Рахиль Гуревич
Это исходник пьесы "Байкеры"
Подонки
Монопьеса воспоминаний
ВНИМАНИЕ! МНОГО НЕНОРМАТИВНОЙ ЛЕКСИКИ!
Действие первое.
Знакомство.
1. Я и мои друзья.
Стрел. Ну, здравствуйте. Блин. Стул неудобный. Раритетный, ё-моё, откуда тут – не пойму. Блять! Перелом копчика. Пересяду, блин, на табурет, я его с лестницы принёс, там много табурет. Банкетка то есть это. Ну, привет, короче. Чё ржёте? Вас бы сюда. Ветер воет. Двери сняты, краны откручены. Унитаз уволокли. Кому этот хлам понадобился? Поссать некуда. Придётся в канализационную трубу ссать. Но можно и на пол. Пятиэтажки наши завтра сносят. Стеклопакет вынули. Зачем? Старый стеклопакет. Тогда только начали окна стеклить. На кухне не тронули. Стекло вон треснутое, его и не забрали – это лет цать назад Лайка хотел с собой покончить. Стекло и треснуло – это он уже с той стороны ногой по нему дал, когда на карнизе стоял. Но снег, блин, снежная была зима. Только ребро Лайка сломал – грохнулся на козырёк, тупица. Ну, в общем так. Ну в общем, я сейчас в нашу пятиэтажку приехал и бухаю. Меня какой-то мудак пускать не хотел --орёт. Типа начальствующий элемент. Я говорю: всё-всё, ухожу. Схитрил. Я хитрый, блять. Ещё тот. А потом, когда стемнело, снова пробрался. Они боятся. Тут столько недовольных жили, не хотели выезжать столько времени тут всех выгоняли, уже электричество отключили и газ, и воду, и двери им сняли. А они живут – протестуют против бутовских квартир. Обещали-то рядом, на Ленинском. А дали в Бутове. Ну кто из пятиэтажек с Каховки, тому в Бутове в самый раз. А мы, блин, центр. В Чертанове в 2002 втором сносили – прям рядом дома выстроили. А нас наебали. У нас дома тоже рядом выстроили, но продали всё. Ленинский – это вам не ***вина. Ну в общем, всё равно все в Бутове получили, метражом нас подкупили, и по холодильнику обещали подарить.
Ну, в общем, я тут не один сейчас с вами -- тут бомжи живут на первых этажах. Бомжам всё по хую. Они завтра уйдут на заре. Их не гонят. Вонючие, блять, не могу. До третьего этажа вонища от них. Я-то на наш пятый пошёл, и с дуру здесь на кухне, на кухонке нашей, закурил, огонёк засекли, сразу и прибежали. Прибежали, блин, в нашу малогабаритную двуху. Была б дверь, закрылся. А мы дверь-то свою забрали, у нас хорошая дверь была, дорогая – как воспоминание, триста долларов стоило дверь поставить. Тогда на двадцать долларов месяц припеваючи жить можно было. Странные творились тогда в девяностых дела. У нас и сигнализация на хате с девяностого года. Я, блин, как пьяный иду домой, так отключать её забывал – менты прикатят – а я пьяный. Та-да. Ну в общем пришли. Не менты, а эти, кто огонёк заметил. Фонариком водят. Я притаился. Типа меня нет. К стене на кухне прижался . Ну и свалили мудаки. Даже, блять, в кухню не зашли. Там в прихожей плакат висит. Они на этот плакат фонариком посветили видно -- охуели, сорвали плакат и ушли. А у меня ещё есть. Я сейчас ещё один повешу. Вот. В моём рюкзачке и скотч и ножны. То есть ножницы.Ну эта реклама одного фильма, сериала. Это я сам отпечатал. Не, вы мудилы, этот сериал не знаете, он не шёл в Говнорашке. Но я вам про него расскажу. Дословно не переведу. Ну что-то типа «отстой» или «подонки» -- что-то среднее. Ну в общем, по порядку. Ну я бухаю. Блять, холодно, хорошо я одеяло взял. Сносить завтра должны. Обещали в две тыщи втором. С две тыщи второго ****ели. Все. Ну соседи, ну жильцы, как начали редить-гадать-обсуждать, кому сколько метров, кому сколько миллииметров. Как начали тут прописывать родственников и детей рожать – ****ец. Блин козлы. Девяносто пять процентов населения – мудаки. И вы тут все – мудаки. Пять процентов нормальных Ну в общем за снос, за старую, блять, жизнь. В общем, бухаю. Самое ****атое пиво -- очаковское светлое. Только его употребляю. Молодость вспоминаю. Во, блин, бухали тогда. Короче, расскажу, кто я, что я. Короче пообщаемся, да? Ты чё вылупился. Я не с тобой мудаком разговариваю. Чё уставился на меня, как сталкер из фильма. Блять в книге такой чувак классный был. А в фильме уёбыш. ****ец, а не фильм. А книга хорошая. Особенно, когда папа с кладбища вернулся. Хе-хе. Я вообще совковые фильмы неособо. ***вые. Я американские люблю. Все пересмотрел. «Чтиво» надоело, но я его раз сто смотрел. Там базары охуительные. Перевести, блять, нормально не могли. Блять, дубляж ***вый, я на русском не смотрю. Но для гостей кассета есть и на русском. То есть была кассета. Все кассеты на помойку отнёс, когда переезжали. Ну, в общем, пришла она ко мне. Девяносто восьмой год тогда был. Ну это я её уже в третий раз видел. Ну, пришла. Я говорю
-- Чё смотреть будешь?
А она -- сечёте?-- вообще про Тарантино не знает.
-- Ты где живёшь? -- спрашиваю.-- Мудило.
Но это она врала – я вам, забегая вперёд скажу, наебала меня, сука. Но тогда я не знал, я ж думал, она дура.
Ну я «Прирождённые убийцы». Ну она смотрит -- пиво пьёт. Ну потом «Чтиво». Тоже пьёт. Блин, она мне понравилась ещё раньше, ещё до того. Короче, так дело было. Короче, у нас компания. Короче со школы. Все вместе жили. Здесь, в этих пятиэтажках. А Хач, ну то есть его Ашот зовут, но Алекс он короче, то есть вообще-то он грузин, фамилия грузинская -- Александрия, а имя армянское, но это неважно. Он в семнадцатиэтажке живёт. Семнадцатиэтажки недалеко здесь, рядом. У Хача отец инвалид. Ну и Алекс звонит и спрашивает: можно, Димон, я с девушкой у тебя побуду? А я говорю: «А подружки у неё нет?» Хач-Алекс говорит: есть, но сейчас нет. И короче проехал. У меня все тусовались. У меня родители в Швейцарии тогда два года жили. А я – один. Жрать нечего. Я готовить не умею. Я тогда худой был.
Блин. Вы ж ничего не понимаете. Ну и *** с вами. Сейчас у меня тут чай в термосе. Твининг. Остальной чай -- говно. Я с термосом пришёл. С термосом и с одеялом. У меня ещё два термоса: с супом и с кофеем. Кофе настоящий. С вами ни *** не поделюсь. И супчик последний из кастрюльки слил. Чтоб жене с сыном ни хуя не досталось. Заебали, блять. Пусть новый супчик себе готовят. Ушёл от них. На эту ночь. Потом вернусь. И новый супчик весь сожру. Съем. Дмитрий Васильевич Стрельников меня зовут. Да. На «вы» со мной и по имени отчеству.
Супчик вкусный. Ну теперь поехали. Отец у меня и электрик, и плотник, и сантехник. Во всём рубит. Ну в общем, он посольства обслуживает. Наши посольства за границей. Как это случилось, это неинтересно, ничего интересного. Я сам толком не знаю, знаю только, что сейчас отец бухает. Он сейчас весь вдрызг больной. На пенсии с прошлого года. С восьмидесятого выпускать нас стали. С восемьдесят четвёртого мы в Париже два года жили. А с восемьдесят шестого – два года в Нью-Йорке. У меня даже фотка есть в «Одноклассниках» -- зайдите, посмотрите – я на фоне близнецов. И подпись: «вид сзади вы теперь вряд ли увидите». Вид сзади – мда… Ну, в восьмой класс я в нашу школу вернулся. Ну, я крут, конечно, был. У меня приставка «Денди» уже тогда имелась. Все ко мне ходили. В классе девчонка была -- Барбара. Полька. У неё папа здесь работал. Барбара – самая упакованная вшколе, моя девушка была, мышцы в ****е так сжимать умела – покруче проституток. Кайф просто. Я девственность не с ней потерял. Ещё в Америке, в двенадцать лет. Воспоминания жуткие. Я ору мне больно -- *** натёр, она орёт -- ей больно. Тоже у неё первый раз. Потом неделю вперевалочку как пингвин ходила—на меня не смотрела. Мы в русской школе учились. В школе при посольстве. Ну ещё я когда сюда приехал, я брови себе сбрил и рисницы отстриг. Брови чёрные маминым карандашом наводил. И хаер длинный. Они-то все: металл, хэви-метал. Мудаки. А я всё панк-рок пропогандировал. По видику у меня концерты смотрели. В классе все меня боялись. Никто против меня слова сказать боялся. И Барбара моя была. В школу ходили мы: я, Алекс, Заяц, Лайка… Лайка потом переехал, после восьмого класса. Ещё Петрович. Инга, моя будущая девушка, в параллельном классе была. А Дафны тогда ещё не было. Ну а крысы, и подавно. У меня и друг был – Эн. Эн умный, блин, и хитрый, ювелир. Мы с Эном до сих пор общаемся, когда я захочу. Но чё-то последние три года всё не хочу.
Ну в общем время, конец восьмидесятых, было отвязное. Денег у меня – до ***. Мы в Столешниковом в пивную ходили. Там пиво по рублю было. Нам-- четырнадцать, вообще запрещено, а нас без очереди пускали. Потому что я чаевые давал. О! Ща расскажу как первый раз коньяка нажрался. Ну нажрались мы с Зайцем, на лавочке во дворе. Бутылку на двоих. Заяц худой, а бухает немеренно. Я домой зарулил и блевать стал. Папа отругал, хе-хе. В общем, ****ато я жил. В «монополию» ещё играли. И Барбара моя девушка. Самая крутая девушка в школе – моя. Вот тогда и стены стали красить. И Зайца сосед обещал топором зарубить. Выскакивает, такой, в пижаме с топором. Уёбок, блять, такой, ментов вызвал. Ну менты меня тащили – рубашку порвали. Заяц упал, кровищи, бОшку пробил. Сам пробил. Менты испугались и убежали. Серьёзно. Это ж ещё совок был, а мы несовершеннолетние.
Ещё мы с Зайцем бухали в доме престарелых. Бухали-бухали. Осень. ****ато было. Парк такой. Одиночество такое. И чё-то пошли прям в дом к престарелым, решили на спор бабку какую отодрать. Кого-то ловили. Ну – белка. Бабули орут, что мы их придушить хотим. А мы их просто захотели. Ну в общем. Тоже ментов вызвали. А мы сбежали. Но друг друга потеряли. Я-то домой. Заяц ещё три часа по автобусам ходил и меня звал. Люди сидят на сиденьицах, а он орёт -- въезжаете? Прикол. Я так никогда не позорюсь, даже когда совсем пьяный. Заяц как придурок. Но он талант. Он этого не знает, а я знаю – он талант. Все таланты, когда пьяные, -- идиоты. Ведут себя как домохозяйки. Вот я на выставке был недавно. Там ходил такой пьяный дед – все от него шарахались. А я сразу въехал, почти сразу, что этот дед – крутой художник. А потом оказалось, что он ещё и миллионер. Он из Америки приехал выставляться. Там его картину на следующий день за бешеные бабки купили. Я, короче, просёк эту черту порлусамесшедшую у пьяных талантов давно. Когда на концерте Майкла Джексона Шевчук в жопу пьяный в какой-то яме лежал. Инга говорит: фу! У меня тогда Инга была уже, это в девяносто четвёртом было уже. А я говорю: не фу, не фу, это Шевчук. Хотя Шевчуков этих не люблю. Совков не люблю. Я от «Роллингов» тащусь. У Инги день рождения, вот и пошли на Джексона. За её счёт. Блин, русский рок ненавижу. Вторичность такая. Блин. «Роллинги» выступали в девяносто восьмом. Инга тогда от меня ушла. Мы всей компанией ходили нашей мужской. Пришли сели. Выходит мудак и говорит: «Здрасьте. Я – «Сплин». Я ору: «На *** пошёл!» И все орут: «На *** иди отсюда, сплин». А он полчаса песенки свои блеял. Кто такой? Ну потом уж «Роллинги» вышли, и я успокоился. Я вообще на концерты и в другие страны мотаюсь сейчас. Крутые группы, крутые концерты. Я вам даже называть не хочу. Нравится вам «Сплин» или ещё какая очередная наша певичка – да ради бога. На то вы и 95 процентов, на то вы все здесь мудаки и собрались. Вика, когда она появилась, так блин и про «Сплин», и про Шевчука всё рассказывала. И ещё ей песня про СПИД нравилась. Тоже, блять, говорю наша певичка. Эта Земфира тогда только вылезала. Только её двинули. Но ща блять хуёво вообще стала – даже такого говна нет, всё отстой стало. Жратва хуёвая. Всё хуёво. А нас всё наебать хотят типа, всё как было. Типа всё, как до кризиса.
