Южные Курилы. Остров Шикотан 1970 год. Путина. Рыболовный сейнер РС-300 «Оплот». Мы бороздим море по изотерме 11-12 градусов тепла. При этой температуре держится планктон, которым питается сайра. Ищем рыбу. Луч света, как кинжал, вспарывает воду. Вот появились в луче серебристые блестки. Ложимся в дрейф, вываливаем за борт люстры почти с сотней синих отражающих ламп по пятьсот ватт. Через полчаса вокруг судна ходит хороводами сайра. Кто нашёл рыбу и лёг в дрейф, выглядит в тумане межпланетным кораблем, светящимся синим огнем.
Отключаем люстры левого борта, и вся рыба собирается у правого. Метров за десять, параллельно борту, длинными шестами заводится висящая на связке пластиковых труб капроновая сетка с грузами по нижним углам. Выключаем синий свет и включаем красный. Рыба приходит в неистовство, теряет ориентировку, фонтанирует в воздух. Боковые лини натягиваются, груза поднимают на борт и рыба оказывается в мешке. Сеть подтягивают к борту ; подсушивают, сбивая сайру в плотную массу. Теперь остаётся лишь вычерпать рыбу большими прочными подсаками из толстой мелкой сетки. Сачками пересыпают сайру в ящики и, когда набирается половина, засыпают рыбу битым льдом. Она сразу каменеет, становится твёрдой.
Если видимость в море хорошая, место, где скапливаются промысловые суда, становится похожим на город. Богатое и очень опасное для рыбаков место. Сильное течение в проливах между островами, подводные камни, почти регулярные тайфуны. Именно в эту путину разбился о рифы сейнер «Ола». Она погибла в районе мыса Рикорда близ вулкана Чусового. Здесь его называют Тятя-Яма. Ростом почти с Ключевскую сопку, он открылся передо мной утром, когда я вышел на палубу. Мы ночевали у его подножья, встав на два якоря: каменистое дно вынудило нас это сделать. Я чуть не сломал себе шею, пытаясь разглядеть вершину, то ли дымящуюся, то ли курящуюся паром.
Часть рыбы сдают прямо в море на плавбазы, а основную массу - на рыбзавод в посёлке Крабозаводск. Бухта Крабовая, как рукав ; узкая и длинная. Берега возвышенные, красивые, поросшие голубыми елями.
Главная опасность для мореплавателя на подходе к бухте. Утром плотность судов, спешащих на сдачу рыбы, так велика, что хотя бы раз в неделю в тумане случаются столкновения. Засветки на экране радиолокатора близки, и нужно сбавлять скорость, но этого не делают, боясь потерять сутки, оказавшись в хвосте очереди на сдачу рыбы.
Идём полным ходом в утреннем тумане. Стою на вахте у главного дизеля. Машинный телеграф звякнул и показал «стоп», потом «полный назад». Я отработал, как приказано, скорость погасили. Опять «стоп». Остановил дизель. Как-то тоскливо потянулись секунды. Пять, десять. Сильнейший удар, от которого я упал на пайолы и проехал по ним до электрощита, врезавшись в него головой. Мгновенно понимаю, в чём дело, и вылетаю из машины на палубу. Над нами нависает высокий нос траулера «Абакан». Наш Костя выскакивает на правое крыло мостика и поливает матом капитана траулера, появившегося на левом крыле своего капитанского мостика. Тот раскрывает рот, чтобы ответить, но суда быстро расходятся, и туман проглатывает обидчика. У нас разбита корма по правому борту. В момент удара её просто отбросило: попади «Абакан» посередине нашего сейнера, ; мне бы не успеть выскочить из машины, утонули бы почти мгновенно.
