Огромная площадь с каменными плитками на земле и холодными кирпичными стенами серых домов. Мелкий моросящий дождик капал на раскрытые зонты, пестрые плащи, землю, превращая ее в грязь. Девушки бегущие куда-то попадали своими разноцветными сапожками в грязные холодные лужи, мужчины пачкали подол модных брюк и плащей свежей грязью. Небо противно серого цвета без красивых ярких разводов и шрамов от ударов молнии, немного похожее на грязный асфальт дороги, утоптанный разноцветными сапожками и затертый подолами модных плащей. Некогда яркий, похожий на разноцветного африканского попугая, мир, насыщенный красками, которые на самом деле лишь прикрывают его истинную серость, упадочность и безразличную холодность.
Люди, прикрытые зонтами, шляпами, окутанные туманом и паром от капель дождя, сновали по площади, совершенно не замечая ничего, погруженные в свои мысли. Стеклянный ящик в человеческий рост и шириной в две вытянутые руки в каждую сторону стоял в самом центре площади, огромный, никем не замеченный. В нем, поджав под себя ноги, сидела девушка с зелеными глазами, которые выглядели ярче всех этих пестрых нарядов. В ней, одетой во все черное, не разрисованной этой дешевой яркой гуашью, было больше эмоций, чем во всем мире вокруг.
Пару минут спустя мужчина в черном потертом плаще и широкополой засаленной шляпе, прикрывающей глаза, замотанный грязным дырявым клетчатым шарфом до самого носа, вывез на площадь еще один такой же стеклянный ящик, который с грохотом, впрочем, тоже не услышанным никем кроме троих, упал на землю, но не разбился. В нем сидел парень с глазами цвета мокрой древесной коры и длинными волосами чуть более темными, чем глаза. Два ящика поставили вплотную друг к другу, и это стало похоже на небольшой стеклянный прямоугольник, разделенный тонкой прозрачной стеной. Мужчина отошел на сотню метров и, стоя под дождем, достал из кармана толстую, вонючую сигару и закурил. Девушка встала и подошла к стеклянной стене, с другой стороны которой уже стоял парень. Она не подходила вплотную к перегородке, прятала глаза, не хотела смотреть, не хотела делать больно ни себе, ни ему, но чувствовала его взгляд.
«Подними глаза, посмотри на меня»,- прозвучал в голове его голос. Девушка подняла голову, и их взгляды встретились. Дождь ударил по стеклянной крыше, и молния ножом поцарапала небо, оставив там первый яркий белый шрам, сквозь который выглянул молодой месяц. Тяжелые капли разбивались о стекло и создавали громкий нарастающий звук барабанной дроби. Старик, который привез эти ужасные прозрачные боксы, уже докуривал свою сигару, а это значило одно - час расставания близился. А они все смотрели друг на друга живыми от боли и тоски глазами. Он подошел ближе выдохнул воздух, и стекло затянул пар. Парень начал писать, он писал быстро, пока старик не заметил и не прекратил досрочно их и без того нечастую встречу. Девушка отошла дальше, чтобы охватить взглядом все, написанное им.
«потерпи еще немного и скоро мы сможем сделать все по-своему, совсем немного. Я люблю тебя…», - читала она, потихоньку растворяющуюся, запись. Он сидел на корточках и смотрел в ее блестящие от влаги глаза. Девушка подошла ближе, присела на корточки прямо перед ним и написала одну единственную фразу: «я тоже люблю тебя». Их лица находились так близко друг к другу, ладони могли бы соприкоснуться, но им мешало это чертово стекло, такое тонкое и прозрачное, но невероятно прочное, чтобы его разбить. Прохожие все так же пробегали по площади, не замечая ничего, но, как будто, ненароком обходя это место стороной, а дождь уже равномерно ронял свои капли на их пестрые зонты. Они сидели, прижавшись вплотную к холодному стеклу, и не могли ни прикоснуться друг другу, ни поговорить, но между ними было что-то большее. Она слышала его голос в своей голове и читала его мысли в глазах, он делал тоже самое.
Тут ее клетка пришла в движение. Старик уже докурил свою сигару и принялся за работу. Он тянул клетку медленно, но ей, казалось, что это происходит очень быстро и еще несколько секунд и ее любимый скроется из виду. Ее разум охватила паника, удары дождя о стеклянную крышу нарастали, голоса в голове становились громче-громче, их становилось больше, а его голос звучал все тише и тише. Она закрыла уши руками, как будто это помешало бы ей слышать этот шум, который причинял ей ужасную боль, как будто медленно рвалась плоть живого существа, но звуки не прекращались. Девушка дернулась обратно к перегородке, за которой еще секунду назад сидел он, но старик уже успел оттащить ящик чуть дальше. Она тяжело хватала губами мокрый воздух, и в ее сердце рождалась злость. Она держала руки на стекле на уровне его рук. Он сидел не двигаясь, боясь, что каждое его движение может отдалить его от нее еще сильнее, и пристально смотрел ей в глаза, пытаясь что-то сказать. Сейчас, казалось, он отдал бы все только за то, чтобы услышать ее голос. Но она не слышала или не слушала. Тысячи голосов, твердящих забыть его и звон дождя,- его голос почти не было слышно. Он это знал, потому что с ним происходило тоже самое только сразу после нее. Девушка провела когтями по стеклу и оставила на нем пять глубоких разрезов, но оно так и не сломалось и не лопнуло под ее напором. Хотя, впрочем, до этого не удавалось даже это. Они оба видели эти порезы, и в них снова загорелась вера в то, что они еще смогут сломать эти клетки и быть вместе. Голоса уже не звучали так ярко, дождь утих, и месяц веселее засветил на уже почти пустую площадь и очертил им лунную дорожку друг к другу. Свет луны поигрывал в мелком дождике и лужах на кирпичном тротуаре. Но это длилось недолго. Серая толстая туча толкнула яркий месяц и залепила его своими серыми лопухами, снова пошел дождь, и теперь уже его голову резала эта дикая боль, как маньяк медленно пронзает тело жертвы своим маленьким тупым ножом, причиняя этим еще большую боль, чем, если бы просто отрубил ей голову.
А старик все продолжал увозить девушку дальше, не обращая внимания на плохую погоду и тянущийся по грязи старый плащ. Она смотрела, как отдаляется ее любимый и каждой частицей тела ненавидела этого старика. А стоило ли?
***Эпилог***
Они оба страдали от своей нерешительности. Старик всего лишь монотонно исполнял свою работу и порой даже его затхлый разум чувствовал их любовь и хотел закричать громче грома об их ошибке. Но он не мог, ибо был немой и не имел полномочий (как он говорил сам себе). На самом деле стекло действительно нельзя было разбить просто силой, но его можно было уничтожить решительностью. Их разделяли тысячи километров. А стекло, туман, дождь, голоса добавляли им нерешительности, чтобы быть вместе. И чем больше проходило времени, тем больше дурманился разум, и клетка быта отдаляла их друг от друга, но в короткие моменты все же крик души перекрывал все, и появлялась готовность. Сколько еще пройдет времени пока этот тонкий лучик света решительности окрепнет и разобьет их клетки. Никто не знает. А время тяжелой поступью тянется вперед…