3.18. ГРЕХ ЧЕТВЁРТОЙ ПЛАНЕТЫ
А Времени Река, рождённая в Момент раскрытия Цветка, струилась и текла, всё изменяя и преобразуя. Всё белое и чёрное, казавшееся таковым сегодня, назавтра может выглядеть совсем иначе, и это вызывает множество вопросов. И появляются желающие дать на них ответы: философы и мудрецы, провидцы и поэты. А между ними те, кто хочет всех судить. Но судьи эти кто, в какие их одежды обрядить? Гиганты или карлики они, кому так не хватает славы, иль кто-то, кто ещё не бит? Ведь их самих когда-нибудь осудят и кто-то их самих тогда приговорит!
Но как нам оценить всю меру зла, добра, греха и преступления?
Ведь преступление и грех – не суть одно. Как научиться отличать одно нам от другого. Какою мерою измерить можно, и можно ль меркою одной их мерить, при том не осквернив её? Вот суть вопроса иль формы это суть – но это всё равно вопросы и оттого их суть не смыть, не повернуть.
Однако, правильно поставленный вопрос, есть треть, а может быть, и половина от ответа. И вот вам резюме: не переводятся желающие всё судить или понять подложку в мире этом, не понимая часто одного, что иногда – не суждено нам это.
Случается, приходят времена, когда свершенный грех становится сверхдерзок и велик. И взвесить его может лишь Создатель на весах своих, где даже мысль, не сказанная вслух, чего-то стоит. Один Великий знает истинную меру, и только Он определяет правильную цену. Он взвесит всё, определяя тяжесть и вину, и только истину весы Его покажут: насколько грех от преступленья отличим, насколько тяжек грех и можно ль примириться с ним…
* * *
Ах, как бедна оказалась нежеланная, нечаянная избранница хайтэсков – Четвёртая планета. И теплом, и водой. И выходило, что воздуху, пригодному для дыхания и появляющемуся на всех осваиваемых мирах из морей и океанов от деятельности их обитателей, здесь, в общем-то, неоткуда было взяться – воды катастрофически недоставало.
В те далёкие времена, когда первая экспедиция раптэров производила свои «первичные» посевы на планетах этого перспективного «Золотого гнома», четвёртая по счёту планета, была ещё холодным, каменным шаром. Своего одеяла-атмосферы она не имела, и сохранять подаренное звездой-сюзереном тепло ещё не умела. Вот и решили первые сеятели вначале хоть чуть-чуть приодеть эту планетку – нарастить на голое её тело хотя бы тоненькое покрывало из смеси простых газов, получаемых тут же, из местных почв. Это было надежное и проверенное средство. Методики для таких ситуаций открыты были давно, и известны они стали всем народам Ипа. На поверхность обрабатываемой планеты из челноков рассеивались ледяные капсулы со специально выведенными для этих целей бактериями, способными многократно оживать, отогреваясь в дневное время в лучах местной звезды, и замораживаться на ночь, без особого вреда для себя. Эти микроорганизмы, за время дневного тепла, могли закрепиться на определённых видах местных пород и, при наличии даже самых минимальных следов воды, способны были благополучно существовать. При этом, в процессе своей жизнедеятельности, они разлагали эти породы, обильно выделяя из них требуемые газы.
Несколько десятков тысяч тёплых дневных циклов, и тоненькая атмосфера-покрывало готова, а это означает, что появляются реальные возможности для существования непромерзающих морей. Далее наступало время следующего шага: образование водоёмов и посевы жизненных форм.
Попытка такого шага была сделана раптэрами. Но только одна неуверенная попытка. Потому что воды на четвёртой оказалось совершенно недостаточно для будущего процветания. И увидев это, бросили её раптэры из-за её полной бесперспективности.
А хайтэски подняли, вернее, пытались поднять, отправив туда экспедицию Эддама. Они имели на неё виды, а главное, у них были далеко идущие планы и надежды относительно шикарной соседки – «Третьей» планеты.
Но тяжела оказалась ноша, просто непосильна. Мало воды, воздуха и возможностей. Настолько мало, что колонистам экспедиции Эддама, даже спустя годы, оказалось совершенно невозможным обходиться без дыхательных аппаратов вне купола на поверхности этой недружелюбной, суровой планеты.
А купол – это их дом, их шанс на жизнь, их всё, и был построен он сразу же по прибытии. Походил он на стеклянный фасетчатый шар, наполовину вкопанный в почву, был герметичен и сохранял привычные хайтэскам температуру и атмосферу. В нём разместились вся их жизнь, их дети и надежды на будущее, и поселенцы, скучающие о Родине, называли его «крошка Бэбилонг».
