У меня вся стена в карточках. Каждый из моих новых знакомых неизменно садится подле на стул и спрашивает: кто это?
А я отвечаю: Мари.
Моя француженка с каштановыми волосами. Моя каштановая собачонка, преданно любившая меня до конца себя. Но об этом молчу.
Весь тот год я пишу письма в Париж, я живу Парижем, я люблю Париж. Я обещаю Мари, что приеду к ней, и мы ляжем лицом вниз на Монмартр. Своим теплым живым сердцем к его холодной мостовой. И будем слушать, слушать, будем говорить. От сердца к сердцу нить. Ведь у Парижа есть сердце?
Я лгу ей.
Я говорю с Парижем во сне, и совсем не думаю о Мари.
Для друзей, семьи, случайных знакомых, попутчиков в электричке, я сомнамбула. На моих губах улыбка, в глазах – стекло. Здесь меня нет.
Работы того времени - осень: уголь, сангина, гризаль. Моя осень, пожеванная жучками-короедами, выглядит, мягко говоря, жалко. Мне мало платят, но мне плевать. Я пишу Мари:
"На твоих губах воздух Парижа, целуй его за меня".
Я пишу Мари, а в моем городе снег погребает под собой фонари. Заносит окна моей квартиры, мои глаза - голубой лед.
Париж отвечает мне конвертами.
Мари улыбается. Мари грустит. Мари отправляет воздушный поцелуй. Это пробы. Ей предложили роль в спектакле. Я вглядываюсь в её родные черты и еще не знаю, что это совсем другая Мари. Та, которая после будет пить, спать с незнакомцами, плакать в пустой квартире и улыбаться на сцене.
А пока она пишет о всяких глупостях, и ее почерк, такой, что я слышу ее голосок, щебечет как птичка, легко перескакивая со строчки на строчку. Она описывает мне каждую новую свою любовь, как не может жизнь без этого или другого. И неизменно заканчивает письмо строчкой: твоя marie. А я сижу на корточках в душе, жую мокрые спутанные волосы и брежу Парижем.
[В своих письмах Мари повторяет мое имя от трех до одиннадцати раз. В зависимости оттого, как сильно увлечена очередным Полем. Она любит его так же, как ненавижу его я.
Если у меня будет дочь я назову ее своим именем. Мне всегда хотелось посмотреть на себя со стороны]
У Мари чудная улыбка.
Я разбираю карточки и рассказываю. Я рассказываю это историю так долго, что помню ее наизусть. Для многих моих знакомых, она как вырванная страничка из книжки, которую ты нашел в электричке и читаешь от скуки, но никогда не узнаешь начала и, тем более, конца. Для меня – это жизнь. Вернее, всё, что от нее осталось.
Здесь Мари улыбается. Она еще не встретила Пьера. Этот подонок бросил ее под рождество, забрав из квартиры все деньги. Моя милая наивная девочка.
А на этой карточке Мари с Жаном. Чудный был парнишка, пока не прыгнул с моста в Сену. Мари сказала ему, что никогда не сможет любить его.
Я написала ей, что он трус и дурак. Но только лишь для того, чтобы она не плакала. На самом деле, я заочно люблю этого мертвого мальчика. Я вспоминаю, как Мари первый раз взяла меня за руку, и почти стою на мосту рядом с ним.
После она долго молчит, а меня снедает весенняя меланхолия. Я пишу акварели, цвета своих глаз, и рву их на части как свои глаза.
Однажды мне снится чудесный сон: я просыпаюсь в Париже, из окна мансарды льется солнечный свет, в шею мне нежно дышит Мари. Я не вижу, но знаю, ее каштановые волосы у шеи завиваются в колечки.
В своем городе я пишу натюрморты из сгнивших за зиму яблок.
Я не знаю, какая весна в Париже. Мари не пишет мне об этом. Она совсем не выходит из дома, не смотрит в окно и едва ли может сказать, был ли сегодня дождь или солнце. Она говорит только с богом и мной. Она ненавидит Париж, за что я пишу ей гадкие письма. Неотправленные, они скапливаются у меня на журнальном столике.
Для Мари я молчу.
Этот город душит меня любовью. Я хочу видеть лед твоих глаз.
Я хочу любить тебя.
Я люблю тебя.
marie
В этом последнем ее письме нет моего имени. В ту ночь я не сплю, мне страшно. Я вспоминаю, как она целовала мои запястья, но не могу вспомнить, почему не люблю ее.
…
Моя Marie умерла в Париже.
Этот город задушил её любовью. Там, куда самоубийцы попадают после смерти, они с Жаном должно быть счастливы. Я стараюсь верить в это, но по-прежнему очень холодно.
Я сижу на полу и заталкиваю в раскрытую сумку тоненький красный джемпер. Его рукава разворачиваются как аорты, и мне представляется, что это мое сердце, вырванное из груди, бьется сейчас в последней агонии.
Мой самолет улетает завтра.
Завтра я буду лежать на Монмартре. Ближе к Парижу.
Ближе к Мари.