Гуд-бай, страна железная. Глава 6

          Рядом капризно пискнуло, последовал щелчок. Бархатно набирая обороты, внутри «пентиума» замурлыкал вентилятор. Пришел мейл.
          Максим непроизвольно обрадовался раздражителю, который избавил от необходимости перелопачивать не слишком приятные воспоминания о событиях, которыми завершился необычный день. Хотя, человеческая память – коварная материя. Порой невообразимо трудно раскопать нечто радостное из далекого прошлого, чтобы скомпенсировать давление гнетущих неприятностей настоящего. Не зря говорят – к хорошему быстро привыкаешь. В то же время, она как мелкий пакостник, притворяющийся другом, без устали подсовывает все то, что хотелось бы помнить меньше всего.
          Вот и сейчас, будто прерванный докладчик, которому сообщили, что его время истекло, сбивчивым шлейфом выплеснула за доли секунды на затухающий экран воспоминаний концовку того дня. Насупленная молчаливая жена в компании ставших почти родными персонажей «Санта Барбары», остывший ужин на столе, и настороженные глаза сына. Короткое оправдание без какой-либо реакции – горбатого могила исправит – и сообщение о командировке на свинокомплекс. А дальше…
          «Нет уж, дальше лучше промотать, – подумал Максим, – fast forward, как говорили предыдущие работодатели. Что вы мне прислали, господа?» Максим набрал пароль, вошел в почтовый ящик, стараясь перезагрузить восприятие поскорее. Открыл входящие…
          Так, понятно – Москва, центральный офис. Загоношился новый  босс. Что же вы все такие неугомонные, ребята? Не успев сесть в кресло, немедленно подавай им глобальные улучшения. Все хорошее делается постепенно, сразу только кошки родятся. Чего изволите, мистер Голсби? Конечно же, more information, кто бы сомневался! Очередной внеплановый отчет по закупкам за последние полгода. Мало я их вам отослал? Стоп, стоп, что за форма? Кто придумал такую портянку?!
          Офонареть! Его за неделю не нароешь, а ему подавай ASAP! А мои прямые обязанности вы отмените на это время? А про моего непосредственного руководителя вы забыли? И чего вам не сиделось в солнечной Болгарии, мистер Голсби? Масштаба захотелось? Почему не нашли себе достойного применения в родной Великобритании, ведь вам уже под пятьдесят, не так ли? И вообще, каким ветром вас занесло на работу к французам?
          С нами-то все ясно, у нас выбор невелик. Рыба ищет, где глубже, человек – где лучше. Инофирма есть инофирма. Здесь нет такого беспредела, как у наших коммерсантов. Тут контракт, соцпакет и достойное жалованье в у.е. Стаж, трудовая книжка, больничный лист и отпуск по КЗОТ – всё, как положено, как в старое доброе время. Продвижение по службе на фиг не нужно, сейчас главное бабки. За бабки покупается все. Недвижимость, барахло, тряпки, отпуска, лечение, образование. Все, что душеньке угодно. Такие времена, господа. У кого башка на плечах, тому трудно пропасть или умереть с голоду. Толковый народ не жалуется, все крутятся, все чего-то хомячат, пока есть возможность. Поэтому, мистер Голсби, мы здесь. Потому что пока здесь нам лучше.
          Пока…
          «Вот именно, мсье Боброу, – Максим остановил воображаемый диалог с новым директором по закупкам, – п-о-к-а. Вы лучше других должны знать, что все хорошее когда-нибудь кончается. Умный человек готовится к светлому будущему заранее. А вы себя таковым разве не считаете?»
          А кто когда-либо имел счастье наблюдать индивидуума, который заявил бы во всеуслышание обратное? Или, хотя бы, тихонечко про себя. Мол, я такой-то, такой-то – глупый бездарь, тупое чмо и бестолковая тварь. Так уж получилось, извините.
          Нет, господа, вряд ли вы наткнетесь на подобное самокритичное создание. Самое непроходимое чмо в глубине своей зачмаренной душонки будет любовно лелеять, вынашивать мыслишку, что оно, чмо, являет собой образчик совершеннейшего существа во вселенной. Самого красивого, самого умного, самого… Оно будет долго и старательно перечислять бесконечные врожденные и приобретенные достоинства, и найдет тысячи объективных причин, которые воспрепятствовали превращению этих качеств в осязаемые результаты его чмошной жизни. Это не всё. Оно никогда не признает того, что ближний поднялся по лестнице успеха выше, потому что более умен, образован, целеустремлен, самокритичен и трудолюбив. И еще потому, что первым шагом на трудном пути нашел смелость признаться самому себе в том, что быть чмо – это плохо. Что в этот мир впускают единожды и недопустимо стыдно не попробовать перестать быть чмо хотя бы в малом, если нет возможности перестать им быть в большом. Хотя, кто сказал, что такой возможности нет? Кто пробовал? 

          Тот, кто несколько строк назад обратился к себе ироничным «мсье Боброу», прошлую свою жизнь завершил именно таким образом – честно признался себе в том, что не пытаться менять свой мир в лучшую сторону – хоронить себя заживо. Дело даже не в том, что он горячо желал другой лучшей доли. У него были основания полагать себя состоявшимся членом общества строителей развитого социализма. Для этого он осмысленно и интуитивно приложил немалую сумму усилий. Он даже научился делать это заблаговременно, чтобы движение на жизненный олимп напоминало плавный взлет мощного лайнера, а не езду на арбе по разбитой горной дороге. В этом он мало отличался от многочисленных неглупых сограждан своего пола и возраста, родившихся и выросших в тот исторический промежуток времени на одной шестой части мировой суши. Родился, учился, женился. Что еще? Почти ничего, остались мелочи. Усилия? Это и дураку понятно. Еще немного везения, понимания себя и окружающей действительности и поменьше ошибок. Которых, как известно не делает тот, кто ничего не делает.
          С пониманием себя у Максима проблем не возникает, ошибок он не боится. Не получишь между глаз – не научишься защищаться. Везеньем ведают высшие силы, но к нему надо быть готовым, иначе отдадут в более натруженные руки. Остается окружающая действительность, говоря научно – среда обитания. Подобно тому, как это закономерно происходит в дикой природе, среда обитания разумных существ homo sapiens’s также подвергает их ежедневным испытаниям, заставляя эволюционировать и видоизменяться, хотят они того или нет. И день, воспоминания о котором прервались очередным свидетельством непрерывного стремления мысли человеческой стать хозяином всего и вся на этой планете, день тот явился нежданным провозвестником незримых социальных мутаций, прокравшихся в среду обитания Максима Боброва. Но он, будучи человеком подневольным и маленьким, чувствовал лишь слабые затухающие колебания, докатывающиеся до его насиженного места. Но и этого было достаточно, чтобы породить тревожные всплески в неспокойной душе, уже привыкшей к тому, что к хорошему и плохому лучше готовиться заранее.

          – Этому дала, – рядом раздался мелодичный голосок секретарши директора, на стол шлепнулся исписанный бумажный лист. Каблучки, затихая, процокали в направлении бухгалтерии.
          Максим подвинул бумагу, вглядываясь в директорские каракули. На ломаном английском ему предписывалось подготовить к концу дня перечень предложений по сокращению затрат на содержание складского хозяйства. Предполагаемая экономия – не менее сорока тысяч у.е. в год. «Сговорились вы, что ли? – подумал Максим, нервно комкая листок. – Совсем ошалели со своим децентрализованным управлением. Осталось получить дацзыбао от мадемуазель и будет полный шпагат на все четыре стороны. Правая не ведает, что делает левая. А в сутках всего двадцать четыре часа. Прямо, дежа вю какое-то…»
          Он бросил смятый листок в корзину под столом, встал, направляясь к выходу из офиса. Курить можно только на крыльце здания, в корпусе – полный запрет. Ничего не поделаешь – пищевое производство, необходима стерильная чистота. И вообще, работая в инофирме, лучше не курить. Это не одобряется. Максим досконально знает тонкости капиталистических трудовых отношений, имея за плечами трехлетний опыт работы в двух иностранных компаниях, включая эту. Он всерьез подумывает бросить табачное пристрастие, но пока лишь смог уменьшить дневную дозу никотина. Работа нервная и большей частью сидячая, никуда не денешься. Предприятие небольшое и специфичное, все на виду. Не пойдешь же болтаться, где ни попадя, как на автозаводе, чтобы сбросить напряжение.
          Как на автозаводе…
          Непостижимо устроен человек. Ведь не так давно казалось, что на свете ничего, кроме автогиганта и станочного табуна для вас не припасено. И единственное ваше жизненное кредо – нырять ежедневно за забор на девять-десять часов, чтобы поддерживать этот табун в добром здравии. Что весь остальной мир – это лишь сюрреалистичная голограмма, в которой вам нет, и не может быть места. И вот теперь, несмотря на то, что автозаводу и станкам отдано почти десять лет, этот немалый промежуток жизни воспринимается, как полузабытый нереальный сон.
          Что ты делал там так долго, Максим? 
          Смешно и дико вспоминать себя, мечущегося по кругу в поисках невидимого ответвления на следующий виток спирали развития. Что сдерживало? Неизвестность? Вряд ли. Неизвестность настораживает, но и притягивает – запретный плод сладок. Неуверенность в себе? Тоже нет, примеров перед глазами было достаточно. Ведь не глупее паровоза, что-то получилось бы в любом случае. Тогда что?
          «Страх, мсье Боброу. Страх и лень, – Максим мысленно одернул себя, – обыкновенный человеческий страх и матушка лень. Вы боялись расстаться с глубокой теплой норой, стены которой уже начинали покрываться плесенью. Признайтесь, вы считали, что слишком много вложили в обустройство той удобной пещеры, чтобы бросить ее и отправиться в новое плавание».
          Слишком заманчиво почивать на лаврах прошлых достижений, особенно когда волею случая оказываешься вне конкуренции. Даже если есть, чем гордиться и вас почти не в чем упрекнуть. Ну, разве что, в излишней амбициозности, которая в человеческих популяциях есть оборотная сторона естественного отбора. Слишком велик соблазн, единожды напрягшись, пожинать впоследствии изобильные лавры в виде денег и должностей, квартир и загранкомандировок, грамот и орденов, и прочих прелестей системы госраспределения материальных и духовных благ. Удобно, предсказуемо и спокойно. И наплевать, что старые ордена не блестят.
          «Вот именно, мсье Боброу, – Максим почувствовал, как внутри нарастает мазохистский настрой, – не надо себя переоценивать. Благодарите бога, что вам элементарно повезло тогда, когда все стало разваливаться на глазах. Не приписывайте себе лишнего. Лучше скажите спасибо тем, кто надавал вам по заднице, разрушив вашу идиллию. Ведь от добра не ищут, не так ли?»

