Ванечка

Я лечился тогда от самой пагубной и неизлечимой болезни - нелюбви к себе. Болезнь эта выразилась в туберкулезе легких...
Такой теплой, яркой и солнечной осени в Питере давно не было и именно в этот чудесный миг я почувствовал страшную боль, вызванную жидкостью, скопившейся в плевральной полости и через час тогда же я закашлялся до крови. Меня положили во второй противотуберкулезный диспансер на шестом этаже - класс! Выше была только столовка и кабинет для обучения студентов-фтизиатров. Единственное неудобство было в том факте, что оказывается по осени в тубидоме, как ласково его прозвали постоянные больные, был настоящий аншлаг. Туберкулез просачивался теплым солнечным светом во все хилые и загнанные человеческие организмы и душил их изнутри. В общем, о неудобстве, меня, вопреки правилам лечения, положили прямо в коридоре за ширмой, причем на женской части нашего шестого этажа. Мужики из-за этого как-то не очень со мной общались. Женщины же не общались из-за того, что я мужчина. Ну как мужчина,.. я конечно считал себя таковым, но с сегодняшнего роста скажу вам, что 23 года - пацанский возраст!
***
Медсестры - самые прекрасные создания, сочетающие в себе задатки садиста и монахини. Одна из них - Людмила - все время напевала себе под нос, Наташа ходила всегда в маске и перчатках, Оленька была болтушкой, которая то и дело пропадала в палатах "закрытых" больных (прим. автора: "закрытый туберкулезный больной" неопасный для других людей больной с закрытой формой болезни).
После того, как два журнала было просмотрено, одна маринина прочитана (найденная в тумбочке от предыдущего постояльца!), заряд на плеере и телефоне сел, а идти заряжаться в мужскую часть не хотелось - я лежал и рассматривал потолок. За дверью палаты №605 шел оживленный разговор, хохотала Оленька и по голосу узнавалась костлявая Галина, потом шум резко стих и я прислушался...
- Да к ней же Ванечка приходил... - уронила Ольга в тишине.
- Какой еще Ванечка? - Галина растянула имя как бы проверяя это уменьшительно-ласкательное.
- Да как какой? Нуу, Ванечка, который всех туда уводит..
Мимо меня прошла стремительная врачиха - стройная украинка Грибщук Елена Юрьевна. Метнула черный взгляд в мою сторону, потом резко распахнула дверь палаты №604.
- Как уводит? Да о чем вы, Оленька? - старенькая, худенькая, но удивительно крепкая Лидия Ивановна шептала за соседней дверью.
- Все, все! Баста, карапузики! Грибщук меня уволит нафиг, если... - дверь 605-й отворилась и Ольга выскользнула в коридор, поправила шапочку на голове, надела маску на нос и рот и двинула по коридору.
"Хм, Ванечка.." - подумал и я вслед за женщинами 605-й, повернулся на левый бок, который болел меньше, и заснул.
***
Через пару дней мне выдалась возможность побывать, так сказать лично поприсутствовать в женской общине - в 605-й. У Лены Совицкой перегорел чайник, который она и собиралась выкинуть.
- Ммм, молодой человек... - позвала Лена, скромно остановившись за ширмой. Я не сразу понял, что обращаются ко мне, так неожиданно для меня это было. Но так как других "молодых людей" по близости не было, я выглянул за ширму и уставился на нее. Красивая. Блондинка, глаза ясные, голубые, подведены темно-серым карандашом с густо накрашенными ресницами. Больше в лице ничего не увидишь в тубидоме - все ходят в масках, закрывающих нос и рот по самый подбородок.
- Молодой человек, - повторила она - вы в технике разбираетесь?
Ни надежды, ни заигрывания в голосе не было, поэтому я не купился на ясные глаза и грубовато ответил: "Да". Потом веско добавил: "Разбираюсь".
Она постояла немного, потом протянула мне чайник и без просьбы в голосе сказала:
- Посмотрите, пожалуйста, может быть, его еще можно починить.
А потом так же безэмоционально добавила: "Меня Лена зовут".
