Надоедливый писк будильника ворвался в цветные сны.
С трудом подняв тяжёлые веки, я нажал кнопку. Писк прекратился.
Серые стены, серая мебель. Зеркало отражало скелет, покрытый пергаментного цвета кожей. Серые глаза, окружённые бледными ресницами, пепельные волосы.
За окном сияло белое пятно - всё, что осталось от Солнца. Затянутое тучами небо, серые дома, деревья с едва-едва - но всё же! - зеленевшими прожилками.
Цвета в этом мире остались лишь во снах, да на фотографиях.
Я знал, что небо когда-то было синим, листва на деревьях - зелёной и давала кислород, а звёзды на полуразрушенном Кремле горели рубиновым огнём. Я это даже помнил.
Я стянул длинные волосы в хвост. Всё, готов к трудовому дню...
Мне двадцать пять лет и я нигде не работаю. Вернее, "не имею постоянного источника дохода".
Бывает, голодаю неделями. Редко когда удаётся получить глоток кислорода - он уже в баллонах.
Я медленно умираю.
Всё, чего я хочу - вернуть в этот мир краски.
Я вышел из дома и пошёл по серым улицам.
Метро - раньше наше единственное убежище, теперь снова - просто транспорт. Станция Алтуфьево. Конец серой ветки. Впрочем, сейчас все ветки серые...
Пешком до границы купола, защищающего Москву. Здесь, на Марке, на блошиных рынках, остались старые фотографии, газеты, куски киноплёнки.
Может быть, так я разгадаю, что произошло...
Никто точно не знал, что случилось той ночью. Конец света настал по расписанию. Нет, это был не метеорит, упавший на Землю. Версий много - ядерная катастрофа, разрушение озонового слоя...
В один день из мира пропали цвета.
Теперь мы живём на чёрно-белой плёнке.
Мне было пятнадцать. Вполне сознательный возраст. В тот день я убежал из дома.
Идти мне было некуда, и я спрятался в метро. Так я и спасся...
Когда я проснулся на скамейке на Боровицкой, я не узнал станцию. Где кирпичная кладка стен? Я вскочил и подошёл к барельефу. Знаете, там есть такой большой, "дерево народов". Кремовый камень стал светло-серым. Я подумал, что ещё сплю. Нет, вроде нет.. Вокруг появились люди. Я даже не сразу догадался, что это люди. Серая кожа обтягивала кости. Они смотрели друг на друга с ужасом.
Кто-то так же взглянул на меня. Я в испуге поднял руки...
Руки были такие же, как у всех. Бледная, прозрачная кожа под которой проступала тонкая сетка вен, отчего они казались голубовато-серыми. Кости проступали так, что, казалось, по моим рукам можно было учить анатомию.
Потом были три страшных года в полупустом детском доме. Моя семья, как и все, кто был на поверхности, погибли. Выходить было нельзя. Детский дом был на Достоевской.
Детей выжило всего пара сотен человек. Бомжи, те, кто сбежал из дома.
Эта станция была "нестрашной", как нам тогда казалось. Она не поменяла цвета. Она всегда была чёрно-белой.
Через несколько дней после моего восемнадцатилетия закончили купол. Теперь можно было выходить отсюда.
Я вернулся в свою квартиру. Жёлтые когда-то стены были серыми.
Первый раз за долгое время мне стало страшно. Я тёр их руками, кричал, что это всего лишь пыль... Но она не исчезала.
Детские игрушки, машинки...
Меня била крупная дрожь. Я рыдал, как ребёнок.
Но самое страшное было впереди. Я прошёл на кухню и увидел два скелета, держащие в руках мои фотографии.
- Папа... Мама...
Я дотронулся до одного из них, и он рассыпался в пыль.
Когда я снова обрёл способность думать, я обвёл взглядом кухню. Серый... серый... серый...
И яркие пятна фотографий на столе.
Почему? Не знаю.
Фотографии и киноплёнка сохраняли цвета в этом мире.
Значит, цвета можно было вернуть...
Не знаю, почему я задался этой целью. Я даже не знал, что мне делать.