          Мы не знаем, что ответить на вопрос Максима Батьковича Боброва, повзрослевшего (постаревшего?) к описываемому моменту его пребывания на этом свете почти на девять лишних лет, но, осмелимся в чем-то с ним согласиться. Логично допустить, что в случае сохранения Советского Союза как страны, события могли развиться более комфортно для молодого перспективного инженера. Но истина, как известно, предпочитает красться где-то посередине.
          Постараемся же и мы не забывать о том, что, пытаясь заглянуть в будущее, Максим уже начинал испытывать неприятную подсознательную тревогу от перспективы потратить продуктивный остаток жизни на ежедневное общение с любимыми электронно-железными питомцами.
          С вашего позволения, мы ненадолго вернемся на девять лет назад, чтобы вместе попытаться понять, как складывался непредсказуемый пазл судьбы Максима Владимировича Боброва в период смены общественных формаций. А чтобы не впасть в скучную писанину, воспользуемся удобнейшей в таких случаях функцией перемотки.
          После упомянутого неприятного разговора с женой, причина которого лежала на поверхности, Максим пожалеет о том, что не запрограммировал блокировку гидравлики американского обрабатывающего центра, что дало бы возможность избежать ссылки на свиноферму. Но на следующий день, общаясь с сыном по пути в детсад, он поймет, что не сделает этого. Что-то подскажет, что надо идти выбранным путем до конца.
          В понедельник утром, когда Лукич, сойдя с самолета, поедет на столичном метро в Сокольники, собираясь развеяться по полной, над его головой начнут сгущаться тучи. В лабораторию вбежит запыхавшийся Петрович, сообщая получающему у довольного Степы инструктаж Максиму, что американец не в порядке. Максим не поверит своему счастью, и, к великой досаде Степы, бросится опрометью узнавать, в чем дело, надеясь на чудо. Но чуда не произойдет, потому что выяснится, что Петрович подзабыл кое-что, и в капризах станка виноват сам. Проблему за пять минут устранит технолог, введя в программу обработки детали правильные параметры.
          Степа снова возрадуется, а унылый Максим приступит к оформлению командировки в деревню. Явившись к большому шефу за подписью, он узнает ошеломляющую новость – к обеду американец все-таки занедужит по электронной части. Да так основательно, что Максима в срочном порядке освободят по приказу большого шефа от совхоза, куда автоматом зашлют беднягу Степана. Максим, естественно, воспрянет духом, но радость будет преждевременной – ему предстоит целую неделю зависать на станке, чтобы возвратить его к жизни. Придется даже составлять факсы-запросы на английском языке, чем он раньше не занимался. Факсы отправят в Америку, чтобы получить консультации у фирмы-изготовителя. 
          Недельный простой важнейшего станка приведет руководство на всех уровнях в бешенство, силу и мощь которого сполна испытает отдохнувший и посвежевший Лукич, который неожиданно появится на работе к концу недели. Появится и испытает именно в тот день, когда Максим, наконец, воскресит американского железного друга. Так вовремя показавшего электронный характер. Оценив, вероятно, по достоинству благородный жест такой несовершенной, но имеющей над ним безграничную власть биологической сущности, именуемой человеком.

          Минула неделя со дня визита непрошеных двойников Максима.
          Он драил руки мыльно-абразивной пастой, разглядывая в висящем над раковиной зеркале свое отражение. На него внимательно взирал невысокий бледный парень, облаченный в синий замызганный халат. Не амбал, но и не мелкота. Не красавец, но черты лица вполне сносные. Карие, чуть уставшие глаза. Волнистые, тронутые проседью темные волосы зачесаны назад. Рот, конечно, крупноват, но сочетание его с прямым носом и высоким лбом придает лицу почти интеллигентное выражение.
          «Морду где извозил, белый человек? – Максим мысленно поддразнил себя, стирая рукавом темный мазок со щеки и носа. – Землю носом рыл?»
          Хорошо жить.
          Приятно ощущать себя триумфатором в такой день, когда удается доказать себе и окружающим, что не просто топчешь землю и коптишь небо. Американец задал задачку не для начинающих, пришлось покорячиться на совесть. А приятнее доказывать себе или все-таки окружающим? Сложно ответить однозначно. Наверное, и то и другое, все зависит от контекста ситуации.
          В данном случае, скорее всего, второе. Уж слишком неоднозначный сложился контекст. Тем более зрелая личность со временем прекращает что-то доказывать себе. Рано или поздно она отчетливо начинает осознавать истинную цену себе и своим поступкам. Не обольщаясь положением, связями, везением, чудом и другими случайными факторами, которые, конечно же, также участвуют в формировании жизненного пути отдельно взятого члена общества. А вот прекратить доказывать окружающим – здесь, господа, не так все просто, как хотелось бы. Уж больно много попадается их на пути, желающих потрогать вас ручками, попинать ножками и, если удастся, покататься верхом, попутно выясняя, насколько вы одногорбый или двугорбый.
          «Неужели, есть Бог на свете? – под надрывный шум сушилки для рук Максим мысленно вернулся к событиям недельной давности. – А как еще можно все это объяснить? Чудес не бывает».
          Огрёб звездюлей и унижения. Огрёб незаслуженно, хотел ответно нагадить, но пронесло. Дома несправедливо добавили, твердо решил все же нагадить, но рука опять не поднялась. Пошел по выбранному пути, проглотив пустую конфетку за хорошее поведение, чтоб не радовался раньше времени. Сдался, окончательно смирившись с участью, но, получил-таки по заслугам, с лихвой отработав избавление. И не только он получил, что самое поучительное в этой запутанной истории.
          – Вот ты где, – мимо бодро просеменил Влад, расстегивая на ходу ширинку. – Там тебя Лукич ждет.
          – Откуда Лукич? – не понял Максим. – Он же только сегодня прилетает.
          Максим, как искушенный командированный, отлично знает, что умные люди поездки в столицу заканчивают тоже по-умному – в четверг вечером, чтобы в пятницу днем отбыть самолетом домой. Или в четверг, но поездом. Тогда и день идет в зачет командировки, и с семьей успеваешь побыть как человек, а не второпях, как придется. Лукичу полагается распаковывать дома сумки и готовиться к встрече с домашними. Он хоть и работоголик, но для семьи расшибется в лепешку. Значит, есть причины, раз явился.
          – Уже прилетел, – послышалось из-за дверей кабинки. – И прямо сюда с вещами.
          – И как он?
          – А кто его знает? Устал немного с дороги, а так – ничего, бодрый.
          – Чего ему надо?
          – Не докладывал. Но с порога затребовал, чтобы тебя разыскали. Может, привез чего с выставки – прочитать или перевести надо, не знаю, – предположил Влад, выбегая из туалета. – Иди, он там, в лаборатории, сам все узнаешь. 
          Прочитать или перевести? Нет, Владик, вряд ли. Что-то гораздо более срочное и неотложное пригнало Лукича на работу за три часа до окончания рабочей недели. Тем более на обратном пути домой, после недельной разлуки с семьей. «Что-то, что-то, что-то, что-то, – вспомнилась Максиму глуповатая песенка из древнего мультфильма, – что-то есть у бегемота. А я солнышко поймал».
          Итак, маленький глупый бегемотик поймал солнышко. «А вы что словите сегодня, молодой человек?» – подумал Максим, выходя из туалета. Предугадывать не хочется, хотя обычно он старается бегло прикинуть в уме две-три причины, по которым требуется срочно явиться начальству на глаза. Лучше всего, когда имеешь наготове разные варианты разговора, включая оптимистичный и – что много важнее – пессимистичный.
          Но сегодня изрядно попользованный недельной схваткой с американцем мозг отказывается дополнительно напрягаться. Чего думать зря? Вариантов проглядывается предостаточно. Максим провел неделю здесь, а Лукич в Москве. Шеф уехал в столицу, будучи уверенным, что спровадил его на свинокомплекс, но Максим пригодился в тылу. Даже если он уже информирован о простое, о чем говорить-то? Американец побежден, дело закрыто. Осталось привести в порядок вещички и документацию, да набросать отчет, чем он сейчас и займется.
          – С приездом, – Максим негромко поприветствовал помятую пиджачную спину шефа, сидевшего за своим столом. – Как съездил?
          В проходе стояла объемистая дорожная сумка, сверху серая плащевая куртка и драповая клетчатая кепка. Рядом со стулом – черный пластмассовый «дипломат». Все верно – прямо из аэропорта на работу. Сандро и Влад имитируют трудовую деятельность на рабочих местах, навострив уши. Шоу продолжается. А где же ветераны? Пардон, сегодня же пятница. Ветераны уже приближаются к своим жилищам, предварительно оставив уважительную запись в журнале регистрации отлучек. Каждому свое. А нам что?
          – Спасибо, неплохо, – Лукич, не поднимая головы, резко протянул вбок руку, вынуждая Максима остановиться для рукопожатия. – А ты как съездил?
          – Куда? – спросил Максим, помедлив, отмечая безучастную вялость ладони шефа, хотя вопрос был понятен.
          Шеф тоже не спешит с ответом. Он неторопливо поднял голову, бесстрастно смерив Максима с ног до головы оценивающим взглядом. Он явно скрывает, что недоволен чем-то определенным, поэтому старается напустить на себя деланное спокойствие. Похоже, он не ожидал встречного вопроса.
          Внезапно Максим все понял.
          Интуиция вопила, что Лукич явился именно по его душу! Зачем? Ведь он победил американца, взятки гладки. Хотя нет, стоп, стоп! Что же это вы, милостивый государь? Вылетая из Москвы, шеф не мог этого знать, но вряд ли он не знал, что из аэропорта поскачет сюда. У него не могло не быть плана, раз шеф здесь. Но сейчас Лукич действует не по плану, это же шито белыми нитками. Он импровизирует, это видно – стиль знакомый до отрыжки! Значит, план дал осечку?
          Ха, Максим Батькович, да вы заработались, расклад козе понятен! Конечно, план не сработал! Лукич, несомненно, узнал о простое где-нибудь во вторник, не позже. Для этого есть телефон. Наверняка большой шеф, получив от главного инженера пинок под мягкое место, вызвонил Лукича вечерком в гостинице по домашнему телефону, не пожалев оплаты по межгороду из собственного кармана. Для чего это делается? Выяснить, нет ли в стаде более смышленого и расторопного барана, чтобы форсировать события, да попутно попортить кровушку подчиненному, чтобы не расслаблялся лишнего на столичных просторах и помнил, кто есть ху на празднике жизни. Могли сообщить технологи, полетевшие на выставку днем позже, да мало ли? Лукич и сам не чурается позванивать из командировок доверенным людям домой, чтобы быть готовым по приезде к неожиданностям.