Ещё про Зайца расскажу. Заяц такой блин красивый. Ну мы вообще-то все байкеры. Все подонки ещё те. Ну, кроме Эна, все такие на колёсах. Тогда, в то время, в девяностые, у Петровича – «Волга» была, у меня – «Жигуль», менты номера сбили. А у меня ещё гараж. И у Петровича. И у Алекса есть – краденый мотик. У Петровича тоже был краденый, но его замели. А Лайка психический, он на мопеде только по даче рассекает, Лайке права не дадут, но Лайка всегда мне в гараже помогает. У Зайца байк крутой. В общем, Заяц в школе по литературе хорошо учился, язык у него подвешен. Худой блин, бухает больше всех. Курчавый, ну в общем бабы от него без ума. Ну и короче Заяц школу-то на трояки закончил, и в «Кулёк» решил поступать, в Институт Культуры. На массовика-затейника,не знаю как по-научному специальность. И, блять, поступил. Сочинение на четыре. Собеседование прошёл сразу. Он как там в коссухе появился, там дед какой-то скривился, а остальным Заяц понравился. Потом им Заяц начал про Шекспира задвигать, тут и дед припух. Заяц стал про Макбета рассказывать. Заяц и мне, когда сильно пьяный про Макбета начинает. А тут трезвый. Не знаю, что он там сказал, пьяный он обычно рассказывает, как бы он на месте Шекспира написал. Ну, в общем, стал Заяц в Кульке учиться. А мы все кто где. Потом расскажу. Первый курс Заяц закончил. Приходит осенью на второй курс. А у них полгруппы сократили. Вот реально просто сказали: «Сокращаем вас, господа студенты! Потому что теперь наш вуз никому не нужен, и нам сверху такое указание пришло». Половину оставили, а половине документы выдали и справку, что они курс отучились. Это девяносто первый год был. Не знаю, может Заяц и врёт, он вообще ****еть может часами, грузит-грузит, а потом всё ****ежом оказывается. Ну короче, бухал Заяц после этого два месяца. Ну, ему обидно было, что кинули его так. А кого-то, ведь, оставили. Заяц всё на того деда думал, что это дед приказал его, Зайца, под сокращение. А потом они с Лайкой стали бензином спекулировать. Тогда очереди огромные за бензином выстроились. И за сигаретами тоже. Ну и короче они с заправкой договаривались, и последним в очереди канистры продавали. И отлично всё было. За две недели озолотились. Заяц себе татуировки салонные двухцветные на предплечьях наколол, стал даже в лютый мороз без косухи ходить, а в жилетке. Но тут блять, к их заправке подъехал, блять, артист Палягин. А Зайцу по хую. Палягин говорит: «Я – Полягин». А Заяц говорит: «А я, блять, --Заяц». Полягин говорит: «Я-- артист известный, и режиссёр». А Заяц говорит: «А я, блять, пьесу Шекспира «Макбет» переписал как надо, возьмите меня учиться к себе». А Полягин говорит: «Иди на ***, спекулянт, у меня только порядочные люди учатся». А Заяц ему говорит: «Да ваши порядочные ни *** ни порядочные, вам просто жопу лижут». А Палягин так обиделся, что пожаловался. И Зайца с Лайкой в ментовку загребли. Лайку отпустили, потому что он псих. Натурально псих. Но он лечится. А Зайца держат, дело не заводят, а просто держат. Мать Зайца приходит. Мать у Зайца такая блин. Она как-то с нами шла, когда нам тринадцать лет было, и сосед врубаться стал, который Зайца топром зарубить хотел. Так мать Зайца соседушку нашего топорного избила. Натурально. И сказала: не сметь детишек трогать. Ну приходит мать к ментам. Они говорят: денег давай. Она спорить не стала и дала. Денег дала. Ну и после этого Заяц стал постоянно бухать. Он ещё обналичкой стал заниматься. Там вообще все, кто на обналичке, на герыч подсели. А Заяц по пивку. Ему герыч не упал. Блин. Я с Зайцем как-то разговаривал. О театре, блин. О том, какая хуйня у нас в совке идёт. И рассказал, как я в Америке «Три сестры» смотрел. Такой, блять, спектакль всем рекомендую. Три сестры, короче. Сидят. На лавочке. Одна марихуану курит. Вторая бухает. А третья со всеми подряд ****ся. И так весь спектакль. Блять. Я прихуел прям в зале. Пошёл в посольскую библиотеку, схватил томик Чехова. Читаю, блять, пьесу. Плююсь. Но дочитал до конца, думал, может к концу что-то измениться. Чехова с тех пор ненавижу. Блин это у нас в традиции что ли: Сталкер так в фильме -- мудак, сёстры – так тупые животные. Нет парней нормальных, все какие-то уёбки, все книжки про мудаков. Вроде того деда-миллионера на выставке. И этих уёбков называют великой русской литературой. Педорасы. Голубых вааще боюсь. Мне Хач, ну Алекс, говорит: «Да что ты -- относись к ним спокойно». «Как, -- говорю, -- спокойно, а если они меня выебут?» Я их боюсь и поэтому ненавижу. Но Заяц говорит: я не прав. Точнее он ничего не говорит, но я вижу, что он так считает.
О, блять, про Лайку заодно уж расскажу. Лайка он короче от нас переехал, со мной не учился. Но тусовался с нами. По старой дружбе из третьего классе. Лайка говорил, в его школе все придурки. И это правда. Лайка ж в лесной школе учился. Его в лесную школу перевели. В интернат. Лайка психический. Но он лечится. Ну вот пример. Заяц видел. Заяц пересказал. Короче, дома у себя Лайка пнул горшок с цветком, случайно, и горшок упал. А мать Лайке говорит: «Ну чё ты как корова?» Ну понятно: женщины в возрасте цветы уважают комнатные. Чем больше у тётки на подоконнике цветов, тем она дурнее. А Лайка: « Это я корова?!» И как пошёл крушить всё подряд. Хорошо, что у них всего одна комната. Всё перебил. Все стёкла в серванте, люстру с потолка вырвал и новый торшер замочил. Ещё посуду. Мать «скорую» вызвала, и Лайку -- в психушку. Там обычно месяц лечат. Там Лайку знают. Он первый раз в шестой психиатрической лежал. В детской. Недалеко тут от нас. Это Лайку тогда с поезда сняли в Твери, то есть тогда ещё город Калинин назывался. Лайка вообще с детства чуть чего, сразу на электричку, на любую – и ту-ту. Но в психиатрической больнице мне понравилось. Я в регистратуре стоял, к Лайке пришёл. А тётка в белом халатике с кем-то по телефону разговаривает. И таким голосом успокаивающим: да не волнуйтесь вы -- здесь все люди очень хорошие. И действительно вежливые все такие. Но только в регистратуре. В палатах медсёстры – звери, ну гестапо реально. Но Лайка там с двумя ****ся – эти его не обижали, говорит. Просто чудеса. Но теперь Лайка во взрослой психушке, и там ****ец, он до сих пор привыкнуть не может. Уже старается сам. Старается сдерживаться. Но всё равно где-то череп ему проломили – не признаётся где. Это когда мы с Викой познакомились, он тогда всё в шапочке ходил. Ну блин ладно, пойду поссать.
2. Профессия.
Ну и короче с чего всё началось. А стоп. Сейчас ещё про Ингу с Дафной расскажу. И про Петровича. А то вы не поймёте потом ни ***. И щас не понимаете? Да и катитесь отсюда – я вас не держу. Ну, короче с Ингой мы в школе учились. Ну тусовались и всё. У меня ж тогда Барбара была. Самая крутая девушка в школе. И ****у пизато сжимать умела. А Инга в институте училась. С языком что-то. И она ко мне иногда приходила. Ну когда у них американский английский пошёл. Потрещать просто, попрактиковаться. Я, допустим, книжки на английском читать не могу. Не знаю почему. Все слова понимаю, а читать неинтересно. А трепаться вот так, как с вами, на русском – без проблем. Ну потому что мне двенадцать лет было в Нью-Йорке когда жил, и я ходил, гулял по городу много. И слушал, кто чё говорит. Ну и сам привык. Я даже дома с мамой стал на английском трещать. Даже с братом ругаться стал на английском. Инга сказала, что я один такой на всю Москву наверное. Ну мы заодно трахаться стали. Она какие-то таблетки себе в ****у вставляла, чтоб не залететь. Однажды она к нам Дафну привела. Это всё Хач, то есть Алекс. Это он всё просил подругу привезти. Ну Инга и привела. Алекс сразу домой ушёл. Он такой: когда надо, типа воспитанный, а вообще он кидать горазд. Подонок одним словом, из всех нас самый подонистый. Дафна-то, блин, жирная такая оказалась. Все ходили с такими лицами. Заяц вообще замолчал. Петрович и так всегда молчит. Меня ржачь разбирает. И Эна. И молчим. Сидим в «Монополию» играем, и молчим. А Дафне по хую. Сидит фильм смотрит. Обалдеть. А потом мы к Дафне привыкли. Заяц даже к ней приставать пытался, когда пьяный. И когда Дафна институт закончила, когда я уже Ингу послал, Дафна мне звонит и просится пожить. Ну у меня ж родители в Швейцварии. А я тогда так бедно жил просто ужас. Ну, просто ****ец, как бедно. Я после школы в путяге учился на крановщика. Отец сказал -- туда идти, потому что там права сразу давали. К нам ребята со всех концов Москвы ехали и из Подмосковья. Потому что права. Бесплатно. А на кран всем по ***. Всем же в армию. Я потом на корабле служил. Ну, я короче в армии сразу так себя поставил без драк, что Боцман мне дружбу предложил. А Боцман был дед который на хуй одет. А я салага. Ну то есть только после мореходки. После армии приехал, бухать стал, с отцом подрался. Отец тогда злой сидел. Его год как за границу не выпускали. Отец у нас вот здесь в этой квартире, в этой пятиэтажке всегда зверел. Я это уж вам говорю первым, потому что такой день и завтра пятиэтажку снесут. Ну вот подрался я с отцом. И отец сказал: иди работать. И я пошёл. И мне дали самый уёбищный кран и послали на самую ****атую стройку. Мы Храм Христа Спасителя строили. А я молитву «Отче наш» всегда знал, с детства – меня бабушка научила. И эта молитва мне всегда в ментовке помогала. Всегда как с ментами чё – я молитву читаю. И тогда, когда Зайцу бошку проломили, я тоже эту молитву читал. И поэтому менты нас не забрали, и убежали. Ну и строил я Храм Христа Спасителя. И в стену замуровал письмо, что вот здесь, в тыща девятьсот девяносто шестом году, Димон Стрельников строил этот храм. Бумажку в пакетик, пакетик в коробочку. Лет через хер знает сколько, тысяча или больше, прочитают мою табличку и будут про меня знать, через тыщу лет. Ну и ещё я Ингу туда водил, и Дафну и Эна, и всё внутри храма на камеру заснял. Пока всё новенькое, пока Патриарх не освятил. Но правда там всё грязное было, ещё без кометики. Вы слушайте, слушайте – не зевайте, а запоминайте – я это всё вам не просто так рассказываю. Это всё ещё аукнется в моём рассказе. Ночь-то длинная. Осень, ёбт. Осень – самая хуйня. Я в осень крыску себе завёл.
3. Депрессия.
Я после храма с работы ушёл. Потому что мне категория «дэ» нужна. Дэ—чтоб автобус водить. В первый автобусный парк. Слышали наверное, кто постарше, «первый автобусный парк приглашает на работу водителей, учеников водителей». Отец обещал устроить на международные автобусные рейсы. Там язык нужен и два года стажа по «дэ», чтоб гарантия жизни пассажиров. Ну я и пошёл. Посадили меня на скотовоз. Ну это для вас мудаков объясняю, --«лимы», были «икарусы», а были «лимы». Скотовозы. Потому что у них автоматика коробка передач, а они в мороз глохли, и автобусы вело по льду. Ну хуже чем скоту народу в этих автобусах в гололёд. Ну прихожу в отдел кадров, у меня хаер – по жопу. У меня волосы вообще курчавые были и по жопу. Это я сейчас лысею, ёбт. Ну там от меня шарахнулись. Но нужны ж водители. И я учеником, стажёром полгода, а потом уже водилой. Самый погань скотовоз мне дали. А мне пох. В автопарке все бегают, жопы лижут, стучат, мудаки. Чтоб им автобусы хорошие. И маршрут у меня самый ***вый. Как раз по нашей улице родной проходит. Меня это даже обрадовало, прям знамение какое-то. Это потому что я «Отче наш» на ночь прочитал. Я на своём 32-м маршруте ментов в автобус не пускал. *** пусть сосут. Прям, блять, перед ними двери закрывал. Пусть жалуются. Мне пох на их копеечные премии, меня Дафна тогда кормила. Она у меня год за жратву жила, пока в «Красный крест» не устроилась на восемьсот долларов и квартиру снимать не стала за триста. Жирная она, блять, вааще. Я с Ингой тогда уже всё. ****ься охота, но с Дафной, блять , представить себя не мог. Потом Дафна съехала, меня Петрович кормил. Он от ментов скрывался. Он тогда байк угнал, блин, японский. Перекрасил его. А Петровича на пробеге, на мотопробеге, срезали. Оказывается у мотика, у японской этой «хонды» номер серии и номер двигателя не совпадали – это на заводе одна такая партия вышла, уж не знаю как япошки проштрафились. И этот мотоцикл в угоне легко оказалось найти. И Петровича замели. Права отобрали и байк. И он от ментов полгода у меня скрывался, пока не надоело. Потом узнал, что ему условно только светит и сам к ментам пришёл. У Петровича родители богатые. Они нас кормили на убой. И чё мне эти копейки премиальные, хули из-за них на работе жопу рвать. Да пусть на хуй вааще не платят. Мне главное было два года стаж наработать. В парке отпуск дали в октябре, мудаки. А мне это тоже ****ато. У день рождения, и я на День Рождения в Швейцарию ломанулся. На досмотре меня не досматривали, я через спецкоридор ходил. Я ж посольский. Одиннадцатого октября, кому интересно, прошу с подарками. Когда визу оформлял, пришёл с бумагами в отдел кадров своего, блять, первого автобусного парка, чтоб печать поставили. Они прихуели. Хотели отпуск на ноябрь переносить. Но испугались, увидели, что для визы для швейцарской и обосрались – хер их разберёшь, я там ни с кем в парке не разговаривал. Один раз подрался. Больше никто не лез. Но в принципе на автобусе мне ****ато было. Талончики продавал. А если кто с разговорами лез, сразу окошко закрывал – ни с кем никогда не трещал.
Ну и в общем после Швейцарии, после того, как я родителей навестил – депрессия, хочется лежать, курить и бухать. Это Лайка сказал, что депрессия. Двадцать пять лет стукнуло, четверть века, вот и депрессия. Пошли -- с Алексом и Эном крыску купили. Крыска десять рублей, клетка к крыске – сто тридцать. Чё ржёте? Тогда девяносто седьмой год шёл. Тогда водяра шестнадцать пятьдесят стоила, пиво по трёшнику. Клетка ****атая. По трубочке водичка к крыске подаётся, чистить тоже удобно. Эн тоже крыску прикупил, но девочку. Решили их спарить через три месяца, когда подрастут. Приносит Эн свою. Она такая активная бегает по квартире. Эн дома часто её выпускал. А мой-то в клетке сидел. Ну он и начал, как крыса Чучундра, к стенам жаться. Ну в общем не вышло у них ни ***. Не довелось мне крысят понянчить.
