Провокатор. События глазами очевидцев

Вячеслав Тимашов
 
                Часть I
                Глава I

   Калининский проспект встретил Василия, как всегда, своей “суверенной” и, как он успел подумать, равнодушной ко всему остальному миру жизнью.  Правда, ларьков и киосков, по сравнению с летом, здесь убавилось намного, но стояли и передвижные разменные валютные банки в микроавтобусах, забегали и выбегали из дверей фешенебельных магазинов москвичи, не спеша, прохаживались гости.
  Спрашивает у прохожих:
- Правильно ли я иду к Дому Советов?
  Говорят:
- Правильно.
  Идёт долго, почти весь проспект, но здания в его представлении Дома Советов не видит.
  Опять спрашивает у молодой женщины:
- Как пройти к Белому дому?
  Она отвечает:
- Перейдете улицу и за той “книжкой” (она указывает на высотное здание) увидите.
  Первое удручающее зрелище: посты милиции, много постов, чрезмерно много и сразу же ощущение противостояния и какого-то сумрачного предчувствия.
- Неужели весь “Дом” оцеплен, и пройти невозможно?
  Идёт в некотором оцепенении вдоль постовых, не зная куда, но идёт.
- Неужели ехать назад?

  Вспоминает, как слушал указ Ельцина. Любой нормальный человек, который не потерял еще человеческого достоинства, не смирился с рабской перспективой проводимых “реформ”, естественно, протестовал против такого наглого глумления над законом и правами граждан. 
  Для него этот жизненный период времени был как момент очищения перед своей совестью и той духовной материей, которая, видимо, существует над нами и дает оценку всем нашим жизненным поступкам.                Василий твердо решил ехать в Москву и стоять за правду до конца. Хотя, “перешагнуть черту” было не просто. Это значит оставить жену, детей, в общем, довольно не плохую, он бы сказал, беспечную жизнь обывателя- с собственным домом, машиной, различными постройками, садом, виноградником, курами и прочими мирскими радостями в небольшом курортном городке на берегу Черного моря.
  Думая о своей семье, он медленно брел вдоль постоянных постов милиции. Вдруг неожиданно несколько милиционеров стали останавливать и окружать выскочившую легковую машину. Кроме милиции, к ней откуда-то выше, из-за кустов, выбежало несколько молодых ребят и девушек с красными повязками на руках.
- Саша! Саша! - радостно выкрикивают они.
  Из машины выходит и показывает патрулям документы молодой человек с очень милой улыбкой. Воспользовавшись суматохой, Василий быстро подходит к одному из ребят и спрашивает:
- Как попасть в “Белый”?
- Пойдем, проведу, - охотно соглашается тот. Быстро ведет его между кустов и самодельной изгороди. По дороге Василий спрашивает:
- Кто там в машине?
- Да как кто? Это же Саша! Саша Невзоров.
- О! - Вася невольно останавливается и смотрит назад.
- Саша Невзоров, - вот он какой, этот рыцарь без страха и упрека.
   Идут дальше.
- Здесь уже, как видите, наши посты, - говорит его проводник, показывая на группы гражданских вдоль собранных из чего попало изгородей.  -Дальше пройдёте сами.
  Идёт, уже ясно, к фасаду “Белого”, вверху развевается трехцветный флаг. Перед входом толпы народа.
   Из трех человек, проходящих недалеко, у первого очень знакомое по телеэкрану и фотографиям в печати лицо.
- Ну, конечно, это генерал Стерлигов, значит, он с нами. (Как потом стало известно, его радужные надежды на Стерлигова не соответствовали действительности.) Василий, перешагнув быстро дорожку, успевает пожать ему руку. Стерлигов, смутившись, спешит куда-то дальше.
   Везде различные знамена разных слоев народа и партий, от чисто христианских, с ликом святых, до кумачовых коммунистов.
   Все сошлись в одном - сохранить право закона, избежать любых не законных действий,    не позволить выяснению отношений между различными партиям и идеологиями, а точнее - не допустить гражданской войны, которую провоцирует любая диктатура, от кого бы она ни исходила и какими бы она благородными побуждениями ни прикрывалась.
   Василий пытается пробиться внутрь здания вместе с другими, как он.  Правда, один совсем не такой, как все, а казак*, с простым, до невозможности открытым деревенским лицом. Явно моложе Васи, но с бородой, которая делает его намного старше. В самодельном казацком обмундировании, с шашкой и нагайкой. Разговорились.
- Откуда? – спрашивает Василий.
- Здесь недалече от Москвы.
  Оказывается, сотник.
- А где же твоя сотня? - спрашивает опять.
- Союз казаков во главе с Мартыновым отказался поддержать законную власть в лице парламента и занял выжидательную позицию,- говорит он.
- Вот и едут казаки поодиночке, по зову совести.
- А сотню я и здесь наберу, уже сейчас видел с полсотни казаков из всех концов нашей многострадальной.   
  Всей группой напирают на двери, но милиция не пускает. Спорят, требуют, чтобы пропустили. Проходит много времени, часа два,
может, больше.
  Наконец, выходит к ним какой-то человек с бородкой, очень интеллигентный, и говорит, что набирает под свое начало группу желающих.  Просьба - подходить для записи. Все называют фамилии и инициалы, он сверяет с их документами и пишет список.