          Знаешь, голубчик, все знаешь! Ты же тертый калач, на мякине не ведешься! Но есть одна неувязка в твоем встречном плане, дорогой друг и учитель! Это моя железяка болела целую неделю, м-о-я! Ты непременно позвонил бы домой мне, чтобы получить абсолютно заслуживающие доверия разведданные из первых рук! И вдобавок, скоординировать совместные действия и болтовню на случай разборок наверху. Но сегодня ты свалился на меня тихонько, как снег на голову, собираясь опять принародно размазать непокорного, показывая, кто правит балом. Ведь так?
          А как же! Как можно допускать, чтобы великие воспитательные замыслы рушились из-за каких-то железок? Нет, Максим Батькович, нельзя пускать события на самотек. Даже если ситуация выходит из-под контроля вам на руку, мы ее поправим, надо только творчески проинтерпретировать факты и случайности. Это наша работа!
          Конечно, иногда людям случайно везет. Но упрямые факты таковы, что этим непозволительным везением вы воспользоваться не успеете, потому что за такой долгий и безрезультатный ремонт мы имеем полное право выдрать вас, как сидорову козу, это раз. Далее, следует наказать вас рублем, это два. И, наконец, самое сладкое на десерт. Имеет смысл подвергнуть ваши знания, квалификацию и опыт во-о-от такому большому сомнению со всеми проистекающими последствиями. Плакали тогда ваши заслуги вместе с перспективами. А желающих на ваш огород – хоть отбавляй! А наложить вам дерьмеца под шапку – еще больше! Вот поэтому мы устремились прямиком сюда, чтобы не оставить вам ни единого шанса. Все просчитано!
          Вот только одного ты не учел, стратег-самоучка. Ты не мог предположить, что пока ты летишь сюда внутри дюралюминиевой трубы, предвкушая очередную экзекуцию в отместку за нарушенное общение со столицей, я сделаю то, что должен сделать – закончу этот затянувшийся ремонт. Не вдруг, а целенаправленно, шаг за шагом осмысленно подбираясь к причине нездоровья американца. Любое новое изделие должно пройти обкатку, поэтому нет ничего удивительного в том, что под нагрузкой сыплется кое-что и по механике, и по гидравлике, и по нашей части. На то и дается гарантийный срок. Значит, записал меня досрочно в тупари, себя убеждая, что Макс Бобров – пустышка, имитация и профан? Ох уж это желаемое…
          Максим, обработав внезапно выскочившим из анабиоза мозгом весь требуемый массив информации, внутренне подобрался, готовясь атаковать. «Сегодня, Лукич, я тебя не пожалею! – зазвенело в голове натянутой струной. – Жаль, что здесь только Влад и Сандро, жаль…» 
          – Разве ты не в курсе? – Максим среагировал первым, выронив ладонь шефа, одновременно отдаляясь на комфортную дистанцию обстрела. – Я не поехал в совхоз.
          Один-ноль. Выстрел достиг цели. Шеф нервно сглотнул, понимая, что Максим перехватывает инициативу. Опустил глаза, покатал лежащий на столе карандаш, снова поднял голову. Время пошло. Максим ловким неожиданным вопросом-ответом поставил его в дурацкое положение. А должен был по замыслу начать виновато и подробно оправдываться – почему не поехал, что случилось со станком, и отчего так долго устранял. Максим всегда очень детально отчитывается, особенно если чувствует, что руководство им недовольно. Оставалось лишь глубокомысленно выслушивать, нервируя подчиненного тягучими паузами да постепенно загонять в паутину умело задаваемых невинных вопросов.
          – Кто принял такое решение? – спросил Лукич, не осознавая, вероятно, всей глупости вопроса.
          – Медведкин, – коротко ответил Максим, выуживая стул из-за пустующего ветеранского стола. Развернув спинкой вперед, сел верхом напротив начальника, опершись грудью на кулаки. – Ты-то был в Москве, на выставке.
          Два-ноль. Стареешь, Федор Лукич. Разве можно так лажаться перед воспитанником, которого сам взращивал и обучал достигать желаемой цели в словесных поединках с заклятыми друзьями? Кто еще мог принять это решение, кроме большого шефа?
          – Понятно, – досадливо вздохнул Лукич, открывая блокнот. – Что с американцем?
          – Жив и здоров, режет детали.
          – И давно, позвольте узнать? – шеф насупил кустистые брови, приготовившись записывать.
          Ай-яй-яй, что за вопрос? Будем считать, что штанга. Нельзя же так себя не уважать, вы же не молодого специалиста полощите, дорогой Федор Лукич. Если бы вы не знали такой мелочи – не сидели сейчас передо мной, а крутили гайки на главном конвейере.
          – Один час, двадцать три минуты, – скрывая ухмылку, отрапортовал Максим, демонстративно поглядев на настенные часы за спиной шефа.
          – Со станком что случилось? – Лукич заерзал на стуле, чиркая карандашом в блокноте. – Почему так долго ковырялись? И почему я узнаю обо всем последним?
          Три-ноль. Этот гол ты забил себе сам, глубокоуважаемый начальник лаборатории.
          – Отвечать по порядку? – Максим понял, что следующие шаги следует выверять как на болоте.
          – Как хочешь! – Лукич повысил голос. – Только побыстрее, если можно! Меня срочно вызывает Медведкин и вообще, я что – не человек?! Я с дороги, в конце концов, мне тоже надо отдыхать! А я тут…
          Четыре-ноль. Это уж совсем на тебя не похоже, Лукич – давить на жалость. Неужто так вымотался в столице? Что-то верится с трудом. Выглядишь как огурчик. И потом, разве тебя силком сюда притащили? Сомнительно. Всё по любви, не так ли? 
          – Отвечаю с конца, – начал Максим, выпрямившись. – Почему ты все узнаешь последним – это не ко мне. Ковырялись, как ты изволил выразиться, долго, потому что раньше таких поломок не было, это экзотика. Пришлось подключать изготовителя. А станок встал, потому что накрылся электронный дифференциал.
          – Электронный дифференциал? – спросил шеф недоверчиво. – Что за электронный дифференциал? И что с ним случилось? Подробнее можно?
          Пять-ноль. Ты, Лукич, разгромлен всухую. Не ты ли говорил, что босс должен в совершенстве знать то, чем занимаются подчиненные? Что ж, отстал немного, с кем не бывает. Но как ты мог уповать на единственный плохенький план? Что-то ты расслабился, старичок. Разве можно воевать без запасного аэродрома, а лучше двух? Вялая стрельба получилась, можно сказать, как в тире. Дальше уже неинтересно.
          – Подробнее можно, – ответил Максим, вставая. – Если есть минут тридцать, сорок. Только брошюрку возьму, хорошо?
          – Нет у меня времени, – сухо выдавил Лукич, поднимаясь. – Мне пора к начальнику отдела. Вкратце – что там было?
          – Вкратце – сгорела плата, – бросил Максим через плечо, возвращая объемистую папку с корешком «Электронный дифференциал» на полку.
          – Какая плата? – занервничал шеф в дверях. – Короче, напишешь подробный отчет, что, когда, с кем и почему, понял?
          – Уже написал. – Максим пошелестел страницами ежедневника. – Осталось переписать набело и передать дело в суд. Кстати, Медведкину я чуть не каждый день докладывал по триста раз, что и как.
          – Неважно, – донеслось из-за хлопающей двери. – И дождись меня, я скоро.
          Максим устало свалился на свое место, оперся локтями на стол, поднимая глаза от хронологии ремонта. На него внимательно смотрели две пары глаз. Восторженно-одобрительная, серая, скрытая за линзами очков на веснушчатом улыбающемся лице – Влада. Вторая – пронзительно оценивающая, зеленая – наблюдала со смуглого лица Сандро. «Представление прошло при полупустом зале, – подумал Максим, криво усмехаясь соратникам. – Тем лучше для шефа. Или для меня?»
          – Ну ты, Макс, даешь, – негромко произнес Влад. – Уделал Лукича как юниора. Ты специально или так получилось?
          – А хрен его знает, Владик, – отстраненно пробормотал Максим. – Не люблю, когда за тупого держат. Он сам нарвался. Базар фильтровать надо, если хочешь, чтобы люди уважали.
          – Опасно играете, батенька, – с ноткой уважения в голосе изрек Сандро. – Стоит ли так рисковать? Могут не простить.
          – Лучше, Сань, один раз напиться живой и теплой крови, – неожиданно для себя ответил Максим. – Ты сам говорил.
          – Чем всю жизнь питаться падалью, – закончил Сандро. – Это сказал Горький.
          – Я знаю, но мне об этом напомнил ты.
          Максим скользнул взглядом по столу и бумагам. Мысль об отчете внушила отвращение – сегодня он уже тратил силы и время на писанину, фиксируя многослойные события вчерашнего дня и первой половины сегодняшнего. Мозги настойчиво требовали передышки. До конца дня оставалось меньше часа. Куда девать этот огрызок рабочего времени? Пожалуй, надо рассовать барахло по местам – приборы, инструмент, кишки, документацию…
          – Не изволите составить компанию, Максим Владимирович? – Рядом со столом возник улыбающийся Сандро, разминая сигарету. – Я вас приглашаю.
          По загадочной усмешке, неуловимо блуждающей по скуластому лицу Сандро, Максим понял, что у старого товарища есть тема для обсуждения. Это хорошо. Давненько они с Сандро не трепались за жизнь.
          – Охотно, Сандро Викторович,  – весело откликнулся Максим, вскакивая с места. – Вы, как всегда, вовремя. Позвольте изволить составить вам компанию!
          Картинно уступая дорогу, расшаркиваясь, и шутливо подталкивая друг друга под локотки, они скрылись за дверью. Влад с сожалением проследил за ними, понимая, что пропускает нечто важное из внутрилабораторной жизни. Влад не курил и не употреблял спиртного. Ничего не поделаешь, за все в жизни надо платить.

          – А вы с Лукичом последнее время не очень ладите, – неторопливо произнес Сандро, выпуская к потолку сизый клуб дыма.
          Максим про себя отметил, что Сандро курит с видимым удовольствием. Впрочем, он все делает именно так – степенно, размеренно, наполняя каждое слово и действие взвешенностью и спокойным достоинством. Сандро любит жить со вкусом, без суеты. И еще одним ценным и приятным качеством обладает мудрый Сандро – он никогда не задает глупых вопросов. Люди сами рассказывают ему то, что их волнует. Если, конечно, в это время Сандро молчит.
          – Знаешь, Саш, – задумчиво отозвался Максим, – сам не втыкаюсь, в чем дело. Он странный стал, Лукич. Я его не узнаю. Пытается изображать из себя прежнего нормального шефа, только я-то вижу. Он другой стал – напряженный какой-то, бесится по любому поводу. Юмора совсем не понимает. Да ты сам все видишь…
          – Вижу, Максим, вижу, – удовлетворенно проговорил Сандро, хитровато прищурившись. – И не только это.