Ну, короче, приходит Алекс. Это когда я уже с крыской жил. В декабре было. А родители из Швейцварии вернуться должны были только в июле. Приходит Хач и говорит: «Можно я у тебя с девушкой пересплю». Я, блять, разрешил. Сам не знаю почему. Потому что депрессняк наверное. А так я это редко позволял. Потому что: хули? Если хата свободна, то можно бухать и ****ься? Иди, блять, в сауну и ебись сколько влезет. А мою чистенькую квартирку не *** метить. Десять лет все у меня тусуются, все у меня по струнке ходят, все мои желания выполняют, потому что от меня зависят, потому что им выгодно у меня греться. У меня и игры, и видаг, и кассет море, и даже интернет. Я в Интернете с девяносто восьмого года вис. Но правда ночью, потому что дорого очень. Семьдесят долларов днём. А доллар –двадцать девять по курсу как сейчас. Дафна мне Инет оплачивала и Петрович. В складчину. Ночью ****ато, потому что в Америке день. У меня френды из Америки с тех пор до сих пор остались.
В общем, короче, приходит Алекс. Ох, щас. Ну, могу я поплакать раз в десять лет? Вот и я считаю, что могу. Ну короче, приходит Хач и говорит: «Можно я у тебя с девушкой побуду?» А я говорю: «А подружка у неё есть?» А он говорит: «Есть. Но сейчас нет». И короче привёл Вику. Она, короче, мне сразу понравилась. Даже не понравилась, она меня поразила. Потрясла. И даже не она. А глаза. И даже не глаза, а взгляд. Я короче, только вы не ржите, в детстве любил писателя Кира Булычёва. Ну вот и через «Тернии к звёздам» фильм любил и про отроков любил. И даже «Пионерскую правду» ждал – там про Алису печатали в каждом номере. Ну дурак был. Ну потом понятно Бредбери и так далее, и Дик. И я конечно нах Булычёва послал. Но всего его к тому времени успел перечитать. Я даже книжку откопал и прочитал, на которой написано Кирилл Былычёв. Хотя он на самом деле не Кирилл и не Кир. Ну я это к чему. Ну к тому, что журнал у меня был «Экран детям» и в этом журнале портрет Булычёва. И я его портрет вырезал и под стекло на столе положил. Ну потом понятно других ещё клал. Ника Кейва ещё, и даже Ленона – во придурок был. Ну и сижу всегда за столом уроки делаю – отец уроки до пятого класс сам проверял. Ну и все они на меня смотрят из под стекла. И Лед Зеппелен, и Кейв, и Кир Булычёв. И все просто смотрят, ну просто крутые, ёбт. А у Булычёва такой странный взгляд. Я такой взгляд у у Зайца иногда замечал, когда он сильно пьяный, ну и у того сумасшедшего дедушки-миллионера вчера на выставке. Ну, в общем это взгляд бога. Не того, который в церквях и «Отче наш». А другого какого-то бога, ну может и этого. Короче, как у Сталкера из фильма. Ну короче взгляд незащищённый, наивный такой. Над такими мудаками все смеются. Детский взгляд, чистый. Я охуел и испугался. Потому что Алекс-то её наебёт: отдерёт и бросит. Алекс, короче, злой. Потому что он Хач и потому что у него байк Иж-Юпитер, часто ломается, денег нет, и отец инвалид. Ну, я сижу короче на диване, блять, диван, ёбт, унесли, уёбки таджикские, мапуты российские, мой диванчик спёрли. Кому понадобился? Старый такой, вонючий. Его крыска обосрала. Я, когда крыска трахаться отказалась, решил её тоже как Эн, выпускать. Только на диван, чтоб не испачкалась и пробок не нанюхалась. Ну в общем сижу -- виду не показываю. По видаку концерт. Говорю
-- Будешь концерт смотреть?
Она говорит:
-- Буду.
А я встать боюсь. Сижу. Ну короче у меня рост 160… за 160. У меня папа маленький, и дед у меня маленький, и мама. Короче, я маленький, и *** у меня маленький. Эн ещё меньше меня. Эн недоношеным родился, поэтому такой маленький. А у неё наверное рост…да не знаю сколько, не мерил… но выше меня. Значительно. Я говорю:
-- Алекс принеси мне из моей комнаты, из ящика такого-то, тетрадь.
Алекс прихуел, сразу неладное заподозрил, но услужливый – ему ж вставить хочется.
Мне Вика потом рассказала, он накануне, когда у него дома еблись, кончить не смог – пьяный такой был. Я тоже пьяный через раз кончаю. А с похмелья быстро кончаю. С похмелья такой стояк!
Ну, в общем объяснил Алексу, в каком ящике тетрадка. Леван принёс. И ручку ещё. Я Вике говорю:
-- Заполняй анкету.
А Хач говорит:
-- Я с тобой десять лет вместе, а ты мне ни разу не дал заполнить эту тетрадь, эту анкету.
-- Да, блять, заполняй после Вики, – говорю.
И Хач на кухню обиженный пошёл и Вику зовёт. А Вика сидит -- пишет, я вижу ей на Алекса насрать, и на его кухню… То есть на мою. Ей просто охота с кем-то быть, всё равно с кем – это мне тогда так показалось.
Ну, в общем, обычная такая анкета. Школьная. Она у меня со школы. Я её до сих пор храню. Точнее сегодня её не нашёл. Жена говорит: не выбрасывала, но я ей не верю. Она вся такая, блять, правильная, длинные волосы, как у всех певичек. Она солистка в хоре Попова была. Ну это такой детский хор. Её никто не знает, потому что она в девяностые солировала – тогда записей мало было. А так бы её все знали, если б раньше, если б при совке. Ну короче сука ещё та моя жена. И сын весь в неё, мудак. Чуть что -- сразу в слёзы и стучать бежит. Стукачок растёт и подлый. Хитрая мразь. Уёбок. Ну короче я у них, у семьи своей дегенератской, супчик забрал у ****ей, потому что мудаки они, ****аболы. И уехал. Ну в общем такая анкета школьная. Жена точно припрятала небось. Вика быстро на все вопросы ответила. И на последний вопрос быстро. А последний вопрос был такой: «Чтобы вы пожелали, если бы встретили золотую рыбку». В общем-то ради этого вопроса вся анкета и заводилась. Такой тренинг. Ну, я и спрашиваю у Вики:
-- Чё на последний вопрос ответила?
А она говорит:
-- Ничего.
Я говорю:
-- Ну как ничего? Я разрешаю тебе подумать и ответить.
А Вика говорит.
-- Так я и так ответила – ничего.
А я говорю:
-- Блять . Ты проебала своё счастье. На всю жизнь. Проебала своё счастье.
А она, прикалываете, расстроилась. Поверила на полном серьёзе. Блять, надо было тогда уже мне задуматься. Но она мне понравилась. Я ж не знал, что так всё обернётся ***во. Просто заебись как ***во.
Ну, короче, Алекс потом с Викой трахнулись. Под утро уже. То есть пока я спать не ложился, Вика всё со мной сидела. Правда, мне один раз поссать пришлось выйти. Я встал. Я всегда хожу с расправленными плечами, чтоб выше казаться. А она даже не посмотрела на меня, когда я встал. То есть, это я сейчас понимаю, что она на людей не так, как мы обычно смотрим. То есть: не на одежду и цацки, а в лицо она смотрела, понимаете --только в лицо. Может, на глаза, может на нос, и в рот. А скорее всего она людей нутром чувствовала, ей и смотреть не надо было. Вот это я вам и рассказываю, чтобы точно наконец выяснить. Потому что это очень важно. Сука она или нет? То есть, мразь конченая --это есть. А может, не мразь? Вот я уже три года этим вопросом мучаюсь. Блять, пойду поссать. И вы отдохните. Покурите. Вам везёт -- курить можете. А меня заметут. Прибегут стукачи таджикско-киргизские. Короче, кто вернётся на второе действие, напомните мне, что я на депрессии остановился. Я ещё вам рассказывать главное-то не начал. Про свою любовь. Про Вику. Ну и про самое главное не начал. Я просто пока в курс дела вводил. Объяснял, что к чему вам мудакам. Потому что вы ж ни *** не сечёте, блять. Потому что вы тут все мудилы, вроде Вики.
Действие второе.
Как я сразу не допетрил! Почему не заподозрил?
Ну чё поссали, посрали? Можем начинать. Бля! Вас чё-то мало осталось. Ну и ***. Мудаки уебали значит. Пошли, ёбт, Богдана Титомира слушать. А -- нее. Это двадцать лет назад Богдана Титомира слушали. Он тогда ещё про запорожец пел в штанах ****атых, которые только теперь вы, уёбки, носить стали. С низкой машнёй штаны. Ну, короче, мудаки ушли на фабрику звёзд. А мы с вами ещё потусуемся. Два ночи всего – времени до ***. Ещё успеете до утра подрочить или поебаться. Второго конечно я вам больше желаю. Или: и того, и того. Может, кто жопу свою подставляет – это нонче модно. Вы может, спросите, меня Вика так спросила: почему я матерюсь. Ведь можно вместо хуй говорить хер, а вместо ебстись, ё. Ха-х. Мой папа «ёлки-палки» ещё говорит. Короче, Вика, когда ко мне ходить стала, она этот вопрос задала. Хотя она тоже материлась. Я ей говорю: скоро мат станет обычным языком, скоро все на мате разговаривать станут. Она не поверила. Но вот прошло с тех пор двенадцать лет. И что я вижу? Все матерятся. Муз-ти-ви пищит, стс пищит. Жаль ТВ-6 не пищит, нет ТВ-6. Там программа была такая «Знак качества». Блять, жалко супчика нет -- закончился. Ну ничего у меня ещё коф и чай. Пиво на хуй его. Не хочется чё-то. Ну, короче дальше идём. Ничего что так долго? Можете сваливать хоть все. Я сам себе рассказываю, мне на вас всех тут класть. И бумажкой прикрывать. Салфеткой. Для протирания жидкокристаллического экрана.
Короче под утро трахнулись Вика с Алексом. Я не прислушивался. Я случайно потом услышал, что она жалуется, что у неё кровь. Не. Не подумайте – она не девственница была. Девственница у нас только Дафна. Девственница -- потому что жирная. Ну, короче, Вика жалуется испуганно Алексу, что кровь. А Хач так отрешённо.
-- Иди.
Типа: у вас свои врачи, вот врачу и говори.
Блять. А я знаю, в чём дело. У Инги тоже кровило. Вика заплакала. Ну, потому что ей обидно стало, что Алекс так ответил. А Хач дальше говорит:
-- Да иди ты отсюда. Всё. Больше тебя видеть не хочу.
Она тогда разрыдалась в голос и ушла.
Я к Алексу захожу и говорю:
-- Зачем?
А Хач:
-- Да ну. Дура.
Алекс всегда такой. Он на байк-шоу столько девок отодрал – это ****ец. Он здоровый, Алекс, и красивый. Хотя живот пивной. Сто кг весит Алекс с животом... Весил. Ну как я сейчас. У Хача Карлица в девушках ходила. Ну это пацанка. Вот она ему нравилось: забежит на десять минут ноги расставит на стуле. И говорит:
-- Еби меня побыстрей, и я пойду. Опаздываю я. Контрольная завтра по тригонометрии.
И Хач **** Карлицу побыстрей, когда не пьяный. Карлица дура дурой. Но ей прикольно, что её такой взрослый и пузатый ****. Есть тёлки – они любят, чтоб «скорая помощь» -- ну чтоб побыстрее и сильно, глубоко. Я глубоко не могу—у меня *** маленький. Я люблю жопу руками разводить. Нежно. Тёлки любят, когда нежно, когда чуть-чуть касаешься. Руками. Ну и ***м тоже. Можно помучить. Инге нравилось. И Барбаре. Барбара вообще лучше всех меня ебла. Сверху всегда. Ой, бля! Где пиво? Успокоиться надо. Нет. Тебе не дам и не проси. А Вику, это она мне потом рассказала, Алекс на «Войну и Мир» подцепил. То есть, когда они познакомились, он начал ей рассказывать, как в школе он один «Войну и мир» прочитал и ему понравилось. Короче, нашёл Алекс к Вике подход. Сука, блять, черножопая.
Ну думал всё. Вику больше не увижу. Ни ***. Сидим -- рождество справляем. Справляем рождество, в монополию играем. И Хач с нами. И Петрович. И Эн. Зайца с Лайкой нет. Они отдельно. У Зайца бабушка иногда уезжает и Заяц тогда у бабушки живёт. На первом этаже. Вид из окна на Экспоцентр. Красиво. ****ато даже. Звонит Вика. Пьяная. Я говорю: «Приезжай. Но с подругой». А Вика и говорит: «Я с подругой и собиралась». Блять, ну вот какой же я дурак был тогда. Ща ведь вспоминаю, ну всё тогда уже ясно было. Блять.
Как я прощёлкал тогда? С голодухи что ли? Вы всегда первому впечатлению верьте. Говорят там разные мудаки: встречают по одёжке… Не фига: первое впечатление всегда точнее. Вот показалось вам сразу что-то подозрительным – надо сразу это… мотать на ус, что подозрительно, что падла. А потом взгляд замылится и чутьё притупится. Затупится короче…Ну, короче, подруга в норковой шубе. Молчаливая. Заметно, что очень властная. Совсем на Вику не похожа. Но общается просто, односложно, не матерится. Села с нами в «монополию» играть. Я там ребятам карточки читаю. На обратной стороне карточек по-английски написано. Ну, и наёбываю иногда. Подруга Викина меня за руку поймала. Я типа обиделся и говорю: я вижу тут есть кому переводить вам, парни. Сидите. А я на кухню пойду -- чай пить. Прихожу на кухню. Вика бухает вино -- они с подругой привезли. Лёгкое, ****атое вино, сухое такое – класс! Ну сидим пьём. И Вика что-то про ночные клубы трещит и что-то даже пытается на плите готовить. Картошку по-моему. Я не помню. А! Не -- картошка это в другой раз была. Ну и, в общем, Вика что-то про флайеры начала трещать. Про бесплатные флайерсы, как она сказала.
