в Москве – весна.
Москва умывается - дождём/тонкими струями из шлангов дворников/размашистыми волнами рыжих машин.
на Университете - малиново-красные ростки тянут клювы из мягкотелой земли.
солнце плюётся в макушку.
капли с крыш срываются в спешке пытаясь попасть на нос/очки/сигарету.
кусты, склонённые зимой, вырывают тонкие ветки из под чёрных кусков то ли льда то ли снега.
улетели грачи.
а в детстве мы мастерили кораблики из скорлупок грецких орехов
и пускали их, дуя в разноцветные паруса, по бурным рекам тающего снега.
Мосты
Ажурной пеной
Вздымаются.
Москва.
Ночной корабль -
Кремль.
Огни и тишина.
Рассветом снег окрашен,
Прочерчены дома
В тумане.
Воздух свежий
Огни и тишина.
Взлететь,
Увидеть город.
Ладонями любви
Обнять.
Москвою полон.
Светает.
Сон. Огни…
Москва - она разная.
она похожа на картины Кустодиева.
такая же - яркая. аляповатая, большая, шумная. крикливая,
вся в закоулочках и переулках,
в разномастье домов,
пряничных храмов.
а ночью - она молчаливая и сосредоточенная,
вздыхающая и молочно-пастельная,
как зефир,
а в небе оранжевая луна улыбается.
а на рассвете - она прозрачная
и небо видно сквозь стены домов
и листья шуршат о чём-то.
Москва - она как сердце -
трудится/пульсирует, прогоняя сквозь артерии и вены
мысли/дела/слова/чувства/жизни.
это неизведанный мир
её нельзя познать
её нельзя выучить
можно только чувствовать
и дышать в унисон
в чём притяжение людей
так странно
все уехали в Питер
ну не все
те, с кем почти всегда, я
везде
а теперь - я тут
а они ту-ту...
нет... это я просто задумалась
на самом деле второй год
я в Питер ту-ту и часто
а они тут
и - вдруг - изменилось
один поезд
второй поезд
в разных вагонах
в разных поездах
в разных временах
но почему - в один день в одну точку
в чём притяжение людей
а я завтра (сегодня) собиралась гулять по центру
даев переулок, последний, уланский
одна/не одна - не важно
по делу
а там - снег
идёт и идёт
и уже хватит
ну сколько можно
ну да - просили, но просили до 1 апреля
а потом солнышко и весна
и что? - перебор
странное создание судьба/бог/природа/сущность
просишь что-нибудь важное/необходимое
просишь - на коленях/взывая/моля - а «фиг» тебе
а иногда - так, между прочим - надо бы - и!
получи - как заказывал...
а я так хотела погулять
руками - стены домов гладить
в небо смотреть меж клеточек крыш
и жадно - глазами - вбирать/втягивать в себя
не теряя ни капли -
мой центр
моя Москва
моя - такая недоступная
такая родная
обнять бы - нежно и ласково и подбородком в крыши уткнуться
и дышать - из труб дымок в морозную ночь тянется
и переулки - пустые тихие
только стук каблуков
иногда
Прогулка по апрельской Москве
Москва исчезает. Нет. Не так. Москва растворяется. Превращается. Во что? В кого? Не знаю. И, хочется сказать – никогда не узнаю, но не получится – узнаю, доживу. Недолго осталось.
Я редко гуляю по Москве. Ни сил, ни времени. А если и выброжу, то на машине и чаще всего ночью. Ночью Москва красивая. Подсвеченная. Все кошмары/грязь/новоделы не видны в темноте и на скорости большей, чем пешеходная. Я езжу по Москве и радуюсь – какая красивая/тёплая/нежная, моя любимая Москва. Это тихая спокойная радость – прогулки по Москве. Слушать разговоры старых домов, покряхтывание/поскрипывание/бормотание. Шорох лежащих почти без течения ручейков переулков и маленьких улиц.
Но сегодня я ходила переулками Сретенки, между Садовой и Сретенским бульваром, и вздыхала и вздрагивала. Здесь бывал Пушкин, Гиляровский и Менделеев, жил Чехов. «Почти все названия сретенских переулков давно утратили свою первоначальную мотивацию и сейчас воспринимаются нами просто как старомосковские наименования.»