          Максим молчал, зная, что Сандро лучше не сбивать с мысли лишними вопросами.               
          – Как вы думаете, уважаемый Максим Владимирович, зачем люди окружают себя учениками, воспитанниками, последователями и соратниками? Просто слугами, наконец?
          Сандро перешел на «вы». «Сейчас прочитает поучительную лекцию, – отметил для себя Максим, ощутив во рту табачную горечь. – Надо бы поменьше курить. Что ж, не будем мешать».
          – Видите ли, Максим Владимирович, – любимым профессорским тоном начал Сандро. – Причины, конечно, могут быть самые разные. Но в подавляющем большинстве исторических примеров более развитые в умственном отношении особи делают это для того, чтобы сделать свою жизнь лучше. Богаче, сытнее, безопаснее. Одним словом – комфортнее во всех отношениях.
          Максим слушал несколько отрешенно, но внимательно. Сандро не зря начал с констатации факта, что отношения с Лукичом почему-то разлаживаются. Кроме того, ему нравилась манера Сандро выражать мысли кратко, но достаточно обобщенно и выпукло. В этот раз он не спеша излагал персональное видение теории лидерства в человеческих сообществах.
          Любой человек, обладающий хотя бы минимальными набором качеств вожака, постепенно приходит к основополагающему выводу – жизнь слишком короткая штука, чтобы достичь всего исключительно своим трудом. Даже если у вас по семь пядей во лбу и других местах вашего харизматичного организма. Слишком много приходится выполнять обязательных рутинных действий, совершенно не влияющих на сокращение дистанции до заветных целей. Даже для того, чтобы элементарно физически выживать, каждый из нас ежедневно проделывает немалый объем неблагодарной черной работы, стремительно уничтожающей время пребывания на этом свете.   
          С другой стороны, несправедливо много таит в себе жизнь соблазнов, удовольствий, приятнейших вещей и вещиц, чтобы спокойно смотреть, как этим распоряжается кто-то другой. Начиная от изысканных деликатесов и заканчивая такой сладчайшей нематериальной субстанцией как власть. А в промежутке – все остальное. На оглашение списка время тратить не обязательно. Он с небольшими вариациями намертво впечатан в голову каждого homo sapiens’a, ползающего по этой пылинке вселенной под названием планета Земля.
          Гораздо проще и результативнее переложить скучную и неинтересную работу на плечи тех, кто с великим удовольствием сделает ее для вас, почти ничего не прося взамен. Ну, разве что, немного денег и материальных благ, чтобы не умереть от голода, холода и болезней.
          Что еще? Ах да! Настоящий лидер всегда должен помнить, что последователи и соратники сделают за него любую грязную работу за сущую безделицу – за возможность приблизиться к его лидерскому телу. Чем ближе вы приближены к вожаку, тем яснее остальным, насколько вы отдалились от обычной серой массы, именуемой толпой.
          Конечно, по мере продвижения лидера к верхушкам социума его задачи усложняются, естественный отбор не дремлет. Но, в общем и целом технология сохраняется – воспитанники и последователи всегда готовы толкать кумира наверх за миску щей и ласковое похлопывание по холке вперемежку с пощелкиванием хлыста. Все остальное лидер по праву сильного присваивает себе. В этом плане мало что изменилось со времен древнего Египта. Потому что, по своей внутренней сути почти не изменился homo sapiens.
          – Подожди, – Максим прервал Сандро. – Это все понятно. Это политика…
          – А кто, по-вашему, занимается политикой, Максим Владимирович? – расплылся довольной улыбкой Сандро. – Политикой занимаются обыкновенные живые люди, которые ничем не отличаются от других. Они также хотят вкусно есть и пить, сладко спать, иметь красивых женщин, ездить на шикарных автомобилях и жить в свое удовольствие. Вы разве не задумывались, зачем люди лезут в политику?
          – Сань, мы отвлекаемся, – нетерпеливо переступил с ноги на ногу Максим. – Мы не с этого начали, помнишь? При чем здесь наш Лукич?
          – А вот здесь и кроется самое интересное, уважаемый Максим Владимирович, – Сандро опять многозначительно улыбнулся. – Видите ли, все что я сказал, к Лукичу вряд ли имеет отношение. Если только самую малость. Он ведь тоже обычный живой человек.
          – Ты решил меня совсем запутать?
          – Что вы коллега, ничуть. Напротив, я стараюсь навести в этом вопросе полную ясность. Оказать вам братскую, так сказать, безвозмездную помощь.
          – Сань, не тяни, я весь внимание, – начал проявлять нетерпение Максим.
          – Лукич как лидер плохо вписывается в общепринятые социальные нормы, коллега, – посерьезнел Сандро. – Он белая ворона, отсюда все его проблемы.
          – То есть?
          – Любите вы, Максим Владимирович, когда вам разжевывают, – пожурил Максима Сандро. – Лукич окружает себя воспитанниками, последователями и соратниками как раз из самых лучших побуждений. Он относится к типу людей, которые действительно имеют внутреннюю потребность передавать кому-то знания и опыт, растить учеников, сплачивать вокруг себя единомышленников. Он кайфует от этого, понимаете? Ему нравится роль гуру. Знаете, кто такой гуру?
          – Обижаешь. Это духовный вождь. Так почему бесится Лукич?
          Сандро чуть отступил, укоризненно глядя на Максима. «Блин, совсем забыл, – подумал Максим. – Сандро тоже нравится роль наставника, а я его тороплю, как студента на зачете. Ладно, пусть еще поговорит, а то обидится».
          – Хорошо, я слушаю, – смирился Максим. – На этот счет есть своя теория?
          – Приятно общаться с умными людьми, – К Сандро вернулось его расположение духа и желание учить ближнего жизни.
          – Вы тут не опухнете от дыма? – К ним подошел переодетый Влад. – Или вас домой не тянет? Я ухожу. Лабораторию закрыть надо, там никого нет. Есть ключи?
          Максим и Сандро переглянулись, молча прошли в лабораторию. Глаза Сандро выдавали, что он не прочь немного задержаться, чтобы закончить разговор, несомненно, греющий его душу. В пустой лаборатории это делать гораздо удобнее – сидя и без лишних свидетелей.
          – Так вот, уважаемый Максим Владимирович, – продолжил Сандро, вальяжно откинувшись на стуле. – Подобные Лукичу люди всегда становятся жертвой собственных устремлений, будучи в душе романтиками. Экономика – это конечно не политика, но даже в ней романтикам места нет. Любая система исключает такое понятие как романтизм. Системе нужны послушные исполнители – винтики, которые можно вкручивать и выкручивать по своему разумению.
          Максиму опять захотелось поторопить Сандро вопросами, но он сдержал себя из уважения к товарищу, который тратит на него личное время.
          «Что ж, послушаем, – решил Максим скрестив на груди руки и усаживаясь поудобнее. – Мне торопиться некуда. Лукич велел дожидаться, а Вика знает, что я должен торчать на станке. Ну-ну, что вы там говорите про винтики, болтики и другой крепеж социальных систем?»
          Согласно умозаключениям наблюдательного Сандро выходило примерно следующее. В любой стартующей с нуля ячейке общества, будь то новая семья или завод по сборке автомобилей, в начальный период времени наблюдается некая разболтанность и ненастроенность системы человеческих отношений. Внешне это напоминает обилие прав при минимуме обязанностей. Другими словами, воспринимается, как молчаливое согласие системы на некоторые вольности в поведении отдельно взятого члена становящегося на ноги сообщества. Часто это усугубляется обилием работы, чаще черной, чем белой, неизбежно сопровождающей становление социальных систем, особенно хозяйственно-экономических.
          Неглупые лидеры – а глупых на управление системами не назначают – понимают, что глобальных задач не решить, если воспользоваться одним лишь кнутом. Умные виртуозно чередуют удары плети с пряниками, чтобы пробуждать в подчиненных трудовые порывы из разных уголков души и тела, давая возможность попеременно восполняться затраченным ресурсам. Но существует немногочисленная категория умнейших лидеров, которые идут гораздо дальше, освоив высший пилотаж игры на струнах человеческих душ.
          Они создают отдельным строителям новой системы иллюзию полной свободы мыслей и действий. Как правило, на тех сложнейших и специфичных участках, где невозможно контролировать процесс денно и нощно, но результат должен быть однозначно блестящим, иначе возникнет угроза существованию всей остальной системы. И если вы создаете в чистом поле новый завод, который должен бесперебойно выпускать продукцию повышенного спроса – таким опасным участком является служба ремонта оборудования, обеспечивающего выпуск товара. Внутри же беспокойного ремонтного анклава самое уязвимое место – лаборатория по ремонту электронных систем управления вашим сложнейшим хозяйством.
          Что толку от прецизионных уникальных комплексов, если они стоят стадами мертвых железных мамонтов, покрываясь цеховой пылью? Миллионы вложенных долларов превращаются в зеленую макулатуру, наращивая с каждой секундой простоя беспощадный гнев вышестоящего в системе лидера. Как сделать так, чтобы исключить непредсказуемые горбыли в будущем?
          Правильно! Развяжи руки человеку, который пашет на опасном для твоего благополучия участке. Приблизь к телу, посели ему в душу видимость свободы, наобещай с три короба, все остальное он сделает сам. Если не способен на такие хитрости управления, твой удел – бесконечно скакать с шашкой наголо по передовой, вселяя в подчиненных страх и стойкое нежелание выкладываться для тебя. Именно этим, вероятно, занимается большой шеф Медведкин, вставляя Лукичу по первое число за недельный простой американца. 
          Но Медведкин являет собой образец неглупого лидера, пришедшего на этапе завершения процесса создания новой хозяйствующей системы. На этом пресном этапе других лидеров не требуется, так как начинается повсеместное урезание прав и повальное наращивание обязанностей. Система нуждается в ровном поступательном движении, а не в хаотичных прыжках. 
          Лидеры, стоявшие у истоков создания упомянутой экономической ячейки, не могли не быть профессионалами своего дела. Не зря говорят, что революции замышляют гении. Которым, как известно, для того, чтобы их творить, нужны герои.
          Именно таким героем вовремя пришелся ко двору Лукич. Про таких говорят – попал в струю. Поведение романтика Лукича на этапе становления системы тщательно просчитали и спрогнозировали гении, проделав нужные манипуляции с его амбициями.