- А меня Лёня. - попытался пошутить я, но она не поняла. Да и шутка, конечно, тупая, но все же...
Лена развернулась и ушла в 605-ю, а я, ругая себя за то, что теперь буду Лёней (а не Андреем, как на самом деле), стал рассматривать чайник. Без инструментов мне было не обойтись, поэтому сразу после кормешки я отправился к Иванычу - бывшему зэку, грустному, сутулом и о чем-то всегда вздыхающему в палате номер 616. Иванычу осталось жить, по прогнозам врачей, около года. Он был неоперабелен, с запущенной формой и неискоренимой привычкой курить. Попадал в стационар периодически, после особо сильных приступов болезни и когда заканчивались деньги на еду - рацион-то бесплатный.
Он встретил меня рукопожатием, потом молча подвинулся, как бы приглашая сесть на его койку, перегнулся под кровать и достал клетчатую сумку. Аккуратно выкладывая вещи и достав инструменты, Иваныч грустно хмыкнул и наконец сказал - у нас тут случилось вчера...
"Случилось" - это не очень положительное слово в противотуберкулезном диспансере. Нет, не то, чтобы неположительное слово. Это значит что "случилось" страшное и невосполнимое - кто-то вчера умер.
Я ошалело просмотрел все кровати и, когда взгляд добежал до правого угла возле окна, смешался. Больше всего я не ожидал, что умер молоденький парнишка. Мой теска Андрей, только отпраздновал свои 19 лет, когда заплаканный, вместе со строгим и несгибаемым отцом, он прошел в холл 6-го этажа. В тот день меняли белье, поэтому больные выстроились в очередь перед сестричкой Наташей, которая собирала из разных стопок в подсобке комплект для каждого - простыня, еще одна простыня, наволочка, полотенце. Андрей растеряно смотрел на худых и неприветливых людей и беззвучно плакал. Нет его больше.
- Как? - спросил я.
Иваныч, также как и я, перевел взгляд на постель бывшего больного Андрущенко Андрея:
- Да как... Рак у него оказался. Метастазы почему-то сразу в мозг пошли. Не знаю, короче... Не проснулся он вчера.
Я в который раз слышал, что диагностировали опять неправильно, облучали больного, думали, что очаги от высеивания палочек Коха, а оказался рак.
Я про себя удивлялся, что ничего не видел вчера - как увозили, как больные мужчины и женщины - молодые и не очень, смотрели на проезжающую мимо их двери каталку.
- Как процедуры начались, его по-тихому и того... - Иваныч протянул мне починеный чайник. - А позавчера к нему Ванечка приходил...
Последнюю фразу я услышал в дверях. Зафиксировал ее в мозгу. Пожал руку Иванычу и вышел.
***
- Можно войти? - я постучался в 605-ю с починенным Иванычем чайником.
Дверь мне открыла Ирина Трущенкова - женщина-мужик, с короткой стрижкой, походкой, что в море лодка, курила и, кажется, выпивала. Но все это ерунда, главное - это стальные такие глаза. Один глаз не двигался вовсе.
- Тебе чего? - недружелюбно поинтересовалась Ирина.
- Я вот, я чайник Лене принес.
Ирина смерила меня взглядом, остановилась глазами на чайнике, потом открыла пошире дверь и сказала:
- Ленк, это к тебе. Ухажер. - Заключение было каким-то обидным. Лена оказывается обитала на крайней к окну кровати, слева от входа. Она как-то беспомощно мотнула головой, потом очень медленно перевернулась и встала.
Тут я увидел ее без маски. И ненакрашенную. И больную. И стало ее жалко. Потому что я вернулся в реальность - в страшную больницу, из которой мало кто выходит раз и навсегда, где умирают люди и даже самые красивые девушки с прекрасным именем Елена. Тем не менее, самым красивым в ее лице оставались ясные глаза. Еще была мягкая улыбка и ямочки на бледных щеках.
- А, Лёня, привет! Ну как? Неужели вы починили наш чайник? - Лена явно стеснялась и старалась выглядеть беззаботнее, чем это было на самом деле.
