Варвара Федоровна был другого пошиба. В ней чувствовалось происхождение – из «этих»! Ее квартира, наоборот, была очень темной, она редко открывала тяжелые темные шторы. Не скажу, что она пряталась от людей, казалось, что она не любила, когда наблюдают за ее жизнью. С трудом могу вспомнить ее комнату, но запомнилось, что посередине стены висела какая-то картина изображающая, что-то фантастическое, вроде «Острова Мертвых» Беклина, а может быть кораблекрушение или какую-то другую траге-дию. Плохо я разглядел и запомнил ее, поскольку картина потемнела от времени, да и подходить к ней я близко не решался. Все-таки картина для нас тогда – это «нечто из другого мира». Ни у кого из моих знакомых не ви-сели картины, даже понятия такого не было - не тот уровень. Рядом с этой картиной были еще какие-то предметы «барского» быта – подсвечники что ли или вазы – не помню. Знаю только одно – если мы называли это «музеем», значит оно того было достойно.
Внешне она была полной противоположностью Анне Осиповне – лет шестидесяти с лишком, если не семидесяти, невысокая, худая, одетая всегда в какие-то строгие темные, близкие к монашеским, одежды. Достаточно тихая, незаметная, была не то что не разговорчива, а не болтлива, в проти-воположность трепливой Анне Осиповне. И был у нее, как говорят, один «пунктик» ; в своей квартире он держала целое полчище кошек. Кошки ходили везде – по полу, по кровати, по шкафам. Поскольку квартира была на первом этаже, то кошки, через форточку, могли беспрепятственно входить и выходить из квартиры. Для кошек это был настоящий рай, чего нельзя было сказать о нас, живущих в этом подъезде. Запах кошачьих ссак поднимался до пятого этажа. Особенно после дождя, в жаркую погоду он приобретал какой-то очень оригинальный оттенок, от которого сразу же начинало тош-нить и, очень часто, в жару, мы были вынуждены закрывать окна, сидеть в жаре и духоте, лишь бы не чувствовать этой ужасной вони.
Как «кошатница» сама это выдерживала не знаю – может быть у ней притупились органы чувств, а может быть любовь к кошкам, помогала преодолеть отвращение к кошачьему духу. Зато у нас, молодых, обоняние было прекрасное и нам приходилось порою проскакивать первый этаж с зажатым носом.
Каждый день, после обеденного перерыва, она ходила в магазин кошкам за рыбой. Обед заканчивался в 14-00, «кошатница» выходила на десять минут раньше и, с этого момента, в наш двор начинали со всех окрестных домов стекаться кошки всех пород, мастей и размеров. Они рассаживались, как в театре перед нашим подъездом и ждали возвращения «кошатницы». Я неоднократно считал их и получалось, что на обед приходило 30;35 кошек. Бабка возвращалась в половине третьего, когда все кошки уже были в сборе и тут начинался кошачий пир. Он рубила рыбу на подоконнике и кидала ее прямо на асфальт перед входом в подъезд. Коты неторопливо хватали куски и отбегали в сторону покушать. Удивительно то, что всегда выдерживался образцовый порядок – кошки не грызлись между собой, не отнимали друг у друга куски, не пытались прорваться первыми. А так – в порядке живой оче-реди – окормлялись. Как «кошатница» сумела их так воспитать – одному Богу известно. Но – факт! Вот только асфальт перед домом после смерти «кошатницы» еще много-много лет вонял рыбой. Так что с этой стороны, она была совсем уж не лучшая соседка.
Мы с ребятами, иной раз, чтобы развлечься, устраивали «прицельное бомбометание» картошкой по котам, рассевшимся перед подъездом. Первый удар иногда удавался ; кошка была поражена и с громким мявканьем она отбегала в сторону. Но, после этого, глаза всех кошек поднимались вверх к моему балкону на пятом этаже. Кошки внимательно следили за движением моей руки и всегда умело уворачивались от летящей картофелины. Только изредка сидящую кошку задевала картофелина срикошетившая от земли, но такой удар был очень слабым и кошки, в таком случае, даже не мяукали и не двигались с места.