Дыра чуть выше ватерлинии. Дошли, сдали рыбу и встали к причалу мастерских. За два ящика водки работяги были счастливы вырезать нам смятую часть кормы и разбитый фальшборт, поставить новые листы, даже покрасить. На всё про всё понадобились сутки. Впервые мы оказались ночью на берегу. Наша молодёжь, пять человек, сгоношились идти на танцы в клуб. Позвали меня. Ну, без выпивки на танцы не ходят. Во время путины на о. Шикотан сухой закон, всё спиртное только по записке начальника экспедиции. Если у тебя день рождения, начальник выписывает разрешение на покупку в магазине двух бутылок вина и бутылки водки. Меня об этом предупредили в Холмске, и я затарил сумку водки в нижний ящик шкафа в каюте и заколотил гвоздями. Пришло время его вскрыть. Достал бутылку, выпил стакан и предложил ребятам. К моему удивлению, они отказались. «Мы лучше декалончику тяпнем». Они уже притащили из магазина коробку одеколона. Он продавался свободно. Приоделись, кто во что, и пошли. Идти с полкилометра: пирс, рыбзавод и часть единственной в поселке улочки. Внезапно разразилась гроза, и мы понеслись бегом, спасаясь от дождя.
Нас, подвыпивших, разбирал смех: я напомнил ребятам, как мы ходили на танцы на острове Спафарьева почти год назад, во время селёдочной экспедиции под Магадан. Там тоже был ночной лов, поэтому танцы устраивали днём. Дискотека находилась в бараке типа сарай, и рыбаки приходили в рыбацких сапогах с длинными голенищами, с особым шиком завёрнутых книзу. Рыбообработчицы не в вечерних, но все-таки платьях и туфлях. Мужчины стояли у левой стены, женщины ; у правой. Я тогда минуту потоптался у двери, поглазел на полсотни скучных, трезвых лиц, и ушёл гулять вдоль линии прибоя, где пёстрая галька походила на птичьи яйца.
Очень интересно было увидеть местный клуб танцев и сравнить с тем. У клуба два тамбура, два входа, где прятались от дождя парни и девчонки. Танцевальный зал почти квадратный. Молодёжь в зале стоит вперемежку: группа девчонок и группа парней, смешанная группа. Видно, они давно знакомы. На острове пять сотен постоянного населения. Похоже, в смешанных группах стояли местные, по своему поведению отличающиеся от рыбаков и рыбообработчиц, которых здесь называли «вербованными».
Начались танцы. Сначала вяло и нехотя то одна, то другая пара отваживались начинать движение под невыразительную музыку. Понемногу людей прибывало, и вот уже половина зала занята танцующими. Дождь прекратился, но гроза не унималась. В зале стало душно, открыли обе двери. Я уже несколько раз приглашал девушек, и мы танцевали. Наши ребята стояли кучкой у двери и наблюдали за мной, не желая, или не решаясь, приглашать дам. Вскоре почти весь зал заполнила танцующая молодёжь. Девчонок было с полсотни, ребят чуть меньше. Я уже рассмотрел всех девушек, и взгляд не зацепился ни за одну. В голову уже вползали мысли об уходе, тем более что ребята наши не развеселились. И вот, танцуя с очередной серенькой девчушкой, вижу, как в дверном проёме появилась в окружении четырёх подруг смуглая красавица в мокром плаще. Она рассматривала танцующих, иронично улыбаясь. В тот момент, когда наши взгляды встретились, музыка закончилась. Я отпустил партнёршу и остался там, где стоял, не отрывая взгляда от смуглянки. Все разошлись по своим «штатным» местам, только мы с цыганкой, а я уже понял, кто она, стояли и смотрели друг на друга, глаза в глаза. Все обратили на это внимание, и кое-где началось шушуканье среди девчонок, да и парней тоже. Видимо, цыганочку здесь многие знали. Зазвучала музыка. Не отрывая от меня взгляда, вернее, не разрывая невидимой таинственной нити между нами, девушка сняла плащ и отдала его свите. Эта нить натянулась и потащила меня к чёрным глазам. Я шагнул к ней. Моя правая рука легла на её талию одновременно с её рукой, обвившей мне шею. Я не могу вспомнить то, о чём мы с ней говорили, как её зовут. Когда кончалась музыка, мы оставались на том месте, где этот момент нас заставал, не отрывая друг от друга взгляда.
