Осенью Ванятка стал реже видеть отца. Летом отец чаще бывал дома, от него так же пахло соляркой и пылью, но он приходил домой тогда каждый вечер. Ванятка уже знал, что отец работает на тракторе, и летом все время трудится на сенокосе, он приходил поздно, но Ванятка старался дождаться его – уж очень приятно было посидеть на его коленях, когда он устало и весело ужинает. Нравилось Ванятке, как отец, иногда прикоснувшись не всегда побритой щекой к его щеке, спрашивал: «Растешь, хлебороб?»
Часто ужин заканчивался тем, что Ванятка, едва поев, тут же засыпал на коленях у отца, когда просыпался утром, отца уже дома не было. С досады, что отец уезжал в поле без него, он начинал тереть глаза ладошками и плакать. Мать уговаривала его, гладила по голове: «Ванятка, солнышко, вот подрастешь, вместе с отцом будешь ездить на работу»…
Ванятка дразнился и куражился сквозь слезы: «Вот подрастешь, подрастешь… Ага… Вот мне уже сколько…» - и тут же, загнув пальцы на ладошке, по одному отгибал четыре, а пятый не полностью, что означало, что ему четыре года и скоро исполнится пять.
Через некоторое время мальчонка успокаивался с надеждой, что завтра-то он не проспит и уедет с отцом на поле, где они заведут трактор и будут следом таскать сенокоски, как это было однажды, когда отец взял его косить заливной луг за деревней.
Непонятно было мальчонке, что же такое – хлебороб. Мама, как могла, объясняла, что хлебороб – это человек, который сеет, выращивает и убирает хлеб. Но у него в голове не укладывалось, почему это хлебороб пашет землю, хлебороб же сеет, косит сено, косит подсолнечник на силос и еще как-то убирает хлеб. Как убирают хлеб, Ванятка еще не знал, хотя знал, что он растет в поле: не так давно отец показывал ему привезенные с поля усатые колоски ржи на длинных стеблях и тугие коротенькие – пшеницы. Растирал отец колоски широкими мозолистыми ладонями, пересыпал их с ладони на ладонь, дул при этом, отвевая мякину, и сыпал в Ваняткину ладошку острые длинноватые зерна ржи, налитые, что покороче и пожелтее – пшеницы, восхищался при этом: «Вот это хлебушко!» Жевал Ванятка зерна, но это понятие – «хлебушко» - никак не вязалось со вкусом белой булки или калача. А интерес к хлеборобской работе был жгучий.
И вот, когда стало меньше солнечных дней, стала прохладнее речка, а ночью с неба глядели на землю крупные звезды и пересекались росчерки звездопадов, задвигались по деревне огромные диковинные машины-комбайны. Они исчезли из деревни в один день, так что их он и не разглядел толком. Все они скрылись за околицей, и не появлялись теперь в деревне, как и его отец. Мать объясняла мальчику, что отец живет теперь на полевом стане и на комбайне убирает хлеб. Ванятка уже давно не видел его и страшно скучал, но еще сильнее хотелось попасть на уборку хлеба, прокатиться на этом диковинном комбайне.
Однажды бабушка сказала, что скоро закончится уборка, и тогда отец постоянно будет ночевать дома, что не сегодня-завтра уберут последнее поле, что за рекой.
