаков – чиновник 9-го класса (титулярный советник). Ученики же послабее получают 10-й класс. Пушкин – 10-го класса (коллежский секретарь).
Энгельгардт раздал заказанные им на память чугунные кольца.
Наконец прощальная лицейская клятва: «и последний лицеист один будет праздновать 19 октября…» Им станет Горчаков. Он скончается в 1883 году.
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен –
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина,
Отечество нам Царское Село.
До конца жизни любил Пушкин обращаться мыслями к Лицею, к этой радостной, свободной поре, точно в источник живой воды окунался, точно искал в юношеской своей цельности опоры против налетавших на него волн.
«Я думал о тебе, приют благословенный…».
Репродукция картины И.Е.Репина из Интернета.
Использованная литература:
Юрий Николаевич Тынянов «Пушкин»,
Ариадна Тыркова-Вильямс «Пушкин»,
Иван Яковлевич Эйдельман «Прекрасен наш союз…».
Апрель 2011 года.