Да, пока не закончились танцы, мы не расцепляли рук. Я находился под гипнозом, в полной власти прекрасных очей. Помню, как меня толкали, шипели мне в ухо угрозы, но подходили мои ребята, и меня оставляли в покое. Конечно, уже мало кто всерьёз интересовался танцами. Завязалась неизвестная мне интрига, и всё внимание было только на нашу пару. Мы были центром притяжения взглядов всего зала.
Опомнился я на улице, куда мы вышли по окончании танцев. Её подруги стояли за ней, за мной стояли мои ребята и много молодежи, ожидающей дальнейшего развития событий. Я предложил себя в провожатые, но она решительно отказалась:
; Не надо меня провожать, меня здесь никто не тронет. А вот у тебя враги появились. Ты не бойся, оставлю тебе сторожа. Меня не ищи - сама тебя найду.
Она на секунду прижалась щекой к моей щеке и исчезла в темноте. Мы шли на свой сейнер молча. У меня ещё стояло в глазах лицо с огромными чёрными глазами, вспышки молний в дверных проёмах и грохот грома. Запомнилась и песня:
Кого ты больше любишь,
Ты с тем счастливой будешь,
Счастливей, чем была со мной.
Когда тебя я вижу,
То песню счастья слышу
И я счастливей всех людей...
Вернувшись на сейнер, выпили по стакану водки и только тогда заговорили. Один из матросов, из Тулы родом, больше всех таращившийся на меня, сказал: «Как вы, глаза в глаза...» И мы разошлись по каютам.
Через три дня нам улыбнулась удача,- нашли рыбу близко от Шикотана. Затарились «под завязку», первые сдали рыбу, взяли лёд. Перешвартовавшись с рабочего причала к понтону для катеров, капитан отпустил свободных от вахты погулять в посёлок. Мне безумно интересно было посмотреть знаменитое место. Здесь тюрьма, правда, маленькая, для японцев-нарушителей наших территориальных вод, рос бамбук, знаменитая трава «ипритка», пыльца которой вызывала страшные ожоги, похожие на поражение ипритом.
Горы пустых бочек из-под оливкового масла, кучи раковин гребешка, гниющие японские шхуны на берегу. Крохотный посёлочек, большущий консервный завод. Много зелени, широкая деревянная лестница, ведущая к баракам на пригорке. Это жилища рыбообработчиц. Посмотрел процесс изготовления «Сайры бланшированной в масле». Начальница цеха, симпатичная усталая женщина лет тридцати пяти, любезно проводила «внештатного корреспондента московской газеты» по всей технологической цепочке, давая пояснения. В конце осмотра извинилась и заторопила: «Девушки на вас внимание обращают, могут наделать брака».
Цыганку я в посёлке и в цехе не увидел. И, странное дело, меня всё время сопровождал большой чёрный пёс, бредущий за мной в отдалении. Я вспомнил, что он лежал у ворот завода, когда мне пришлось минут пять постоять и подумать, куда сначала пойти. Спустя несколько дней мы опять «заторчали» в посёлке. Мы просто не успевали дойти до района лова, постоянно менявшегося, и Костя решил заночевать в бухте Крабовой. У ворот рыбзавода лежал тот самый черный пёс, который уже однажды провожал меня. Я сделал вид, что не вижу его, и отвернулся в сторону. Завернув за угол, оглянулся. Пёс шёл за мной. Я остановился ; он тоже. Хвостом он не махал, как обычно собаки, если хотят подачку. За пару часов мне удалось осмотреть окрестности, за исключением «японской» тюрьмы. Пограничник с автоматом, тащивший бадейку с кашей японцам, хмуро поглядел на меня и буркнул: «Нельзя здесь гулять». Пёс проводил меня до ворот рыбзавода, но не лёг на землю, а развернулся и быстро убежал в поселок. Ясно, что он не случайно здесь валялся, а ждал меня. Вспомнилось: «...оставлю сторожа».