          Мавр сделал дело. Есть такая лаборатория, но значит ли это, что мавр должен уйти? Зачем уходить, если здесь ему самое место, среди воспитанников и соратников? И не надо забывать, что он сделал дело не за спасибо, он тоже живой человек с людскими желаниями и слабостями. Мавру наверняка что-то пообещали перед тем, как выпустить на поле боя. Но отдавать обещанное – дело тяжкое и противное. А бывает так, что отдавать нечего, самим бы ухватить что-нибудь. Воды много утекло, мало ли что померещилось в начале пути. Кто старое помянет – тому глаз вон.
          И начинают мавров-героев посещать неприятные догадки, что их не просто использовали, мастерски сыграв на слабостях. Из них попутно выпотрошили всю физическую мощь и моральную силу, оставив лишь скукоженную потемневшую шкурку. Но даже в этом случае сильная личность способна сдержать удар судьбы ниже пояса, затянув потуже пояс самолюбия, задвинув подальше жалость к себе. Вся беда в том, что приходит день, когда система начинает отрыгивать героев как тяжелую непереваренную пищу. Для системы они становятся инородными телами.
          Кому-то они напоминают о несдержанном слове. Вторые плохо спят, памятуя, как совершали на глазах героев непростительные ошибки и просто глупости. Третьи, будучи посредственностями, не выносят их рядом, подсознательно ощущая груз собственной серости. Для такой миссии идеально подходят люди типа Медведкина. Наступает их время настраивать систему. Для них романтик – сорняк. Они с садистским удовольствием пропалывают вверенные им грядки, зорко поглядывая наверх на руку дающую – нет ли еще замечаний и пожеланий?
          – Подожди, Сань. – Максим остановил плавное течение речи Сандро. – Ты хочешь сказать, что Лукича пытаются уйти? Поэтому он весь на нервах, да?
          – Я этого не говорил, – немного подумав, ответил Сандро. – А его не надо уходить, Максим Владимирович. Полагаю, он сам уйдет, причем достаточно скоро. Месяца через четыре. Полгода, это максимум.
          Максима поразил спокойный тон Сандро. Лукич уйдет? Почему? Ведь еще столько предстоит сделать. Они даже не видели своего будущего помещения, о котором мечтают все, начиная от молодых и заканчивая ветеранами. «А кто же вместо него? – пронеслось вихрем в голове. – И что же будет со мной?»
          – Я так не думаю, – запальчиво отреагировал Максим. – В следующем году ему в Германию, он сам говорил. На полгода или даже дольше, смекаешь? Ты бы ушел?
          – Естественно, нет. Но кто сказал, что он туда поедет?
          – Должен поехать, Сань. Ему главный инженер обещал, а они вместе долго работали. Он и перетащил Лукича сюда.
          –  Наверное, пообещав взять с собой в Германию?
          –  Ну да. А он слово держит, мне Лукич говорил.
          – Мне такие подробности неизвестны, Максим Владимирович. – Сандро с хрустом потянулся. – Мы к телу так близко не допущены. Но это лишь подтверждает мои предположения. Все сходится.
          – Что сходится, Сандро? Его опрокинули с командировкой?
          – Вряд ли это сделали специально, – глубокомысленно заключил Сандро. –  Скорее всего, так получилось. Теперь я начинаю понимать ситуацию более полно. Это звенья одной цепи.
          – В смысле, Сань? – Максим ощутил возбуждение. – Какой цепи?
           Максиму ведь тоже обещали одну-две командировки на Запад в недалеком будущем. Дяде Славе понравилось с ним ездить. Что такого мог знать Сандро, если он весьма далек от скрытной запутанной кухни загранкомандировок?
          – У меня есть знакомый мастер из цеховых, – пояснил Сандро. – Мы живем в одном подъезде. Иногда домой вместе добираемся. Так вот, на днях он проболтался, что его начальник цеха третью неделю не просыхает, а официально – на больничном.
          – И что?
          – А то, что они с главным инженером дачами соседствуют. На охоту вместе ездят. Дружбаны, короче, – тихим голосом поведал Сандро. – Начальник этот, который в запой ушел, уже месяц должен пить пиво и трескать колбаски в Кёльне. А он тут – жрет вместо колбасок водку и плачет горькими слезами, понял?
          – А что случилось?
          – Обломали ему Германию. Сказали, нет валюты, и не будет. А он только из-за этой поездки сюда перевелся, такие дела. А ты говоришь – Лукич поедет на полгода, как же… Кто такой Лукич главному инженеру? Друг?
          – Вот это новости… – Максим почувствовал, как пересохло в горле. – Это стопроцентно?
          – Стопроцентную гарантию не дает даже господь Бог, – усмехнулся Сандро, наблюдая за растерянным Максимом. – За что купил, за то продаю. Максим, ты извини, мне домой пора, засиделся я с тобой.
          – Конечно, Саня, иди, – Максим плохо понимал, что ему говорит Сандро. – Мне-то все равно Лукича ждать.
          – Ну-ну, Максим Владимирович, – иронично закончил выступление Сандро. – Желаю вам удачно дождаться Федора Лукича, и будьте здоровы.
          – И вам тем же концом по тому же месту. Удачного уикенда.   
          Бросив халат на спинку стула, Сандро неторопливо покинул лабораторию, оставив Максима наедине со своими мыслями. Усталость как рукой сняло. Голова соображала быстро, если не сказать, лихорадочно.
          Это что же получается, господа?
          Сандро сообщил важную новость, хотя первую часть его выступления и добрую половину второй можно смело опустить. Но концовка оправдала томительное ожидание. Похоже, у системы начались проблемы с коврижками. Особенно с теми, за которые надо платить в твердой валюте. Можно урезать бюджет валютных закупок, что давно сделано, но себя начальство никогда не обидит, не для того наверх лезли. Сандро прав – Лукича запросто могли лишить обещанной продолжительной загранкомандировки. Но Лукич не запойный цеховик. Это, конечно, обидно и несправедливо, но уповать на однозначный выезд за бугор глупо – слишком тонкий и непредсказуемый процесс. Максим сам прочувствовал это на своей шкуре, когда пробивался в Америку. Как будто ищешь черную кошку в темной комнате. Даже не так. Не по-нашему это – про какую-то глупую молчаливую кошку в комнате без выключателя. По-нашему гораздо лучше – пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю чего…
          И этого шеф не может не знать. Лукич мудрый и опытный игрок, он не носит все яйца в одной корзине, если не считать прокола с неподготовленной атакой на Максима. Он отлежится, залижет душевные раны и обязательно отыщет какой-нибудь компенсатор, чтобы привести себя в порядок. Таким противовесом ударам судьбы для него служит дело, которому он без остатка посвящает себя, будучи посаженным на создание этого непростого механизма – лаборатории электроники.
          «Подождите, молодой человек, – Максим притормозил прыгающие мысли. – С этого места, пожалуйста, помедленнее». Максим вдруг почувствовал, как будто убеждает себя в чем-то, во что сам не очень верит. А если поставить себя на место Лукича? Посмотреть на ситуацию его глазами? Чем тут гордиться, чему радоваться?
          Лукич как партизан четвертый год перепрыгивает со своим войском из одной временной землянки в другую. И каждый раз надо вдохновлять бойцов на очередное трудовое сражение. Работы с каждым переездом все больше, желания месить навоз все меньше. Сколько можно?
          Цеха день от дня наращивают производственную программу, регулярно подкидывая усложняющиеся ремонтные задачи. Битва с американцем – ярчайший пример. И это только начало. Всё впереди. Мы постепенно садимся на шпагат. С одной стороны, еще не встали на ноги, с другой – уже пора бежать, невзирая на слабость в коленках. Окончательное помещение обещают отстроить через год-полтора, не раньше. Значит, в реалии – года через два, а то и три. Еще три года в бункере гнить? И вряд ли стоит рассчитывать на скорое пополнение из молодежи. Все будем делать сами, опять сами. Но даже если так, что с того? Ведь своя ноша не тянет, делаем для себя. Заботит ли это Лукича, если подумать? Это нормальный процесс. Может что-то еще?
          Мы уже полгода ничего не закупаем, нет денег. Ни долларов, ни рублей. Об этом мало кто знает, и внешне все выглядит благополучно. Каждую неделю Максим привозит несколько ящиков с центрального склада. Все полки и стеллажи забиты коробками с оснащением. Но это завершающий этап работы, которую начали два года назад. Это видимость движения вперед. Скоро начнутся склоки, когда предстоит поделить хозяйство. А там делить нечего, если учесть, что людей будет раза в три больше, чем сейчас.
          Но самое поганое не в этом. Сегодняшнюю электронику одним паяльником на коленке не одолеешь. Микропроцессоры – это вам не диоды с транзисторами выковыривать. А диагностические компьютерные станции покупать запретили, сказали – нечего жировать, справитесь и так. Лукич периодически выходит с тревожными докладами к начальнику отдела, и даже на уровень главного инженера. Еще недавно он возвращался с совещаний пропитанный боевитой агрессивностью, живо делясь с Максимом впечатлениями от неравной борьбы. Он неизменно тащил его в курилку, призывая вместе подумать, как проломить стены начальнического равнодушия и нежелания видеть грядущую катастрофу. Не такой мужик Федор Лукич, чтобы уклоняться от борьбы за свое счастье.
          А какое просматриваться в остатке счастье, если тратился он за спасибо? Сандро правильно сказал – Лукич обычный живой человек, даже если и отличается немного от остальных в лучшую сторону. Но в наших условиях существования это скорее признак слабости, нежели силы. Чем порядочнее человек, тем беднее перечень приемов и короче список инструментов, которыми он может достигать целей в жизни, не вступая во внутренние конфликты с собой. Можно добавить – тем он уязвимей для ответных ударов. Разве не заметно, что с каждым походом наверх Лукич возвращается все более раздавленный и выжатый как лимон? Как же вы раньше не догадались Максим Владимирович?
          А то, что у человека кроме работы есть личная жизнь, вы запамятовали, правая рука шефа? И что все происходящее дома есть зеркально усиленное отображение того, что творится на работе? Что такое работа для мужика? Это охота, процесс добывания материальных благ для дома и семьи. А если семья недополучит ожидаемых трофеев, какая ожидает охотника реакция? Именно та, что получили на днях лично вы, сообщив жене, что дослужились до почетной поросячьей ссылки. Семья бдительно сопоставляет ваши усилия с количеством и качеством приносимой добычи, включая все, что составляет моральный доход. Или, что бывает чаще, ущерб.
          Где остается Лукичу восстанавливать подточенное душевное здоровье? Там же, где это делает любой нормальный мужик – среди себе подобных. Играя во дворе в шахматы или домино. Выезжая с друзьями в лес на шашлыки или на рыбалку. В бане, наконец, под пиво.