Громады новых домов нависают над узенькими переулочками. Странные это дома. Некрасивые. Один, совсем новый, ещё незаселённый офисами ровно по середине разделён кривой трещиной. Почти все окрашены пастельными красками в несколько цветов – попытка встроиться в старину, краска местами осыпалась, местами побледнела, смотрится препротивненько. Я плохо знаю эти проулочки, бывала в юности пробежкой, но вот именно с юности осталось у меня очарование от этого места, вдохновлённое какое-то. И сегодня оно стёрлось. Грязной тряпкой новомосковских господских запросов.
Много в Москве прекрасных зданий оставленных нам купцами, «богачами», ставившими доходные дома, чего стоит здание, в котором находится уже много лет французское посольство. Ещё в детстве я была поражена его красотой и необычностью, пыталась в окна заглядывать, пока милиционер охранявший «дипмиссию» не появился предо мной, а, узнав, что красоту пытаюсь рассмотреть, рассказал мне историю этого дома. Культурная у нас в Москве была милиция в восьмидесятых.
И ещё странно мне сегодня было от запущенности и грязи. Вроде бы богатый квартал, дорогие дома, а вокруг – запустение, мусор, редкие, всего четыре, неухоженные детские площадки. Собаки же здесь гуляют по асфальту, а мы не в Англии, потому, всё что собаки нагуляли, валяется под ногами. В процессе «гулянья» я уже не вздрогнула, когда чуть не наступила на мокрый труп крысы, он был почти органичен среди захламлённости дворов.
Удивила церковь, что на углу Уланского переулка. «В переулке стоит памятник архитектуры - церковь Николая, "что в Дербеневском", построенная стрельцами (1711 - 1715 гг., колокольня же более поздняя - 1791 г., а приделы еще более поздние - 1878 и 1894 гг., выстроены архитектором К. М. Быковским). В некоторых документах она называется "в Стрелецкой слободе, что на Ольховце", то есть на ручье, берега которого заросли ольхой. Возможно, здесь была низменная, болотистая местность.
За многие годы нерадивого содержания здание церкви претерпело много изменений - снесли колокольню, разобрали завершение храма, в разных местах пробили проемы, сбили декор, и теперь за забором, где хозяйничают военные, стоит здание, в котором с трудом можно признать церковное строение...» С.К. Романюк «Из истории московских переулков».
Драная, другого слова и не подобрать, в окружении многочисленных строек, за непонятным забором, без таблички с названием, одинокая и ни кому не нужная.
Мне не расхотелось жить в центре, Уланский переулок мне и раньше нравился, и жить здесь приятно, даже деревьев много. Но, дома тут в большинстве своём хрущёвско-брежневские, а потому, скоро снесут, слишком дорогое удовольствие для простых людей.
Вышла я на любимую некогда Сретенку, ещё раз удивилась, не узнав церковь, в которой раньше морской музей был, красивая была церковь – беленькая чистенькая, а сегодня – грязная, обветшалая/ободранная. А ведь её вернули в лоно Церкви и давно, и стоит она в центре города.
И солнышко сегодня было весеннее-прекрасное и небо голубое и это помогло, спасло моё настроение. Ушла я со Сретенки на любимую Мясницкую и ужаснулась ещё больше. Грязь/неухоженность – те же, но – напротив моего любимого Большого Златоустинского переулка строят махину. Огромнострашную. И вот тут я чуть не взвыла, постояла растерянно, посмотрела от ужаса почти заплакав, да рванула спасать себя внутрь Б. Златоустинского, в любимый дворик. На добрую детскую площадку, окружённую деревьями и старыми, но красивыми домами.
Мой старомосковский, пустующий дворик.
Твой вид – неопрятен, тоскующ и горек.
Сломали качели, свалили на бок.
Скворцы улетели… Хранитель тревог
Ты нищ и печален. В оковы оград
вбредает случаен попутчик услад.
Прислонится робко к столетним стволам –
Наполнена стопка, прижата к губам.
Надёжна обитель усталых людей,
Мой старомосковский хранитель теней.
Ужас. Дома, некогда величавые, потресканы и потёрты, потеряли уютность, а половина детской площадки, на которой я так любила сидеть, дворик, которому посвящала стихи – превращён в основу ресторана. Ржавые металлические каркасы на бетонном основании.
И только небо, голубое чистое меж стен домов.
Выдохнуть не получилось.