Через неделю опять выпал случай сходить в посёлок. Нужно было найти моториста, завязшего где-то в женских бараках. На этот раз пёс ждал меня на выходе с пирса. У причалов стояло пять судов, десятки рыбаков выходили в посёлок, но я уже знал, что пёс пойдёт именно за мной, и что это связано с цыганкой. Когда мы поднимались по дощатой лестнице, я резко тормознул, и пёс, сначала внизу отставший, а потом набравший скорость на лестнице, оказался в двух метрах от меня. Только теперь удалось его хорошо рассмотреть. Непонятная порода: ближе всего к догу, шерсть длиннее. Ростом мне до пояса. Бросил ему варёного мяса. Он понюхал кусок и равнодушно отвернулся. Желания погладить его не появилось, и я продолжил путь. Моториста я нашёл уже пьяного в комнате у женщин. Они там отмечали чей-то День Рождения, и мне поднесли полстакана вина. Пришлось выпить, хотя после этого силой забирать своего подчиненного было уже неудобно. Да и понял, что от вина и баб его не сможет оторвать даже страх перед тяжелым кулаком Кости Скоробогатова, нашего капитана. Пёс проводил меня до ворот завода и убежал. Мысль проследить за ним ко мне пришла, но ведь его не догонишь.
Два дня рыба ускользала от нас, а на третий мы хватанули столько, что не хватило ящиков и льда, чтобы взять всю, хотя мы и на корму погрузили тонны две. Остальную сайру, выбрав сачком среди неё несколько горбушин, отпустили на волю. Нас наволокло на камни, пока вошкались с рыбой, и при запуске главного двигателя задели винтом за обломок скалы. Малым ходом ушли из опасной близости к берегу. Витя, наш дед, посоветовал капитану вызвать буксировщик: «Корма здорово подпрыгивает. Уверен, что обломали лопасть винта. Винт заменить не сложно, но, если сами пойдём, то разобьём подшипники линии вала, и придётся вставать на слип для замены бакаута». Костя нехотя согласился. Не помню, кто нас тащил на буксире до входа в бухту Крабовую. Мы встали на якорь в сотне метров от берега и стали ждать решения своей участи. Костя, зная, что у меня с собой маска и ласты, попросил нырнуть и посмотреть, что с винтом. Вода прохладная, но я был рад, что мои способности ныряльщика пригодились. Дед велел проверить решетки кингстонов ; не заросли ли они, тралмастер попросил посмотреть бортовой киль. Ему казалось, что сеть при выборке за что-то цепляет. Я нырнул, всё осмотрел. Всё в порядке, кроме винта: одна лопасть отломана. Вынырнул и снова нырнул. Хотелось рассмотреть дно, благо глубина позволяла. Ещё была надежда найти гребешка и трепангов. Но видны только водоросли и камни, никакой живности. Вынырнув, я услышал крики наших ребят и увидел, как мне призывно машут: «Возвращайся!» Волна приподняла меня, и с её гребня я узрел в сотне метров от нашего судна чёрный высокий плавник. Касатка! Я читал, что она не нападает на людей, но всё-таки рванул к сейнеру что было сил. Ребята втащили меня на палубу. Касатка, сделав широкий полукруг между нами и берегом, ушла в океан.
После выгрузки мы встали к причалу за территорией рыбозавода ждать ремонта. Было время моей вахты, но дед отпустил меня на берег, сам остался на судне. У него тоже был заколочен ящик в шкафу.
Таинственной собаки нигде не было видно, и я уже обрадовался, что избавился от этого наваждения. Не тут то было! Он ждал меня на лестнице, идущей к женским баракам.
Пёс при виде меня поднялся и даже чуть вильнул хвостом, как старому знакомому. Мне показалось ещё, что он издевательски смотрит на меня. Я вздохнул и зашагал вверх по ступеням. Теперь пес шел рядом со мной, дотрагиваясь мокрым носом до моей правой руки. Три дня мы простояли у понтона, прежде чем подошла очередь встать к борту буксира-спасателя «Атлас», где водолазы сняли старый и поставили новый винт. Поставили неудачно: гайка, крепящая винт на валу, пошла не по резьбе, и на ходовых испытаниях новый винт чуть не сорвался с вала при реверсах дизеля. Снова встали к понтону в ожидании буксировки попутным транспортом на Сахалин.
