Люди готовы на сцене сыграть кого угодно, кроме себя;
Вот я – социопат, урод, продукт общества, как ни старайся,
Но не себя... Это условие социального зеркала, это как если б
Заказал проститутку, а она попросила нежно обнять её,
Но из-за царапины на руке, чёрти откуда взявшейся,
Не смогу совершить необходимого действия.
И считают курение и алкоголь – эталоном современности,
что ж, я согласен.
Но к вашему сожалению, не могу позволить себе такой роскоши,
И вынужден переносить жизнь на трезвую голову,
При этом ни с кем, не целуясь, сидя в тишине, не считая David Bowie,
Научил слушать молча, без голосов в голове, от того и имею
Постоянную со всеми границу в общении.
Ничем не разбавленную к сожалению, да и раздвигать её,
А в частности ноги, маловероятно кто пожелает,
я же по стандартам – уродлив.
Люди готовы затрахать искусство только чтобы привлечь
Противоположность и стянуть ложность, должность,
Вакуум внутри заполнить.
Мужчины женщин, женщины отлеживаются в топах
Или интерполых, но не потратить время скажем на родственников,
А они не вечны. Бог, слышишь?
Расплываюсь в виртуальном аквариуме, рыбок кормлю,
А в это время столько всего в мире не происходит...
Телефон зачирикал, автоответчик:
God vezdenesuschy green screen, go into the furnace, or...
Перезвони... connection aborted.
Пи, пи, пи...и.и.и..ии...ии.
Всё хочу встретить рассвет, но зима сном спаивает,
Даже когда вроде на ногах.
Люди готовы открывать двери в подъезд или квартиру
И зубами, главное чтобы гость был знакомым или выгодным,
Но не случайным.
Укалываться наркотой, добывая деньги на неё,
По родительским головам лишь доказать своё несуществование
Или наоборот.
Люди пошли сейчас талантливые, и чего только не придумают,
Ради себя: торговать хлебом или на дискотеке вышибалой,
Вылизывать в университете парты, доски изрисовывая,
Влиться в щель попавшуюся, чтобы не забывали их тел
Поганых – уже себе дешёвые могилы копают.
Но а что изменится если сменить религию?
Сегодня атеист, завтра христианин... Разве что набор букв
В анкете иной и смена круга единомышленников.
Или ужесточится естественный отбор, вы же помните как Гитлер
Травил евреев «Циклоном» в камерах секретных, откуда в 44-ом
Кости валились изо всех окон и дверей...
Но лично для меня страшней, когда снится как я с другом
Явился в квартиру, где в зависимости от времени
Узкие объединения организовывают пародии на Энди Уорхола:
Подростки в виде дискотек, а юноши рок концерта,
И как забавны эти представления – малолетки-инвалиды,
Кривоногие дебилы, в синяках девочки, дёргаются под «The Clash».
Но вот пробило 12-ть и они тут же разбежались в своих лохмотьях
Безобразных, обоссаных, обосранных, ведь рокеры новаторы,
Под возрастающие волны баса и соло-гитары, как члены сообщества
Андеграунда, никому неизвестные – начинают гнуть пальцы,
настраивая инструменты.
Что характерно для таких эпизодов – это смена резкая декораций,
И вот я уже один, где-то на улицах Китая, средь гаражей с виду наших,
Заблудился, ищу автобус с номером родным, но пока только китаянки
С колясками одни... И полицейский, ему не любим мой стиль,
Отвёл в изолятор следственный, где начался допрос на том моменте,
Когда закончился Сон.
Открыл глаза и вижу, сидит на стуле друг музыкант, спрашивает «ну как?»,
Отвечаю «на ниточке серебренной, и ещё ложат меня на операцию
В среду, кишки вырезать – докторам не нравится их длинна».
вот тут я точно не смог уже спать.
Плавающий энергошарик заполнил комнату вишнёвой краской,
Жаль только под одним углом касания вырисовываются три звёздочки,
И на зевании исчезают... И не хочется верить в минусовые температуры,
Дым, И в то, что дождь по прогнозу завтра.
У соседей, вверху, если верить вибрации – визги детские,
Это внуки приехали в гости, суббота же, и кошка той же жадностью
Кормёжки просит, и я холодный, худой, умываюсь, жаль не смыть усталость,
А только останки продуктов мастурбации.
Но а вы чем занимаетесь, никогда не узнаю, хотя несложно догадаться,
Что со своим эго играете, не желая никому истинно удачи,
Зная, что вам не желают.
