Э п и г р а ф: Пикантность стиля, её знаешь ли, голубушка, на вьетнамском базаре не купишь.
Да тяни же ты ея, тениииии! – кричал Командор, то есть я - Федя Д., своему ассистенту-полуклону, Сержу Чибисову, который также отзывался на имя "Эй". Пластическое брюхо у Сержа вылезло из плохоотутюженных брюк наружу, а также его не совсем однозначные другие органы, как то ухо, рот, второй рот, ордокринологический нос, а также все его шесть неодинаковых рук, и, безусловна, ног. Которых было, кстати, не шесть, а целых семь. Природа неисчерпаема, и так далее. Так вот: тяни же ея, тени, подцувай, подцувай, ****ь твою вавилонскую ослицу! – продолжать кричать Командор своему другану и ассистенту, пока тот вытягивал из международного-полумягкого, гнедую бардзоупитанную корову-животное, или по-просту, корову. Естественно все смотрят на нас, но нам было не до того, нам нужно было транспортировать наше животное существо на место нашего с, э-э, ней пребывания. В Париже, на Елиссейских полях, там, где ещё Гришка Распутин заблевал все барельефы Наполеону. И, кстати, Ал. Киркорову тоже. Короче, нас затрахало трахать нашу мутантную подругу Белкустрелку и ее сестру-клона Стрелкубелку Щёлкиных, (а также двух их заменюх, Муму и Фуфу, о которых я с в своё время написала в одном из моих виртуально-гормональных литературных романов, а именно в «Машиноиде времени на загривках Кремля»), так вот нам настоебала эта бесконечная ебня, и мы двинулись на Париж...
И вот мы в Париже, ха! Но пока мы - эдак так с месяц - сквозь дремучие чащобы пробирались на перкладных из нашего родного Тамбова на запад, во Франции разродилась какая-то страшная коровья вироза, о чем мы, естественно, узнали, но уже на перроне от одного нашенского, он как раз бежал на отъезжающий поезд – от голода спасался. И пока мы все это обсуждали, видим, фельдфебель французский к нам подходит медленно, почти как конкистадор из кинотеатра. Ваши токумент, б'истро! б'истро! сил-воу-плэе, - обращается он к нам вежливо по-французски. Но поскольку ни я, ни Серж французского в школах не изучали, а ему сразу по-нашенскому отвечаю, напрямик: Тибе чиво, старик? – говорю ему я. Фаши показывайт токументен, - говорит он, мосье фельдфебель. Но ведь у вас голод, зачем вам наши токументен? – спрашиваю его я, и при этом запускаю ему руку в его мундирные штаны. Ох! Ох! Шарман! Шарман! – говорит он. – А теперь фы йест показывайт мне фаши токументен! – говорит он опять. Но ведь у вас голод! – возражаю ему я. У нас ни йест никакой голлотт! – возражает он. А как же, ведь нам вот только сказали, что у вас тут в Париже совсем нету мяса. Коровия лихорадка. Мор. Каннибализм и легкий гомосексопилизм. Вот мы и привезли вам корову! Вернее, привезли мы ея потому, как ведь нам же потребуется же провиант, а мы мясоеды, вот мы и привезли с собой корову для подобных целей, у нас даже и документ на ея имеется, мы, между прочим, даже номер для ея отдельный в Ля Рошше заказали. Пять звёзд. Все дела. Короче, батяня, помоги-ка ты нам лучше корову эту нашу на вашего французского драмадерия загрузить, или по-российскому, по-нашенскому, на утлую кобылку...
... и так мы почти приблизились к нашему отелю (мы добрались весьма благополучно, если не брать во внимание факта группового скотоложества в купе кареты-драмадерия, а также прочих не совсем уместных вещей), когда неожиданно...
... неожиданно, из-за угла на Авеню Монпелье выруливает тачанка и из неё из пулемёта Анжелика Джолли начинает косить направо и налево, туристов и не-туристов, сборщиков налогов и налогоплательщиков, крестоносцев и просто обычных французских граждан – и вот не повезло Сержу. Правда, не так как когда на Луне какой-то дефективный бросил нам под ноги ультра-новую сверхсовременную херовину, пока мы там охотились за Слезой Сталина, когда от Сержа осталось только ухо и то, в полувзвешенном состоянии, практически, ничего не осталось – но все-таки не повезло, побацакали ему его бедное красное личико...
И лёг – упёрся наш Серж да лицом да в не родную затоптанную, заплёванную, а также заблёванную мостовую. Прямо у подножия памятнику Марату, Робеспьеру и г-ам Кржыжановским. Над Парижом сгущалась неласковая парижская ночь. И тут откуда-то...
... и тут откуда-то из восьмого имерения, из иной галлактики выезжает чёрный, отполированный силиконовыми трусами Леди Гаги, поршэ. Серж, услыхав шелест силикона, приподнимает с асфальта своё сдеформированное лицо, и кричит в вязкое ночное парижское небо без кремлёвских звёзд и прочих геометрических извращений, он кричит: “А у меня... а у меня никогда не будет такой машины, как у тебя, гандон ты млекопитающий!”
Fin.
А ф т е р м ы с л и:
Когgа, обgолбанная свежим ямайским гашишем и вgребезги пьяная, грязная и полуголая ползла я с Елиссейских Полей после вечеринки с моей gражайшей собой, я gумала вслух, я говорила (сама себе): Не-е-еее, Муля, нееет, ты не ввалишься в вонючую гарсоньерку, не включишь выебанный компьютер, не начнешь писать о gолбанных gоппер-попперах. Оgнако же, как оgнажgы заметил любезный Оноре, вот ЭТО-ТО – заметил он – как ни уgивительно, и случилось. Peace. С.Я. Bq.