  К ним примыкает молодой, коренастый капитан третьего ранга, в камуфляже и черном берете. Человек ушел утверждать список для пропуска в здание. Ждать его выходят из фойе на улицу. Постепенно знакомятся друг с другом. В основном, все москвичи и все с первого дня здесь. Рассказывают, что только вчера записывались в отряды по охране Дома Советов, а сегодня уже отряды распались. И вообще, идет такая суматоха, белиберда, люди готовы отстаивать законную власть, но не знают, где и как, ходят, спрашивают, но никто ничего не знает.
  На казака, который явно выделяется из толпы, обращает внимание какой-то оператор из западной прессы. Он начинает снимать - ребята отвернулись, отошли. Казак говорит, что ему все равно, и так засвечен, да и не к лицу казаку прятаться, Василий тоже стоит с ним, смотрит спокойно в камеру. Шаг сделан, и от судьбы не спрячешься. Оператор очень долго снимает их со всех сторон.  Опять все стоят, ждут, уже далеко за полдень.
Наконец выходит их знакомый и заводит всех в здание, список оставляет на посту милиции дежурному.
- По этому списку вы теперь имеете право пройти в здание, - объясняет он и далее продолжает:
- Будем помогать распространять издания Верховного Совета.
Казак сразу же решил, что это не для него, и ушел на улицу.
- Издания, так издания, - подумал Василий, - значит, это тоже необходимо.  - Сейчас четверо идут в типографию, - и он назвал улицу. - Там надо забрать и привезти бумагу.
В четверку попал и Василий, но он сказал, что не москвич и может по дороге заблудиться. Тогда его заменили другим, и они ушли выполнять задание.  - Остальные, пойдемте за мной, - сказал тот с бородкой. Все вошли в лифт и поехали наверх. На шестом этаже вышли.
- Пойдемте, быстро только,- опять говорит он. Проходят несколько коридоров, затем еще один лифт, но в его кабину из их группы вместилось только двое. Снова поднимаются наверх и выходят на 13-ом этаже, Старший предлагает Василию идти по коридору и ждать в фойе, а он подождет остальных у лифта.
  Василий идёт, но фойе почему-то нет. Возвращается назад, но, видимо, заблудился и здесь.
- Надо спускаться вниз и ждать там, - думает он.
  Спускается и ждёт кого-то из “своих”, т.е. из группы. Ждёт долго, уже начинает темнеть. Два раза вышел и вошел в лифт Аксючис, Василий его узнал сразу по крестику-значку на пиджаке.
  Внимательно изучает его, пока тот ждет лифт. Высокий, с бородкой, с чертами лица благородного человека, вышедшего как будто с экрана какого-то фильма событий прошлых веков.
  Василий выходит на улицу. Уже темнеет. На трибуне Руцкой. На площади еще больше народа. Речь Руцкого постоянно прерывается
радостными скандированиями толпы: - “Руцкой! Руцкой! “ - гудит все вокруг. 
  Прямо здесь же, на улице, разместились агитационные пункты разных партий и движений.
  У одних горят свечи вокруг икон и продаются “Евангелия”, у других - пресса монархистов, у третьих - воззвания коммунистов.
  На трибуне один за другим сменяют друг друга ораторы.
  Глотнув свежего воздуха, Василь заходит опять в фойе, ждёт снова.
  Заходит один из их группы, Саша, пухленький москвич, говорит:
- Только что был дома, взял кое-что поужинать. А наши где-то на 13-ом этаже.
  Неожиданно вырубается свет, и они идут туда, на 13-ый, по лестницам.
  Встречные, в основном, депутаты, со спичками, некоторые уже со свечками.
  Идти не близко. По темноте кажется ещё дальше. Василию очень хочется пить.
  Саша угадывает его желание. По дороге заходят в буфет. Здесь он берет большую пластмассовую бутыль “пепси” и угощает Василия при огнях свечей.
  Добираются до 13-го, в одном из кабинетов неожиданно находят опять своего старшего - того с бородкой. У него усталый вид, под глазами мешки.
   Говорит:
- Ребята, ложитесь спать, на чем стоите, завтра разберемся.
  Но комната уже забита, там не прилечь. Выходят в коридор, укладываются вдоль стены.    Василий начинает дремать. Саня говорит, что все равно не уснет, что он очень волнуется.  Отдает Василию свою куртку под голову. Тот снова дремлет. Но по коридору ходят люди, и постоянно приходится подавать голос, чтобы не наступили тебе на голову.
   Немного задремал сильнее, и вот тебе - об его голову споткнулись.
- Саня, - говорит он, - это, по- моему, наш, я его узнал.
- Да нет, ты ошибся, наши где-то в другом месте.
  Тогда Василий предлагает:
- Давай перейдем, где меньше движение.
  Переходят в другой коридор, ложатся сразу у входа за закрытой половинкой двери. Здесь уже не наступят. Но здесь очень сквозит, Василий чувствует, как простывает, встаёт. Саня сидит, не спит. Василий уходит дальше по коридору, укладывается там, отрубается на некоторое время, затем просыпается, видит - Саня не спит. Засыпает опять.
  По коридору слышен топот. Василий открывает глаза: уже ясно, светлеет.
  Оба выходят в коридорчик. В одном кабинете открыта дверь. Подходят и с радостью видят там своих. Они уже все на ногах. Настроение сразу же поднялось.  - Об кого это я ночью? - спрашивает Женя.
- Это я тебе буду должен, - отвечает ему Василь.
  Женя - молодой капитан третьего ранга, приехал из одной из наших частей в Эстонии в первый же день после вероломного указа президента.
  Проходит время. Сидят все уже не первый час, ждут своего “вчерашнего старшего”, все перезнакомились, обо всем переговорили.
  Бездеятельность всем надоедает. Решают послать Женю к Ачалову. Это сделать сейчас, как никогда, просто - кабинет Министра обороны где-то совсем близко.