А я, блять, усмехнулся и говорю, что наш народ, наши совки, -- мудаки. ***: пригласительные флайэрсами обзывают и английские слова коверкают. Вика так вздрогнула, я тогда решил -- потому что пьяная. Я ж тогда ничего о ней не знал. Отошла Вика от плиты, села со мной за стол, и как-то стала со мной говорить... Странно так. Ну, про выставки, про то, как она выставки устраивала, где-то там работала в галерее, про слова трещала – не помню точно про что, кажется про мат именно тогда. И мне это так понравилось. Я ей тогда свою версию про мат, кажется, и сказал. Своё мнение. Она не спорит, как другие, молчит. Кивает. Улыбается. Хотя трепливая до жути. А тут, и часто вообще, особенно с новыми, с незнакомыми -- молчит и слушает. Внимательно до жути слушает. Ну, вот надо было тогда и просечь это. Да куда там: вино сухое -- класс, а я – голодный. Тут Эн пришёл. Я говорю:
-- Вика! Хватит ****еть. Я кушать хочу.
А Вика вдруг говорит, ну она очень пьяная уже была, говорит.
-- Так нельзя говорить
Я с ней спорю, принизить пытаюсь, как я обычно это делаю.
А она:
-- Нет нельзя. Надо говорить: «я есть хочу». А «кушать» можно говорить только во втором лице и по отношению к детям.
Я на Эна смотрю, Эн очень умный, подкованный в вопросах грамотности. Смотрю – Эн с Викой соглашается, мне опасливо кивает.
Ну я говорю:
-- Вика, блять. Дай пожрать. Раз уж ты здесь приготовила едишку.
Ну и пожрал, то есть поел, то есть покушал – хрен знает, как надо говорить, я об этом не думаю.
Алекс, кстати, тоже Вику поправлял. В первый раз – он же у нас типа умный типа «Войну и Мир» прочитал. А Вика говорит, что поправлять не учтиво, что пусть, как хочет человек, так и говорит, а сама меня поправлять вдруг стала. Но она очень сильно в жопу пьяная была. Мне тогда это странным не показалось. Я тогда на кухне, ей богу-отче наш, в неё влюбился – мне даже Эн это сказал, он сразу заметил.
А потом Вика стала про новую эф-эм станцию говорить, по которой русский рок передают. А я сказал, что русского рока – нет, нет такой станции, и не предвидится. Тогда она включила магнитолу на чистоту эф-эм, а там гнусавый мудак блеет. Ну вы знаете, даже этого пидора называть не хочу. Вика ушла с кухни в комнату, где в «монополию» играли и стала танцевать. Ну это финиш был вообще. Петрович прихуел. И мне за Вику стыдно стало. Но я всё равно почему-то любовался на неё. Эн сказал, что он заметил. И Эн по-моему сам любовался, потому что Эн ещё меньше меня, он недоношенным родился. А Вика такая, ну в общем повыше нас с Эном сантиметров … ну повыше. По идее обо всём уже тогда можно было догадаться. Обо всём. Именно тогда. Потому что больше Вика так не напивалась. Такой пьяной я её больше не видел. И танец этот… Специально, чтобы показать, что она типа просто тупая. А я уже влюбился, захотел её. А подруга совсем спокойная. Ей совсем не стыдно было за Вику. А она у ребят кстати в «монополию» выиграла, просрали они ей с треском. Ну, в общем, она Вику одевать стала, обувать, заставила одеться, и сама свою норковую шубку накинула. И тут -- Алекс. Он тоже на кухне вина глотнул нехило. Потому что гостьи, блять, пять бутылок привезли. А после Алекса ни *** не осталась. Ну, короче Алекс говорит: «Я двинул к Зайцу». И Вика к Зайцу просится. Она говорит: «Год зайца, я тоже к зайцу хочу». Алексу только того и надо. Ну, короче, я так перепугался, потому что мне Вика понравилось. И не потому что у меня полгода никого не было. Мне ни секса от Вики надо было. От Барбары секса, и потому что она Барбара, самая крутая в школе и с большими сиськами. От Инги -- просто круто с ней было ходить – она выглядела хорошо. А Барбара всё-таки жирная. Ну не как Дафна, но в теле клава такая. Мне, понимаете, скучно было, я задыхался, а чего надо – понять не мог. Денег конечно надо было. Долларов. Если бабки есть -- мне Вика бы нафик не нужна была конечно. А без денег и ебли ***во на свете жить. Я так испугался, что они к Зайцу ломанутся. Я от одиночества охуевать начал, я всё переживал что Инга от меня ушла, это я вам ****ил, что я её бросил. Она ушла. И Дафна зарабатывать стала – съехала, и Петрович к ментам сам пошёл сдаваться. И больше всего мне одиноко было с Эном и с крыской. Сидим с Эном -- молчим, концерт смотрим или порнуху. И крыска в клетке шебаршится. Ну, короче, тяжело объяснить – депрессия. Ну короче – все меня боятся, все совета спрашивают, ну или просто мнение. А мне мутно, мутороно. И эти мудаки в автопарке, и эти пассажиры, ментов я в свой скотовоз не пускаю. В общем, хуёво мне стало, или вино так подействовало. И решил я с ними на улицу выйти типа проветриться, продышаться. И я просто крикнуть хотел, чтобы Вика к Зайцу не ездила, с ними бы не еблась. А еблась бы со мной. Но я бы никогда на это не решился. Ну и, короче, тачку начали ловить. Подруга пьяную Вику к себе в тачку тащит, и я Викиной подруге помогаю. Алекс Вику умоляет к Зайцу ехать, ну просит, чтоб она с ним ехала. Я отошёл от Викиной подруги, молчу, просто стою, смотрю. А подруга вдруг психанула, потому что она без шапки, а минус пятнадцать и снежок порошит. Пороша-пораша-алёша-олеша. И уехала. Алекс с Викой вдруг перестали тачку ловить, к метро пошли. И Вика об этом мне ничего потом не рассказывала. Хач рассказал. Ну когда мы с ним подрались. Позже я о драке расскажу. Ну короче Хач рассказал, что в метро народу мало было. И Вика его прям в метро за хуй держала, ну то есть под косухой не видно, а она его за хуй держала. И когда к Зайцу приехали, Заяц сначала ничего. И Хач с Викой ночью ****ся. С утра Алекс спал. А Заяц с Викой и Лайкой на кухне сидели. И ****или. И Заяц Вику тоже захотел, и Лайка. Это уже Заяц рассказывал чуть-чуть. А Лайка говорил, Заяц Вике на колени голову положил, то есть странно себя вёл. Лайка вообще говорит, что не бухали, а чай пили из бабушкиного сервиза. Но я не верю. Потому что Вика тогда сильно бухала, очень просто охуительно много бухала. Ну короче Алекс проснулся к вечеру. А они весь день на кухне просидели. И тут к Зайцу его девушка пришла. Ну, точнее у Зайца этих девушек до хуя. Ну вот одна из них и пришла. И Вика ушла. Лайка её провожать потащился до метро. И Лайка рассказывал, Вика такая грустная была. И у неё денег не было на метро – у неё ж подруга начальница, всё оплачивает – как я сразу понял. И Лайка ей свою карточку отдал, а она не знала даже как карточку совать в турникет– и тут крик ---дура-надсмоторщица – знаете, -- у них такие красные шапочки от версаче с козырьками, жутко модные шапочки. Ну вот Лайка у этой дуры шапочку и сковырнул. Лайка тоже версаче уважает, он только в версаче и ходит. Весь с ног до головы -- в версаче, ёбт. Ну теперь, значит, и на чайнике его психованном версаче будет заседать. Начала версаче на Вику орать. Лайка Вике показал, как карточку вставлять, козырёк нахлобучил и съебался. А метро по турникетам уже месяца два работало – ну как я на все эти мелочи тогда внимание не обратил. Значит – Вика на метро-то часто не ездила.
И после, через несколько дней, я тоже решил к Зайцу податься. Старый новый год отметить. Алекс давно на работе. Алекс в автосалоне работал. А у меня выходной как раз. И мы сидим у Зайца. Бухаем. И как-то так решили Вике позвонить. На самом деле это я предложил, потому что делать не *** совсем. А Зайца надо проветривать, хоть вывести погулять, хоть что -- он чё-то совсем стал тупой, то есть в натуре уже белку начал ловить. То есть он мне стал говорить, что я мудак, что у меня спермотоксикоз, и что надо было с жирной Дафной ****ься, и вообще советовал мне на Дафне жениться… То есть мне такие вещи до этого дня никто не говорил и после не говорил. То есть даже Лайка прихуел. Позвонили Алексу. Спрашиваем про Вику. А Хач говорит, что ничего не знает. Тогда я трубку взял и стал с Алексом говорить, что не ***, блять, выёживаться, потому что он Вику два раза отшил, потому что у его, хача черножопого, Карлица есть, а у нас троих даже Карлицы нет. Алекс говорит: «Она вам не даст, она меня любит» -- охуел. Я говорю – и что у вас взаимно, тоже ты её любишь? Ты скажи – мы тогда отстанем. Алекс говорит: «Да на хуй мне эта дура нужна. У неё сиськи висячие, и вообще она ненормальная, хуже Лайки». Я говорю: «Ну вот и дай нам тогда её телефон». А Хач хитрый, они все хачи хитрые, говорит: «Я его плохо помню, но знаю, где она работает». И оказалось, что Вика работает «свободной кассой». Ну в бикмачке, как сейчас говорят – в Даке. В Макдональдсе. Ну мы и поехали. Ко мне. Рядом с нашим домом, на Ленинском этот двухэтажный сарай выстроили. И Вика за кассой стоит. Она нас по-моему даже не узнала – не ожидала увидеть. Народу никого. Нет ни у кого денег после праздников. Я прям к прилавку подошёл и в блюдечко впился, на которое денежки кладут—блюдечко на маленьких шцрупах -- чуть не оторвал это блюдечко. И смотрю на Вику. А она на меня. И она всё поняла. Она тоже на меня посмотрела так. Ну хотя она на всех так смотрит. Ну не знаю как. Я вам уже объяснял, блять. Вика вдруг на Лайку посмотрела и ушла куда-то – хотя это ж в бикмачке запрещено-- и карточку ему принесла метрошную, рассказала, что когда Лайка смылся, версаче милицию стала кликать. Вика так и сказала: «стала кликать». Но Вика съебалась побыстрей, в поезд села.
Я говорю:
– Вика, блять, приходи ко мне после работы. Только жрать нечего. Привези пожрать.
Ну, про жрачку я просто так сказал, просто типа я её только из-за жратвы использую.
И ушли мы. По рожку купили. Четыре рубля тогда рожок стоил, а сейчас восемнадцать. Ушли. Так бы мы долго стояли, но там же в Бикмачке все друг на друга стучат. Менеджер пришёл в белой сорочке – почему это в других кассах покупатели, а у Вики – подонки стоят, ****ят и ничего не покупают.
Ну и, короче, ушли мы. Ко мне. И к Зайцу опять его девушка пришла. Ну … из тех, которых у Зайца до ***. И Вика вечером пришла. Около одиннадцати – жалуется: руки в ожогах – это от картошки фри. Вику, как мы ушли, на картошку фри поставили, типа наказали, за нас. Они там все в бикмачке то на кассе, то на бутерах, то на чизах – плесень тряпочкой с бутеров протирают, то на масле (это картошка, пирожки тоже), кто на чём -- меняются. Заяц, короче, поебался. И девушка уехала, потому что у неё уроки завтра в путяге. Вика картошку эту фри принесла. Это я теперь знаю, что в Макдаке никто не ****ит. А тогда не знал, тогда значения не придал. Ну как в тумане. Как Вертер, ёбт. Я сижу на неё --смотрю. Потом мне стыдно стало, что я сижу всё на кухне, стыдно стало, что Вика в бикмачке кассирша. Вика ещё водку принесла. Сидит и бухает водку -- тархуном разбавляет. И я короче ушёл к себе на диванчик, к крыске. Накрыло меня: что ****ь пригрел. А сам-то, блять, я кто был? Крановщик, теперь водила. Мудак я. Но я об этом ещё впереди расскажу. А Заяц, блять, -- шмыг, и на кухню. И уж не знаю, что там случилась. Только Заяц раз и Вику с собой увёл. Мы вышли типа ещё за пивом. А Заяц тачку тормознул, и деньги у него откуда-то вдруг взялись. И с Викой к себе уехал. А мы с Лайкой остались. Меня поразило, что Лайка вааще не обиделся. Ну просто вообще. Стоял такой восхищённый, такой торжественный, как на утреннике в детском саду. Стоял, стоял и говорит:
-- Блять. Я бы на ней женился.
И пошли мы с Лайкой порнуху смотреть. Ещё Эну позвонили, чтоб совсем ***во не было. Эн всегда при деньгах. Эн хохлушку ****, а хохлушка в «луже» работает, в Лужниках. Эн вааще на неё ни копья не потратил, и даже по-моему денег у неё тащит, хотя Эн об этом не говорит. Хохлушка видать надеется, что Эн на ней женится. Ну пусть надеется. Тёлки они ж дурры, они ж мечтательницы. Кремлёвские.
Ну и всё. Ну и ***. Заяц ничего не рассказывал. А через месяц Вика сама позвонила. Я решил, ну если вдруг она позвонит, на *** её послать. Но она жаловаться стала, что у неё выручку украли. Ну не жаловаться. Просто я спросил – она ответила. И мне её жалко стало. И я сказал: «Приезжай». Ну она приехала. Вы слышали когда-нибудь, чтоб в Маке выручку ****или? Вот. А я поверил. Потому что я о ней весь месяц думал. Особенно по утрам. И ночью тоже.
Я ей фильмы ставить стал. «Прирождённые убийцы», «Чтиво». Она говорит: вообще ничего не смотрела… Врала. Много чего ставил, но ей только «Рождённый четвёртого июля» нравился – это я теперь понимаю. Я видел просто, как внимательно она этот фильм смотрит. А может и не внимательно. Я сейчас уже ничего утверждать не могу – двенадцать лет прошло. Почти двенадцать. В феврале будет двенадцать, а сейчас ещё октябрь только. У меня, кстати, сегодня день рождения, блять. Ну в общем пожила она у меня сутки где-то -- полутора суток и говорит: «Я поехала». И одеваться стала без шуток. А я уже знал что она в Маке два через два работает и говорю: ты ****ишь, ты только завтра выходишь, останься, Вика. И она осталась. Я пошёл за пивом. Я, блять, вообще плохо соображать стал. Вместо очаковского светлого оригинальное синее купил. Она посмотрела так на это синее удивлённо и ничего не сказала. Я её так хотел. Но я боялся. И я поставил ей мультик про Бивиса и Баттхеда. Она и про них ничего не знала. Ну я ей объяснил, что Бивис и Баттхед -- два подростка, что они целый день сидят и смотрят телевизор, что это Маркс и Энгельс нашей эпохи. Что американская такая модель… А Вика вдруг спрашивает:
-- Дим! А тебе русское что-нибудь нравится?