Никто ни в чьих страданиях не виноват, да так говорят...
И не в ответе я за вас и вы за меня, тогда какого чёрта
Стремимся к демократии, в дымке тяготения к всеобщему благу?
Про гуманизм и вовсе умалчиваю...
А что о любви сказать могу, как человек не видящий выше
Возбуждённого члена от лесбийских трений – она действует
В двух планах: мозги плавит или стимулом к ускорению выступает
карьеры, улучшения одежды.
Махнул рукой, а кошка подумала, что её зову – умная,
Облизала, напугала – глупая.
Недостаток общения до того гложет, что в «маиле» голосую за фотки
Наугад попавшиеся, чтобы внимание привлечь.
Жаль чувства не выкинешь темные, а светлые не создашь.
Проще гораздо с языком – он организм, какой и я, в виртуальности
Исковеркан ложью и вирусов мата и невротизмов всяких.
Адаптировать слова легко под настроение, убить их, но оживить...
Гумилёвскую гордость и одиночество не хочу разделять,
И к миру вне сознания ходы прогрызать, улыбку одев голливудскую,
От того и популярны так его фильмы не до 30-х,
Ведь там немое выступало как некая логическая задача,
Где чтобы додумать за жестами знаки, нужно было шевелить мозгами:
Это как в шахматах, но без решебника, каждый своё понимает...
Но а после оказывающие разрушительное влияние на мировую культуру,
Делая её немировой, возможно на подсознательном превосходстве
На подсознание выводят символы контрольные, выливающиеся
На сознательное поклонение,
Из коробочек черепных как моя, делая уродства...
А кошка нагло мурлычет, заставляет прислушаться к её груди,
Движению крови и воздуха за оболочкой шерсти, смягчая ненависть
К сестре, которая не забрала дочь в 4-е утра; она стояла одна,
У школы, после изнурительной экскурсии в хабаровские тропы.
Эх, слушаю записи выступление московских и питерских поэтов,
Зажравшихся, считающих – голоса им все обязаны,
Уважением вниманием, ну да…
Взглянул бы я на вас, совушки Вселенной, хвостатые учителя без хвостов,
И позвонков, и связи с реальностью – как бы прочирикали
Извилистые ваши языки, на радио, в клубах или где вы дрочите там,
в предтрущобах, например Комсомольска?
Не уверен, но чувство одно спасает сейчас – это радость за друга,
Что он влюбился, хоть и дружба так же неожиданно сломалась
Как и образовалась, тогда на горке летним вечером.
Хоть и не внешне, с первыми лучами романтики житейской...
Вспоминаю, как он говорил вчера: учёба учебой, но, а как же личное?
Намекая, что и мне надо бы от творчества фанатичного выздороветь.
На это у меня один ответ и не только ему...
Я давно уже стал личным в пользовании языка.
А безличность тела – не так важна, разве только для размеров гроба,
когда будут подбирать, без языка.
Но а пока живу если так это назвать, радуюсь и обычному
Кофейному зёрнышку, его запаху и гладкости.
Особенно когда их много, в кофемолке при надавленной кнопке,
Сначала царапающие трески, затем они всё мельче и мельче,
После еле заметны, высыпаются в спецпосуду, заливаются
Колодичной водой, огонь зажигается, однородная расплавляется,
И ждёшь, ждешь, пока не поднимется, и не выльешь готовый
Коктейль бессонницы в кружечку с голой женщиной...
И думаешь, раньше умели любить красивей, видя в телевизоре
фильм исторический, от Шекспира перенятого сюжет.
Аромат горький тоску нагоняет, главным образом от отказа
И косвенных убеждений, неадекватности идеи организовать
Поэтический клуб в университете; жаль не догонит МГУ
По количеству взяток.
Ну и ладно, не вышло с физическими лицами, выйдет с цифровыми,
Такими, как Рустам Хайдаров – человек с лаконичным содержанием
Безграничного характера, строгого анализа текста и грамматики,
Фотографической памяти, а религиозного знания...
Найти такого гения средь миллиона – неоспоримая удача.
А в общем, это как полюбить мертвеца, как влюбил в себя Бродский,
Но лучше заинтересованных душой мёртвых уважать,
чем живых бездушных...
Но а что же там, за окном, квартирой, городом, планетой,
Ближайшем космосом, далёкой Вселенной, за её пределами,
если существуют, и дырами сквозящими системы,
Без заблуждений и словесного сора, завихрений,
Чем злоупотребляю редко; что там мы увидим, влюбим, возненавидим,
Напишем, как сейчас в темницах, не потому что мыслим,
а чтобы существовать.