Я подумал, что если соберу как можно больше фотографий, смогу... Что? Не знаю. Но каждый день с тех пор я приезжал сюда, к границе купола, на блошиный рынок, который был здесь с тех пор, как я был ребёнком. Сюда мы ездили с отцом, помешанным на антиквариате. Теперь я езжу один.
Добываю деньги любыми способами. Разгружаю вагоны, подметаю улицы... Избытка рабочих рук в городе, население которого внезапно сократилось до нескольких тысяч, быть не может.
Покупаю на эти деньги фотографии и киноплёнку.
Исследую.
Я не лезу в политику, я не знаю, кто управляет Москвой, да и всей страной. Я знаю только, что людей осталось мало. Пара десятков тысяч москвичей, столько же - в Питере и других городах, где есть метро. Остальная часть страны - а может, и мира - пока непригодна для жизни. Те, кто выходил из-под купола, не возвращались...
Я стряхнул с себя оцепенение.
Я уже на месте. Теперь не пропустить ни одного снимка или куска плёнки, ни одного документального подтверждения того, что в этом мире были цвета.
Через три часа я собрался уходить. Вроде бы обошёл всё. Всех "знакомых". Да и денег осталось... Буквально на батон хлеба.
Я пробирался к выходу и вдруг заметил Её. Тогда я ещё не знал, что это Она, но...
У самого выхода, на "бомж-месте", стояла девочка лет двенадцати, одетая в чистенькое серое платье. Глаза были завязаны лентой. В руках была коробка.
- Что продаём?
- Фотографии... плёнку...
- Да? - я сразу оживился.
- Они чёрно-белые. Отсняты в сороковые годы...
Я удивился. Чёрно-белые фотографии в этом чёрно-белом мире... Глупо и иронично.
Девочка взглянула на меня. Через ленту, закрывающую её глаза, я почувствовал, что взгляд полон надежды.
- Дядя... Пожалуйста... у меня сестра... ей три... мама... умерла... кормить надо...
- У меня мало денег... Вот, всё, что есть... Тебе дать еды?
Это вырвалось случайно. Какая еда, мне самому есть нечего!
- Не хочу вас обременять...
Почему-то я почувствовал ответственность за этого ребёнка.
- Пойдём.
- Куда?
- Ко мне. Вернее, сначала заберём твою сестру, и...
Лицо девочки приняло испуганное вырожение.
- Нет, нет, не бойся... Я не... Не в этом смысле. Просто мне тоже грустно жить одному.
Девочка протянула мне руку, а второй прижала коробку к груди.
Мы пошли по серым улицам.
- Почему у тебя на глазах эта лента?
- Просто... Мир цветной, но не все об этом знают...
Я вздрогнул.
- Ты знаешь, у меня зелёные глаза. Показать?
Я с удивлением взглянул на эту девочку. Она взялась руками за концы ленты.
Медленно-медленно ткань упала на землю. Показались веки, окаймлённые чёрными ресницами.
Девочка открыла зелёные глаза.
Меня потрясли за плечо.
- Молодой человек... Молодой человек, конечная! Просьба выйти из вагона!
- Что? Какая?
- Алтуфьево. Выходите уже, не задерживайте!
Я уснул? Это всё было лишь сном? Чёрт... Я быстро поднялся и вышел из вагона. "На улицу Лескова" - потом по знакомой улице до леса, до железной дороги. Там, на путях, теперь уходящих в тупик, и была блошинка.
Я купил пару плёнок и собрался уходить. Перед выходом я оглянулся. Нет, никакой девочки...
Иссохшая старушка дёрнула меня за рукав куртки.
- Молодой человек... Купите фотографии, а? Мне бы на батон хлеба наскрести...
Что-то кольнуло у меня в груди.
- Чёрно-белые?
- Да... Я знаю, что это не тот товар, но...
- Давайте! Вот деньги... Всё, что есть...
Я торопливо схватил коробку. Открыл. Пара чёрно-белых "желатиновых отпечатков". Один цветной.
Я с удивлением посмотрел на старушку.
- Карандашами раскрашен.
- Ясно. Простите... а... Раньше у вас были зелёные глаза?
- Да.
Я ещё раз взглянул на снимок. Поднял глаза.
Старушки не было.
Я чувствовал, у меня в руках то, что поможет достигнуть цели.