Нинель Эпатова.
Атомного взрыва не произошло или
подвиг Александра Александровича Каратыгина
(1914-1989 гг.) на поле Атомном.
( Из книги «Моя судьба, мой атомный век, мои современники»)
+
1.Неожиданная встреча
Вскоре после моего приезда в поселок Малоярославец-1( будущий город Обнинск) на работу в лабораторию «В» (будущий Физико - энергетический институт), меня в ноябре 1953 г. послали учиться в Москву от МСМ (Министерство Среднего машиностроения) на курсы государственных поверителей во ВНИИГКа ( Всесоюзный научно - исследовательский институт Государственного Комитета Стандартов) . Поселили в засекреченной квартире на улице Кирова, которая называлась «гостиницей». Однажды вечером ко мне под¬селили пожилую женщину с заплаканным лицом. Мне стало не по себе, но я не решалась с ней заговорить, ведь мы ещё не познакомились... Женщина первая нарушила напряженную тишину:
– У вас есть дети? – спросила она, и на ее глазах блеснули слезы...
– Есть – ответила я. – У меня доченька, ей три с половиной года. Я оставила её с мужем и очень волнуюсь за нее.
– А вы любите играть её ножками, целуете их?..
– Конечно, – ответила я, взглянув на неё с недоумением.
– А теперь представь¬те, что завтра вашей девочке отрежут ноги? А?
– Господи! – с ужасом воскликнула я. – Что за ерунду вы несёте? – и хотела уйти из комнаты.
– Подождите! Не уходите! – остановила она меня. – Завтра моему сыну отрежут ноги. – И хотя ему уже намного больше лет, чем Вашей дочери, я и сегодня вижу его детские ножки, которые так любила целовать! А завтра их отрежут!
Я хоть и сама была в шоке, но, как могла, успокаивала несчастную мать, а утром не выдержала и, хотя был только четверг (а я возвращалась домой по субботам), уехала в Обнинск, к своей дочке, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке.
Только спустя годы, мне стало известно, что это была мама А. Каратыгина, который совершил героический поступок на производственном объединении «Маяк» ценой своего здоровья, ценой потери обоих ног.
Подвиг Александра Александровича Каратыгина
(1914-1989 гг.)
А. Каратыгин стал сотрудником ПО «Маяк» в один год со мной – 7 января 1948 года. Но, до его переезда в Обнинск в 1964 году, мы не были с ним знакомы, потому что работали на ПО «МАЯК» на разных заводах.: Я – на плутониво-металлургическом завод №20 (объект В), а он – на радиохимическом завод №25 (объект Б). Да и жили мы в разных местах: он в соцгороде (на Течи), а я в поселке №2 (на Татыше).В то время когда он совершил подвиг, я еще работала на ПО»МАЯК»уже на одном из первых промышленных реакторов"АВ"-2, но из-за строго режима секретности тогда мне ничего не было известно. Правда, его имя и фамилию тогда в Москве я узнала, от его матери. Но, о причине, по которой ему должны были ампутировать ноги, – то есть об аварии, а также о его подвиге мне было суждено узнать лишь в 1996 году. И то – приблизительно, из книг с воспоминаниями бывших работников «сороковки» (Г.А. Полухина «Атомный первенец России» и «Тайны Сороковки» В. Новосёлова и В. Толстикова). И виной всему, конечно же, секретность и подписки о неразглашении, опутавшие судьбы «маяковцев», да и всех работников номерных предприятий и городов. И только 27 августа 1999 года при проведении торжественных мероприятий, посвященных 50-летию испытания первого ядерного оружия в СССР, в программе которых предусматривалось открытие мемориальной доски А.А. Каратыгину на его доме в Обнинске (ул. Пирогова, д. 9а), стали проясняться подробности подвига. Однако, в воспоминаниях его коллег версии несколько расходятся.
Насколько вытекает из прочитанного и услышанного, все происходило так.