- Чайник - это прекрасно! - молодящаяся бабушка с крашенными хной волосами перетянула на себя мое внимание. И вот я посмотрел на них на всех, на обитательниц палаты 605.
По кругу от двери по часовой стрелке лежали: Анна Ефимовна (рыжая от хны бабушка), потом кровать пустовала, потом была Марта Ли (приятная, маленькая и взбитая женщина, кореянка по национальности), потом была кровать приходящей и уходящей Ольги, с левого края от окна кровать Лены, потом Лидия Ивановна - пережившая блокаду и концентрационный лагерь, худенькая и маленькая женщина, жена героя-подводника, потом лежала Ирина Трущенкова, причем лежала в телогрейке поверх ночной рубашки, чего я сразу как-то не заметил.
- Да вы присаживайтесь, - Лена хлопотала как хозяйка дома, - давайте его испробуем, чай попьем.
- Я с удовольствием! - бодро сказал я, улыбаясь во весь рот и даже не осознавая, что за маской моей улыбки совсем не видно.
Чайник вскипел быстро, Иваныч починил хорошо. Мне налили без последствий (прим. автора - главное правило туберкулезной больницы - пользоваться только своей посудой. Если своей посуды нет, то лучше остаться голодный и жаждущим, иначе могут быть нежелательные последствия). В женской палате было полно сладостей, глаза разбегались. Пили и ели молча, пока в палату не заглянула медсестричка Оленька.
- А, Кириченко, ну слава богу! Я думала так вас никто и не возьмет под опеку! - Оленька весело подмигнула мне и жестами усадила обратно. - Сидите, сидите, пейте, это не запрещается.
- Оленька, давайте возобновим наш прерванный разговор, - вежливо обратилась Лидия Ивановна, - что там слышно, будут нам колоть витамины или можно их прокапать?
Анна Ефимовна вскинула бровь на соседку по палате:
- Лида, вы в своем уме, при мужчине?! - я хмыкнул, Лидия Ивановна примолкла.
Оленька подсела к ней на кровать:
- Можно хоть так, хоть так, как вам лучше, Лидия Ивановна.
- Ты ж моя дорогая! - обрадовалась Лидия Ивановна и умиленно посмотрела на медсестру.
- А что за Ванечка? - мой вопрос прозвучал как гром среди ясного неба и повис в воздухе 605-й.
Ольга как-то странно на меня посмотрела, потом, глядя в темное уже окно, сказала:
- Вы про какого Ванечку интересуетесь, Андрей?
- Вы - Андрей? - удивилась Лена. Я утвердительно мотнул головой, но упрямо продолжал смотреть на медсестру:
- Про того, который всех уводит.
Было очень тихо в палате и на мгновение мне показалось, что все в этой комнате восковые куклы и я сижу среди манекенов. Было слышно как гудят лампы дневного света и где-то у кого-то в коридоре тихо играет радио. Молчание нарушила Ирина:
- Да вы задолбали все со своим Ванечкой. Сколько можно? Что за чушь вообще?! - она встала, застегивая на себе телогрейку. - Под ваши эти разговоры у меня уже глюки начались. Все, - обратилась она конкретно ко мне, - хватит, погостил и вали за свою ширму.
Я встал с ней одновременно, потому что и сам как-то почувствовал, что пора валить за свою ширму. Она открыла дверь. Я хрипло поблагодарил за чай и вышел. В спину мне смотрели шесть пар женских глаз - не мигая, в тишине. Восковые куклы в масках, закрывающих рот и нос.
***
Я не мог уснуть. Ворочался с боку на бок, потом принял удобную безболезненную для себя позу и уставился в щель между створками ширмы.Темнота была непрочной, какой-то дымчатой, вроде и не видишь ясно, но и ориентироваться было легко. Обычно после отбоя, который был у нас по вольготным правилам в десять, а не в девять как на других этажах, еще часто выходили женщины по своим женским делам - в туалет, прошептать "спокойной ночи" кому-то важному в мобильный телефон, за феном, за чайником, в пятидесятый раз уточнить, во сколько нужно быть у процедурного, чтобы успеть в первых рядах и прочее, и прочее.
