Матиас Готтхардт Нитхардт (1470/75-1528) принадлежит к тем художникам далекого прошлого, которым суждено было пережить в ХХ столетии второе рождение. Это один из выдающихся немецких живописцев XVI века, обладающий неповторимой творческой индивидуальностью, однако долгое время имя мастера оставалось в тени славы его соотечественника и современника Альбрехта Дюрера. Длинноволосый меланхоличный красавец, каким предстает Дюрер на своих многочисленных автопортретах, был кумиром немецких романтиков, видевших в нем родную душу и «самого немецкого» художника.
Иное дело – М.Готтхардт Нитхардт. Ни автопортретов, ни писем, ни дневников, ни научных трактатов. Да и биографических документов о художнике осталось столь мало, что долгое время он был известен под именем Грюневальда, принадлежавшим другому человеку. Впрочем, причина малой известности художника заключается не только в недостатке сведений о его внутреннем мире и перипетиях жизненного пути. Сведенные судорогой почерневшие пальцы с синими ногтями, оскал зубов на мертвом лице, истерзанное пытками тело – всего этого не мог вынести ни галантный восемнадцатый, ни благопристойный девятнадцатый век. И только двадцатое столетие, обесценившее в бездне немыслимых и бессмысленных страданий все достижения культуры и цивилизации, признало художника Матиаса своим. Малоизвестный мастер из далекого XVI столетия стал вдруг чрезвычайно современным, и утратившие веру люди ХХ века, вглядываясь в образы распятого Христа, видели в нем воплощение пережитых страданий.
Изенгеймский алтарь (1512-1515) – главное творение М.Готтхардта Нитхардта. Он находится в музее Унтерлинден в Кольмаре (Франция), но прежде его местоположением была больничная церковь при аббатстве св.Антония в Изенгейме.
Слово алтарь имеет различные значения. Это и восточная часть церкви, и престол, на котором совершается таинство причастия. В живописи алтарем называются соединенные между собой картины, связанные одной идеей или темой. Обычно алтарь состоит из трех картин – одной центральной и двух боковых – и называется триптихом. Нередко его боковые створки имеют изображения на обороте, так что алтарь можно смотреть как в открытом, так и в закрытом виде. Алтарь подобен книге как по внешнему виду, так и по сути. Образующие его картины представляют своего рода богословский трактат в образах, каждая картина которого является необходимой частью целого.
Изенгеймский алтарь имеет форму полиптиха, то есть состоит из многих картин и имеет весьма сложное устройство, позволяющее ему открываться не один раз, как обычные алтари, а дважды. Таким образом, он имеет как бы три «слоя», каждый из которых состоит из трех картин.
Каждый день пациенты монастырской больницы приходили с молитвой к этому алтарю. В обычные дни он был закрыт, и страждущие могли видеть лишь распятого Христа на черном фоне. Обычно художники изображали крест Господень на фоне пейзажа, и красивые дали в какой то мере смягчали трагизм происходящего, напоминая о грядущем воскресении. На картине М.Готтхардта Нитхардта нет ничего успокаивающего. Только ужас физической смерти, боль, беспросветное горе и кромешный мрак. И все же от картины невозможно отвести глаз. Потому что, как это ни странно и ни страшно, она прекрасна. Словно белая вспышка на черном фоне – Дева Мария, падающая без чувств на руки Иоанна Богослова в красном плаще, а у подножия креста рыдает Мария Магдалина в светящемся оранжевом одеянии, и издали ее фигура кажется зажженном в ночи пламенем костра.
По большим праздникам алтарь открывали, и перед взором страждущих представало сияющее чудо. Юная златокудрая Мария с нежной веселой улыбкой склонившаяся над жизнерадостным Младенцем Христом; ослепительный свет с небес, озарявший и картину, и тех, кто стоял рядом, и, наконец, ангельский концерт, исполняемый спустившимися на землю небожителями в честь появления на свет Сына Божьего.
Однако на картине можно увидеть персонажей, не знакомых нам по произведениям других художников, писавших на рождественскую тему. Присмотримся: вот по горным склонам идут пастухи, и над ними парит воинство небесное, возвещающее радостную весть. Казалось бы, знакомый традиционный образ, но… Один из ангелов бородат. Возможно ли такое в принципе – вопрос спорный, но многочисленные художники, писавшие посланцев Бога и до, и после Готтхардта Нитхардта, никогда не изображали их в таком виде. Почему же мастер Матиас решился на это? По мнению В.Фрегнера, автора крупнейшего исследования о творчестве художника , этот «бородатый ангел» не ангел вовсе, а сам Иисус Христос, существовавший, как учат богословы, извечно. Таким образом, среди ангелов на небесах пастухи увидели Того, кто сейчас воплотился на земле в образе Младенца.