Вначале Александр Александрович, как и все работники ИТР ПО «Маяк», прошёл практику в Москве в НИИ-9 (с января1948г.) и там же стажировался на знаменитой «установке "№5» (опытном радиохимическом заводе). С августа 1948 года он был назначен начальником смены учёта готовой продукции радиохимического завода №25 (объект Б) Челябинска-40.
Этот завод, пущенный в декабре 1948 году, предназначался для отделения плутония от урана, нар "АВ"(Аннушка), пуск которого состоялся 19 июня того же года, а 22 июня его мощность достигла максимальной. Поначалу на первом реакторе не все шло гладко, не раз образовывались «козлы»- урановые блочки приваривались к графитовой кладке, но постепенно режим работы первого промышленного реактора СССР был отлажен. На первый капитальный ремонт реактор был остановлен уже 20 января 1949года: сказалась спешка его проектирования. Твэлы блочного типа (блочки) представляли собой сердечник из металлического урана, покрытый заваренной оболочкой из алюминия, толщиной в 1 мм. Нижняя и верхняя крышки имели толщину 8-9 мм. Диаметр блочков составлял 32 и 35 мм, длина около 203,7 мм. Содержание плутония в облученных блоках, как предполагалось всего около100 грамм на тонну урана. Сущность переработки облученных блоков заключалась в их растворении, отделении урана и плутония от основной массы радиоактивных продуктов деления (осколков), разделении урана и плутония и выделении их соединений в чистом виде. Но необходимо не забывать, что облученные блоки были сильно радиоактивны и содержали большое количество гамма – излучений, а практически опыта работы с излучениями такой интенсивности тогда в СССР не было.
С самого начала работа на заводе 25 предстояла сложнейшая. Коллектив объекта «Б» должен был осуществлять контроль за доставкой оборудования на монтаж, проверять качество поставляемого оборудования, строительно-монтажных работ и срок их исполнения. И весь персонал завода с января 1948 года ежедневно работал на промплощадке, а вечерами помогал следить за своевременной поставкой оборудования. Кураторская работа совмещалась с учёбой...
Оборудование на завод шло со всей страны. Десятки заводов и институтов изготовляли для него всевозможные механизмы, коррозионно-стойкие материалы, многочисленные приборы, системы дистанционного управления. Так же было и для других объектов Челябинска-40.
Но, к сожалению, в поставленном оборудовании встречалось много брака из-за спешки и отсутствия опыта, так как промышленных аналогов у нас, да и во многих странах за рубежом, не было. Особенно много дефектов встречалось в так называемой запорной арматуре. Неисправности вентилей долго портили жизнь, в прямом смысле этого слова, и до, и после пуска завода. А. Каратыгин принимал самое активное участие в этих сложнейших пусковых работах. В частности, он состоял в бригаде, принимающей запорную арматуру и дающей разрешение на монтаж, а также во многих других.
Особые трудности состояли в освоении поведения аппаратуры и технологического процесса, потому что в больших объёмах химические реакции протекали совсем не так, как на опытной установке в Москве. Приходилось изучать теорию на занятиях, практику – на монтаже. Всё усложнялось требованиями режима секретности, которые были довольно жёсткими. А контролёры, в брюках с красными лампасами, порой, сами не знали, что надо хранить в тайне, а что нет. И, нередко, они очень мешали работать. Управлять технологией из-за них приходилось вслепую. (Например, они потребовали убрать цифры на немой схеме щита управления с обозначениями номеров аппаратов.) Частенько действия режимных органов доходили до безрассудства. Это я испытала и на себе, работая на заводе №20. На входе в каждое отделение стоял часовой и, требуя пропуск, спрашивал имя, отчество и фамилию. Так повторялось много раз в смену, что иногда доводило работников, особенно женщин, до срывов. Со временем эту процедуру отменили, а затем и совсем сняли часовых с входов в отделение. С первых дней пуска радиохимического завода начались неожиданности. То не получили осадка, потому что весь раствор загнали в сдувку, врезанную в вентиляционный короб. То при получении первого плутониевого раствора, плутония в нём не обнаружили!!! Но когда догадались, что плутония слишком малое количество граммов в больших объёмах и ёмкостях, поняли, что он сорбировался на стенках технологического оборудования. Только после насыщения плутонием рабочих поверхностей аппаратов и трубопроводов, он появился в растворах и на конечных пределах.