  казак*- сотник Виктор Морозов 4 октября был тяжело ранен при защите Дома Советов. Уже, после «событий» расстрелян из автомата у себя на родине в Туле. Официальная версия – « Бандитские разборки ».

                Глава II

  Василий выходит размяться. В соседнем отсеке коридора сидят Баркашовцы. Подходит к ним, разговорились.   Говорит:
- Ребята, рекламу вы нам со своей свастикой создаете не лучшую, умелая пропаганда сделает всех нас в глазах общественности величайшими злодеями, продолжателями дела Гитлера. В ответ они начали объяснять, что так говорят те, кто плохо знает историю, что их свастика совсем не такая, как немецкая, этот знак изображен на православной иконе и что они своей эмблемой символизируют верность Отечеству и православной вере в борьбе против ползучей агрессии сионизма, оккупировавшего нашу Родину.
- Да, - думает Василий, - это все понятно для политически зрячего человека, а для простого трудяги уже много лет это символ немецкого фашизма. И никогда при современном раскладе средств информации ему не дадут узнать ту правду, которая невыгодна тем, кого в “мутной воде” перестройки “протолкнули” в высшие эшелоны
власти. И быть настолько преступно правдивым может только русский человек с открытой русской душой, которую видно за версту. Нет, все же их метод борьбы он не одобряет.
  Василь увидел спешившего назад Женьку и поспешил туда же. Евгений пришел довольный. - Так, - сказал он. - Кто желает, чтобы я у Вас был командиром? Все единодушно согласились, хотя и не знали, когда, где, да и так ли это сейчас важно? Вокруг дома уже много ОМОНа, дело приобретает намного серьезнее оборот, все хотели защищать народно избранный парламент не голыми руками. А этот крепыш в военной форме морского пехотинца у всех здесь вызывал, несомненно, доверие.
 - Значит, так. Будем охранять генерала Макашова. Это я сам вызвался и настоял у Министра обороны Ачалова.
  Ведь какая получается ерунда: где это видно, чтобы первый заместитель Министра обороны в такое смутное
время болтался без охраны?- продолжал он.
- И это верно, - подумал Василий. – Вчера он неоднократно видел, как генерал-полковник с кем попало и один в
лифт и из лифта пробегал много раз. Да и сам министр, без охраны, в трико, бегает по этажу...