И как порой хочется вклеить в систему одну деталь – вернуть время назад,
Но никак, переводим стрелку на зимнее зрение, а в физическом смысле,
Если так дозволено мечтать теоретически...
а теперь вам слово!
В рутинном голоде, средь лунных языков, облизывающих стены,
Медленно не засыпаю, размышления, стремящиеся к обобщению
Извилины и отделы сдавливают, раскрепощая убывание.
Утро, в новостях американский кризис 20-х, трибуна Рузвельта,
А нашу не показывают, при Сталине, да и нечем снимать.
Больше погружаясь в историю чужую и нас, всплываю
На поверхность вопроса: кого-то не ненавидеть стоит ли?
В машине отслеживаю изменения в холодеющим окружении:
Вот девочка в синем, в школу, оглядывается у светофора,
За ней под окнами «хрущёвки» беспризорники в футбол играют,
Как летом, кровавые граффити на заброшенном здании,
Алюминиевое, арендуемое на определённом расстоянии и освещении
Представляется струёй воды из шланга для поливки цветов
И газонных трав, через секунды от миража лишь тел. остаётся на рекламе.
А вороны в ветвях голых еле заметны, распадаются в умирающем древе,
Лучами фотонной победы над стаями голубей нахохлившихся – из них
Зиму аномальную никто не переживёт, и валяться трупы их будут у подъездов,
злорадствуя взгляды величия нашего…
Когда-то в блокадном Ленинграде смерть на улице прямо у магазинов, домов,
Мостов, развалин архитектур снегом придавленного:
И примечательно, размеры их групп моделируют устройства наши,
Здесь даже в дыре называемой «город юности»,
Где казалось, нет дела никому до устройства – в Ленинском округе малые,
Озлобленные как металлисты, на проводе линией; в центральном – огромные;
на ЗЛК чёрным пятном от остановки до «Красного» ожидают подкормки...
Из радио абсолютные хиты, но включили б хоть раз не хит
для разнообразия.
Университет, у входа новенький «Ford», 8 минут до звонка недолгожданного,
Раздевалка, первокурсники-смешарики, лестница сверкает, а на той неделе
Мышь тут пробегала, отмеренные квадраты, в них Солнце укладывается
Старательно, но ограничивается сочетание временными перпендикулярами,
Категоричностью сознания, регулирующее всё
кроме себя...
Лекция по невропатологии, спинной мозг, прямая кишка, дефекация,
Половые акты: от осознания, сколько во мне машинального
тошнота накатывается.
И правда, мы не птички, а жаль, и способны нужду сдержать,
Но лично убеждаюсь – голуби целенаправленно на головы гадят.
Нерв диафрагмальный, контроль дыхания, шейные невросплетения –
Это сложно для нас цивилизацией упрощенных, «гуглом» или «яндексом»,
Но так утяжеляется дыхание...
Ядра головного мозга, оливы, Голля и из немецких путей явно восходящих,
По именам, продолговатый, знают ли женщины что там центр,
отвечающий за сосание? Глотания, рвоты, чихания, кашля...
Защитных рефлексов, жевания. Мост – его продолжение,
Жаль не «бруклинский», белое вещество волокно-направляющее
В мозжечок... ой.
А вот и энергобаза вершины мироздания: 40 кг. материи и метра пространства,
Развёрнутая в средних этажах продолговатого, гипоталамусе,
Сером веществе, покрышке и мосту, кхе…
Ретикулярная формация, эмоциональный контроль, уменьшение активности,
Стирание возбуждающих факторов в коре больших полушарий.
звонок.
Бледно-голубое небо съедает кроны, безветрие, два стула,
Машина безколёсная, таков вид со страхом внизу затора,
вследствие ледяного...
Спускаюсь к библиотеке, один, без «демократа», он не явился –
Думал вместо лекции семинар, но оказалось наоборот...
Голова загружена спинным мозгом, а лучше б ознакомится с биографией
Гайдна и Моцарта.
Отходя от кладези знаний и порядка, вижу, скорее не случайно,
Как на тех же квадратах кафельных свет лампочек рассеивающимися пучками
Укладывается геометрически относительно полов аккуратно
как водяные шарики...
Ускоренно, чтобы не мучиться долезаю до остановки у киоска вонючего
останавливаюсь.
Бутылка разбитая у ног, сломанная урна, плевки, плавки, гадости...