В полдень Ванятка услышал за рекой какой-то рокот, и тут же догадался: «Да ведь это гудят комбайны!» Первая мысль у него была – пойти туда, но он заколебался, потому что не ходил один так далеко. И все же насмелился Ванятка – решительно взял из хлебницы вкусную краюху, засунул ее под пиджачок и шмыгнул тайком от бабушки через огород, дальше – лужайкой к реке, где дощатый мостик без перил, большой-то мост далеко за деревней. Мостик был жиденький, идти по нему было страшно, но здесь он проявил смекалку, стал на четвереньки и пополз по тряским досточкам. Вода плескалась совсем рядом, вода темная и страшная, даже дна не видно. Ух, и жутко! Но мостик уже кончался, а страх придал Ванятке прыти. Не желая больше находиться рядом со страшной водой, он вскочил, бросился со всех ног на другой берег реки. Перебежал, оглянулся, прибавилось храбрости. Но, пройдя лужайку, он оказался один в зарослях ивняка, а дальше виднелся лес. И, хотя рокот моторов приблизился, он стоял в раздумье, уж больно незнакомым казалось все вокруг. Но выбора не было, впереди за лесом работал отец, а сзади – жиденький мостик, на котором натерпелся страху. И он смело шагнул на тропинку с высокой травой по обе стороны, углубился по ней в кустарник. Но далее тропинка повела вдоль леса, и вскоре гул моторов остался в стороне и начал удаляться. Ванятка постоял, подумал, и повернул назад, а спустя немного времени, обнаружил, что гул приблизился. Потом поравнялся с ним, и тогда он смело шагнул в лесок, прямо на рокот моторов.
В лесу было прохладнее и темнее, кое-где на березах и осинах появились желтые и багряные проплешины, кое-где попадались огромные красные шляпки мухоморов в белый горошек, на кустах малинника попадались удивительно сладкие и душистые ягоды… Он ел такую ягоду, переходя от кустика к кустику, и совсем уже приветливым и не страшным казался ему лес. По пути попадался шиповник с крупными и мягкими плодами. Обдираясь и пачкаясь в паутине, Ванятка торопливо срывал плоды, жевал, выплевывая жесткие семена, постоянно прислушивался, опасаясь потерять направление.
Вдруг прямо перед ним что-то с треском вырвалось из кустов. Ванятка ошалело кинулся в противоположную сторону, но не сделал и пяток шагов, как перед ним из травы с шумом и треском стали вылетать опять какие-то крупные птицы. Мальчонка помчался через лес, не разбирая дороги, падая и обдираясь в кустах – откуда ему знать, что это был выводок куропаток, лакомившийся тоже шиповником.
Теперь уже он ни на что не отвлекался, а спешил на гул моторов. Вскоре лес кончился, но высокая желтеющая трава скрывала поле зрения. Тогда он по сучьям взобрался на старую ветвистую сухую талину, и увидел необычную картину: рядом с лесом по огромному желтому полю один за другим двигались эти чудные машины-комбайны. Впереди них что-то вращалось и двигалось, они вгрызались в желтое поле, а позади оставалось гладкое, праздничное поле с аккуратными рядами желтых копешек соломы, которые время от времени каждая машина выбрасывала из своего чрева. Летели в разные стороны пыль и мякина, и вообще на них все двигалось, вертелось и вращалось, гудело. Иногда какая-нибудь машина останавливалась, гудела сирена, к ней подъезжал зачем-то грузовик, а спустя некоторое время уезжал куда-то.
- А где же этот хлеб, уже убранный? – подумал Ванятка, слез с дерева и начал пробираться к полю. Но высокая трава, а потом высокая пшеница мешали видеть, и он шел на шум. Вдруг этот шум резко усилился, и сквозь высокие стебли пшеницы Ванятка увидел, как прямо на него движется комбайн. Впереди по всей ширине машины что-то мелькало, вращалось, подгибало под себя колосья, которые тут же падали и исчезали, как ему казалось, прямо в машине. Ванятка так оробел, что не мог сдвинуться с места, а комбайн двигался на него с лязгом и грохотом всей своей громадиной. Вот комбайн уже совсем рядом, а Ванятка продолжал стоять, но когда машина остановилась, он, будто бы очнувшись, закричал, заметался в пшенице.