Поняв, что кошки хитрей и проворней нас, и нам ни в коем случае их не победить, мы прибегли к помощи «кошачьего наркотика» ; настойки вале-рианы, которая приводила некоторых кошек в настоящий экстаз. На полученные от родителей деньги мы покупали пузырек валерианки (слава богу стоила она копейки), забирались ко мне на пятый этаж и начинали лить ее с балкона на асфальт перед подъездом. Мы лили ее на асфальт а не в кусты, поскольку при этом было намного лучше видно как катаются кошки. Интересно, что на некоторых кошек валерьянка не производила никакого действия ; они как сидели, так и продолжали сидеть в ожидании обеда. Зато не-которые приходили в неимоверный экстаз ; мурчали, катались, закатывали глазки, лизали асфальт, снова катались, приводя нас в неимоверный вос-торг. Один раз мы в кинули картофелину в такую «обалдевшую» кошку, но ничего интересного не произошло ; она как бы не почувствовала сильного удара. А на какой-то момент замерла, а потом снова стала кататься на спине и нюхать асфальт. Соседи были не в восторге от такого «развлечения» ; ведь к запаху кошачьего ссанья теперь примешивался запах валерианки. Б-р-р-р – какая гадость! Я сам скоро стал моршиться от этой вони, поэтому опаивание кошек «наркотой» прекратилось. Конечно, если мне было очень скучно, я мог раз в месяц позволить себе опоить кошек, но не чаще.
Много у нее перебывало кошек, одни умирали, появлялись новые, какие-то приходили бог знает откуда, кто-то подбрасывал котят – кошачье племя то уменьшалось, то увеличивалось, но продолжало существовать. Недолог кошачий век, поэтому за десяток лет прошло четыре или пять поколений. Даже после того как «кошатницы» не стало, кошки долгое время жили в нашем дворе. По старой памяти, приходили к знакомому подъезду, к знакомому окну и сидели, то ли в ожидании обеда, то ли отдавая долг памяти той, которая столько лет заботилась о кошаках.
Из множества кошек мне запомнился только один кот ; Тошка (полностью он именовался Антошка). Подобной окраски я никогда больше не встречал, если только я не преувеличиваю ее красочность в своей памяти. Тошку покрывала длинная шерсть серо-стального цвета с белым подшерстком и длинными белыми шерстинками, которые почти все были прикрыты серой шерстью. Поэтому он никогда не имел постоянного окраса – стоило подуть ветру или пошевелиться коту, как тут же шерстинки стального цвета заслонялись белыми и оттенок кошачьего бока менялся, а когда Тошка шел или бежал,; вообще переливался разными оттенками – от стального до ярко-белого. Уникальный был кот, только вот жаль что его потомство (а я помню два помета) было простых окрасов.
Мы всегда считали Кошатницу одинокой, но, неожиданно, в 1966 году к ней приехали родственники из Магадана с дочкой ; моей ровесницей. Имени девочки я вспомнить не могу,; миленькая была, воспитанная. Кто были ее родители – тоже не знаю. Слышал, что их пригласили на работу в Чехо-словакию, поэтому их путь лежал через Москву, в Прагу, а потом, через год, обратно в Магадан. И оба раза они останавливались на несколько дней в ее квартире. Я разговаривал, естественно, только с девочкой, поэтому толком так и не понял, кем ей приходится «кошатница». Она называла ее просто «бабушка», а кто конкретно – «мать отца» или «мать матери», а может быть «сестра матери отца» и проч. – я так и не выяснил. Я также не узнал, почему они никогда к ней не приезжали и вообще – историю Варвары Федоровны мне узнать не удалось. А жаль! Явно там было что-то интересное. Барские прибамбасы, зашторенные окна, неразговорчивость, родственники из солнечного Магадана (!) ; все это указывает на то, что она явно пострадала от советской власти. На прощание девочка (или ее родители – на помню) по-дарила мне книгу на чешском языке, но с обалденными картинками – про космическое путешествие на какую-то планету. Текст я прочесть не мог, но смысл был понятен по картинкам. Уникальным в этой книге было то, что, когда я разворачивал очередную страницу, в развороте поднимался какой-нибудь предмет – то космонавт в скафандре, то панель управления кораблем, а на последней странице ; огромный звездолет высотой в две трети книги! Красотища! В совке таких книг не было! Мы с ребятами за два года засмотрели картинки до полного износа и мать, в конце концов, ее выброси-ла. Девочка мне понравилась, я ждал, что, может быть, она с родителями еще раз появится в Москве. Но нет! Больше они сюда никогда не приезжали.