У дороги пританцовывают студентки красавицы, такие разные,
Но до меня их глаз не касается, я же неудобен в общении, уродлив.
И чтобы это мучительное одиночество, ещё мучительней среди людей сгладить,
Я хожу как пьяница, толкая камни, песок уравнивая с бугорками.
Прохожие следы оставляют глубины резьбы разной –
Это по ходу всё, что они вообще оставят...
Небо как старое одеяло на картине Веласкеса,
Но одно мгновенье и фрагмент на том месте, где Солнышко, стирается,
Делая его видимым и доступным глазу, безопасным диском,
Но художнику не понравился глазок в бесконечность
И он его ветром закрасил, затянул серой краской...
Ещё голуби землю доклёвывают, кто на ветке одиноко короткой,
Кто на длинной вдвоём, спугивая брата с короткой, одинокого;
И так летают из угла в угол, если ограничить мир улицей,
Останавливаясь периодически то на крыше, то на проводе,
или под колёса, в колёса, из себя кому, чтобы... не мучили.
Вот смотрю на несчастных, и рефлексы не срабатывают старта,
Уже не поворачиваю голову в сторону девушки в сапожках аккуратных:
Она стройная, в руке сигарета, и изо рта струится тонко
Толи пар или дым горящего жизни утроба.
Движениями повторяю голубей, весь город вокруг рассыпается,
Чувствую себя уже голубем...
И вот автобус.
Там на заднем сидении я вижу рисунок на одежде
Рядом сидящей малолетки как на в рекламе «муз-тв».
Вон там сбили человека – тыкает женщина, ну и что...
«Смерть убавила человечество, но мы не замечаем,
нас, наверное – много».
Кастрируем друг друга нежеланием быть рядом в счастье
И трудные минуты... Ах да, вы же это всё знаете.
Женщины не смотрят на мужчин, а те на них, но внутри взаимно тянутся.
В открытую я это принял но, увы, не красавец.
В крапинку чернота впилась в яблоко заставляя его гнить,
Физически я тут, но везде мыслями.
И логично, что проверка посещаемости тут в виде билетов
Или там, в университете, не имеет значения...
Обстановка мягко угнетает, и кажется что вне тела собственно блуждаю,
Но какими бы ни казались парадоксы разума,
На конечной транспорт опустеет.
Открываю глаза за три остановки до конца и как по заказу Бог увёл
Под ручку прямоходящих случайностей; отходить от схожего сна
Длиною в недели всегда сложно, особенно когда напоминает о себе
атмосфера давлением.
Жаль я не «эмо», так бы мне осталось только поЫЫЫЫЫ-кать.
И слава Богу, от фальшивого друга одного мне осталась не больше
привычки «ымм ым-кать».
А остальную гадость, тьму душевную и оставшееся настроение бесполезное
Так чёрным и оставлю на бумаге...
До того как нутро опустится ниже тени,
и не тяжелее будет чистого листа.
Или в учтивости к «медику», гениальному слушателю, не относящемуся
К искусство, но его добром, истиной и красотой оценивающий...
…в парикмахерскую, но это был лишь повод, чтобы вне ссученного университета
Оговорить то, что там в запрете...
Например, гибель России, и её территории незастроенные,
О потере культурной связи между столицами и рядовыми домами,
О том, как инерционное поле литературы искривляется
Общественной формой сознания, вложенной в человеческое бытие,
Сцеплённое одной особенностью – отражать действительность
В символах и образах, музыке, художественных, с точностью чувственного
Восприятия наоборот, как и зеркало впрочем...
Отсюда главный вопрос – зачем первичная реальность, если есть вторичная,
Виртуальная и наоборот...
Ансамбль единиц светлого оперирования не настолько ценен если учитывать
Тупик разветвления следствия величайшей глупости, ошибки,
Допущенной всеми, тогда... Во время рассвета интеллекта,
Но угасания сердца, возомнили языки планеты, что мир можно разграничить,
Исключая цифрами его материальную целостность, частной собственностью...
Это как если ребёнок, научившись ходить, скажет однажды матери –
не нужна ты мне...
Но долго ли он протянет в своём многообразии?
Неразбериха, водоворот что-ли, и только вдохновение бесспорно
Оказывает целостное воздействие, уравновешивая чувства, разум и тело,
Компенсируя ущербность в объективности, субъективное плавает
В бесконечности... Мимикрия в темноте и тишине немного,
аффилиация трусливая, бесспорно.