Колька Гвоздев, комбайнер, белобрысый чумазый парень, был знаком Ванятке, и, увидев его, парнишка сразу было обрадовался, но тот, с перепугу, что чуть не задавил мальчишку, так страшно заорал на него из кабины, что он хотел юркнуть обратно в пшеницу. Но Колька ловко спрыгнул на землю, поймал его за руку и вывел, готового вот-вот заплакать, на сжатое поле. Из кабины следом остановившегося комбайна выскочил удивленный отец.
Колька, уже не злой и не испуганный, передал вспотевшую грязную ладошку в широкую ладонь отца, будто боясь, что парнишка вот-вот вырвется, и сказал уже совсем миролюбиво: «Вот, Петрович, забери своего хлебороба, а то чуть не срезал я его жаткой. К тебе, чай, пробирался». Из подошедших грузовиков и остальных комбайнов подошли еще мужчины, и поневоле Ванятка оказался в центре внимания взрослых.
Отец сначала хотел отправить его домой на загруженной зерном автомашине, но тут мальчонка заревел уже по-настоящему и спрятался за Кольку. И тогда Колька Гвоздев вполне серьезно вступился за него: «Ладно, Петрович, раз уж пришел, так учи его, а отправить домой всегда можно». Взрослые смотрели весело, и Ванятка смекнул, что домой его не отправят.
Было время обеда, и на гнедой лошадке подъехала повариха с полевого стана. Запахло борщом, хлебом, поджаренными котлетами, каждый к этому доставал и домашний припас – соленые огурчики, вяленую рыбу, конфеты, и каждый старался угостить мальчонку чем-нибудь вкусненьким. Сначала он стеснялся, но потом сообразил, что в этом тесном кругу все разложено для всех, начал пробовать все. Обед показался вкусным, как никогда, если дома хотелось чем-нибудь полакомиться, то здесь по-настоящему хотелось есть, и оттого после обеда сначала даже трудно было повернуться.
Но вот обед кончился, зарокотали комбайны, загудели автомашины, и Ванятка с отцом на своем комбайне двинулись следом за Колькиным. Здесь Ванятка внимательно следил за действиями отца. Усвоил он, что автомашину для выгрузки зерна подзывают сиреной, усвоил, как включается шнек при выгрузке, и все это вызывало у него восторг. Вон подворачивает к ним грузовик – это он, Ванятка, подозвал его сиреной. А это вот он на коленях у отца за штурвалом убрал кусочек хлебного поля…
Вот уже и начало темнеть, но механизаторы не бросали работу. Ванятке захотелось спать. В кабине тепло и уютно, так и клонит ко сну. Вот уже и включили фары. Теперь уже казалось, что не комбайн движется по полю, а само поле надвигается на комбайн. И жужжит, стрекочет освещенное поле, бегают по нему таинственные тени.
Спустя полчаса парнишка уже совсем не чувствовал, как отец вынес его, спящего, из кабины комбайна, и положил в кабину груженого зерном «ЗИЛа». Не чувствовал он и того, как шофер на полевом стане передал его поварихе, а та на койке отца заботливо укрыла его поверх одеяла стареньким полушубком. И как потом, спустя пару часов, подъехали к полевому стану на «Нивах» комбайнеры, убравшие в этом году последнее хлебное поле. И как отец, застелив коляску соломой, чтоб меньше трясло, уложил его, накрыв сверху тем же полушубком, а потом долго заводил свою старую «Планету».
Было уже около четырех часов ночи, когда к подъехавшему мотоциклу выскочила из дома не на шутку встревоженная мать. Но, узнав, что сын нашелся, цел и здоров, успокоилась, перенесла его в дом, уложила на диван, облегченно всхлипнув: «Умаялся, хлеборобушко».
Когда снимала с него одежду, то обнаружила в зажатой чумазой ладошке кусочек черствого хлеба, а из кармана пиджачка высыпалась на постель горсть свежего зерна. Видимо, сравнивал парнишка хлеб от прихваченной дома горбушки с хлебом на поле.
Декабрь 1978 г.