Но сегодня было необыкновенно тихо. Наверное, это меня и настораживало, не давая погрузиться в дрему с последующим погружением в крепкий сон. Пока я рассуждал об этом сам с собой, дверь 605-й отворилась и... никто не выходил. Сквозняк - подумал я. Но стало не по себе. Через некоторое время я увидел Ирину. Она была в одной сорочке, походя на привидение, шла мелкими, не похожими на нее шажками и как-то странно клонила голову направо и вниз. Так, как будто кто-то шел перед ней. Я могу поклясться, что она шла вот таким странным образом и с закрытыми глазами. Я заколебался: выйти и спросить, все ли в порядке - наверняка, испугается. А после не очень удачных посиделок-чаепития в их палате, не хотелось усугублять своего дурацкого положения. С другой стороны - как-то нелепо, неестественно она шла. И оторвать от нее своего взгляда я никак не мог.
Вдруг на меня навалился дурной удушливый сон, такой сильный и внезапный, что я заснул на согнутой руке, которой подпирал голову. Мысли улетучились и только смрадный и сырой запах запал мне в носоглотку и не уходил до самого утреннего луча солнца.
***
Двери 605-й были открыты настежь. Но никого в палате не было. Я провел утро в стоянии в очередях - сдать кровь, сдать мокроту, сделать уколы... Пришел в половине 10-го извиниться за вчерашний дурацкий вопрос про Ванечку и предложить свою халву к чаю, которую мне привез друг Митька из общаги. Халва к слову была отличная - рассыпчатая, немного маслянистая, очень сладкая. Стою с халвой как дурак, смотрю через открытые двери в чужую палату и рассматриваю через окно сидящих голубей на подоконнике. Наконец я сообразил, что нет совсем никого, закрыл дверь и развернулся на 180.
О том, что произошло, я узнал только вечером. Лена с красивыми, но сегодня очень печальными и припухшими от слез глазами подошла к моей ширме. Подошла сама, что я сразу же оценил, встал перед ней во весь рост и застыл в вопросе. Лена немного помолчала, потом сглотнула и сразу сказала:
- У нас Ира умерла.
Я обомлел:
- Умерла? Как умерла? У вас же палата выздоравливающих!
Лена мотнула головой как-то неопределенно:
-Да не то, чтобы выздоравливающих. Мы просто неопасные. А так - у Анны Ефимовны застаревший плеврит, Лидия Ивановна вообще не понимает, что у нее болит, просто тает на глазах.. Марта самая из нас молодец, она так старается выполнять все указания врачей, что ей это явно на пользу - скоро выпишут - через месяц или два.
Я молчал, потому что, по правде говоря, меня интересовало по-настоящему только ее Ленино здоровье. Но про себя Лена умолчала.
- А что Ирина? Почему? Нуу, в смысле, что явилось причиной смерти.
- Ирина покончила с собой. Так говорят, по крайней мере... Знаешь, у нее семья - муж с сыном - погибли в автокатастрофе, а она выжила. Но у нее много травм было, в том числе с головой... И вообще, честно говоря, она про смерть часто говорила, жалела, что выжила в катастрофе. Ее на этой неделе должны были выписать, а она взяла и выпила почти литр аналита!
Аналит - это обеззараживающая жидкость, которую добавляли при мойке полов - чтобы убить палочку Коха. Я молчал. Я не знал, что делать, что говорить, как успокоить или не успокаивать...
Потом я неожиданно вспомнил:
- Я же видел ее сегодня ночью!
Лена будто очнулась ото сна. Она посмотрела на меня пристально:
- Как видел? У нас никто за ночь не выходил. Я чутко сплю, я бы услышала!
- Да нет же, где-то в 11-12 точно выходила. Мне еще это очень странно показалось, что она вышла, нуу, без халата, без телогрейки своей, прям так, в своей сорочке. Она шла медленно и.. - я замолчал, потому что Лена схватила меня за рукав и уставилась во все глаза.
- Ты видел, как она заходила обратно?..
Ее вопрос повис в воздухе. Ответ она как будто знала.
- Нет. - Ответили мы вместе.
***