          Лукич, рискнувший повесить на грудь тяжкий крест не только производственного, но и духовного лидера, сделал огромные ставки на обретение себя в команде единомышленников по месту трудовой деятельности. Среди своих орлов он неизменно заряжался созидательной энергией, устремляясь раз за разом в бой, надеясь когда-нибудь получить на разграбление поверженный город своей мечты. Вероятно, именно так в далеком историческом прошлом достигали сильные мужские личности звездного часа, отправляясь в длительный военный поход за теми, кому верили. Поставив на карту все. Жизнь и здоровье, честь и совесть, ожидание родных и близких. И, естественно, – благосклонность любимых женщин.
          А далее – будь, что будет. Бог не выдаст, свинья не съест. Со щитом или на щите. Или пан, или пропал. Либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Формы утомительных походов за богатством и славой претерпели с тех пор существенные изменения, но содержание осталось прежним, вплоть до мельчайших деталей. Одним все сразу, но в конце похода. Другим – кусочками разной величины и калорийности, но регулярно, чтобы не угасала мотивация донести лидера на своих плечах до его триумфального шествия. Главное – незаметно разделять и талантливо властвовать…
          Стоп, Макс, стоп!!!
          Вот где пса закопали! Ты должен Сандро коньяк, даже очень приличный коньяк, хотя он об этом вряд ли узнает. Сандро сказал, что Медведкин идеально подходит на роль чистильщика. Так он и есть чистильщик! Не зря он в первый же день обозначил свою роль. В системе свободы не бывает, а инициатива наказуема. Он действует с молчаливого одобрения сверху! Большой шеф с каждым днем медленно, но ощутимо наращивает прессинг, нанося удары в самые больные места.
          Это же очевидно!
          Он получил санкцию на отстрел Лукича! Система отрыгивает неугодных и неудобных! Главный инженер не сдержал, и уже точно не сдержит слова, данного Лукичу. Зачем ему ежедневно выдерживать укоризненные взгляды обманутого мавра? Ведь мавр худо-бедно доделает дело, и не простит сорвавшихся с языка необдуманных посулов перед дальним походом. Самому отстрелить верного вассала – снискать репутацию непорядочного человека, а это не последний боевой поход, доверчивые вассалы понадобятся в будущем. Что остается? Проще простого – совместить полезное с неприятным. Поручить грязную работу другому вассалу, который влился в поход с потрепанным обозом позже, но обладает более высоким статусом. Ему сам бог велел осадить рвущуюся вперед молодежь, забывшую, откуда произошла совсем недавно. Ведь пытался же Медведкин в последний момент закрыть перед Максимом желанную дверцу за океан, все сходится! Поди, сам был не против заглотить лакомый кусочек? На безрыбье и рак мясо, чего гнушаться-то! Ведь теперь ему что светит? Just nothing, дырка от бублика. Поезд уходит, так-то, дядя. Придется подождать следующего. Только нет ни малейшей уверенности, что пришлепает очередной паровоз на дядину станцию.
          Валюты нет, и не будет!
          Ждите, если вам делать нечего. Как все-таки вовремя Максим заскочил сюда! Даже если допустить, что это всё, что ему ослюнявили, что ж, другие и этого не получили. Ему, по крайней мере, почти ничего не обещали, а Америка и вовсе свалилась в руки как подарок.
          А Лукич? У Лукича всё гораздо хуже. Ему пришлось постараться для дяди за почетные грамоты, которые он исправно получает на Первомай и Седьмое ноября. Максим, кстати, тоже получает, хотя и не такие почетные. Валяются где-то в столе – руки не доходят выкинуть. Зарплата у Лукича хорошая, но и работа собачья. Тяжело ведь с людьми-то, каждый норовит характер проявить, попробовать начальника на прочность. День ненормированный, ответственность повышенная. Остается что? Ждать, когда дойдет твоя очередь куснуть пряник.
          А кусать дают на усмотрение руководства. Кому послаще, побольше и помягче, а кому с точностью до наоборот – жесткие, крошечные и совершенно несъедобные. И кнут, как правило, далеко не прячут, чтобы лишних вопросов не задавали про разницу в рецептуре приготовления коврижек.
          Максим почувствовал, как голова опять наливается неприятной тяжестью. Думать не хотелось. Мозг напомнил, что не намерен более давать мыслительную энергию в кредит. «А хрен ли тут думать, – сделал заключение Максим. – Все яснее ясного, мог бы сам догадаться, тормоз. Глядишь, не нарвался бы на справедливый гнев Лукича. Сидел бы в своей скорлупке, радовался жизни, глупыш».
          Итак, господа, подведите итоги.
          Первое. Лукич понял, что его использовали как гигантскую черепаху на гонках, соблазнив морковкой. Но дистанция не закончена, погонщик требует не снижать скорость, хотя и не скрывает, что морковка нечаянно сгнила.
          Второе. Лукич не черепаха, он пытается переосмыслить перспективу тяжелого похода, т.е. выяснить, за что надрывается с учетом изменившейся ситуации. В этом ему никто не помогает, черепаху молча продолжают гнать вперед, нанося болезненные уколы в нежную плоть. Этим занимается Медведкин, который не приемлет морковной политики, считая людей быдлом. А быдло должно с утра до ночи гнуть спину на хозяина и вылизывать хозяйскую руку за тарелку баланды.
          Третье. Лукичу никуда не скрыться – ни от системы, ни от себя, ни от семьи. Тот, кто позвал в поход, открестился, отдав на растерзание живодеру-погонщику. Дело жизни превратилось в тяжеленный шершавый хомут. Дома наверняка задают умные вопросы, на которые нет вразумительных ответов. Остается команда единомышленников, но здесь каждому второму что-то уже перепало, в отличие от Лукича. Некоторым даже лишнего, но мелочиться времени не было – каждый рвался к своей цели. Будущее меркнет с каждым днем. Довольные лица куснувших свой пряник лишь усугубляют картину личного беспросветного настоящего. И твоя физиономия, Макс, в первую очередь. Вспомни, кем ты был до прихода сюда. Вспомнил? То-то. И кем ты стал, хотя поход не закончен? К тому же, ты не дурак, отгрызешь еще кусочек в любом случае.
          Но подождите потирать ладошки, Максим Владимирович. Вы ведь тоже мавр, только пониже рангом. Вы маврик, которого запрограммировал Лукич, распространяя вниз по цепочке неотвратимость верховного замысла. А как же? Это тоже очевидно. Мавр, т.е. Лукич – он не железный и не двужильный. Ему также нужны преданные вассальчики, готовые за несколько трофейных побрякушек помочь дотащить неподъемный черепаший панцирь до заветного финиша. За это их положено подкармливать телесно и греть эмоционально, тогда маврики будут бежать резво и без вопросов.
          Главное – точно знать, какие струнки той или иной мавританской души пощипать. Одному маврику можно сказать, что он самый умный. Другому – что самый красивый. Третьему – что он не просто маврик, а целая правая рука мавра. Четвертому можно ничего не говорить, просто пообещать морковку. Пятому, шестому… И так далее, в зависимости от незаменимости и жизненной искушенности мавриков.

          Зазвонил городской. Максим, еще не взяв трубку, уже представил звучное «алле». Он знает, что жена, звоня близким, не говорит как все «алё» или «алло». В ухо влилось знакомое:
          – Алле. Ты про нас совсем забыл?
          Приятный голос источает сонливость и миролюбие. Жена, узнав, что свинарник мужу не грозит, сменила гнев на милость. Она беспрекословно приняла на себя всю тяжесть вечерних забот, терпеливо ожидая, когда Максим устранит причину своего везения – отремонтирует американца. Каждый вечер она встречает его разогретым ужином, и сидит довольная напротив, наблюдая, как любимый мужчина поглощает приготовленное. Все познается в сравнении.
          – Алле. – Максим шутливо подыграл жене. – Я про вас помню.
          – Ты скоро? – Вика любит ясность. – Закончил на сегодня?
          – Я скоро, потому что я совсем закончил, – отрапортовал Максим. – Я победил его!
          – Правда! – Вика оживилась. – Значит, завтра ты как все нормальные люди будешь дома с семьей?
          – Ты догадлива не по годам! – Максим продолжал шутить. – А что, могло быть по-другому?
          – Тебе лучше знать. А чего домой не едешь, если победил?
          – Лукича жду. – Максим понял, что разговор потек в нежелательное русло. – Прилетел сегодня. У него ко мне вопросы. Он специально приехал из аэропорта на работу. Сейчас у Медведкина пендюлей получает.
          – И долго ты его будешь ждать? – В голосе Вики появились ревнивые материнские нотки. – А если он утром явится?
          – Викуль, давай я позвоню ему в актовый зал. – Максим понял, что кредит ожидания исчерпан. – Потом тебе звякну, сообщу точно, договорились?
          – Ну, хорошо, – согласилась Вика без энтузиазма. – Только не тяни, я хочу на  улицу сбегать, Лёньку проверить. Он давно гуляет.
          Максим утопил рычажок на аппарате. Отпустил, набирая первые цифры телефона большого шефа. Подумав секунду, бросил трубку на телефон. Что он скажет большому? Дайте мне Федора Лукича срочно? Но Лукич запрещает звонить, когда его вызывают наверх. И если его сейчас колбасят за простой, звонок Максима будет очень некстати, это же ясно как божий день. И что спрашивать? Ты, Лукич, скоро, или как? Глупо как-то получится. Не вам в данной ситуации, Максим Батькович, вопросы начальству задавать. Сидите и ждите, когда на вас обратят внимание и молитесь, чтобы чаша руководящего гнева не переполнилась раньше времени. А могут на разбор полета поволочь, только напомните о себе. Что делать будем, мистер Боброфф?
          А ничего!
          Мы просто уйдем домой, вот что! Имеем полное право. Подождете как-нибудь до понедельника, вассалам тоже отдыхать надо. Начальство приходит и уходит, а мы остаемся! Точно! Домой! И попробуйте нам помешать, если успеете!
          Максим набрал домашний и выпалил, дождавшись недовольного «алле!»:
          – Викуль, я еду! Жрать хочу как слон! Что у нас сегодня?
          – Как, еду? – Вика не ожидала легкой победы. – А Лукич? Вы уже поговорили? 
          – Ну да! – опять развеселился Максим. – Я его спрашиваю, мол, ты, Лукич не против, если я тебя не дождусь и домой свалю? Он молчит как рыба об лед. А молчание – знак согласия.
          – Ты серьезно? – Вика поняла по голосу, что Максим хохмит. – Что значит, молчит? Почему?
          – Потому что не слышит ни фига! – Максим наслаждался замешательством жены. –  В актовом зале он, вот и не слышит! А я в лаборатории сижу и тихонько спрашиваю, понимаешь? Зачем орать-то?
          – Ну, ты даешь, шутник! – Вика посерьезнела. – Может, не надо наглеть?
