Оглянуться назад. Вторая часть. Гл. 23

Людмила Волкова
                ГЛ.23. ЕЩЕ РАЗ ПРО ЛЮБОВЬ

       На этот раз я запутаю читателя  окончательно. Если  любовь мерить таким  относительным понятием, как протяженность во времени, то  мои чувства к Юре  попадали под определение «первая любовь». Ведь мы дружили (встречались) два последних школьных года плюс полтора первых моего студенчества. И долго еще после этого вопрос, быть вместе или не быть,  решался то теоретически, то практически.
      А  мечта моих подружек увидеть меня наконец-то целованной сбылась после второго курса филфака. Это они считали, что поцелуи приводят к  загсу. Но туда меня повел совершенно другой человек. И в этом промежутке между первой и последней любовью оказалось довольно много  увлечений.
     Не подумайте, что я была девочкой легкого поведения,   но все мои дружбы с другими мальчиками  поцелуями сопровождались. Как впоследствии выяснилось, они были почти «пионерскими» (имею  в виду поцелуи). Просто никто из моих ухажеров не мучил себя, как Юра,  вопросом: « А как она к этому отнесется? А вдруг оплеуху закатит?»
       Конечно, спасибо судьбе, что она мне не подсунула опытного парня, который бы воспользовался моей невинностью. Мне нравились ровесники, такие же неискушенные в любовных утехах, как и я. Для них поцелуи тоже означали  венец отношений с девушкой. Никто не покушался на мое целомудрие, потому что все это были мальчики из  правильных семей – с традиционным представлением о женитьбе.
      Беременные девушки еще не были в моде, мамы-одиночки не вызывали восторга у окружающих. И в мои девичьи  грезы  входила вполне прагматическая цель – выйти замуж и  родить детей.
      Но это было потом, потом! А пока мой Юра отсутствовал,   под боком находились реальные мальчики, и существовала возможность выбора. Я не хотела себе признаваться, что чувства к Юре  немного привяли, как полевые цветочки без воды и почвы.
     В этом была виновата не только моя увлекающаяся натура, но и сам Юра – непонятный, непоследовательный, молчаливый, из которого слова не вытянешь. С ним невозможно было говорить о книгах, музыке и других интересных вещах, Он никогда не был инициатором такого разговора, но всегда отвечал на мои вопросы. А я никак не могла понять:  может, он старается  мне угодить, когда подтверждает, что и ему понравился тот или иной писатель, певец, артист? Он искренне со мной согласен или нет? Юра не развивал тему, а топтался на месте. Он не спорил со мною, но иногда на его лице мелькала  странная улыбка – снисходительная, взрослая. Так разговаривают с умными детьми, подстраиваясь под их детский взгляд, чтобы завоевать доверие.
    Я  привыкла к другому стилю общения. С Женей Угаровым, например, мы спорили, и не всегда наши вкусы совпадали,  зато каждое совпадение вызывало прилив обоюдной радости – на грани с нежностью. Нас объединял неисчерпаемый интерес ко всем проявлениям жизни, доступным нашему возрасту и опыту.  Нас интересовали люди.
    А вот что интересовало Юру, кроме яхты, я не знала. И что он любил или ненавидел – тоже не знала. О его компании, которая меня просто интриговала, он тоже молчал. Неля Рындина теперь  дружила с Женей Мещеряковым,  но была еще Кира, дворовая подружка Юры и Славика, особа независимая и внешне привлекательная. Почему я рассказывала Юре о своих приятелях и друзьях, а он мне – нет? Даже о маме  его и брате я толком так ничего и не узнала.
    Чем же дышал сам Юра? Какие у него были увлечения, кроме яхты? И почему он скрывал даже те свои умения, которыми другой парень в его возрасте мог гордиться?
      Например, через несколько лет я случайно узнала, что он был мастером спорта по мотогонкам с препятствиями! И что после армии его завербуют во внешнюю разведку  как человека, владеющего несколькими видами спорта?
      Короче,  с такими идут в разведку. Но пока мой разведчик    жил далеко, а рядом был Женя Угаров. Юра почему-то писем не писал. Правда, за все лето прислал две открыточки с изображением военных кораблей. Мелким почерком он сообщал мне, что скучает, мечтает о пляже, куда мы пойдем вдвоем, и о яхте, на которой он меня будет катать. А рядом, повторяю, был Женя Угаров.
    Если  он не приходил, я скучала. Нам было хорошо вместе! И внешность его не вызывала раздражения, напротив! Большие карие глаза в длинных ресницах смотрели всегда ласково, мягко, красиво очерченные губы, чувственно припухшие,  словно созданные  для поцелуев,  и правильной формы нос – все было так гармонично, что этим лицом хотелось любоваться.
    Женя стал моей подружкой – внешне симпатичной и родной по духу. Ира Монина уехала в Пятигорск к родителям,  Ляля моя  бегала на свидания с очередным поклонником. Вова Довнарович  умотал в Москву к дяде, Юре Шишканову  мама не разрешала гулять чаще трех раз в неделю. Он занимался математикой даже летом, чтобы заработать золотую медаль. У Светы Меркушевой завязалась трогательная дружба со Светой Куликовой, закончившей школу. Та окружила себя взрослыми парнями, и ей нужна была наперсница.
      Итак, мы с Женей Угаровым остались вдвоем. Теперь все мировые проблемы мы решали сидя рядышком на бревнах  в глубине двора, возле сараев.
     Понятно, что проблем этих в мире за почти две тысячи лет накопилось многовато – за один вечер не решишь. Прочитанные книги, увиденные фильмы, услышанные разговоры взрослых,  семейные дела тоже требовали немедленного обсуждения и оценки.
      Поскольку и темперамент у нас был одинаковый – горячий, то приходилось и волноваться. А волнуясь, Женя  немножко заикался. Что у волнения этого есть и другая причина, я как-то недопонимала. Ведь считалось, что Женя влюблен в Лялю,  а у меня есть Юра. Правда, о них, оставшись наедине,  мы не вспоминали. Вот как-то не хотелось. Что-то  останавливало.