Вначале считалось, что купол – это ненадолго, что вскоре будет создана приемлемая атмосфера на «Четвёртой», и надобность в куполе отпадёт. Однако ничего этого не произошло: годы шли, а атмосфера, пригодная для жизни, как они ни старались, всё не появлялась и не появлялась. Но они не сдавались и работали здесь так, как мог на Ипе работать только один народ – инсекты: работа, сон и еда – больше ничего не было в их жизни. Хотя нет, было! Надежда была…
Они надеялись на то, что у них и их детей есть будущее, и они стремились это будущее сделать достойным. Им приходилось без конца мучиться и страдать в лишениях и тяжких трудах, они недосыпали, переутомлялись и болели, а некоторые от этого и умирали, не дождавшись этого светлого будущего. И тогда их хоронили в почву чужой, не желающей их полюбить, планеты.
Многого были лишены поселенцы, а их дети не знали нормального детства. И большинство из них уже стало забывать, что такое нормальный мир и обыкновенная жизнь, в которой есть выходные и праздники, где есть походы в гости и к друзьям, где надо придумывать, чем бы развлечься-заняться в свободное время. Они даже забыли: что такое это – свободное время. Жизнь их упростилась до предела: детям – учёба и тренировки, а всем остальным – работа и короткий, мёртвый без сновидений сон, и снова работа и сон… Здесь, каждый день и каждую минуту, все они сражались изо всех сил и каждый на своём месте. Это была борьба за жизнь, за выживание, и другого пути просто не было.
И кое-как, мало-помалу, почти незаметно, обстановка на «Четвёртой» стала улучшаться. Физики и инженеры экспедиции, наконец, наладили получение энергии в необходимых для колонии количествах, а химикам стало удаваться синтезировать кислород и воду из местных пород. Бригады гидрологов непрерывно бурили колодцы и шахты и качали воду оттуда, где находили её, и затем рыли каналы для бесперебойной доставки к водоёмам. Все работали, не покладая рук, но результаты!..
А результаты в масштабах планеты были удручающе малы.
* * *
В отличие от проблемной «Четвёртой», на её соседке, «Третьей» планете, дела шли просто замечательно. Там всё цвело, всё стремилось жить, и даже не хуже, чем на Эдеме. Хотя местное население никогда не использовало этого названия при упоминании Родины. Холоднокровные, не слишком отягощенные эмоциями, раптэры, совсем не знали такого тонкого чувства, как ностальгия, и об Ипе они почти совсем забыли.
Да и не было у них времени на ностальгию, воспоминания и прочую слюнявую чепуху – тут давно шла жестокая борьба за жизнь. В самом страшном её варианте - внутри вида. Это когда кланы одной расы сражаются насмерть, уничтожая и пожирая друг друга. И даже не потому, что им не хватало другой еды или территорий, а из-за взаимной ненависти, посеянной когда-то кровавым Аррауром, из-за дикого страха, разбуженного процессами, вскипавшими в их организмах в условиях новой прекрасной и свирепой Родины. Старые заскорузлые болячки, сохранившиеся с давних времён и чуть ли не на генном уровне, воспоминания об обидах и унижениях причинённых их родам и пращурам на Родине предков – раптэрам это нелегко забыть и совершенно невозможно простить. И кровь взывает к мщению.
В этой свирепой, страшной суете большинство из них совсем забыли, кто они, забыли, что они – отмеченные Дарами Создателя существа. А те, кто сохранял ещё остатки Разума, сторонились одичавших и опустившихся собратьев своих, и жили они обособленно на созданных ранее базах-поселениях, опасаясь тех самых «собратьев» больше чего бы то ни было на этой планете.
Они пользовались достижениями предков, из тех, что удалось сохранить в исправности, но от многого, унаследованного от предков, они отказались сами. Им совсем не хотелось трудиться, ведь всего на изобильной новой Родине в достатке: и еды, и воды, и территорий. И опасность здесь была только одна – от одичавших, полубезумных сородичей. Но и её вооружённым и внимательным поселенцам легко удавалось избежать или просто ликвидировать в момент возникновения. По вечерам они смотрели старые записи состязаний и боёв, слушали эфир, узнавая новости с Ипа, и наслаждались жизнью, что называется – по полной программе. А эта их программа значительно расширилась, благодаря влиянию некоторых скрытых специфичных факторов новой Родины, весьма похожих на те, что когда-то потрясли раптэров на всем известном Бестиарии.
Но жили они в условиях замкнутого, сужающегося мира, и потому с каждым годом что-то теряли и безвозвратно утрачивали. Это что-то было очень важное, цену которому начинаешь понимать, только его утратив. Новые поколения, родившиеся тут, практически никогда не вспоминали свою прародину, пока однажды из глубин космоса не пришло к ним послание. Послание было, как будто на их языке, но совсем не в их стиле…
Это был крик! Крик отчаяния и боли, безнадёжный и жуткий, как сама смерть. Он всё длился и высился… пока не оборвался в верхней ноте… Навсегда.