Я говорю: водка «русская» раньше была хорошая а сейчас говно, как и «столичная» впрочем.
А она вдруг серьёзно посмотрела, а не так как обычно, открыто. Серьёзно так, что меня вдруг пробрало, но я решил что это с пьяну, что мне померещилось, потому что я никого не боюсь, ментов не боюсь. Я зверею, когда кто-то наезжает. Ну, в общем решил: померещилось, и отвечаю спокойно:
-- Конечно нравится. Фильм «Собачье сердце».
А она вдруг спрашивает, как интервью берёт:
-- Почему?
--Там всё по книге, -- отвечаю. --Можно прям по книге базары проверять.
Ещё рассказал до кучи, ну потому что по этой же теме, не про русское теме, а про фильмы по книге. Рассказал, что фильм «Крёстный отец» не хуже оригинала, потому что я, когда книгу читал, так их себе и представлял. Всех то есть героев. А всё остальное -- ***ня. и про «Сталкера» Вике рассказал.
А она вдруг замолчала, сидим минут пятнадцать с ней молчим. Она на кресле с ногами. А я рядом с ней на пол сел по-турецки. И чувствую себя таким мудаком. Блять! Её и Алекс и Заяц с полоборота ебли. Она у Алекса даже *** в метро держала, а я боюсь. Она ещё бутылку выпила и говорит:
-- Но ведь к «Сталкеру» сценарий был написан. Это не по книге.
А я говорю:
-- Мне по хую. Сюжет один и тот же.
Она хотела что-то сказать, но вдруг осеклась или мне показалось. Не помню я, двеннадцать лет прошло, ёбт. Пизжу, блять, двенадцать лет в феврале будет, а всё как вчера, помирать буду, буду это помнить. Потому что я совсем охуел. Я, когда первый раз в посольской школе тёлку завалил, так не переживал, ёбт. Ну там: она орёт -- ей больно. Я ору -- мне больно, бля не могу. Я маленький и *** у меня маленький. Я свой *** берегу, ёбт. Где у меня пиво? А вот. Ох, хорошо. Блять! Курить! Скоро рассветёт -- я тогда закурю. Ну, короче, сижу около неё -- курю и смотрю на неё, ссу… а она вдруг взяла и ногой мне по плечу водить стала. Она же на кресле, а я -- на полу. Попробуйте очень удобно. И тут я дар речи обрёл и говорю: «Вика! Хочешь я тебе массаж сделаю!»
Она спрашивает:
-- А «Крёстный отец»? Давай посмотрим.
А я опять:
-- Хочешь, Вика, я тебе массаж сделаю?
Ну и, короче, она легла пьяная в жопу. А я стал её раздевать. И мы трахнулись. Ну короче могу в подробностях. Ну, короче я всё знаю ну как надо, чтобы бабе приятно было, когда допустим сверху надо обязательно тёлке жопу раздвигать, ну им тогда по кайфу, ну короче много ещё чего. Не надо *** глубоко вставлять. Особенно вначале. Надо её помучить. Ну им это тоже нравится. Ну, короче, Карлица, у Алекса она «скорую помощь» любит. Ну, любит, чтобы её термоядерно отъебли -- сильно и быстро. Ну да такое как бы часто бывает. Такое тёлки любят. Но это не любовь. А я вам про любовь говорю. Ну в общем – это я всё уже говорил раньше. Помню – не дурак. Просто повторяю, потому что все люди только про секс думают. И вроде ликбеза, вам, мудакам, повторяю. И ещё в третьем действии повторять не устану. Ну в общем, Вика вдруг говорит: «Я стесняюсь». А я говорю: «Я свет выключу». И выключил. И лёг на неё. Она дрожала, её всю трясло. Ну потому что, я знаю что бабе надо. И я нежно лёг на неё. Я вообще про всё забыл, про Ингу -- забыл, про Барбару. Хотя Барбара во блять мастер была. Она так мышцы сжимала. Ну кайф. Я короче стал трахать медленно пока. Я захотел её поцеловать. Но тут вспомнил, что она с Алексом и с Зайцем, и не стал. Я в плечо её упёрся лицом. Блять мне так хорошо было. Ёбт. Она пьяная стонет. Я люблю, когда женщина стонет. Мне ещё нравится, чтобы две тёлки друг друга трогали, а я на них смотрел. Ну это у меня фантазии такие. Я вживую такого не видел. Денег жалею до сих пор. Ну, ещё я люблю, когда Вика, ну то есть, тёлка сама себя трогает. Ой, блять, как я люблю. Люблю, как она себя по сиськам гладит, ну и по ****е тоже люблю. Барбара себя так не гладила. Ингу я просил, но она не хотела. Инга так же, как моя жена ****ся. Я прям первый раз, когда свою жену ****, испугался что это Инга. Ну клоны, ёбт, овечки Доли. Ну, я конечно тогда с Викой волновался, но у меня руки такие сильные блять. Ну и, короче, не смог кончить. Ну полгода бабу не ебал, тем более пьяный, ну и пиво не «светлое», а «оригинальное», синее. Вика сама сказала: «Отдохни». Я пошёл на кухню попить. Прихожу -- а она спит. Голая. Я её накрыл простынёй, самой лучшей, шёлковой, маминой. У нас жарко в пятиэтажках зимой. Хаты маленькие. Батареи старые, большие. Вот и жарко зимой. Ещё у нас в двушке балкона нет. Балконы они в трёшках. Ну я накрыл Вику. Сел рядом и закурил. Час посидел – думал: проснётся. Я хотел с ней поговорить. Но я сам виноват – это всё из-за того, что пиво не «светлое», а «оригинальное» синее. И я пошёл в другую комнату спать. Потому что мой диванчик можно разобрать, потому что мой диванчик – софа. Но это ж надо было Вику беспокоить. Лежу -- а заснуть не могу. Ну и, короче, вроде мало времени прошло. А уже слышу утро, и мне на работу. Мне рано на работу. Я в полшестого должен выйти. И там едет скотовоз и нас, водил, собирает и везёт в парк. И я думаю: не пойду, блять, на работу. Буду с ней. А тут она проснулась, голая, идёт ко мне. Это я теперь знаю, что она спит до двух до трёх, а потом колобродить начинает, это у неё бессонница. Такая бессонница тоже бывает. Засыпаешь нормально, особенно с пьяну, а просыпаешься рано. Ну, в общем она говорит: «Я тебя хочу». Я испугался. Ну, испугался, что опять кончить не смогу. Я говорю: «Вика! Мне на работу надо».
И мы вышли из хаты. Она домой – она себе тачку поймала. А я на работу – скотовоз как раз мой подошёл.
Ну а на следующей неделе я прям к ней в Мак зашёл и говорю: «Вот тебе ключи». Приезжай после работы ко мне. А она не берёт. Она, когда трезвая --странная, я уже тогда это замечать стал. Карточку на метро Лайке вернула -- мелочь, но я бы *** так сделал. Ну, короче, она не хочет на хвоста сесть. Не просит ничего. Если деньги есть -- всегда поделится. Ну, в общем не взяла ключи, но после работы обещала приехать. Я короче всех повыгонял. Я, короче, домой прихожу, а суббота же. Лайка с Зайцем сидят, бухают, порнуху смотрят – у них тоже мои ключи. Алекс звонит, и Эн. Я их на *** послал. Алекс чё-то занервничал. Но стопудово он не видел нас с Викой, тогда рано утром, потому что темно было. У Хача этаж высокий, он всё видит. В бинокль следит. Хобби у него такое, увлечение. И когда приходила Вика, тоже темно, тоже нереально увидеть. Но Хач подозрительный, блять. Эну я всё честно рассказал. С Эном мы договорились, что когда Вики нет, он может ко мне приходить. Короче я пошёл в магазин и купил курицу. И решил её в духовке зажарить. У меня мама готовит ****ато и вяжет. Вот видите на мне свитеры? Один на один. Это я маму попросил так связать. Один плотный, один посвободнее -- дырявый. Тепло и ****ато. Ну короче сунул курю в духовку. Она шипит, но никак не темнеет, не покрывается коростой. Но я ж не дебил, я ж помню, что куря должна с хрустящей корочкой быть. Ну, короче, когда вечером Вика появилась, куря была сухая и жёсткая -- пережарилась чего-то. Но Вика картошку фри привезла. После этого случая Вика сама привозила копчёных курей. Они с душком. Поэтому их коптят – это Вика так говорила. Но мне похуй, я тогда все два года такой голодный был. Супчик мне ни Дафна, ни Петрович, ни Вика не варили. Инга варила, но Инга… забывать яеё стал.
Стала Вика у меня жить. Не всегда. Иногда. Ну и я к ней привык. Диван я разложил. Но чаще раза в неделю её не трахал. Один раз запомнилось. Прихожу на работу в парк. А мне говорят: «Твой автобус на ремонте. Иди на ремонт». Ну мне пох, хотя за ремонт денег почти не платят. Нам же за маршруты платят, за пробег. Я даже обрадовался. Договорился с слесарями, что вечером появлюсь и -- домой. Прихожу. Часов девять только. Утра. Вика сидит – телек смотрит. Эм-ти-ви. Там Лика. Она обычно в выходные. А тут в будний. Я удивился. В будние обычно Шелест была. Блять, эм-ти-ви ****атое было, когда только началось. Наше было эм-ти-ви. Совковое, но ****атое. Вика сидит – пишет что-то, вздрогнула, когда я вошёл. Говорит: «Ты чего это?» Вид озабоченный. Не рада. И даже раздражена.
А я говорю: «У нас ремонт, полдня могу *** пинать. С тобой. А чё это пишешь?»
А вика молчит. Унесла бумаги, и в сумку в прихожей спрятала. Блять! Надо было тогда у неё почитать эти бумаженции. Ну куда я смотрел? Я ещё счастливый такой до ужаса, сел тоже телек смотреть. И говорю: «Блин, я Лике этой звонил, хотел заявку сделать. Но не дозвонился». Вика на меня так странно посмотрела. Опять так вот. Я пожалел, что это ей сказал. Ну и короче мы с Викой первый раз днём трахнулись. Когда светло было. Я почему-то запомнил тоже это. Блять! Это ж вам не мои овечка Долли. Блять, ну как бабам объяснить, что надо трахаться учиться? Хотя тут совсем не в этом дело. Барбара вот мышцы ****ато сжимала, но это не главное. И в рот тоже необязательно. Хотя в рот приятно так. Я балдею, бля. А может всё дело в любви, ну почему, почему я так всё с Викой запомнил? Я для неё и десятой доли того, что для своих овечек не делал. Я ж ни на миг не забывал, что Вика со мной после Алекса и после Зайца. Ни на миг. Да ладно, *** с ним.
Ещё вот случай был. Тоже с утра произошёл. Трахнулись мы с ней. А потом я ей кассету включил, где я Храм Христа Спасителя снимал. Ну когда я на кране работал. Я тогда Эна позвал, Ингу, и мы в стену заложили записку, ну я вам это уже говорил, повторять не буду. Ну и, короче, фильм я снял как там внутри всё – тоже говорил. Помню – не вижил ещё из ума. Просто напоминаю. Ну и Вика смотрит так странно. Она вообще, блять, ничего про бога не знает. И «отче наш» не знает. Смотрит и вдруг говорит: «Да-аа! Ну и футболка на Инге!» А меня это так взбесило, потому что футболка была слегка простороная и очень свободная и очень Инге длинная. Меня это взбесило, потому что мне тоже всё длинно, и маме подшивать все джинсы приходиться до сих пор, потому что моя овечка Доли *** чё подошьёт. Она ж, блять, певица, преподаватель, блять, в педколледже, с высшей категорией. Одна такая с высшей категорией на всю Москву. Дура, блять. Дура. Ну в общем не об этом речь сейчас. Обиделся я за Ингу. И Вике говорю:
-- Ты блять, дура, заткнись. Инга, блять, «ин яз» закончила, и работает. Триста долларов получает. Не то, что ты – в бикмачке, ёбт». Я так разозлился на Вику. Потому что Дафна, блять, восемьсот долларов получает. Сидит в «Красном Кресте» и на звонки отвечает. До сих пор. Я знаю, почему её туда взяли. Потому что знают, что такую жирную, ёбт, никто не трахнет на ***. Никогда не трахнет. Ну и взбесило меня что Вика -- ****ь, а Дафна -- девственница, и Инга – не *****, хоть и овечка, и от меня ушла. А мне только с *****ю время коротать приходиться. Меня это взбесило. А Вика где-то через час говорит, когда фильм про Храм досмотрела, Вика говорит:
-- Пойду я за хлебом, и за колбасой.
