Человек в пальто медленно шел по пустому бульвару, кинематографичный дождь шел в округе. Человеку было некуда идти, но он все равно брёл, дождю было все равно где идти и именно поэтому он низко навис над бульваром. Им обоим было уютно на широких улицах спального района, освещённых жёлтыми фонарями, с провисающими проводами и гладким блестящим от влаги асфальтом. Человек прошел бульвар и свернул налево, дождь немного подумал и остался.
Вечерело. Пели вьюги. Тающая льдина плыла по весенней шуге. Зима уже отступала, и предзакатное солнце горело искрами на, сложноиграющей кусочками льда, воде. И так хорошо, в этой тени уходящих морозов, пилась кока-кола белоснежному медвежонку.
Мышь бежала по выжженному полю, выискивая, где заночевать и спиной чуяла острый взгляд коршуна. Время от времени, незаметно для себя, приподымала хвостик, остановившись, как бы прислушиваясь. Но её друг уже улетел зимовать.
Он вышел из тёмного дома, роса обволокла босые ноги. Вчерашний день туманно далёкий сыпался обрывками лоскутов. Он глубоко вдохнул. Но что-то спёрло дыхание. И в карих глазах медленно потухали звёзды. В предрассветном сумраке намечались дожди.
Маленький вечер тихонько касался репродукционных антенн и жался облаками к крышам домов, как бы накрывал пушистым одеялом высокие тополя. И лишь мальчик со второго этажа чуял неладное.
Бобрята усы котятам оборвали и плакали, устало глядя вслед развевающимся по ветру хвостиками. Обидев друзей, душа их ныла от бессилья что-то изменить в устройстве мирозданья, и жалость их топила в вине и неблагоприятных развлечениях.
Ледяные небеса разрывал истребитель. Казавшееся безмолвным, небо отвечало малейшим движениям штурвала. Лётчик вел валькирию в направлении границы. Что же думал он в торжественный момент единения машины и человека? Какая мелодия звучала в его голове? Мы не узнаем – ведь он уже улетел.
Карандаш, валявшийся на столе, заметил жёлтую точилку. После вчерашнего, грифель ломило и хотелось привести себя в порядок, разгладить острие, ведь сегодня ему идти в гости к фломастеру на чернила. Дождавшись дуновения ветра, медленно покатился к краю стола. Вожделенное лезвие было уже близко, но тут сальвия отпустила.
Последнее осеннее солнце холодно выглядывает сквозь обнажённые, без листьев, тополя. Старческие сухие руки споро и уверенно обрывают подмороженные гроздья винограда и, тут же, наполнив ведро, мнут их, пуская между пальцев багровый сок. Вино в этот раз будет пряным, сладким и крепким. Дай Бог, чтоб такой же была семья внучки, которую выдадут повесне, на Красную Горку. Как же быстро пролетела жизнь.
Вагон метро грохотом разрывал темноту. Молодая девушка в лёгком весеннем сарафане в зелёный горошек, переминалась с ноги на ногу читая книгу. Перед ней сидел парень, который так обаятельно улыбался каким-то своим мыслям и иногда поглядывал на неё. «Ну заговори же со мной!» С огорчением поняла, что ей пора выходить и оправляя сарафан, заметила на нём крупное пятно от варенья, куда через секунду упала слеза.
В воздухе пахло росой и осколки солнца мелькали в каплях, свисавших на только распустившихся белоснежных, с зелёными чашечками, цветках вишни. В легком весеннем ветре суетились пчёлы, как будто боясь что-то не успеть. Совершенно незаметно на подоконнике завяли цветы.
На подоконнике кружок пара от чашки зелёного чая с молоком, который сейчас в её руках. Рядом, подмяв ногу, сидит она и ждёт его. Ждёт ласки и нежности, того щемящего чувства пол ложечкой и мимолётной улыбки, когда прижимается к ней. Он ушел недавно, он скоро вернётся. Она любит вот так сидеть и ждать его. Мягкие белые лапы на карнизе, мурчание – вернулся.