«Вечно поднятый воротник, половина маски, плавно переходящая в плотную дымовую завесу табачного дурмана. Кривая полуулыбка бликов фонарей на влажном от дождя картоне. В следующую же секунду – гримаса отчаяния. Темнота – и вновь застывший безликий излом линии губ «ни о чем». Занавес.
Этот день должен был быть солнечным, однако сейчас шел дождь. Вдавливая в весеннюю грязь коммунистические листовки, к пустынной трамвайной остановке проехал на пегом инвалидном кресле выродок современной России. В руке дешевая сигарета. Правильно, этим глашатаем новой эпохи уже незачем бояться рака легких.
А два маленьких хоббита продолжают свой тернистый путь до роковой горы…
Так иногда бывает. Тянешь на себя обвешанную магнитами дверцу холодильника, достаешь шмот сала, кладешь на стол. Возле старой микроволновки сиротливый граненый стакан. Ухмыляешься – вроде бы еще вчера, когда покупал этот кусок свиного жира, жил, будучи полностью уверенным в завтрашнем дне, а сейчас… Сейчас уже и есть не хочется. С какой-то удавкой на шее утрамбовываешь сало обратно на полку. Просто галстук. Просто пригретая на груди змея.
А ведь что изменилось? Правильно.
Многое было забыто, что забывать не стоило…
Совершенно необязательно жрать грибы, чтобы быть преуспевающим писателем. Равно как и полное отсутствие псилоцибина в крови вовсе не гарантирует получение Сталинской премии. Едва ли пара глотков виски по утру может навредить зародышу нового дня, равно как и позитивное воздействие отказа от этого легко подвергается сомнению…»
- Морсик? Морс! Иди сюда, маленький алкоголик, у папочки появился виски.
В этом подъезде, особенно на последнем лестничном пролете пишутся замечательные зарисовки. Наверное, именно поэтому там живут двое – ангел и кот. Под самой крышей. И вместе пишут дневники, которые никогда не обретут бумажную плоть и типографскую чернильную кровь. Группа вторая, резус отрицательный.
- Морс, что ты думаешь о Хуане Карлосе?
- Мяу? – кот, оторвавшись от полной миски скотча, чуть склонил голову набок, будто удивляясь внезапному вопросу. Ладно. Просто будь рядом… Собутыльник. Пожалуй, единственное существо на свете, по толщине розовых линз сравнимое с ангельскими. Дорогая игрушка. Непростительно дорогая для ангелов старой закалки. Так… Что у нас тут… Надо бы перепечатать. Яркая вспышка, ровный огонь, ползущий по спичке к дрожащим рукам. Кольца дыма сужаются вокруг и без того тусклой лампы.
«Год две тысячи одиннадцатый от рождения Его, день двадцать седьмой третьего месяца. Бумаги нет. Никогда не планирую записи заранее. Быть может, это и правильно – не знаю. Зачастую это совершенно некстати. Вероятно, именно поэтому, этот выкидыш воскресного вечера я пишу на обороте обложки дешевого бульварного чтива. Достаточно цинично, учитывая общую специфику «Дневников», но пусть будет. В конце-концов, это мой дневник.
Кальвария осталась позади, а бригада чернорабочих уже воздвигла поблизости новый палаточный Ерушалаим. Весь вечер на арене. Беженцы, проститутки, гладиаторы, еретики! Мекка-плаза открывает свои двери совершенно всем желающим! Бесплатная пинта амброзия первым тридцати прихожанам, остальные платят серебром. Храни вас Иисус.
- Прошу прощения… У Вас 24 место? Это ведь Вы мне деньги перед отправлением давали? – Смотрю на эту явно надышавшуюся эфиром полуодетую барышню, руки нервно сжимают нож, все мышцы, скрытые под рясой напряженно зазвенели. Пять сотен в руках умалишенной. Видимо, это все-таки был я. Так или иначе, денег у меня не было.
- Да, я, сударыня, - голос приглушенный, но уверенный, выдают только рваные движения да судя по направлению взгляда девушки белый след под носом. Неважно. Сама такая же точно. Значит, пять сотен… Прощай, здоровый образ жизни».
Ангел растерянно улыбнулся, глядя на опустошенную бутылку. Да, со здоровым образом жизни, как не раз уже любезно укладывал лицом в грязь опыт, ангелы долго не живут. Морс всегда был для него самым верным слушателем, искренним, но немногословным критиком, верным другом, надеждой и опорой, как бы банально это ни звучало. Это же так прекрасно, когда кто-то может без единого слова выдернуть тебя из самых глубин переваривающих твое счастье мыслей. Ничего. Все уже хорошо. Достаточно эфира для беззаботной ангельской улыбки и впоследствии изящного полета по лестнице… А потом еще будут спрашивать про шрамы на спине.
Это крылья, сучьи дети. Это – крылья.
- Морс! Покажи папочке Обаму, - Кот издал непонятный звук, смутно напомнивший икоту, после чего важно надулся и гордо прошелся вверх и вниз по лестнице. Прирожденный актер. Талант, талант! – на арену выходит Муаммар бен Мухаммед Абу Меньяр Абдель Салям бен Хамид аль-Каддафи! – Ангел резко вскочил на ноги и направил дуло пальца на кота. Тот внимательно посмотрел себе под одну лапу, затем под другую, недоуменно заглянул под живот, и внезапно неуклюже, будто от пинка пролетел метра полтора до стенки и удивленно мяукнул.
Весь вечер на арене. Подавлять и возбуждать. Хлеба и зрелищ. Неблагодарная публика.
Riverdance пальцев на клавиатуре. Тихое бормотание давно забытых песен.
Лишь тогда, когда руки
Не смогут писать,
Когда будет написано столько,
Что смогу уходить,
Не боясь потерять
То, что было потеряно…
Горько!
Время лететь домой… Осталось только не перепутать город.