Ежедневно я бродил по посёлку в сопровождении пса, спрашивал у местных, чей он, и ни разу не получил информации. Однако кто-то же его кормил: он был в теле и не голодный. Ни разу не взял из моих рук или с земли угощение. Ещё раз я попал на танцульки, но цыганки или её подруг не встретил. Пробовал навести справки. Бесполезно. Приезжие не знали, а местные, возможно, не хотели говорить. Ответы типа: «Нет, не знаем», ; звучали неубедительно, не так, как у приезжих. Мистика, да и только.
История с необыкновенной собакой закончилась неожиданно. Когда мы с ней в очередной раз обходили посёлок, я увидел группу молодёжи, человек двадцать, с рюкзаками и чемоданами, идущих по направлению к пустому бараку. Их сопровождали двое местных. На мой вопрос, кто это, они ответили, что студенты из Красноярска. Они зашли в барак, поставили вещи и вышли во двор умываться. Случайно одна из девушек привлекла моё внимание: она была удивительно похожа на мою жену, оставшуюся в Одессе. Я подумал, что и моя студенточка сейчас где-то ездит с чемоданом или рюкзаком. Так остро защемило сердце, так сильно захотелось её увидеть, что я чуть не заплакал. На следующее утро в сопровождении пса, который теперь ждал меня у понтона, я пришёл к бараку, где жили студенты. Несколько минут ожидания за толстой старой елью, и я увидел эту студентку. Она как будто специально вышла и крутилась у крыльца, умывалась, разговаривала с друзьями, причёсывалась.
Наверное, с полчаса я наблюдал за ней из укрытия. Другие студентки ,умывшись, уходили в свои комнаты, а она как будто чувствовала, что на неё смотрят и любуются. Замечаю, что пёс забеспокоился, стал нервно крутить головой и заскулил тихонько. Я не реагировал на это, всецело поглощённый созерцанием девушки, а моё сердце в это время было далеко-далеко отсюда. Наконец, студентка ушла в коридор, и я обернулся, встревоженный отсутствием звуков, исходивших от пса. На секунду он попал мне на глаза: громадными прыжками мчался вниз по лестнице и с неё повернул не в посёлок, а влево по дороге, уходящей в заросли кустарника. Больше я его не видел, хотя мы ещё несколько дней проболтались в Крабозаводске.
Наш радист под страшным секретом сообщил, что на меня пришёл приказ о переводе с повышением на другое судно, однако Костя его спрятал и сделал вид, что приказа не было. Он не боялся начальства и не захотел расставаться с единственным трезвенником: опасался, что пьяницы сожгут «пароход», и доверял только мне. Конечно, если бы я захотел, то ушёл бы сам, тем более, что с нового судна за мной уже приходили, звали. Однако тоска, вползшая в сердце, усугубленная письмами жены и друга, помешала мне сделать карьеру. Какой-то момент я колебался: ребята с нового судна пришли меня соблазнять переходом на лов кальмара, о чём я давно мечтал. Но интуиция подсказывала, что если останусь, то с женой встречусь не скоро, и неизвестно, встречусь ли вообще. Я вернулся на свой сейнер, пришвартованный к сухогрузу, перевозящему на материк консервы. Теплоход стоял на якоре. С его кормы был подан толстый швартовый конец на пирс. Как обезьяна, я прополз по нему на борт судна. Это только на первый взгляд казалось трудно, однако команда не сбегала таким образом на берег. Ночью мы снялись и через двое суток оказались на слипе в посёлке Неводское на Сахалине. Там, стоя в ремонте, встретили тайфун, который одним ударом унёс в море забор, ограждавший мастерские. Страшное зрелище даже на суше, в море он наделал бед. Из состава экспедиции погибли 4 промысловых судна и морской буксир «Спасатель», вытащивший из центра тайфуна несколько сейнеров. Я не помню, погиб ли тот, на который меня собирались перевести, и не знаю, как судьба распорядилась бы с нами, не обломай мы винт. Вспоминая погибших ребят и оплакивая их, всякий раз мне вспоминается странный чёрный пёс, так загадочно появившийся и не менее загадочно исчезнувший. Что ж, не всё в жизни можно объяснить. Тем она и притягательна, невесть откуда появившаяся на Земле, наша Жизнь.