     Женя  как раз поступил в Горный  институт. Теперь он стал студентом, а я оставалась школьницей,  Мы были одногодками и чувствовали себя ими. Я понимала, почему Ира Монина влюбилась в этого мальчика – совершенно лишенного лукавства, безгрешного даже в мыслях, еще и умницу. Но я не понимала, почему Женя так долго убивался по моей младшей сестренке, не доросшей до него духовно. Такого определения физического чувств как «он ее желал», не было ни в нашем словаре, ни в воображении.
    Женю тянуло к Ляльке, а с нами он  просто дружил. Так приблизительно я рисовала себе истинную картину наших отношений.
     С моей точки зрения, у Жени был единственный недостаток – невысокий рост. Мы были одного роста: я –  метр шестьдесят девять, он – метр семьдесят,  а в те времена девочки строго следили за тем, чтобы дружок был непременно повыше.
     Теперь я понимаю, что бедный Женя комплексовал из-за роста, а потому  не зарился на девочек повыше.
     Итак, мы дружили. Вернее – мы сидели ежедневно на своих бревнах и общались. Но ведь было лето! Цветочки пахли! Коты подвывали, хотя весна кончилась. Теплый ветерок  ласкал обнаженные руки. Где-то томно играло танго. А мы все сидели рядом и в запале умных разговоров жестикулировали или двигали коленками, случайно прикасаясь  то этими коленками, то локтями.
     Я помню этот вечер – знаменательный, как выяснилось позднее. Мы наблюдали кошачью дуэль – прямо  перед нашим носом два кота истошно выясняли отношения. Справа от Жени пушистая кошечка тихо забилась в щели между бревнами в ожидании финала. Облезлый серый кот, лишенный всяческой привлекательности, сначала молча застыл в смешной позе, пока соперник напротив, полосатый «сибиряк», издавал боевой клич, ритмично подметая территорию вокруг себя  шикарным хвостом. Потом  они пели отчаянным дуэтом.
    Мы  с улыбкой  наблюдали за этим действом. Когда соперники сцепились, кошечка осторожно выползла из своего укрытия, и драка прекратилась мгновенно. Сибиряк бежал. Облезлый победитель медленно приблизился к своей красотке.
    Это была красивая домашняя кошечка со своей историей, о которой я рассказала Жене:
     – Представляешь, она месяц назад удрала через форточку к этому бродяге. Хозяйка из третьего номера каждый день приходит сюда с едой в мисочке, чтобы выманить беглянку из бревен. Уже и дворник ей помогал – ничего не получается. Сначала  кот выл под окнами квартиры, а кошка сидела в форточке – воздухом дышала. Потом она сбежала к нему, и теперь оба тут живут, в бревнах.
      – Природа, что ты хочешь. Только почему не в марте или апреле?
       – Вот-вот! Котяра этот выл всю весну, а  киска  не сдавалась. Влюбился, – усмехнулась я.
      – И, наконец,  она сдалась. А тут соперник появился. Красавец.
      – Я бы его выбрала – этого хвостатого. Котята будут красивые.
      Женя как- то странно посмотрел на меня – словно с укором.
      Уж не помню, какие эмоции меня захлестнули в тот вечер, чем меня Женя так растрогал, но я совершила поступок, неожиданный  даже для меня.
      Мы расходились возле входа на нашу веранду, и я вдруг сказала:
       – Женя, закрой глаза.
      Он послушно закрыл. А я чмокнула его в щечку! В щечку! Всего лишь клюнула, чмокнула! Но,   Боже мой,   какой эффект получился! Женя ойкнул, схватился за щеку и убежал от меня!
       Я сразу поняла, почему убежал: он был потрясен!!!
       Через много лет он мне сказал совершенно серьезно:
        – Люся, я всю ночь тогда не спал. Это был мой первый в жизни поцелуй!
       – И мой, – призналась я.
       Закончилось все так. Женя пришел на следующий день – нарядный и сияющий, но взгляд отводил. Сначала мы  попили чай с  печеньем, потом пошли во двор на свое место. О чем говорили, конечно, не помню, но о чем-то возвышенном. Правда,  все время сбивались с темы. Друг на друга не смотрели. А потом Женя вдруг обхватил мою шею рукой и стал целовать в губы.
       О-о-о!  Разговаривать больше не хотелось. О своих чувствах мы тоже не заикались. Какие там чувства! Это была дружба, освященная поцелуями. Такой вот подвид любви. Это был зов крови в сочетанье с человеческой симпатией.
       Несколько дней подряд мы вот так и проводили время – уже без всяких разговорчиков. А потом неожиданно вернулась из Пятигорска моя  Ира…
      Вот когда я почувствовала себя предательницей!  Оправданием мне служило лишь то, что до сих пор ничего между Ирой и Женей, кроме дружбы, не было.
      Пришлось мне признаваться в содеянном. Реакция  подруги  была удивительной:
      – Люся, ты мне так дорога, что я готова уступить тебе и Женю! Пусть, пусть он…
      Нет, она не заплакала, моя мужественная подружка, получившая такой удар! Ведь она все-таки надеялась на что-то! И, как впоследствии оказалось,   не напрасно!
      Уже когда мы закончили школу, а Ира уехала навсегда, они с Женей не просто переписывались – Ира ездила к нему в какой-то шахтерский городок, где Женя проходил  преддипломную практику,  – спасать свою любовь!
      Как все студенты-горняки в то время,  Женя стал часто выпивать. А в отрыве от родного дома, где не было никакого контроля, да еще в коллективе начинающих алкоголиков, он оторвался по полной, как нынче говорят.
     Несколько дней Ира жила в этом поселке – оберегала парня, удерживала в состоянии трезвости. Внушала оптимистический взгляд на будущее. Удавалось с трудом. А потом она поняла главное: он – слабый человек, да еще отягощенный кучей комплексов. Только в состоянии опьянения чувствовал себя уверенным, таким как все его сокурсники… Пока Ира была рядом, он держался, но стоило ей уехать – и Женя сорвался…
     Но все это было потом, потом, а пока, то есть – этим летом – разгорелись такие страсти между нами тремя (нет, четырьмя!), что мне было не до Юры. Он просто выпал из моего сердца до самого своего возвращения.