  Женя переписал всех. Взял с собой двоих и ушел, сказав, что вскоре будет. Остальные остались ждать.
  Пришел их старший, тот с бородкой, ему сказали, что уже все при деле.
  Он поначалу огорчился.
- Только, - говорит, - наберу себе команду, а кто-то уводит, - но потом пожал всем руки и ушел.
Все сидят, ждут, делятся впечатлениями. Саня рассказал, что он недавно вступил в партию Стерлигова, но что его удивляет: Стерлигов не привел своих людей на организованную защиту Дома Советов. Саня пришел сюда сам, не дожидаясь никаких призывов.
  В разговор вмешивается Андрюша* - москвич, уже успевший расплатиться своей кровью, защищая жителей Приднестровья.  Он говорит, что не верит большинству лидеров различных патриотических партий. Ведь служба скрытого масонства скрупулезно отладила механизм “вживания” в любые партии и движения своих людей, и в большинстве все эти организации находятся “под колпаком”, а каждый их звук прослушивается, и каждое движение просматривается. Что ни говори, работают они, как самые лучшие секретные службы в Мире, и надо отдать им должное: даже такое могучее государство, как Советский Союз развалили, как карточный домик.
  Сейчас, конечно, их задача не дать созданным суверенитетам расколоться на более мелкие суверенитеты, которые бы способствовали объединению опять в одно целое с могучим союзом православия и мусульман. Выждать время, укрепить искусственные суверенитеты, затем постепенно, так как еще сильно государство, “размыть” Россию. А потом все суверенитеты “запляшут под нужную дудку”.
  Входит Женя, за ним двое ребят несут ящик. Женя просит, чтобы его пожелания были для всех как приказ, все согласны без сомнений. Открывают ящик - там пять десантных автоматов и пять рожков боекомплектов. В группе людей, конечно, в два раза больше... Но Женя говорит:
- Пока хоть это. И это лучше, чем ничего!
  Пять человек расписываются за оружие. Один автомат он забирает себе.
  Два распределяет дежурным по обеим входным дверям.
- Значит, так, - говорит он. - На этом этаже Министерство обороны, а шляются все, кому не лень. Всех посторонних на этаж пускать только по выписанным пропускам, конечно, кроме депутатов по их удостоверениям. Эта мера не случайна, есть сведения, что сегодня ночью штурм! Дежурить будем по 2 часа, кроме того, один сидит, тоже с автоматом, на ящике, где будем хранить, сданные после дежурства,  автоматы.
  Василию первое дежурство досталось на “ящике”. Их кабинет исполняет роль входного тамбура между основным большим кабинетом и продольным, через весь этаж, коридором. Основная функция этого дежурства заключалась в охране основного кабинета, сидя с автоматом за столом, который стоял напротив дверей этого кабинета.
  Из коридора зашёл Макашов и прошел в кабинет через дверь, что напротив Василия.
- Он будет сидеть теперь здесь, - говорит Женя, - а мы, кроме входов, охраняем и его.
Очень сомнительно, насколько эффективна на деле эта охрана. Женя, во избежание несчастного случая, распорядился, чтобы пустой рожок был в автомате, а боезапас в сумке на ремне. Но вид у Васи был, видимо, довольно серьезный, и каждый посетитель, как бы невзначай, все же задерживает взгляд на торчащем у него под мышкой стволе с вкрученным компенсатором на конце.
  Отсидев два часа, Василь сдаёт автомат по описи Жене, тот кладёт его в ящик. Затем автомат получает кто-то другой.

   Андрюша*- Андрей Маликов - во время штурма с оружием в руках, до последнего, защищал центральный вход Дома Советов. После команды “прекратить сопротивление”, выходил из “Белого” с автоматом под полой куртки. Прошёл большинство постов и только в самом конце был обнаружен. Начальник поста “на запах” проверил ствол автомата и дал заключение:
-Оружие было “в деле”.
Больше остальных Андрей провёл в Лефортово. Обрёл он свободу с прогрессирующей болезнью ног. Вначале он ещё мог ходить, затем ноги отнялись, и умирал он уже постельным больным.