Был этот конек, несмотря на свой небольшой рост, нраву свирепого и непокорного. Песчано-желтой окраски с черно-коричневой полосой вдоль хребта. Приезжий калмык, что гнал гурт скота на летние выпаса, увидев Саврасого, с восхищением прищелкнул языком: «Сауран!» Что это означало, для меня, тогда еще деревенского мальчика, было неведомо. Кажется, он был восхищен этим маленьким коньком. Так или иначе, но от этого мне было мало радости.
Как говорила мама, колхозу он достался тогда, когда в разоренные после войны хозяйства пригоняли боевых и ездовых коней, что были в армии теперь лишними. Была в нем необыкновенная злость и выносливость. Даже при ловле его, даже спутанного, мне частенько доставалось то кованым копытом, а то и зубами за лицо. Я внимательно следил за его поведением, и при случае мне все же удавалось увернуться или закрыть лицо. По правде говоря, я его боялся, когда приходилось его ловить перед работой, однако приходилось это делать. Было у него и достоинство: маток с жеребятами он держал под своей опекой, хотя и был мерин, не уступал этого даже крепким жеребцам.
Как-то мне его нужно было срочно поймать. Однако он лягался, скалил зубы, становился на дыбы, пытался бить копытами, хотя и был стреножен. Сегодня он был в каком-то остервенении, и мне пришлось от него отказаться. Саврасый, стреноженный, при моем приближении лягался, щерился и скакал в разные стороны, и весь табунок лошадей следовал за ним. С трудом мне удалось поймать рослую гнедую кобылу. Наконец, после долгого брожения по высокой росистой траве, я, весь продрогший и промокший, взобрался с высокого пенька на лошадь и хотел было ехать, как вдруг увидел, что спутанный Саврасый вернулся от табунка, быстро поскакал к пойманной гнедой, и не успел я сообразить, в чем дело, как резкая боль от крепких копыт обожгла мне бедро и ногу. Я моментально свалился с лошади, и где-то в затуманенном от боли и падения сознании мелькнуло: «Убьет!» Гнедая, теперь свободная, тут же галопом убежала к табунку, наступила на волочащийся по земле повод, освободилась от уздечки. От сильного падения и боли в ноге я потерял сознание.
Через какой-то промежуток времени я почувствовал тень на лице. Что-то мягкое коснулось моих губ, щеки, исчезло. Опять коснулось, и теперь уже ясно слышу прикосновение лошадиных губ и ласковое негромкое ржанье: «И – хо-хо-хо!» Не открывая глаз, пытаюсь угадать, кто же это? Гнедая вернулась, или другая лошадь? Но передо мной, вернее, надо мной, стоит… Саврасый. Я не узнаю его, так он изменился: глаза его, обычно злые, сейчас смотрят на меня добро, сострадательно, пытливо. Уши его, только что зло поджатые, теперь повернуты вперед – ко мне, он стоит надо мной, склонив свою желто-песочную голову, обдавая теплым дыханием. От этого мне щекотно, и я легонечко отталкиваю ладонями его бархатные губы, пытаюсь встать, но встать не могу. И тогда он поднимает умную свою голову в сторону деревни, ржет призывно-громко в расстилающий туман. Явно зовет на помощь.
Я поднимаюсь с огромным трудом, болит нога, бедро, сильно ушибленная при падении спина, голова от боли затуманена. Оглядываюсь. Табунок лошадей в тумане пасется. Шагах в десяти нахожу в росистой траве уздечку с оторванным поводом, кое-как связываю. Саврасый ждет. Спокойно. Я уже не боюсь его, он добрый и участливый, покорно стоит, дает взнуздать себя, распутать. Он ждет, подставляет свой бок. От боли, не помня как, с того же пенька кое-как взбираюсь на его спину, и он осторожно трусит к деревне. Я еле держусь на нем, а в одном месте срываюсь и падаю на укатанную и окаменевшую от зноя дорогу. Опять чувствую на лице его теплое дыхание, мягкие губы, чуткие ласковые ноздри, слышу его просящее: «И-хо-хо!» - вставай, значит. Но встать я уже не могу…
Подняли меня деревенские мужики. Оказывается, Саврасый прибежал в деревню и долго крутился возле деревенской конторы, ржал, бил копытами в крыльцо. Увидев, что на нем узда, люди обратили на него внимание. Однако в руки он им не дался, а трусцой побежал, оглядываясь на деревню, в поле. Поняв, что он зовет за собой, мужчины пришли мне на помощь. Потом из окна сельской больницы я увидел, что Саврасый понуро топчется у заборчика перед зданием больницы, ржет, поглядывает в его сторону, в сторону моего окна…
Прошло много времени, но мне до сих пор помнится этот небольшой песочно-желтый конек с черно-коричневой полосой по хребту, такой злой, такой милосердный и умный. Спасибо тебе, Саврасый, ты на всю жизнь научил меня любить и ценить братьев меньших. Спасибо тебе, Саврасый…
…А что означает слово «сауран», я до сих пор не знаю, и только гадаю: добрый, злой, желтый, маленький или красивый? Это известно только тому пожилому проезжему калмыку, что был так восхищен этой маленькой желтой лошадкой.
Июль 1984 г.