Я не удивился. Вика только хлеб с колбасой и ест. Под пиво самое то для Вики. И под вино у неё хлеб с колбасой. Но я на всякий случай сказал: «Ты вернёшься?» Потому что Вика иногда по утрам домой уезжала. Вика говорит: «Вернусь». Ну и я даже её провожать до двери не пошёл. *** с ней думаю, с сукой мерзкой. Час проходит – Вики нет. Ну думаю, обещала значит вернётся. Вика всегда, когда обещает, всегда слово держит. У неё в этом плане какая-то даже щепетильность. Она бы с такой щепетильностью себе мужиков выбирала. Ну и, короче, я всё сижу. В постели. Смотрю: два часа прошло -- Вики нет. Ну, думаю, *** с ней. Нет и не надо. Крыске воды налил, поссал, покурил. И Вике позвонил. Она трубку взяла. Я говорю: «Чё ты уехала?» Она говорит: «Ничего, у меня дела. Мне надо блины печь. Масленица же». Отмазалась, короче. Я говорю: «Я к тебе сейчас приеду». Адрес давай. Вика дала. Я приехал, по дороге молоко купил—Вика просила, и дрожжи -- тоже Вика просила. Но Вика сказала, надо живые дрожжи, в пачках. А я сухие купил. Хе-хе: живые дрожжи, мне так смешно. Меня это прикололо. Пачки живые. Блять, а моя овечка Доли только сухие везде пихает дура, блять. Ну, короче, приехал я к Вике. Она одна в квартире. И на столе кухонном опять какие-то писульки, листочки, листочки – почерк непонятный, но красивый. Я ничего не спрашиваю. Листочки Вика и не убирает, блины печёт. Ручка покусанная, дешёвая валяется. Пять покусанных самых дешёвых ручек насчитал. Паркеры, ёбт. И никаких, прикидываете, у меня подозрений не возникло. Пять ручек! Листочки исписаные! А у меня никаких подозрений! Вот это называется гордыня глаза замила. Почему-то я решил, что Вика – никчёмная, меня не достойна, и на её вещи даже внимание не обратил, считал это ниже своего достоинства, дибил я. Просто тупо посидел на кухне, блины забрал и уехал -- типа я за блинами приезжал. А на следующий день Вика звонит и говорит: «Дим, знаешь -- я вещи свои хочу забрать от тебя». Я говорю: хорошо. И договорились, на следующий вечер. Я Эну позвонил. Говорю: «Приходи. Вика съебалась». Ну и Эн пришёл, и Заяц и Алекс, и Лайка, и Петрович. Все пришли. Сидим в «монополию» играем, блины жрём. Тонкие такие. Петрович удивляться стал. У него мама слонов как напечёт. А тут --тонкие. Кроме Петровича никто не удивлялся. Всем по хую, Алекс сразу несколько брал. Ну Алекс пузатый, жадный Хач до русских блинов. У них же там, у хачей, всё лепёшки. Вечером в дверь звонок. Я ей пакет в зубы. Даже на порог не пустил. Сам вышел, чтоб не через порог. И ещё кастрюльку пустую ей отдал. Она мне в эту кастрюльку блины сложила. Из под блинов кастрюлька. Вика говорит: «Оставь кастрюльку себе». А я говорю: «Иди на хуй. Вместе с кастрюлькой, ****ища!» Вика кастрюльку на лестнице оставила и ушла. Алекс всё слышал, и хотел за Викой побежать – даже оделся. А я его не пускаю. Алекс – раз!—мне по морде. Я разбежался и башкой его в солнечное сплетение. Я злой, блять, когда дерусь. Алекс косуху снял и пошёл в «монополию» доигрывать. И я пошёл в «монополию» доигрывать. Всех наебал, и выиграл. Довольный, помню, ходил. ****ато мне было, весело. И я ****ато жил. Целых три дня. А потом заскучал. Потому что я Вику любил. Я это давно понял. Но я Ингу тоже любил. И ничего. Сейчас не люблю. Ну, заскучал. Ещё дня три помучился и приехал к Вике в десять. Точнее я сначала в девять приехал. Вики не было. Тогда я уже в десять пришёл, точнее в двенадцать – я гулял, и не помню где. Я наконец-то понял, как это Лайка всё на поездах куда-то хочет сбежать. Я, когда гулял, тоже на поезд захотел, захотел уехать – и всё, навсегда. Но поездов в Викином дворе не было, и я всё это время по улице ходил. На улице тоже поездов не было. Мороз. А я даже не замёрз на нервной почве. Вика меня впустила. Я в комнату к ней сразу. Она говорит: не бойся, я одна дома, временно живу одна. А я говорю: я не боюсь. Хотя ссал страшно. Потому что я -- подонок. Так все у нас во дворе говорили. А я действительно подонок. Мне и Вика это сказала. Когда я рассказал, как мы под окнами цветы топчем. Я ей даже это место показал. Из окна. Там бабуля с первого этажа каждую весну ноготки сажает и ещё такие цветы розовые, вроде ромашек. И мы каждую осень их вытаптываем. Каждую осень. Это у нас ритуал такой с Лайкой. Мы с Лайкой их топчем. Вика спросила: «Зачем?» А я ответил: «Мы – подонки». И Вика сказала, что так и есть. Не врубилась Вика в прикол, потому как она дура и *****, потому что у неё эти цветы самые любимые, которые как ромашки, только осенью. Бля! Как же их и вытаптывать тяжело. Они потом как-то всё равно растут, до октября иногда. Ну без цветков уже. Только веточки мохнатенькие.
Ну, в общем, я стою. В окно курю. А Вика сидит в своей койке. Я говорю: «Ну что ж ты, Вика, уехала от меня?» А она молчит. Я тогда говорю: «И что мне теперь делать?» А она молчит. А у меня вдруг к горлу какой-то комок прям подступил, я говорю: «И что мне без тебя делать?» И Вика на меня опять так посмотрела. Это уже в третий раз. Так посмотрела, что я замолчал, и слёзы у меня перестали наклёвываться. Я нервно затянулся так и к окну отвернулся. Ну и помирились мы. Трахнулись. Только я пьяный был и помыться забыл. И Вика меня в самый приятный момент погнала в ванную мыться. Ну, то есть она вежливо попросила. Сказала: помойся. И я пошёл. А потом она почему-то в рот уже не взяла. Ну и понятно. Ну, короче, вскоре Вика из Мака ушла. Как-то приходит в апреле. Я говорю: «Мясо пожарь. Там мясо тухнет». И начинаю её поучать, как надо жарить. Какие приправы мама у меня в мясо сыплет. А Вика вдруг мне ни с того ни с сего: «Заткнись, я и без тебя знаю». Я так обалдел, что заткнулся. Просто обалдел, она никогда так со мной не говорила. Я испугался просто до ужаса, что я ей надоел и заткнулся. Я ж её постоянно сначала воспитывал, объяснял, какая она мудила. Потом, когда мясо ел, сказал: «Блять, а ты оказывается мясо умеешь готовить». А она молчит. Ещё случай был. Вика приезжает в воскресение. А я знал, что она приедет. И специально еду себе в Маке купил и домой принёс. Сижу ем. Колу пью, коктейль и бутер. Вика смотрит и говорит, что там плохое качество в Макдональдс, что она ж говорила про плесень и про тряпочки против плесени. А я говорю: «Их с работы сразу уволят, если плохое качество». Я-то думал Вика обидится, что я ей не купил бутеров, она же всегда мне картошку фри привозила. А Вика вообще не среагировала. Сделала меня, короче.
Первого мая вот что произошло. Вика приехала. А у неё тогда из-за бухла стал рот гнить. Дёсны. Она ничего есть не могла, только чай пила, крепкий. Потому что она плохо питалась. Только бухала, а ела гавно разное. Колбасу уже и не ела совсем. Картошку какую-то сухую парила на сковородке. У неё дома мешок этой сухой нарезанной картошки был. Ну короче -- без витаминов. А так она нехудая была. Я ей всё время говорил, что она жирная. Она когда в юбке приходила не в мини, но выше колен. Я ей говорил: «В юбке у тебя не видно что ноги жирные, но я то знаю, что ты жирная. Диму *** наебёшь». Но Вике пофиг на это было. Вике иногда прям со мной трахаться хотелось очень. Я видел это, но виду не показывал. Короче, Вика неособо стеснялась. Чё то язык заплетается. Надо покороче. Надо, блять кофию допить. Фу: холодный уже. Остывает. Блять скорее бы рассвело. Не хочу сейчас рисковать и курить, не хочу, чтобы потом… ну, в общем, первого мая я её погнал. Просто Эн пришёл и начал перед Викой так вот подскакивать, чтобы типа он такого же роста как она.. Эну Вика и с гнилым ртом нравилась. А я молчал. Я знал, что Алекс должен придти, и Заяц, и Петрович. И Вика сама всё поняла и уехала. У меня к вечеру снова башня поехала – Алекс зачем-то виски притащил. И виски с пивом намешав, позвонил я Вике. Поболтать. Алекс, как чувствовал – зашёл на кухню и кричит: «Не клади трубку, дай мне трубку». Я быстро попрощался и положил. Вика конечно всё слышала. Я всех выгнал нафик, потому что боялся что Вика сейчас приедет. Я её опять пригласил. И Вика приехала. С джином-тоником. А я взял и джин-тоник в окно вылил. И Вика снова уехала. Вика сказала:
-- Я не люблю когда что то моё в окно выливают.
Не любит она. Я не хотел, чтобы она пила. Я переживал. Я ей звонил, ещё через день, когда не работал, просил приехать. Но она не приехала. Но мне по хую. Весна. И мы в гараже у меня зависать стали. Мотоциклы чинить. Соображал только Лайка. Петрович кумекал. Заяц – долбоёб. Алекс ничего не соображал, хотя в автосалоне работал. Ремонтировали короче. А летом вдруг я заскучал, вспомнил: секса давно не было. И позвонил. Вика только про клумбу спрасила. Посадила ли бабуля на клумбе цветы?! Я ответил: «А как же. Посадила. Ноготочки. А те мохнатые, которые ты любишь, сами растут много лет, но по осени». Вика согласилась – многолетние много лет растут, и её любимые действительно только с августа. Я говорю: «Вика! Скучаю! Позвони в пятницу и приезжай!» Договорились на семь. Вика перезвонила в восемь. У меня Эн. Я уже Эна позвал, чтоб не скучать. Опять попробовали крысок спарить. Я Вике говорю, перед Эном рисуюсь, какой я похуист, долбоёб на самом деле, какой: «Фиг ли ты в восемь позвонила, а не в семь?» А Вика говорит: «Работала. Не могла». А я говорю: «Не фига тыне работала. Да ты работать не умеешь. Тебя ни один офис не возьмёт. Даже бикмачка от тебя отказалась. Ты – дура. И закончишь свою жизнь ***во. Всё прощай». И трубку повесил. Мне стыдно стало перед Эном, я ж Эну сказал, что с Викой всё.
Действие третье.
Любит—не любит?
А скоро, дней через пять. Родители из Швейцарии вернулись. Мама моя отличная женщина. У неё подружки отличные, и собака спаниель у мамы. Точнее у нас. И ещё моя мама, когда денег не было, когда голод был в девяностых, как-то мне ****атый день рождения справила. Продуктов нет, а она баночки-разносолы пооткрывала. К чаю варенье. Коржики какие-то без яиц испекла. Я прихуел А водка по талонам была. Много водки. Тогда и сигареты по талонами были. И папа бесился, что его никуда не отправляют из нашей ***вой африканской страны. Ну, в общем, мама молодец. А спаниель наш на крыску лаять стал. И мама ругаться стала, потому что у мамы голова болит часто. Мама говорит: «Давай твою крыску нашей собаке скормим». Я взял крыску с клеткой и уехал. Позвонил от Эна Зайцу. У Зайца бабка подошла – странная она. Зимой где-то катается, летом в Москве сидит. Ну, я к Вике и поехал – больше не к кому. Приезжаю с крыской. Вика открыла. И я сразу её трахнул. Она разделась, а у неё синяки. Такие характерные на жопе синяки, и на жирных ляжках. Я спрашиваю: «Вика! С кем сзади еблась?»
А Вика, блять, врать не умеет вааще, и меня учила всегда правду говорить. А тут говорит:
-- Ни с кем не еблась.
И глазки такие делает грустные. Ну и я больше ничего спрашивать не стал. Она врала конечно.
И я у неё в комнате жить стал. Вика днём уходила – куда, не знаю, всегда с этими чёртовыми листиками. А дома всё молчала, и в книжечку иногда что-то записывала, и на листиках. Я спросил: «Что пишешь?» Она говорит: «Белые стихи». О! Блять! Я перепугался. Белые даже Заяц не писал. Потом у Вики день рождения был. Две подруги пришли. Одна, которую я знал, в норковой шубе. Но правда не в шубе – жарко же летом, но «гуччи» надушенная. Инга тоже этими духами душилась, и Дафна. А вторая подруга Вики -- такая красивая: кукла тупая блондинистая, когда я в туалет зашёл, вдруг сказала:
-- Ему на вытяжку ложится надо. Зачем ты о нём пишешь?
Я озверел. Но вида не показал. Я себе думать о том, что эта дура тупая сказала, запретил. Я тогда просто в комнату ушёл -- у меня там пиво и крыска. И ****ато мне. Они остались на кухне. Эта дура блондинистая всё беллис из шоколадных стаканчиков лакала. Мой «Беллис» из моих стаканчиков. Это я Вике принёс. На день рождения. Я у мамы «Беллис» спёр. За крыску отомстил. Инге я только «Твининг» дарил. А Дафне ничего не дарил. Дафна на свой день рождения мне дарила. Ха-ха. Ёбт.
Ну в общем подруги ушли. Я Вику трахнул ещё раз и ушёл тоже с крыской вместе. Навсегда. Я так думал тогда. Ну, точно думал навсегда. Блять, и с кем-то ****ся. И врёт к тому же. И подруга её так меня унизила. Разве я виноват, что я маленький и *** у меня маленький? Эн ещё меньше меня. И отец. Я в своей семье самый высокий. Я ещё ехал тогда домой и думал, какой я хороший, и какая Вика плохая. Обидела, пусть не она, а подруга, ну по самому больному проехала бульдозером. Вот с Викой никогда разговор о Зайце не заводил. Об Алексе один раз. О Хаче сказал, чтоб её успокоить, что Алекс её наебал. А я бы так не стал, хоть цветы под окном топчу. А Вика мне говорит:
-- Смеётся тот, кто смеётся последний. Тоже и всего остального касается.
Бля! И как я тогда на эти куклины слова: «Зачем ты про него пишешь?» внимание не обратил. Так меня эта вытяжка добила, что совсем отупел.
Ну в общем навсегда решил.
И опять мне плохо. Я ж здоровый мужик, и отвык с мамой жить и с нашим спаниелем. И папа уже злиться начинал. Вроде на меня, а на самом деле, потому что совок – ***вая страна. Злиться и бухать. Я даже теперь свой скотовоз нарочно ломал, чтобы больше ремонтировать. Чтобы бухать можно было, вообще не просыхать, так папа достал. Потом вдруг папа сказал мне в парке на полставки переходить, и учёбу оплатил. И я чё-то там учился. Плохо помню. Пил много -- ничего не понимал. Сначала какие-то интегралы, какие-то гиперболические эллипсоиды. Потом термех, моменты всё-моменты… просветления, ёбт. Потом САПРы всё САПРы . И даже какие-то автомиатизированные процессы. А ещё оборудование. Шатунно-коромысловый механизм, ёбт. Шатунно-коромыслОвый. И ползуны всё бегают-бегают по направляющим. ****ец какой-то. Диплом купил. То есть дипломную работу. Чего-то там проектирование цеха. К Дафне стал ходить. Она мне помогала.