Есть на картине еще один странный образ. Из мрака шатра, под которым расположился ангельский оркестр, выходит излучающая сияние женщина с пламенеющей короной на голове. Она кажется бесплотной и созданной как бы из материализованного света. Ее лучезарное лицо напоминает черты Девы Марии, склонившейся рядом над Младенцем, и, возможно, эта женщина тоже является Мадонной, но уже в образе Царицы Небесной.
Но главная загадка ждет нас впереди. Присмотримся к участникам ангельского оркестра. На первом плане - златокудрый улыбающийся ангел в белых одеждах, который старательно играет на инструменте, напоминающем современную виолончель. (Вероятно, это виола да гамба). За ним расположились и другие подобные ему музыканты. Однако поодаль, во мраке, мы видим совсем иного крылатого скрипача. Его покрытая перьями фигура освещена зловещим сине-зеленым светом, а взор узких светлых глаз устремлен куда-то вдаль. Он не улыбается, подобно другим ангелам. На его мертвенно-бледном лице, выдающем внутреннее напряжение, застыла тревога и тоска. Куда и зачем смотрит этот музыкант? В чем причина его затаенной скорби? И, наконец, кто он сам?
Может быть, это один из обитателей Царства Небесного, знающий о грядущей участи на земле Сына Божьего и не способный сдержать скорбь? А, может быть, это один из падших ангелов или сам Люцифер? Но тогда зачем он здесь? Замыслил ли он что-нибудь злое против Божественного Младенца или, напротив, исполненный раскаяния, понимает, что ему никогда не заслужить прощения? Или, может быть, все-таки надеется?
Никто никогда не узнает, какой смысл вкладывал художник в этот образ. Да знал ли он сам, кто явился ему в сонме светлых ангелов? Откуда и зачем взялся на его благочестивой картине печальный скрипач с тонкими зеленоватыми пальцами?
Раз в год – в день святого Антония (17 января) – открывался «третий слой» алтаря, посвященный покровителю обители. Святой Антоний (III-IV вв.), живший много лет в пустыне в полном одиночестве, был, по преданию, постоянно искушаем бесами, которые пытались заставить его отречься от Бога. Они пугали его жуткими видениями, мучили, а подчас подсылали к нему очаровательных ведьм, пытавшихся соблазнить святого. Все напрасно. Антоний остался верен Богу.
На картине Готтхардта Нитхардта мы видим почтенного старца, терзаемого бесами в темной лесной чаще. (В христианской символике лес – символ грехов и заблуждений). Они набросились на него, повалили и безжалостно издеваются над ним, пытаясь убедить в абсолютной власти и над ним, и над миром. На лице несчастного пустынника только страдание, растерянность и ужас. Правда, над ужасной чащей в прозрачной лазури вздымаются к небесам белые скалы (символ трудного пути добродетели), и над ними – Бог в золотом сиянии, но ни один луч его света не проникает в кромешный мрак, где страдает преданный ему человек.
Впрочем, эту страшную картину, которая не только изображала искушение святого Антония, но и сама являлась искушением для сомневающихся и отчаявшихся душ, показывали только 17 января. Большую же часть года страждущие подопечные обители созерцали распятого Христа, принесшего себя в жертву во имя любви и сострадания к людям.
В ХХ столетии Изенгеймский алтарь обретает новую форму – музыкальную. В 1934 году немецкий композитор Пауль Хиндемит завершает оперу «Художник Матиас», посвященную автору знаменитого шедевра, однако в нацистской Германии она была запрещена. Ее трагизм был чужд господствующей идеологии, но главное – реалии XVI века вызывали слишком явственные ассоциации с современностью. В частности, сцена сожжения «еретических» книг в Майнце представляла прямую аналогию с с массовым сожжением книг в германских городах в 1933 году. На основании тщательного изучения документов, связанных с жизнью художника, композитор акцентирует внимание на связи жизни и творчества своего героя с происходившей тогда в Германии Крестьянской войной. Вначале Матиас сочувствует восставшим и помогает им, но затем приходит в ужас от варварства народа, уничтожающего произведения искусства. В то же время и образованные представители господствующего класса ведут себя не лучше, сжигая «еретические» книги, а заодно и людей. В отчаянии художник скрывается в лесу, и там ему являются кошмарные образы - те самые, которые он впоследствии запечатлел в своем произведении. Из последних сил он творит молитву – и тут перед ним предстает в образе святого отшельника чтимый им кардинал Альбрехт и убеждает его вернуться к искусству, ибо оно – единственный путь освобождения от зла – как в себе самом, так и в мире.
Московская немецкая газета, 2007, №3