Переход с Боровицкой на Арбатскую. За спиной рюкзак с книжками, на руке неудобно висит пакет: завтра выступление, сестра одолжила мне свое золотое платье. Пока ехала от нее, иногда заглядывала внутрь полюбоваться цветом, пощупать толстую гладкую дорогую ткань. Теперь с ним неудобно: вокруг теснят, пакет норовит то не зайти, то не выйти на нужной станции. Кругом люди, люди, люди. Выхожу с эскалатора. Почти прошла к электричкам, но замечаю на противоположной стороне перехода старушку. Она стоит, вжавшись в стенку, сгорбившись, держа в руках что-то большое и неудобное.
Подождала, пока народ схлынет, подошла к старушке. Выглядит очень даже интеллигентно: синий чистый берет, волосы седые, но хорошо прибранные. Приличное пальто и немного потрепанная сумка. Да и не такая она и старушка, если приглядеться: лет 65, не больше. Руки гладкие, ухоженные, с ровно остриженными ногтями.
В руках держит алюминиевую кастрюлю. Крышка привязана к ручке белой толстой резинкой. Увидела меня, подняла глаза- а они голубые- голубые - и протягивает мне кастрюлю, но одними только пальцами, локти и кисти к себе прижимает, знает: не возьму.
- Купите кастрюлю, хорошая, - внезапно спокойным и уверенным голосом предлагает она,- таких в магазине не найдете, – вертит ее, хотела бы, видно, показать все достоинства, но кастрюля- кастрюля и есть.- Не выпускают таких больше, советская еще,- смотрит снизу вверх, кастрюлю прижимает к себе. Металлические бока начищены, блестят. Кое-где порезы - видимо, и ножом ее тоже драили.
-Сколько?
-250.- И смотрит. Готова покраснеть, сбавить цену, подарить и уйти.
Снимаю рюкзак, прижимаю его коленкой к белой мраморной стене, обеими руками роюсь внутри. Наконец нахожу кошелек. Там только двести рублей и тысяча. Механически засовываю руки поочередно во все карманы: куртка, джинсы, рубашка. В куртке - студенческий, между пропуском в метро и историческую библиотеку прячется полтинник. Достаю скомканную пятидесятку, складываю вместе с двумя сотнями, протягиваю ей. Она торопливо убирает деньги.
-Вам пакет найти? – Киваю. Она достает из кармана пальто скомканный пакет из какого-то универсама, бережно укладывает кастрюлю, поправляет съехавшую крышку. Вздохнув, отдает мне. Кажется, все еще хочет рвануть на себя, забрать, вернуть. Я беру, прощаюсь, накидываю рюкзак на плечо, иду с двумя пакетами дальше в переход. Ручки пакета на кастрюле почти не сходятся, приходится неудобно растопыривать пальцы, чтобы их удержать. Перехожу на Арбатскую. Прямо напротив лестницы - скамейка. Сажусь, вытаскиваю платье, кладу на дно пакета кастрюлю - она блямкает, стукнувшись о скамью - потом долго пытаюсь засунуть туда же непослушную материю. С горем пополам превратила две сумки в одну, старушкин пакет комкаю и засовываю в один из карманов рюкзака. Нести стало удобней, зато пакет стал очень смешным: круглым, пузатым.
Я иду дальше, на концерт в клубе на Арбате. Иду и думаю: вот если друзья меня сейчас спросят, что у меня в пакете. Я отвечу: алюминиевая кастрюля.
Все будут смеяться.