          – Надо, Вик, надо! – Максим дал понять жене, что разговор окончен. – Всё, зайка, всё! Дома о чем говорить будем? Пока, я еду!
          Не медля ни секунды, Максим ринулся к шкафу, сдергивая халат. На полпути резко развернулся, вспомнив, что хотел унести его домой, чтобы жена к понедельнику привела грязную спецодежду в надлежащий вид. Быстрее, быстрее, не тормозить!
          Ежедневник тоже надо захватить с собой. В спокойной домашней обстановке легче написать толковый отчет по ремонту. Побросав тряпье и блокнот в полиэтиленовый пакет, быстро переоделся – хорошо, что не зима – и пулей вылетел из лаборатории. «Интересно, у Лукича ключ с собой? – успел он подумать, закрывая лабораторию. – Ладно, возьмет у наладчиков, сообразит, не маленький. Цигель, цигель, ай-лю-лю!»

          На остановке маячила знакомая квадратная фигура дяди Славы. Он удивленно взирал на приближающегося Максима. Темный костюм, светлая рубашка без галстука, начищенные ботинки, внимательный взгляд – всё как обычно.
          – Ты чего припозднился? – Дядя Слава первым протянул руку. – Приветствую.
          – Здравствуй, Вячеслав Михайлович. – Максим пожал крепкую ладонь. – Конец недели, хвосты подчищал. А ты чего домой не торопишься?
          – Совещание у главного инженера, – коротко пояснил дядя Слава. – Я замещаю начальника отдела. Пришлось идти.
          – Замещать – не отвечать, – откликнулся Максим, заметив еще несколько знакомых фигур, что-то обсуждавших поодаль. – Всегда можно отболтаться.
          – Не скажи. – Дядя Слава посмотрел в сторону кучки начальников. – Замещать хуже, чем отвечать. Замам скидок не делают, но и рук не развязывают. Сегодня всем досталось, а вашему Медведкину – больше всех. Сидел и сопел, только кивал как китайский болванчик.
          – Да? – Максим постарался скрыть удовлетворение. – За что, если не секрет?
          – Я так понимаю, – дядя Слава лукаво посмотрел на Максима, – подставляете вы начальника. Плохо работаете, не справляетесь с задачами, станки по вашей милости стоят. Производственники стрелки на вас переводят. Вот и попал под горячую руку. А главному сейчас лучше под руку не лезть.
          Дядя Слава замолчал, выжидательно поглядывая Максиму в глаза. Максим держал паузу, зная, что в таких случаях не следует задавать старшим глупых вопросов. Дядю Славу за язык никто не тянет. Если начал щекотливую тему – сам закончит. Посматривая в сторону пополняющейся группки участников прошедшего совещания, Вячеслав Михайлович продолжил, понизив голос:
          – Шурик рвет и мечет как тигр в клетке. Кончилось его царство. Через месяц в должность заступает новый главный инженер. Из Москвы.
          – А как же Александр Семенович? – Максим поразился, предчувствуя, что предстоит еще поразмышлять о маврах и мавриках. – Или он уходит?
          – Шурик будет замом. Куда ему идти-то? – Дядя Слава беззлобно засмеялся, поблескивая золотой коронкой. – Кому он нужен? От него давно мечтали избавиться, где только можно. Вот и выпихнули сюда, пообещав должность главного инженера. Не был он никогда главным, я видел приказ собственными глазами. Ты что, писем у него не подписывал? Там же везде черным по белому – и.о. главного инженера.            
          – Подписывал, но эти приписульки у всех начальников есть. Говорят, испытательный срок, кадровые заморочки, люди растут. Чтобы трудовые книжки по сто раз не переписывать, что-то такое.
          – Это для дураков, Максим, – опять простодушно осклабился дядя Слава. – Так людей дурить проще. На самом деле, чтобы пахали резвее. И.о. задвинуть гораздо легче, если потребуется. Так всегда было. Начинают одни, заканчивают другие. На царство садятся третьи. Не задумывался?
          К остановке подъезжали сразу три заводских автобуса. Желтые двухсалонные «икарусы», прозванные в народе гармошками. Дядя Слава, напрягая зрение, всмотрелся в номера маршрутов.
          – Похоже, ваш автобус, – помог ему Максим. – Тот, который первый.
          – Слушай, Максим, – заторопился дядя Слава. – Ты скажи, ты в Киеве бывал когда-нибудь?
          – В Киеве? Нет, а что?
          – И я нет, а хочешь съездить? Там на оборонном заводе пара станочков завалялась, надо бы глянуть. Возможно, мы их прикупим. Системы управления «сименс», как раз по твоей части. Поедешь со мной?
          – Конечно! Киев – это классно! – обрадовался Максим и тут же осекся. – Только меня могут не пустить. Сейчас с этим строго.
          – Кто тебя не пустит? Лукич, что ли?
          – Скорее, Медведкин. Вы же знаете, он ко мне неровно дышит.
          – Это я беру на себя. Едем?
          – А то! Конечно, едем! А когда?
          – Через пару недель.
          Провожая взглядом отъезжающие автобусы, Максим опять попытался привести мысли в порядок, хотя они скакали в голове как белки по веткам.
          Хорошо, что Вика позвонила. Сидел бы в лаборатории как дурачок, ожидая Лукича. А Лукич все это время ждал в актовом зале Медведкина, который только что освободился после совещания у главного инженера. Умеет большой шеф человеку душу помотать, ничего не скажешь! Лукичу не позавидуешь. Усталый, с дороги, информацией не владеет. Большой наверняка злой как Карабас Барабас после нахлобучки у главного. Правильно, что ушел, ничем хорошим это ожидание не могло завершиться.
          Александра Семеновича задвигают в замы. Этот мавр тоже сделал свое дело. Вот почему ему стало наплевать на Лукича и лабораторию. А раньше он часто заглядывал на огонек покровительственно посудачить о светлом будущем. Все верно, давненько его не было и здоровается последнее время как-то сухо, глаза в землю. Ясно, откуда Медведкин черпает силы для налетов на неподвластные ему ранее территории. Шакалы всегда чутко улавливают меланхоличное настроение льва, который забросил угодья на произвол судьбы. Льву не до слуг, он занят собой.
          Лукич все знает или догадывается. В одиночку ему с большим не справиться. А надо ли справляться? Зачем, ради чего и кого? Ради тебя, Макс? Или ради Степы? Или ради ветеранов, которые последнее время разве что не цветут, и не пахнут? Они, умудренные опытом, уже давно всё просчитали. Сейчас получают удовольствие от собственной дальновидности. Сколько таких представлений они видели за свои уважаемые жизни?
          Что дальше? Дальше будет без Лукича, большой вряд ли ослабит хватку. Сколько шеф протянет? Сандро сказал – не более полугода. А если найдет новое место работы, может уйти раньше.
          Вот откуда слушок о повышении Лукича! Не будет никакого повышения! Его просто дожуют и выплюнут как жвачку, Максим Батькович! А на очереди – ты! Охота распланирована до мелочей. Раскрой глаза, собаки уже пущены по следу. Ты – следующий. Тебе предложат место начальника лаборатории, понял? Медведкину будет мало одного Лукича. Он и тебя решил слопать на десерт! Как же можно лишать себя такого удовольствия?
          Ведь это тебя Лукич называет правой рукой, это ты главная угроза будущему костенеющей на глазах системы. Ты ведь не сможешь забыть этой вольницы, этого свежего ветра славных походов и битв, а Максимушка? И трофеев твоих тебе никогда не простят, что отхватил преждевременно, невзирая на молодость и разрешение барское. А борода твоя повстанческая, будь она неладна! Допрыгался, Че Гевара? Дошло ли теперь, тугодум? Вот тебе и ответы на все вопросы! Что делать будешь?
          Максим почувствовал, как настроение кубарем скатывается вниз. Что же делать? Неужели все так плохо, как он себе представляет? Не переборщил ли, складывая разрозненные факты и догадки в единую картину?
          Даже если и так, лучше быть готовым к худшему. Во-первых, ничего непоправимого пока не произошло. Лукич на месте. Это уже хорошо. Пока он здесь, все будет по-старому. И все удары он будет принимать на себя. Предположим, он захочет уйти. Если предположения верны, Максиму предложат его место. А вот здесь мы внесем в коварные планы коррективу. Мы откажемся от служебного роста по административной линии, господин Медведкин! И вам придется поискать другого идиота, который клюнет на перспективу прожить под вашим началом часть жизни. Дальше все просто. Это будет кто-то из своих, лабораторных, что вполне приемлемо, но маловероятно. Вольнодумские настроения проще искоренять чужими руками. Скорее всего, пригласят какого-нибудь варяга. Чужаку понадобится время, чтобы освоиться с делами, а делов за три года наворочено столько, что ему будет не до игры в войнушку. Пока не окрепнет, ему людей трогать смысла нет.
          Вот и весь расклад, Максим Батькович! Чего нос-то повесили? Мы еще повоюем, мы еще посмотрим, кто кого! Что можно сделать специалисту, прекрасно знающему свое дело? Ни-че-го! Даже если очень хочется. А дело свое мы знаем, будьте уверены! И трудовую дисциплину будем очень даже аккуратно соблюдать. А про дядю Славу не забыли? Киев, конечно, не заграница, но почему мы должны отказывать себе в маленьких радостях? Столицу Советской Украины тоже надо посмотреть! Поход продолжается и каждый получает то, чего достоин. 
          Жаль, конечно, что завершается вольное житье, но кто сказал, что отдельная часть организма может жить своей внесистемной жизнью? Когда-нибудь это закончилось бы, ведь все хорошее имеет привычку заканчиваться. Главное – быть готовым, чтобы своевременно подстроиться под внешние условия. А судьба распорядилась таким образом, что Максим Бобров получил несколько важных сигналов, благодаря которым ему не придется в будущем кусать локти.
          Остальные пусть решают свои проблемы сами, сообразно с персональной к ним готовностью. Как гласит восточная мудрость – каждый баран должен сам носить свои яйца. Лукича, конечно, по-человечески жаль, но что поделаешь? Люди – не бараны, люди сами решают, что иметь, а от чего лучше воздержаться. Но работать с ним в любом случае интересно. Не хотелось бы расставаться с таким шефом раньше времени. Сомнительно, что на заводе отыщется кто-то, кто бы мог с ним сравниться. Если, конечно, не сломается, не выдержит давления сверху. И не только сверху. Его давит снизу, распирает изнутри. Он, похоже, на распутье – думает, на что или на кого поставить. Задачка сложная, ничего не скажешь, но решать ее придется самостоятельно, хотя на его месте не стоит преждевременно сбрасывать со счетов свою команду.

