Екатерина Лошкова
Трудная зима (фрагмент из повести Веточки подрубленного дерева)
Первый год после смерти мамы был очень трудный. Запомнилась лютая зима со злыми вьюгами и таким снегопадом, что выйти из дома было страшно. Хлеба не было, картошки осталось мало, выручал жмых, который я иногда тайком таскала из колхозной овчарни.
Начались долгие бураны, снежные заносы стали непреодолимыми, и вскоре у нас не осталось ни муки, ни жмыха. Пришлось отваривать отрсуби. Даже из–за этой скудной пищи мы нередко ссорились.
Как только Клава ставила отваренные отруби на стол, Соня сразу же запускала в кашицу деревянную ложку и набирала до краёв отвара.
– Соня, что ты делаешь? – возмущалась старшая сестра. – Ешь всё подряд! – и, если та продолжала выцеживать отвар, то Клава била её по лбу ложкой.
– От грубых отрубей у меня живот болит! – обиделась Соня.
– А у Любашки не болит!?
Я жевала надоевшие отруби и, не сумев проглотить, выскакивала из–за стола, тайком выплёвывала, плача от боли в животе забивалась в уголок, с куклой, обещая ей вкусненького хлебушка, как только окончится война.
Вася присаживался рядом со мной.
– Не плачь, сестрёнка. Скоро хлеб не будут увозить на фронт. Все дяденьки вернутся с войны и вырастят уйму хлеба. Клава напечёт много булок, пирожков! Мы купим сахар! Наварим варенья! А на отруби никто даже смотреть не захочет.
А война продолжалась и конца её не было видно.
В морозные дни Соня и Вася не ходили в школу. Было голодно. Мы влезали на тёплую печь, чуть увеличивали огонёк в лампе, и сестра или брат читали вслух книги. Я слушала, затаив дыхание.
Когда наступало потепление, старшие собирались в школу. Я с печи наблюдала за их огромными, блуждающими по стенам и потолку тенями, которые казались мне великанами из сказок, и мечтала, что они принесут нам из далеких стран, где нет войны, хлеб и валенки.
Соня задувала лампу, я оставалась одна в темноте. Отовсюду надвигались звуки и страхи.
После сильных морозов, наступали короткие оттепели, а за ними возвращались вьюжные метели. Тепло из избушки моментально улетучивалось. В ней даже днём стоял полумрак, ведь снег заваливал избушку чуть ли не до крыши.
Однажды вьюга бесилась трое суток, ревела на разные голоса, нельзя было выйти из дома даже на минутку. Клава уходила на работу, когда, мы ещё крепко спали; Вася и Соня оставались дома из–за непогоды…
С наступлением вечера мы растапливали печь и чистили картошку, стараясь срезать кожуру тоненько, и варили в чугуне суп–затируху из картошки с маленькими мучными шариками…
Когда ужин был готов, мы за стол не садились, а забравшись на печь, ждали Клаву и смотрели на ходики. Так было и в этот вечер. Маленькие стрелки подползали к восьми, а Клавы всё не было.
– Когда же Клава придёт с работы?
– А что, если она замёрзнет, как Минька? – захныкала я.
Соня кинула на меня сердитый взгляд и закричала:
– Замолчи, пустомеля! Клава сильная! Обязательно придёт!
– Я бы встретил её, но обувь починяет дядя Петя!
Мы теснее прижались друг к другу и, сидя под одной дерюжкой, были похожи на трёхголовое чудище, чутко вслушивающиеся в звукам, доносившимся с улицы.
Вошла заснеженная Клава. Мы облегчённо вздохнули и побежали ставить на стол затируху, а сестра, отдышавшись, вытерла мокрое лицо платком.
– Почти вслепую шла. Глаза снегом сечёт. Ветер дыхание загоняет назад, до самых печёнок... Продрогла насквозь От холода зуб на зуб до сих пор не попадает… Думала, не дойду...
Она сняла фуфайку и вытрясла, подошла к печке, прислонилась продрогшей спиной и ладонями к её тёплому боку и улыбнулась.
– Заждались, дракончики? Сейчас чуток погреюсь, кипяточку выпью, глядишь – душа и отогреется.
– Затируха такая вкусная! – за ужином я нахваливала:
– Ты не поешь ещё денечка два, так она слаще мёда станет, – пошутила Клава.
Буран бушевал долго и казался нам безжалостным существом, готовым замести весь белый свет. Избушку засыпало снегом до крыши, окно залепило, дверь в сенях перестала открываться. Наступила темнота и тишина. Казалось, что мы одни во всей Вселенной и погребены здесь навечно, только слышалось громкое чаканье "ходиков".