И всё-таки я к Вике через два года приехал. Опять на день рождения. Думаю – поеду, я теперь крутой. Пусть её подруга опять про вытяжку попробует вякнуть, вяк-вяк. А у Вики уже ребёнок! Я ночью приехал. Вика не спит -- готовит еду. Жарит, парит – я обалдел. А с утра ребёнок проснулся. Маленький, грудной. Вика его в одеяло, на пол и он там возился. А мы с Викой на кухне. Я сидел и смотрел, как она салат режет. А ребёнок сам по себе, в другой комнате. Позанимался там, на одеяле, и вырубился. Блять, а моя мондовоха, певица блять, солистка, овечка Доли, носилась-носилась с сыном, как квочка. Я говорю – оставь сына в покое. Пусть сам лежит, сам двигается, как хочет, и не цепляй ты памперс на него. А она всё: «Чистый-чистый, грязный-грязный». Дура, блять. Вырастила крикливого мудака. Чуть что -- орёт и ногами топает. И кусает её. Меня *** укусишь. Он как-то хотел и меня куснуть, только рот открыл, а я его взял и сам укусил. И в рот тряпку запихал, чтоб не орал. Хорошо -- ещё плохо говорил тогда, и матери не пожаловался, так она и не узнала про мой укус – даже не заметила думала мазоль, я его в пятку укусил. Ха-ха. Сейчас бы нажаловался уже. На всех жалуется мудачий сын. Чуть что – бежит и ноет и голосит, как ****ь в экстазе. Мы с Викиным ребёнком погуляли. Но у Вики в коляске – язапомнил— в кармане коляски, тетрадка большая, а-четыре лежала… Я спрашиваю: «Что это? Только не ври, что белые стихи». Она говорит: «Книгу пишу». Я спрашиваю: «Какую книгу? Ты же дура дурой». А она говорит: детскую. «Ну, -- думаю, -- раз уже книги пошли вместо белых стищат, то на *** её. Ну, -- думаю, -- Вика как Лайка – Лайка ж у нас тоже стишата пописывает. Лайка стишата – а эта – книгу. Да ещё с ребёнком. И от кого вообще ребёнок? Может от Зайца или от Алекса?» Я ж перестал редко с ними со всеми стал общаться, как в институт поступил. Водителем международных рейсов. А после института -- во «врачах без границ». Знаете? Чё не знаете? Это организация такая помогает тем, кто в беде. Где войны, где наводнения или цунами. Ну, короче богатая организация, американская. Папа устроил. Короче, получаем много. Но иногда пристрелить могут. Но это редко. Это уж кому как повезёт. Точнее кому не повезёт. Ну и вообще стал крутой. И всех друзей бросил, кроме Эна. Отшил. У нас на работе все серьёзные, а мои знакомые все подонки. Несолидно. Я всех на хуй и послал. У меня ж теперь на работе, люди всё серьёзные в коллективе. Мы корпоративы проводим на природе, и не хуя моим алкашам там делать, меня позорить. Я только с Эном продолжали общаться. Но последний раз бухали года два назад.
Я перед тем как на эту работу идти – всё-таки ещё раз Вике звонил.
Если честно, тогда у меня уже подозрения конкретные закрались. Позвонил ей зимой. Пригласил в кафе. У неё рядом с домом кафе. А Вика отказалась, попрощалась быстро, говорила -- боится ребёнка разбудить. Ну – врала, я сразу понял. Вот и всё. Но подругу, которая на куклу похожа, я вспоминал, и как сказала: «Зачем ты про него пишешь?»
Блять. Вот и всё. Вот теперь к самому важному перехожу. К тому что мне жить не даёт. Мучаюсь я. Серьёзно. Ни проститутки, ни пиво, ни супчик не помогают. А траву я не курю. Говорят, когда колешься или даже куришь, это удар по центрам в мозгу, которые за знание языков отвечают, забываешь язык даже свой – язык – это мой хлеб. Я не могу поэтому траву курить.
Ну, в общем, познакомился я со своей дурой на корпоративе. Она выступала. Понравилась. Поёт так хорошо. Я, блин, как дурак, её обхаживал. Она ж солистка, ёбт. А в жизни –то петь некогда. В жизни она и не поёт никогда. Дура, ёбт. Иногда ребёнку, правда, поёт. Да я этому стукачу, сучьему отродью, *** бы стал петь. Блять, как представлю что из него получится какой гопник сраный -- сразу иду блевать.
Ну, в общем свадьба у нас была. Потом в Египет съездили. Я всё ходил там по экскурсиям, а она мне всё рассказывала. И что бальзамировщикам тела умерших красивых женщин приносили через три дня, чтобы бальзамировщики этих мёртвых тёлок не трахали, и что в войнах, египтяне отрубали у побеждённых руку и кидали к стеле -- типа жертвоприношение… Много знает моя дура. Ну а после Египта, не сразу, через год, мы с ней в Лондон полетели. В Европу. Бля! Европу ненавижу. ****ец. Англию тем более. Одни турки там. Англичане больше нас с вами переживают за страну. Они тоже свою страну потеряли, как и совки. Но я-то ничего не терял. Моя страна Америка. Она всех побеждает. А одиннадцатое сентября не в счёт. Это то же, что Челленджер -- одиннадцатое сентября. Четвёртое июля – вот это дата. Ну, короче, в Лондоне моя дура сначала потащила меня на «Оливер Твист», мюзикл старый. Я его раз двадцать по кассетам смотрел. И в детстве в Америке смотрел. Короче, за полчаса до начала билеты в кассах в два раза дешевле, и мы в ложе сидели за пятьдесят фунтов. На следующий день моя дура потащила меня на «Завтрак у Тиффани». Ой бля. Муть такая. Никогда не прощу себе, что пошёл. Всё эти театры на одной площади. На площади самой главной, бля. Ну и короче во время спектакля раздевались до гола. Мне это тоже не понравилось. Причём, ладно бы вместе разделись, я бы это как-нибудь пережил. Но они-то разделись по очереди. Сначала он мылся под душем– разделся. Ну *** у него большой. Стыдится нечего. Я даже позавидовал. Потом уже после антракта, она сиськами перед ним трясла. И сиськи то маленькие. Я сразу Вику вспомнил. Вспомнил, как советовал ей сиськи силиконам набить. Ну хоть одну сиську -- для меня, вторая -- уж *** с ней. Ну и, короче, после спектакля я на свою дурру-певичку-солистку, ёбт, разозлился. Говорю: «На хуя такие спектакли смотреть. Деньги мудакам платить. Вот «Три сестры» в Америке. Одна курит марихуану, другая колется, третья бухает. Вот это спектакль». А моя дура говорит: «Да делай что хочешь. У меня тут встречи». У неё действительно куча друзей в Европе. В Австрии, в Бургондии, в Баварии то есть. Ну в общем, у неё все друзья кто в опере, кто просто в оркестре. Тупые до жути. Жадные. Все по контрактам. В Европе классика рулит, и русские музыканты тоже. Потому что европейцы не дураки вкалывать как Папы Карлы. Ну и я стал в гостинице бухать. Ну и телек от нечего делать в номере щёлкать. И день, и два натыкаюсь на фильм какой-то. Ну видно, что сериал. Муть какая-то. Какой-то притон, какие-то разговоры хуй знает о чём. Один герой вообще карлик. И ещё мне вдруг актриса знакомой показалась. Ещё в первый день, как я в номере бухал. А во второй день я уже мучиться начал: «Где я её видел?». Ночь мучился. Моя дура ко мне лезет, обнимает. Ну хочет, чтобы я её. Ноги расставила, идиотка глупая. А у меня вообще не встаёт. Моя дура решила, что от пива. А я просто всё думаю, всё мучаюсь: где я видел ту актрису. И к утру осенило: это ж та сука, которая про вытяжку говорила. Ну та Кукла, которую я у Вики на дне рождения видел. Только Кукла в сериале зачуханая, под шалаву косит. И говорит без акцента! Я специально на третий день уже по программе этот фильм пробил, по интернету. Уже время знал, чтоб сначала. Назывался сериал ну… «подонки» – это если на русский перевести. И нет акцента у этой Куклы. Но ведь она и по-русски без акцента говорила. А может, есть акцент, а я слышать перестал? Сериал, в интернете прочитал, американский. В Америке шёл с успехом – вот теперь в Англии крутят. Можно несколько серий, отрывки, в интернете скачать, остальное, блин, --платно! Это ж вам не совковый интернет. Ну я скачал. Заплатил. И зря. Вообще покой потерял, уже в Москве, когда серий тридцать отсмотрел, а там этих серий пятьдесят. Моя дура вообще на развод подавать собралась. Мы ж уже год вместе жили, и к психологу пошли. И это психолог посоветовал попутешествовать, чтобы не ругаться. Хотя я с ней и не ругался. Но психологу пох. Психологу лишь бы бабла срубить. Все ругаются, психолог и перепутал. А мы не ругались. Я просто жене взял и ****анул в ****ьник на шесть месяцев со дня свадьбы-- достала мразь. Дура тупая. Кроме своих опер ни хуя ничего не знает. … ой, блять, заговорился, пора закругляться. Оговорка по фрейду ёбт. Ну короче, сериал – про нас. Карлик – это я. И Заяц там. И Алекс. И Дафна. Всё действие вокруг Дафны закручено. Вроде, как она девственница, и мы выясняем как её трахнуть. Ну и ещё там Инга и Карлица, которая совсем и не Карлица в сериале – Карлицу Кукла играет. Карлик – это точно я. Самый там типа главный. Мне обидно. «Ну, -- думаю, Вика -- падла. А может и Заяц Вике помогал? Он там самый положительный в сериале». Ха-ха! Самый положительный! Может, она к Зайцу тогда не ****ься ездила, а по делу? Ну, насчёт этого сериала? Может, это Заяц всё замутил – вдруг у него связи из Кулька остались, и он заработать решил. Я вообще на измену сел, с ума сошёл. Днём ничего – а ночью: думаю, думаю, вспоминаю всё в подробностях….Я всегда знал, что Заяц меня ненавидит.
И решил к Зайцу пойти. Звоню – а он на *** меня посылает – сколько лет прошло! Звоню Лайке – Лайка уже после инсульта лежит. Мать его плачет. Звоню Алексу. Алекс подлый, но согласился встретиться. В общем, решил вдруг от горя со всеми встретится рассказать. Но кроме Алекса – никто не согласился. Ну да. Давно уже не общался ни с кем.
В общем, на халяву у меня годами тусоваться и в гараже, тогда я, блять, нужен был. А теперь они, небось, тоже ****ато без меня живут. Это ж, блять, тебе не девяностые, когда ни у кого денег ни ***. Сейчас все при бабках. Кризис, конечно ударил, но всё равно пипл сыто живёт. Моей дуре по семьсот рублей за занятие мудаки платят. Думают их выродки музыкантами, ёбт станут, фортепьянщиками.
Ну, короче, купил водчанского «Русский стандарт». Решил не жмотиться. Всё-таки один Хач согласился со мной встретиться. Всё-таки со школы вместе. Всё-таки если бы не он, я бы Вику никогда не узнал, и сериала этого не было бы. Ну, короче пришёл к нему. Блять, Алекс был пузатый, а стал вообще безобразный. Но всё в косухе, всё ****ся, где придётся, всё такие же волосы длинные. Но уже седые волосы. Так не прям чтобы вообще седые, но проступают. И всё работает в автосервисе, в автосалоне. Ну Хач про жену спросил, поздравлять не стал, просто спросил, я ж его на свадьбу не пригласил. Они бы там нажрались в усёр, и мне бы стыдно было за них. Ну поговорили о том, о сём. Потом я спрашиваю у Алекса: «Алекс! Ты Вику учил правильно в рот брать, ну объяснял как надо – я это в сериале видел». Ну что в сериале не стал говорить – это я вам тут говорю. Алекс спрашивает: «Это она тебе сказала?» Я говорю: «Нет. Не она. Но, Алекс, прикинь, я это в сериале видел». Это уж я ему сказал, а вам повторяю. Повторение – мать учения, ёбт. Про Лондон не стал дополнять. Алекс перепугался так, говорит:
-- Да учил. Я всех учу. Мне ж на пользу. Я тащусь, Димон, когда в рот берут. Это Зайцу Вика рассказала. Вот Заяц сериал и написал.
Я говорю:
-- Нет, Алекс. Они наверное вместе. Мне надо с Зайцем встретиться. Как он там?
А Хач сам не знает ни ***. Знает только, что Заяц там не живёт, напротив Экспоцентра, на первом этаже. Наебали их с матерью с квартирой когда бабка померла. Родственники какие-то там живут. А где Заяц живёт, знает только Лайка. Алекс на байк-шоу Зайца встречает. Крутой у него мотоцикл . Они с Петровичем катаются. Петрович на Дафне женился. Блять -- этого следовало ожидать. Дафна хорошая жена должно быть – не то что моя сука. Но Дафна, блять, жирная была. А моя маленькая, с гладкими волосами длинным фу… как я мог на неё залезть, ёбт, на эту суку. Они там все оперные дуры с такими волосами. С гладкими, лоснящимися, ёбт.
Ну, короче, пришлось идти к Петровичу. Петрович не прогнал, позвонил Зайцу, и сидит, молчит – мне ж прям стыдно стало за то, что я всех послал ради тупого какого-то стыда, ради репутации.
Ну, Заяц сказал, что хер со мной. Пусть я прихожу. Пусть только с Петровичем. И водки побольше. Водчанского я купил. «Парламент- настояно на молоке». Не стал, на ***, на Зайца разоряться. Ну, короче, пришёл и сразу, после второй, говорю: что так мол и так, что ***ли ты с Викой написал про нас сериал?
А Заяц сам охуел. Не верит. А интернета у него нет. Пошли в интернет-кафе. Нас пускать не хотели, но мы обещали тихо себя вести. Я короче набрал сайт – там фоты всех героев. Заяц сам охуел. На колени пьяный передо мной упал и говорит:
-- Стрельников! Если б я про тебя серии писал, я бы тебя никогда главным действующим лицом не сделал, я бы сделал тебя холуём, эпизодом. Потому что типа я – холуй и со всеми прекратил общаться.
Я говорю:
-- Значит, писал всё-таки?
Короче вернулись к Зайцу. Ещё по две бухнули. И Заяц признался, что писал. Даже Петрович прихуел. Заяц говорит, что как, комп ему родственники подарили. Они комп подарили и мотоцикл -- ну типа компенсацию за квартиру. Ну и он короче в «Ворде» писать стал стихи. Не белые. А серии не писал, потому что не умеет. Я говорю:
-- Заяц! Хули ****ишь? Ещё на колени вставал. Ты лифчик на голову надевал? В сериях, которые типа не ты написал, такое есть.