А тот, кто передавал, успел сообщить, что Ип горит и гибнет в войне!
* * *
Подобное сообщение получили и на «Четвёртой».
Дежурным по базе был Кайн – сын Эддама. Приняв «пакет» - как они называли приходящий блок информации, он отправил его в машину-дешифратор, и стал терпеливо ожидать. А потом он не поверил своим глазам, когда на экране высветились строки этого сумбурного и хаотичного сообщения. Он решил, что идёт какой-то технический сбой, и потребовал у машины воспроизвести весь звуковой ряд принятого «пакета».
Лучше бы он этого не делал: услышанный им захлёбывающийся жуткий крик, в котором средоточена была вся боль мира, опрокинул его качнувшееся сознание, разорвал его в клочья и поверг в шок, похожий на кому. Всё исчезло…
Конец-конец-конец Эдему – дробно стучало молотом сквозь мутную пелену в его голове. Кайн приподнял голову, огляделся и обнаружил себя лежащим рядом с пультом управления. Вначале он не мог вспомнить, что же произошло и отчего он в таком положении, но проклятые молотки в голове сделали своё дело – достучались, и тут ему пронзительно захотелось умереть. Умереть, чтобы забыть страшную новость, умереть, чтобы не нужно было нести её тем, кто ещё полон неведения и надежд. Но вдруг кто-то появился там внутри, кто-то, кто никак не хотел верить этой чудовищной новости. Он возражал и ругался, совсем не стесняясь в выражениях, он умолял не верить и забыть всё, посчитать всё простым кошмаром и никому ничего никогда не говорить. А голова Кайна, не выдерживая чудовищной нагрузки, в очередной раз выключала его сознание. Сколько же это продолжалось…
Затем он долго сидел в тишине, окаменевший и раздавленный, разглядывая картинки с видами любимых мест, на стенах вокруг себя, а потом принялся плакать. Было чудовищно больно где-то в глубине груди, там, где всегда бьётся сердце. Но это было что-то другое, не плоть, а что-то более ранимое и болезненное, чем плоть. Это рыдала Душа, та самая, бессмертная, о которой многие и не подозревают до поры. Та самая, которая и есть – главная суть просветлённого Творцом существа!
Он сидел совершенно один во всей бесконечной Вселенной и оплакивал свой погибший бесценный Эдем. Закрывая глаза, он видел сгоравшие заживо народы, слышал их крики и чувствовал запах их горящих тел. И он горел вместе с ними, крича и рыдая, и плоть его корчилась в огне, а душа, опаленная тем огнем, жаждала немедленной смерти.
И чем дольше он плакал, тем глубже погружался в осознание глубины постигшей их беды: обречены! Мы все – обречены! Этот враждебный мир не желал их принимать. Он боролся с ними как мог, и все их усилия растворялись в его огромности, неуступчивости и враждебности. Но до сегодняшнего утра они все знали: у них есть пути отступления – дорога домой, на славный Эдем. И вот, теперь его нет! И спасения нет.
Пришедшую информацию следовало доложить начальнику экспедиции. Пытаясь остановить слёзы, загнав душившие его горе и ужас в глубину своего «Я», Кайн, бегом направился в центральный офис.
* * *
А Эддам, ещё ничего не зная и не ощущая, сидел в своём рабочем пространстве, напоминающем пилотскую кабину космического челнока. Его окружали мониторы, датчики и таблоиды, способные сообщить массу различной информации всякому посвященному. В настоящий момент он был занят переговорами с одним из фрегатов, барражировавшим над «Четвёртой». Они совместно пытались решить проблему энергоснабжения третьей, удалённой к полюсу станции, когда без доклада вошёл, а вернее, вбежал его старший сын – дежурный Кайн.
Ещё не догадываясь, кто вошедший, но понимая, что никто без чрезвычайного повода так не поступит, Эддам, смяв начатую фразу, свернул диалог с фрегатом и резко обернулся ко входу, намереваясь всё же отчитать невежу. Но гневные слова тут же застряли у него в горле, а волосы явственно зашевелились на голове. Содрогнувшись всем телом, он стал медленно, как во сне, подниматься из-за пульта, а глаза его со страхом уставились на вошедшего.
Лицо ошеломлённого Эддама перекосилось и приняло мертвенно-серую окраску: перед ним стоял кто-то, необыкновенно похожий на его сына Кайна. Только намного-намного старше. И он, этот кто-то, был убит! Он был совсем мёртв и глаза его были мертвы, а лицо походило на глиняную маску скорби, какой накрывают гораны лица своих умерших. И незнакомый хриплый голос вдруг страшно прорыдал:
- Отец! Всё кончено! Эдем погиб!..