          Вскоре, дождавшись автобуса, Максим уехал домой, продолжая в движении осмысливать настоящее в свете непонятного будущего. Через тридцать с небольшим минут на том же месте автобусной остановки возник курящий Лукич с дорожной сумкой через плечо. Клетчатая кепка плотно надвинута на недовольные глаза. Он не застал Максима в лаборатории после очередного неприятного разговора с непосредственным руководителем. Отчета о ремонте американца на своем столе он также не обнаружил. Эти новости изрядно удивили его, если не сказать больше. В первый момент он даже хотел сгоряча позвонить ослушнику домой, но, подумав, решил, что воспитательный разговор проведет позже, глядя подчиненному в глаза. Максим всегда исполняет приказы и просьбы в точности и беспрекословно. Его поведение, в отличие от Степана или старой гвардии, всегда понятно и предсказуемо. Но в последнее время он стал позволять себе некоторые вольности, чего за ним ранее не наблюдалось. Почему он ушел, не поставив начальника в известность? Ему русским языком сказали, чтобы ждал. Интересно, какую причину он выставит в качестве уважительной?

          Оставляя на время думающих каждого о своем Максима и Лукича, нам бы хотелось кое-что добавить к их умозаключениям. Позже Максим Бобров сам поймет то, чем в данный момент следует органично дополнить картину развития событий с участием двух советских инженеров, волею случая оказавшихся вместе почти по одну сторону социальной баррикады. Максим, будучи далеко не глупым и наблюдательным молодым человеком, склонным поразмышлять над устройством мира и себя, не мог домыслить весьма тонкий момент, так как не обладал еще необходимым жизненным опытом. Наблюдая впервые в жизни процесс становления лидера, отважившегося стать для других гуру или его подобием, он не решался пока анализировать поведение Лукича более глубоко.
          Дело в том, что положение уважаемого начальника лаборатории Федора Лукича усугублялось нарастающей день ото дня неразрешимой проблемой. Любой человек, взваливая на себя роль общественного лидера, должен быть готов к тому, что ученики рано или поздно вырастают из коротких штанишек. Лидер должен расти вместе с воспитанниками, чтобы иметь моральное право не только называться учителем, но и быть им. Эту трудную задачу каждый человеческий вожак решает по-своему, исходя из личных устремлений и специфики ситуации.
          Мудрые наставники отпускают учеников на волю, когда понимают, что не могут более дать им ничего нового. Кому-то проще регулярно обновлять окружение, оставаясь в прежнем качестве, но, тем не менее, всегда являться недосягаемым примером для очередной группы желторотых воспитанников. Лидеры, склонные к самосовершенствованию, способны расти непрерывно, сохраняя статус учителя в любом возрасте. 
          Увлекшись процессом создания детища, вкладывая в молодежную часть команды самого себя, Лукич не заметил, как некоторые воспитанники начали дышать ему в затылок. Особенно те, кто испытывал острую потребность в развитии, стремясь поскорее понять себя и занять желанную нишу в социуме. Как вы понимаете, Максим Бобров относится именно к такому типу людей. Осваивая первый круг спирали личного восхождения, он слишком остро ощущал отсутствие знаний, опыта, и многого другого, что требуется в избытке для покорения жизненных вершин. Людей, знающих и умеющих больше, чем основная масса, он определял сразу, как говорится, на глаз. И никогда не упускал возможности пообщаться с этими редкими представителями человеческой породы. Если такой самородок снисходил с высоты своего положения, считая возможным поделиться кладезью нажитой мудрости, Максим всегда ощущал в себе необратимые изменения. С него как будто слезала старая, отжившая свое кожа, обнажая свежий, более совершенный и осмысленный слой восприятия себя и окружающей действительности.
          Пересидев пару лишних лет в рабочих, Максим, приняв приглашение Лукича поработать вместе, был подобен сухой губке, остро настроенной на поглощение любой полезной информации. Специфика нового места работы – мы упомянули о ней чуть ранее устами многоопытного Сандро – лишь ускоряла процесс заполнения возникших пустот живительной влагой познания. Нет ничего удивительного, что, единожды ощутив ни с чем не сравнимое состояние перерождения, молодая амбициозная особь по имени Максим Бобров не хотела себе отказывать в этом удовольствии и далее.
          Федор Лукич, успевший пройти к моменту встречи с Максимом необходимые стадии внутреннего самопостроения, органично подстыковывался к этому увлекательному процессу с другой стороны. Он, как и Максим, дальновидно уделил часть карьерного пути рабочей среде и изрядно поносил синий инженерный халат. И, наконец, вполне созрел, чтобы управлять небольшим человеческим сообществом, будучи не только администратором, но и формирователем системы отношений внутри этого сообщества.
          Не исключено, что забрось его судьба в предварительно сложившийся, живущий по незыблемым, раз и навсегда установленным законам коллектив, он бы повел себя более осторожно как руководитель. Ведь это он напомнил Максиму Боброву сентенцию, изреченную несправедливо осужденным героем фильма «Холодное лето пятьдесят третьего». Это лишний раз подтверждает предположение, что Федор Лукич, скорее всего, не мог быть идеалистом. Но ему как художнику посчастливилось самому изготовить белый холст и нанести на него собственные наброски. Соблазн поэкспериментировать с человеческим материалом оказался слишком велик. Система подыграла, дав на время в руки мольберт, кисти и краски. Стоит ли удивляться, что молодой, ищущий себя руководитель, только что отметивший возраст Христа, решил сыграть в заманчивую рулетку. Быть начальником и оставаться другом. Иметь в одном лице благодарных воспитанников и беспрекословных исполнителей. Растить учеников, превращая их в верных соратников, и всегда ощущать себя владыкой маленького царства. И при этом, почти не думая о материальной стороне вопроса, неторопливо, но поступательно решать проблемы наполнения личной казны.
          Наблюдательный читающий, как нам кажется, не может не задать повествующему каверзный вопрос. Не хотим ли мы утверждать откровенно неправдоподобную мысль, что, попав в динамично движущийся механизм вновь организуемого социума, Федор Лукич сам не двигался вперед в развитии? Ведь мы не раз акцентировали внимание на важнейшей предпосылке, что молодой руководитель не был похож на типичного советского начальника.
          Именно так!
          Стоя на ступень выше команды единомышленников, он имел в распоряжении не меньший, а гораздо больший диапазон возможностей для личностного роста. И надо честно признать, что за минувшие со дня заступления в должность четыре года, его трудно сравнивать с тем Федором Лукичом, который пришел с действующего производства. Как вы могли заметить, большинство уважающих и понимающих его людей обращались к нему просто, но солидно – Лукич. Тем самым отдавая должное его опыту, знаниям, умению работать и руководить людьми. Не многие мужчины удостаиваются подобной чести, не достигнув сорокалетнего порога жизни. Федор Лукич, несомненно, прогрессировал как личность, как руководитель и как вождь своего неспокойного племени, чутко регулируя непростую систему, периодически норовящую закрутиться по собственному усмотрению отдельных ее шестеренок. Но, одевая впервые желтую майку лидера, трудно предусмотреть все нюансы скоростного движения, как группы, так и отдельных ее членов.
          Бурно растущая экономическая система, в которую хозяйство Лукича вливалось на правах хоть и важнейшей, но более мелкой подсистемы, предоставляла всем желающим неисчислимые возможности для вертикально-горизонтальных контактов. В первую очередь по работе, естественно. Перегруженная обилием задач и напряженная срочностью поставленных целей, система на время отходит от бюрократических принципов коммуникаций, понимая, что без этого не обойтись.
          Сотни людей, невзирая на погоны и должности, возраст и опыт, ежедневно решают мелкие и крупные вопросы скорейшего построения единого организма, перемежая служебное общение неформальным. Помогая друг другу прокладывать тернистый путь в личное и общественное будущее. Не мог Максим Бобров упустить такой исключительный шанс. Будучи человеком общительным, он легко заводил знакомства с совершенно разными людьми – рабочими, молодыми специалистами и далеко не молодыми инженерами и мастерами, руководителями различных служб и отделов. Живое мышление, наблюдательность, свой взгляд на вещи и изрядная начитанность делали его интересным собеседником для многих окружающих. Со временем Максим заметил неожиданную особенность, общаясь с людьми.
          Все меньше к нему подходили с просьбой отремонтировать магнитофон или телевизор, чем ему, положа руку на сердце, никогда не нравилось заниматься. Голове тоже надо отдыхать. К нему стали чаще обращаться по поводу житейских вопросов. Некоторые напрямую просили дать толковый совет, как поступить в том, или ином случае. Иногда люди доверяли ему личные тайны. Надо заметить, что Максим, не считая себя великим экспертом в подобных материях, испытывал на первых порах объяснимое замешательство. Особенно, если приходилось советовать тем, кто старше, а значит, бесспорно, должен быть мудрее и опытнее. Так или иначе, постепенно он освоился с ролью человека, к которому тянулись люди, чтобы порешать свои людские вопросы. Ведь очень часто достаточно терпеливо выслушать ближнего, чтобы тому стало легче. А вам – снискать его уважение.
          Мы не можем с уверенностью утверждать, что подобные метаморфозы происходили со всеми молодыми членами команды Лукича, которых начинающий гуру обозначил как костяк своей будущей империи. Каждый двигался своим особенным путем, поскольку были они людьми разными, что вполне нормально, хоть и принадлежали к одному поколению советской молодежи. Не утруждая читающего дальнейшими разъяснениями причин душевного дискомфорта Федора Лукича, отметим, что помимо его воли, костяк этот довольно быстро преодолел стадию мягкого хрящика, который можно гнуть и массировать по собственному разумению. Невзирая на то, что хотелось людям от его молодых орлов, – реанимированный телевизор или психотерапевтический сеанс, – к описываемому моменту совместного сосуществования они неумолимо вышли из-под жесткого контроля начальника. Ему стало все труднее удерживать в поле зрения единую картину развития лаборатории и отдельных ее столпов. Снискав вместе и по отдельности репутацию башковитых и невредных ребят, на которых можно положиться, они все чаще обходились без него. Они стали напоминать подросших утят, которые бесстрашно отплывают от заботливой мамы-утки, чтобы понырять вволю на середине быстрой речки. Их все меньше прельщало знакомое теплое мелководье. Они чувствовали, что уже сами в состоянии осваивать огромный неизведанный мир.
          Несмотря на тот отрадный факт, что Федор Лукич продолжал оставаться для Максима, Влада, Сандро и даже Степы непререкаемым авторитетом и уважаемым шефом, они все менее видели в нем учителя. Не говоря уже о том, чтобы считать его другом.
          И мог ли Лукич сам быть уверенным, что этот красивый миф – начальник и друг в одном лице – задержится надолго в молодых несмышленых головах грамотно подобранных подчиненных?      




          Продолжение:   http://www.proza.ru/2011/04/20/889