     Если все стадии любви разложить по полочкам, то  теперь мне ясно: это было увлечение, а не любовь. Просто длилось оно долго, с перепадами в степени влюбленности. Ведь когда любишь – прощаешь все. А я все время была в сомнениях…

     Дело в том, что и моя Лялечка  вдруг обратила внимание на Женю! Ее зацепил тот прискорбный факт, что ее  самый стойкий  поклонник вдруг  потерял к ней интерес. А на самом деле – он просто растерялся от такого внимания к его персоне. Женя не мог определиться, к кому его больше тянет. Появление на арене Ляли его смутило. Вроде бы – вот она, твоя девочка, бери и хватай! Целуй свою мечту! Но рядом еще две влюбленные (или не очень?) дурочки! Он же  нутром чуял, что с нами творится!
     Слишком поздно я поняла, что между ним и Ирой созревало серьезное чувство, но мое вмешательство спутало все карты.
     Страсти улеглись с приходом сентября и возвращением Юры.  Сестричка утешилась быстро. Она была так сексапильна, что поклонники не исчезали – просто сменялся караул. Между прочим, для нее эти влюбленные мальчики опасности не представляли. Хвост поклонников совершенно не означал развратного поведения Лялечки. Она оставалась кокетливой и нетронутой девочкой, как и я, ее старшая сестра, которая впервые поцеловалась с мальчиком в семнадцать лет.
     Юра вернулся – и все потекло по-прежнему: свидания то в парке, то в кино, то у нас в квартире. Ира Монина дружила с Женей, и только потом я догадалась, что это была любовь. Очень жаль, что в середине учебного года Ирины родители решили  вернуть свою любимую дочь в Пятигорск. Там она закончила десятилетку, а потом поступила в музыкальное училище в Волгограде. Там и вышла замуж, родила дочь, а наша дружба вылилась в переписку – откровенную по содержанию, нежную по эмоциям и благотворную для меня лично. Потому что Ира была умнее меня, сдержанней и не мечущейся натурой, какой я была, и,  увы, осталась…
   Правда, в своих целях и привязанностях я была стойкой.  Метания имели отношение не к сути, а к методам достижения цели. Тут мне очень не хватало как раз уверенности в своих силах и  способностях…


Продолжение   http://proza.ru/2011/04/22/1114