Ожидание плутония на выходе в нужных количествах являлось очень ответственной процедурой, жёстко контролируемой не только руководителями науки и производства, но и сотрудниками службы Берия. А ведь Каратыгин как раз и работал на одном из самых ответственных участков – начальником смены отдела учёта готовой продукции. И контроль за количеством полученного плутония не доверял никому, всегда делал сам.
Освоение радиохимического производства шло с большими трудностями, потому что процессы, проведённые в пробирках, не хотели благополучно идти на реальных растворах в больших аппаратах, приходилось на ходу решать, вместе с технологическими, и научно-исследовательские задачи. Работали круглосуточно, не щадя здоровья, а порой и жизни. И всё это происходило в условиях воздействия ионизирующих излучений, без должного дозиметрического контроля, на несовершенном оборудовании. Что и говорить – первопроходцы, сразу после пуска, приняли на себя сильнейший радиационный удар. Потому что не только проектанты, но и научные руководители не представляли себе всей опасности радиационного воздействия на человека при получении плутония в промышленных масштабах. Персонал подвергался сильнейшему, порой смертельному облучению. Кроме того, радиоактивные вещества попадали в дыхательные пути, так как в то время даже индивидуальные средства защиты отсутствовали. Тогда было только «давай-давай», лишь бы шёл процесс, причём любой ценой, а всё остальное – вторично.
Поэтому жертвы незнания, жертвы еще непознанной науки – были огромны. Много пострадавших было и среди тех, кто вёл технологию своими руками, переставлял и ремонтировал аппараты, вентили, приборы, кто заваривал свищи и убирал пролитый раствор, кто просто беззаветно трудился, полностью доверяя тем, кто задумал атомное производство и завод. Доверяли даже тогда, когда работали в таких помещениях, где в полутьме от труб, вентилей и прочего шло неясное свечение от сильнейшей радиации.
Бывало, что радиоактивный раствор загонялся не только в выданную трубу, но и в барботажную линию, вплоть до трубной решётки, и тогда операторы получали дополнительное облучение, и опять терялась часть порции окончательной продукции. Во¬истину, рабочие растворы в сложнейшей схеме объекта «Б» вели себя непредсказуемо, и, вопреки воле операторов, ценнейший продукт мог попасть туда, где найти его, по¬том бывало очень трудно... Но все эти недостатки проектирования, которые обнаружились при эксплуатации, были допущены не за счёт халатности, а из-за незнания, отсутствия опыта.
И вот в 1953 году на заводе №25 ПО «Маяк» произошло чрезвычайное происшествие, которое очевидцами описывается несколько по-разному, но всеми отмечается как героический поступок, а именно: «... Неопытность и риск привели к тяжёлым по¬следствиям ведущего специалиста, начальника технического отдела Александра Александровича Каратыгина (с 1950 года по 1954 год А.А. Каратыгин работал начальником техотдела завода №25). Он готовил вручную в бутылях раствор готовой продукции перед отправкой потребителю. Забыв опасность изменения геометрии объёма, он на¬клонил бутыль, что привело к цепной реакции, а она сопровождалась большим потоком нейтронов. Авария была ликвидирована с помощью героических усилий А.А. Каратыгина, который не пощадил для этого своего здоровья. Его переоблучение было настолько сильным, что, несмотря на своевременное оказание медицинской помощи, Александр Каратыгин после длительной болезни лишился ног и остался с искалеченными пальцами на руках...» (Г.А. Полухин «Атомный первенец России»). В книге Эдурда Ракова и Олега Громова
"ПРОФЕССОР ГРОМОВ: ВРЕМЯ ДЕЛО, ЖИЗНЬ" – этому событию предшествует такой заголовок и дано такое объяснение:
«Недоработки люди приняли на себя», где есть такие строки:
«…Разумеется, работа завода не обходилась без неприятностей и даже крупных аварий. По мнению некоторых ветеранов завода, он сразу после пуска работал в аварийном режиме, и вернее его надо было назвать опытно – промышленным. По воспоминаниям А.Каратыгина, выдача продукции заводом «Б» (25-м) шла неравномерно, поэтому руководители стремились всегда иметь резерв плутония на будущий месяц на случай неожиданных обстоятельств и срыв плана. Об этом не принято было говорить, хотя все руководители поддерживали этот порядок. Такая ситуация была связана в первую очередь с чрезмерным режимом секретности. В начальный период даже научному руководителю профессору А. П. Ратнеру, который в первую очередь отвечал за технологические процессы, за извлечение плутония и его потери в процессе, плановые задания по выпуску не были известны. Кроме того, из-за недостаточной точности аналитических методик и несовершенства технологии обработки плутония в отдельных партиях блочков, поступавших на растворение, содержание плутония могло быть выше номинального. Этот припасенный жирок и привел к возникновению самопроизвольной цепной реакции 15 марта 1953 года, когда А. Каратыгин получил около 1000 бэр и долго болел, а Г.Н.Акулова- примерно 100 бэр. Каратыгину пришлось ампутировать ноги, были сильно обожжены и его руки. Критическая масса плутония-239 в растворе равна всего 509г, а в емкости, с которой работал А.Каратыгин, накопилось по оценкам более 600грамм. Правда, были и другие объяснения причины инициирования. тогда самопроизвольной цепной реакции».
А вот как вспоминала эту же историю М. Громова, бывший работник объекта «Б», 27 августа 1999 года на открытии мемориальной доски на доме А. Каратыгина в г. Обнинске:
«... В 1953 году на нашем заводе произошло чрезвычайное происшествие при сборе очередной порции окончательного продукта в контейнер для подготовки и передачи на завод №20. По расчёту геометрического объёма вышеуказанной продукции, сделанному А. Каратыгиным, казалось, всё было в порядке, нужное количество плутония соответствовало норме. Но что-то вызвало сомнения Александра Александровича, то ли количество плутония в растворе, то ли опасения перебора критической массы, которая могла привести к цепной реакции. Каратыгин утром приехал на работу и, проверив ещё раз расчёт, пришёл к выводу, что надо срочно изменить геометрический объём продукта путём разделения на две ёмкости. Самолично, никому не доверив по многим соображениям этот процесс, Александр Александрович стал производить перелив. В процессе перелива, жидкость попала ему на ноги и руки, кроме того, возникла цепная реакция, прерванная его героическими усилиями.
Я сама при этом не присутствовала, так как мы работали в ночную смену и уехали домой, ничего не зная о случившемся. И только через несколько дней на очередном совещании главный инженер сообщил нам о происшествии. Чувство ответственности, риск и самоотверженность привели к тяжёлым последствиям ведущего специалиста завода, начальника технического отдела А.А. Каратыгина. Я его знала, можно сказать, с самого начала. С момента его появления в 1948 году на нашем заводе в должности начальника смены отдела завода, мы часто общались с ним по производственным вопросам. Многому научил нас Александр Александрович по теоретическим вопросам. Он всегда участвовал в комиссии по приёму экзаменов ИТР.
Был он приятным, общительным человеком. Очень внимательно относился к своим коллегам и подчиненным. Каратыгин хорошо знал персонал завода и давал характеристики по поводу квалификации каждого ответственного работника главному инженеру. Кроме того, он был нашим человеком в аппарате дирекции завода и помогал при случае всем нам, потому что он любил людей.
Когда в 1964 году он переехал жить в Обнинск, мы бывшие жители «сороковки» часто н¬вещали Александра Александровича. И стали постоянными гостями его семьи. Жена Каратыгина, Галина Федоровна, принимала нас, как родных, хотя в Челябинске-40 мы знакомы не были. Александр Александрович помогал нашим сотрудникам перебраться в Обнинск из глубинок Советско¬го Союза, куда их занесла судьба, и где понятия не имели о наших болезнях.