Холодно. Печь не топлена. Страшно. Вдруг донёсся чуть слышный скрежет: "Скр, скр, скр"
Мы навострили уши.
– Да это же скрип лопаты! Кто-то откапывает нас! – заверещали мы и, спрыгнув с холодной печи, стали всматриваться в тёмное окно.
От земляного пола несло промозглой сыростью, зубы выбивали дробь, а мы, прижавшись друг к другу, напряжённо смотрели в сторону затемнённого окна.
Кто–то подошёл к окну и очистил его от снега. Чья–то рукавица забегала по окну, кто-то задышал на стёкло, а когда глазок очистили, солнечный свет брызнул в комнату, и мы, увидели улыбающегося папиного друга дядю Петю. Он взмахнул заснеженной рукавицей, улыбнулся, а через минуту мы услышали тот же скрип снега у входной двери.
Вскоре дядя Петя появился – раскрасневшийся и улыбающийся, и мы, вереща и прыгая от радости, повисли на его плечах.
– Живы, чиличата? Иду к вам, верчу головой из стороны в сторону. Что за диво? Была избушка – и нет её. Одна труба торчит!
Гость сколол наледь с двери, плотнее прикрыл её и, как фокусник, достал из-под полы фляжку молока и пышку, разломил её на четыре равные части и дал нам. Мы с жадностью съели её. Затем дядя Петя и Вася пошли в стайку, принесли кизяк, растопили печь, и в ней весело запрыгали языки пламени.
Когда печь нагрелась, мы прислонились спинами к её тёплому боку и с нетерпением ждали, когда сварится картошка и закипит вода с солодкой и душицей. И вот всё готово. Сидя за столом, мы блаженно улыбались, понимая, что ужасы непогожих дней позади.
– Ну, чиличата, отогревайтесь, а я пошёл. Может, надо ещё кому-нибудь помочь выбраться из-под снега.
Мы с благодарностью прижались к дяде Пете.
* * *
Метели приутихли, но продолжались ещё долго. Вечера казались длинными, керосиновую лампу зажигали только при большой необходимости, приспуская фитиль. Лампа освещала краешек стола, по стенам хаотично двигались тени, в тёмных углах, что-то шевелилось. Мы забивались в дальний угол на печи и под рёв и завывание вьюги шёпотом рассказывали сказки о ведьмах и домовых, и наши сердца замирали от страха.
Иногда вечерами доносились чьи-то шаги из сеней. Мы переглядывались, не зная радоваться или с головой прятаться под дерюжку. Но открывалась дверь, появлялся дядя Петя. Страхи сразу исчезали. Мы спрыгивали с печи и окружали гостя. Подмигнув, он вытаскивал из кармана маленький кулёчек муки, мы немедля варили из неё затируху и тут же съедали, а потом забирались на печь, и дядя Петя рассказывал про разные страны или сказки, в которых девочки выходили замуж за прекрасных, добрых царевичей.
Папин друг уходил поздно ночью, а мы, переполненные впечатлениями, долго не могли заснуть.
Ненастье сменилось спокойными ясными днями. У меня не было зимней одежды, но лишь только я открывала глаза и видела в окошке солнышко, сразу находила какую-нибудь обувь: калошу с торчащим носком из изношенной овчины или бурки, с многочисленными дырами и стянутыми дратвой. Надевала старую фуфайку, открывала скрипучую дверь и выходила во двор.
Из-за белизны, режущей глаза, щурилась и улыбалась, приседала, поддевая пальцами пушистые снежинки. Сияющее солнышко подмигивало мне, предлагая поиграть в снежки. Сжимая рыхлый снег в кулачке и весело смеясь, я бросала снежки в сторону солнца, и мне было радостно. Думалось: недалёк денёк, когда солнышко начнёт припекать, снег почернеет и осядет, стремительно растают сугробы, и помчатся ручьи, обгоняя друг друга и напевая весёлые песенки. Наши кораблики, сделанные из былинок и бумаги побегут вдоль ручья, и мы будем направлять их к большой луже, и они, словно по морю поплывут, медленно покачиваясь на волнах. Подсохнет земля, вдоль речки проклюнется изумрудная трава-мурава, и можно будет вприпрыжку бегать по тёплой земле или до позднего вечера играть в лапту.
Но до этого было ещё далеко. Мне холодно. Я захожу в избу, короткий день быстро заканчивается, густеют сумерки, и наша комнатушка с оконцем в четыре стёклышка погружается в полную темноту. Я взбираюсь на тёплую печь. В трубе, как казалось мне всегда, беснуется вьюга. Сверчок навевает сны. Засыпаю. Сны милосердны: только в сновидениях я не голодна и только в них не надо думать о том, чем протопить печь и будет ли возможность поесть, хотя бы раз в день…
Екатерина Лошкова