Заяц прихуел прям:
-- Откуда ты знаешь? Это когда мы с Вичкой первой раз трахнулись, она лифчик забыла, когда с утра на работу уезжала. Она проснулась и убежала. А на меня соседи ещё неделю косо смотрели, так Вика ночью в экстазе орала. Ну и короче, я лифчик на голову надевал, скучал, ну типа фетишист. И позвонил Вике через неделю, и рассказал, как я лифчик надеваю.
--Ну так вот,-- говорю – Поздравляю! В фильме это есть. Целую серию ты там с лифчиком на башке ходишь. Как будто уши у тебя, подвязочка такая.
А Заяц орёт, что сериал он не писал, он просто «Макбета» хотел переписать на свой лад, и переписал. А Петрович ржёт.
Я говорю:
-- Заяц! Что же ты мне про Шекспира впариваешь? Я ж тебя про сериал спрашиваю, который в Америке делали!
А Заяц плачет, и принялся рассказывать, как они в Макдональдс к Вике приезжали -- приглашали в гости. Но она ни к Зайцу ни к Лайке не шла.
Ну то есть в декабре Вика с Хачом была, в январе с Зайцем, а в феврале уже плотно со мной. Круто. Ну, а Заяц, как в прошлые годы, со мной ****ить стал, расслабился. А Петрович всё это время молчал, а потом вдруг говорит:
-- Помните: Вика с подругой приезжала, ещё когда пьяная скакать стала под радио-эф-эм. Я тогда вдруг подумал, что Вика ну… не похожа на остальных, ну вроде как она свободна, понимаете. Вот ты, Димон, нас даже на свадьбу не позвал, чтоб репутацию свою не подмочить, чтобы никто не знал, что ты подонок. А Вике, пойми, насрать на репутацию, она ей не нужна.
Ну и вот тогда я, короче, понял, что это Вика сериал написала. И сказал. А Петрович говорит: неудивительно. Ты ведь заметил – она только русскую музыку уважала, ну то есть она, ну как бы, любила русский язык. Типа, филолог.
Я говорю:
-- Блять, Петрович а я что: русский язык не люблю, я больше всех язык люблю. Меня флайерсы бесят. Что нельзя назвать «приглашения». А ты Петрович что не любишь?
Ну Петрович ничего не ответил, сидит молчит. Тогда я говорю:
-- Разве мог филолог в МакДаке работать?
А Петрович говорит:
-- А чё такого? Лучше, чем в саном офисе жопы лизать.
И Заяц согласился, кивает так воодушевлённо.
Ну а я не мог уже отвечать. Ну мы сильно бухие были. В жопу. В сосиську. В стельку. Ну и, короче домой, застелился, попрощался с ними и свалил. Водка «Парламент – настояна на молоке»…
Я, блять, домой приехал, закрылся в комнате, перед своей дурой я тогда ещё юлил, и поэтому наврал, что заболел. Я стал вспоминать. Блять: как я раньше этого не замечал. Блять: Вика никогда ничего не просила. Ну я её за ****ь считал, за потаскуху. Блять, а она была благородная, а я – был поддонок, а стал – прохвост и карьерист. Я вдруг вспомнил, что на день рождения, когда про вытяжку Викина подруга сказала, в эту ночь мне так херово было, и я попросил Вику что-нибудь рассказать. И она, блять, понимала, почему мне херово, и рассказывала так смешно, ну и интересно. Вроде разную ерунду, но почему-то интересно. Я потом, когда сериал смотрел… Блять! Я ещё вдруг вспомнил, я давно, вроде казалось это забыл, как она мне позвонила после работы вечером, из МакДака своего, предупредить, что приедет, и я пьяный был и вдруг говорю:
-- Вика, блять, сегодня же день святого валентина.
А Вика говорит
-- Я знаю. Это такой католический праздник.
А я, блять, опять:
--Вика, блять, сегодня день святого валентина. А Вика опять:
-- Да, Дим. Я знаю. Это такой католический праздник.
А я говорю:
-- Вика, блять, я ж тебя люблю.
Ну, не знаю как это у меня вырвалось. Ну, потому что я вот сейчас это понимаю, я её до сих пор люблю, сильно-сильно – вы даже не представляете как. Я хочу с ней просто вот жить. Просто чтобы она мне жарила мясо. И не нужен супчик, и эта дура певичка моя, преподавательница, ёбт, музыки мне не нужна. И этот мой сын, этот маленький стукач мне не очень нужен, потому что он маленький мудак – я это вижу. И работа моя мне не нужна, всё время притворяться, и солидность держать надо. А мне нужна Вика. Я поэтому сюда и пришёл. Вдруг,Э думаю, где нибудь в стене -- тетрадка, анкета та, которую Вика заполняла тогда, когда её Алекс привёл. Вдруг где-нибудь в стену я по пьяни тетрадку замуровал. Ведь замуровал я в Храм христа спасителя бумажку. Вдруг и тут -- надо ещё проверить. Нету, блять! Блять! Блять!
Вспомнил! Тетрадку-то увозил. Точно теперь вспомнил. Вот здесь тумбочка стояла. И я её увозил! Это моя сука специально припрятала – я теперь точно знаю, потому как точно вспомнил. Во – сука, овечка Доли! Она любит везде рыться, сука. Всё убирать. И сын, выродок, но в чистенькой одежёнке. Всё фирменное, фирменное. Ну как мужик может быть чистенький?
Ну ладно.
Так вот. Я вспомнил про день святого валентина. Как я ей крикнул в трубку, что я её люблю. Блять! прям крик души. А она мне представляете:
-- Дима ! Я в подсобке. Плохо слышно. Что ты сказал?
Ну, я ничего не стал повторять, сказал, что я ничего не сказал.
Нее… У них в Мак Даке действительно плохо, наверное, ловит радиотелефон. Тогда ж мобилы только у крутых были. А так все ещё по обычному телефону общались. И порнушка по видику…
Ну вот и всё. Я всё рассказал. Я мучился год. Я думал: неужели такая мразь, специально меня изучала, чтобы потом карликом в сериале сделать, со всеми тусовалась, чтобы потом сериал написать? Ведь это бабки большие. Я в сети посмотрел. Тем более – на Америку работала. У них там все фильмы про Россию – как будто это притон. Такой сериал типичный. Типа про русскую жизню. Я Америку уважаю, люблю, но мне, блять, обидно, как они Россию принижают. Карлик… Неужели такая мразь? Если я такой подопотный кролик, то есть карлик, так она могла специально… Ой чё-то сбился! Да и обстановка у неё в квартире… Не как у нас дома с претензией на крутизну, а простая такая обстановка. Но места очень много. Всё бело, но место много. В одной комнате книг, но я туда не заходил -- издали видел. В общем, места много – это значит настоящие крутые, то есть Вика – настоящаякрутая была? Ой, не знаю. Совсем я запутался. А теперь чувствовать себя стал, как будто из меня внутренности вынули и сено засунули, как в мумию. Или как будто руку отрезали -- души кусок отрезали! Ну, в общем я с ума сошёл совсем. И когда свою корову Долли в роддом отвёз, сразу стал Вику искать. Легко нашёл. Просто позвонил -- она трубку взяла. Я сказал: надо встретиться. Она со свадьбой меня поздравляет, она оказывается в «Одноклассники» ко мне заходила, а я там всё время тусуюсь, в одноклассниках. У меня там двести друзей, и ни одного левого, ни Алекса, ни Петровича, ни Зайца, ни тем более Лайки – нет. Заяц вообще комп пропил. Интернет-дружба самая прочная, между прочим. В интернете все суки хорошими кажутся. Свою лучшую фотку повесят, фотки с отдыха – ну все милые, загорелые -- просто ангелы. Ну и Вика такая простая, трещит как и двенадцать лет назад. Но Димыч, я, то есть – умный стал, перестал вестись на её простоту. Ну и, короче, я её пригласил Вику в кафе около работы, в обед. Ну, потому что я хотел, чтобы она видела, что я незакомплексованный, что я её не стесняюсь, и не боюсь, что коллеги, ёбт, жене настучат. Это она однажды так мне в постели сказала, что я закомплексованный. Я её спросил: что она обо мне думает, она и ответила. Я рассмеялся, но как-то хило. И я вот решил, чтобы она видела, какой я стал. Что я не Карлик! Ну, я вышел из офиса, жду её прям рядом с офисом. И она идёт. Я её только по росту и узнал. Худая, в джинсах, молодая. Ну то есть она подошла -- постарела конечно, но морщины – это ж неглавное. Вон, «ролинги» в морщинах, но они ж молодые, моложе этих молокососов которые айрен-би и миксы. Ну вот и Вика такая. Мне прям стало приятно, я её под руку взял и мы в кафе пошли. Мои сотрудники прям охуели, на следующий день всё спрашивали, кто это. Ну и сели мы в кафе. Вика от всего отказалась, как обычно. А я вспомнил, как мы с коляской гуляли, когда я в последний раз приезжал. И я купил себе в палатке пиво, а ей даже шоколадки не купил. Потому что она – ****ь, и ребёнка прижила неизвестно от кого. В общем вспомнил, и заказал Вике мороженое. И коктейль. И она, конечно, всё выпила, всё съела. Она всё улыбалась, всё удивлялась, какой я жирный стал. А я говорю: «Жирный – это ничего, главное по жизни, чтобы тебя не наебали. А ты меня Вика наебала, хотя я тогда худой был. Зачем? Ты со мной из-за сериала что ли жила?» И я ей про сериал всё рассказал, и что серии купил. А она говорит: «Зачем? Я бы тебе принесла на халяву». А я говорю: «Ты ж не несла. Ты ж даже не сказала. Сериал два года назад вышел». Вика молчит. Смотрит на меня и молчит. Ну я ещё спросил, как сын. Блять! а сыну уже десять лет. То есть, если бы Вика от меня залетела, то моему сыну уже одиннадцать лет было. Блять, и он мог бы меня перерасти, если б в мать пошёл. А почему нет? Вполне могло быть бы так. Хотя, блять, у нас в семье гены сильные – все низкорослые и все на одну лицо. Папа дед, я и брат. Ну, короче, ещё у нас собака, спаниель, и у мамы моей миллион подружек. Вика тогда, давно, когда у меня жила, сказала, что собаку заводят, когда одиноко. А я тогда Вику послал. А Вика права была. Маме так одиноко, хоть она и вяжет, и подруг у неё куча, а одиноко маме – я это вижу. Вижу и ничего сделать не могу. И раньше не мог. А сейчас тем более. Папа живёт, злость свою на маме вымещает, он же на пенсии. Он наш совок ненавидит, и тогда ненавидил, и сейчас тем более. Совки, блять решили стать буржуа. Смех, ёбт. Все передрались, когда в департаменте квартиры новые выдавали. Все, блять, нищие, попрописывали *** знает кого – удавятся из-за этих лишних метров, постреляют друг друга, горло перегрызут, буржуа, ёбт. Двое инфаркт получили. Не дожили ёбт до сноса. А я вот дожил. Я, если честно, думал инфаркт получу прям там в кафе. Я сидел с Викой, я так на неё смотрел, я понять не мог: почему я её так не уважал, так стеснялся. Я Вике хотел всё сказать, потому что чё уж скрывать, потому что ничего уже не изменить, и молодость, на *** не вернуть. Ну короче я рот открыл, но смог только сказать:
-- Вик! А помнишь я к тебе пьяный приехал, когда ты вещи забрала?
Она говорит:
-- Конечно помню. Ты тогда в окно курил, и плакал.
И я заткнулся. Вика всё помнит. Всё понимает.
-- Вик! – спрашиваю. – Ты меня со зла Карликом сделала? Чтоб отомстить?
Она молчит. Ну что тут поделать! Молчит и всё! Я опять:
-- Вик! Ну ты скажи! Ты меня любила? Или может Алекса? Или Зайца? Я, честно, понять не могу. Мучаюсь я , Вик, столько лет! Я понять хочу!
А она говорит:
-- Ты ни *** не поймёшь!
Я говорю:
-- Вик! Ну ради нашей бывшей ебли, ну скажи правду! Ну не хочешь, про сериал рассказывать, ну и *** с ним, с сериалом. Мне по хую. Но ты скажи: ты мне отомстить хотела, поэтому меня карликом сделала? То есть, ты меня любила?
А она говорит:
-- Любила. Но мне уже дали главных действующих лиц. То есть там под Карлика надо было роль писать. Ну так сошлось всё. А я тебя любила, и не мстила не фига. Просто мне легче было с тебя героя списать. Ну просто легче. И всё.
Я вроде успокоился. Она не со зла меня карликом сделала. А я так мучился, так в непонятке мучился, так сердце у меня болело. Я так Вику захотел, у меня шляпа задымилась -- ****ец…
О! рассвело. Наконец-то. Закурю – не возражаете? Ты чё одна осталась? А все ушли. Понятно. Ну чё. Всё. А не. Не всё. Мы когда встретились там в кафе, Вика меня спросила по цветы, топчу ли я по-прежнему цветы. Я говорю, а ***ли топтать, ноготки бабка перестала сажать, потому что померла, а ромашки -- те, которые с листочками в ёлочку, твои любимые -- еле-еле дышат. Я их не трогаю, даже рыхлю иногда. Но последний год не ухаживал. Я ж решил ты специально со мной была. Чтоб сериал написать. А теперь опять буду рыхлить. А Вика говорит:
-- А слабо клумбы сейчас вот здесь, перед кафе, все перетоптать?
Мне неприятно стало, потому что, понятное дело – слабо. Здесь-то, у нас во дворе, никто не видит. А там, у кафе – все наши с работы. Я каждый день в этом кафе. Я прям пожалел, что Вику сюда пригласил – испугался, она ж больная. А то, ведь, пойдёт -- сама вытопчет – это она легко. Мне даже показалось, что она со стула приподниматься стала. И говорю:
-- Конечно слабо. Это ж вандализм. Это ж муниципалитет старается, или управа. Горшочки-***чки по весне, прям в горшочках мапуты высаживают.
-- А бабка значит не старалась? -- Вика смотрит и улыбается.
Чему улыбается -- так и не понял. Тому, что я обыкновенный мудак как и все или тому, что просто мне рада. Рада меня видеть...
Бля. Сейчас пойду посмотрю: как там эти розовые цветочки, Викины любимые? О! Слышите?! Бульдозеры тарахтят. Придрандуретили. Год клумбы не видел. Год как переехали, как с районом наебали, как отсюда погнали. Живы ли цветы-ромашки? Да вряд ли. А может живы. Они живучие. Побегу, пока не разворотили дворик, пока не снесли дома. Пойду, выкопаю эти цветы, на даче посажу, если они ещё живы.
Сентябрь 2010, апрель 2011.