Когда с Каратыгиным приключилась беда, Галина Фёдоровна взвалила на свои плечи тяжёлую ношу по уходу за больным. Благодаря её самоотверженным стараниям и мужеству, жизнь его продлилась более чем на тридцать лет. Ее любовь и забота не просто продлила ему жизнь, а ещё помогла стать полезным для общества человеком Несмотря на отсутствие ног и покалеченные руки. он продолжал трудиться на дому, работал в информационном отделе Физико-Энергетического института. И так продолжалось почти до последнего дня его жизни. Их семья стала центром встреч бывших коллег. Часто в гости к Каратыгиным приезжали те из них, кто жил в Москве или бывал в ней проездом. Заезжал к ним и главный инженер Борис Вениаминович Громов, и сменный инженер-механик Сладкова Л.Л., и начальник смены Анна Николаевна Тымонюк, и ставший начальником завода В. Волков, и многие, многие другие.
И всех, всех любезно принимала гостеприимная семья Каратыгиных и замечательная хозяйка Галина Фёдоровна. Я считаю, что мемориальная доска на доме Каратыгина открыта и в честь Галины Фёдоровны, в честь её героического подвига любящей жены. Это всей семье достойная память от всех нас: «Маяковцев» и сотрудников ФЭИ(Физики-Энергетического института)!».
Так закончила свои воспоминания Рита Громова.
Послесловие.
Я подробно остановилась на условиях работы Каратыгина на заводе №25 не только для того, чтобы оценить воистину величину его подвига. Но ещё и затем, чтобы последующие поколения поняли историю становления и развития уникального производственного объединения «Маяк». Это ведь не просто предприятие, но огромное явление не только в истории нашей страны, но, пожалуй, и всего мира, предопределившее пути развития нашей планеты на целые десятилетия. И как ни крути, как ни оценивай акт создания атомной бомбы, неоспоримо одно: не будь этого – миру грозила бы атомная катастрофа.
И первопроходцы отважно бросились в бой на «поле атомном», пренебрегая большой степенью риска, который им грозил. Руководствуясь только интересами производства, они мужественно делали своё дело, иной раз, в самом пекле работая с радиоактивными источниками без какой-либо защиты. И, это относится ко всем первопроходцам ПО «Маяк». Совершенно независимо от того, где они начинали свою производственную деятельность. Будь то «Аннушка» (первый промышленный реактор), или на объект «Б» (радиохимический завод) или «В» (плутониевый-металлургический завод).
Всем им вечная честь и слава! Большинство из них были комсомольцами!
Они, как и вы, нынешнее поколение, любили и ценили жизнь, как и вы, в самом начале начал становления атомной промышленности, были молоды, жили и любили... Жизнь в зарождающемся городе била ключом: самодельные стадионы во время футбольных матчей были переполнены, кинотеатры, оборудованные в бараках, не вмещали всех желающих, волейбольные площадки организовывались прямо возле домов, создавалась самодеятельность, литературные кружки. Образовывались новые семьи. Свадьбы, праздники по поводу рождения детей были очень частыми. Но нередки были и преждевременные похоронные процессии... Многие, очень многие, сделав своё дело, мужественно и без стенаний умирали! Можно привести много имён и фамилий тех, которые были настоящими героями!
...Как павшим на полях войны,
Им благодарны быть должны...
Я уверена, что многие не только в России, но и в нашем городе Обнинске не знают имени А. Каратыгина, не помнят о его подвиге.
Дорогие обнинцы! Проходя мимо дома 9 «А» по улице Пирогова, воздайте должное памяти подвига Александра Каратыгина! Тем самым, вы почтите память всех героев-первопроходцев атомной энергетики, бывших профессиональных работников легендарного ПО «Маяк»: Челябинска-40!