День прошел быстро. Вечером. Дождливым, промозглым, хмурым, осенним вечером возвращалась домой, дворники услужливо мельтешили перед глазами, холуйски демонстрируя работоспособность и старательность, но не справлялись с водяными хлябями. Вела машину осторожно, предотвращая малейшую аварийку из-за которой можно было профукать пять-шесть часов жизни в ожидании сотрудников дорожной инспекции.
Хмыкнула, увидев впереди понурую, плотную вереницу машин, образующих внушительную пробку. Господи, на что уходит время! Закурить что-ли? Даром, что бросила, как у бывалых горький шоколад, у нее всегда была припасена пачечка заветная для пережидания томительного или пережевывания гнетущих деструктивных мыслей. Чтобы не поганить девственную пепельницу, приоткрыла окно. Тут же пожалела, вода ринулась в машину, намереваясь мироустроить маленькое сухое пространство на свой лад. Цыкнула на нее, быстренько ликвидировав брешь, озабоченно рассмотрела описанный дождем обшлаг рукава пальто. Она была активным курильщиком со стажем пятилетним, и пассивного курения чуралась, мысль о том, что, покурив, оставшуюся часть дороги будет нюхать сигаретный дым, а затем неделю принюхиваться к его угасающим выжимкам, не отрезвила, а только раззадорила, мучительно захотелось закурить. Тонюсенькая щелочка образовалась путем продолжительных манипуляций с кнопкой стеклоподьемников. Щелкнула зажигалкой, с наслаждением затянулась.
Пробка обещавшая стать многочасовой стала рассасываться. Можно было ехать дальше, правда, с пешеходной скоростью. Мысли роились в голове разноплановые, разносложные, разной степени приятности. Из них выбрала одну. Чем заняться дома? Что почитать, посмотреть, обязательно принять горячую ванну с пеной. Вспомнила содержимое холодильника, оно удручало. Внезапно захотелось съесть дыню, сочную спелую. Любовно стала шлифовать подробности ожидаемого приезда домой. Предвкушая приятности вечера, не заметила, притершуюся, откуда-то сбоку по акульи серую девятку. Обругав про себя непотребными словами водилу, ловко увернулась от, казалось бы, неизбежного столкновения.
На чем я остановилась? Да, дыня то, что мне нужно. Готовить для себя одной мизерную порцию как-то лениво. Муж обещал быть поздно, и вряд ли стал бы в ночь ужинать. Вывернула на магистральную дорогу К. проспекта. Включила радио, бессмысленно радостный треп ведущих раздосадовал, поставила диск с записью «Трое в лодке, не считая, собаки» Джерома К. Джерома. Он ее оченно веселил. Так в приятных раздумьях на предмет сочной дыньки вела она машину, подхихикивая, актеру, манерой изложения подчеркивавшего соль в самых смешных кусках текста талантливого писателя и неудачливого журналиста.
Ба! Заслушалась, просмотрела поворот на супермаркет, проехала, разворачиваться не с руки, долго слишком крутиться пришлось бы, поехала дальше. Сумрачное вечерявшее небо как-то незаметно традиционно превратилось в ночное. Пошарила рукой в сумке, развалившейся на пассажирском сиденье, нащупала футляр для очков, открыла, достала их, нацепила. Была она близорука, слегка, но по темноте машину предпочитала водить в стеклянных «водолазах». Поискала глазами циферблат часов, нашла, утонувшие в полумраке, цифры. Одиннадцатый час, поздненько. Машина резво бежала по дороге, лихо, входя в многочисленные повороты. Свет фар далеко простреливал чернь дороги, редкие придорожные фонари тоже вносили посильную лепту. До дома оставалось минут двадцать, а километров пятнадцать.
Какой-то быстроколесный нахал «задышал в затылок», и стал прессинговать, недопустимо близко приблизившись сзади, и нетерпеливо ослепляя дальним светом, демон - стративно приказывая убираться с крайней левой полосы дороги «100-киллометровой в час» тихоне. «Вот СУКА!»- подумала она, впереди горел красным светофор и смысла пороть горячку она не видела. Резко тормозить, чтобы попугать, не стала, а индифферентно включила левый поворотник, «де на разворот иду» дубина ты стоеросовая. Зло моргнув фарами, ее обогнали, и не смогли отказать себе в удовольствии, оказать джентльменское внимание по-московски, внезапно тормознуть, подставив автомобильную задницу под удар. Чего в этом жесте больше: поцелуй меня в ж… или т…ни в нее? Она пообещала себе поразмышлять на досуге.
Вспомнила недавнее интервью одного очень известного любителям гангстерского кино режиссера, мужа одной оччччень известной запевалы мировой муз. индустрии. На пошлейший вопрос интервьюера, дескать, какое самое ласковое обращение к супружнице употребляете, сообщите, весь мир трепещет в ожидании откровения, мужчина с ленинским прищуром ничтоже сумнящеся ответил: «Сука!». Емко.
Настроение, тем не менее, было подпорчено. Справа показалась заправка. Полуистертая зебра на полотне дороги. Странно. Шоссе. Светофор в метрах пятисот. И такое приглашение пройтись! Тень мелькнула на дороге. Включила радио громче. Одномоментно рявкнул хлопок справа, повернула голову, и не увидела правого зеркала. «Что за черт!» Оглянувшись назад, увидела черную кучу на дороге. «Что это!» Стала притормаживать. Потом сдала назад, чтобы разобраться. Вышла из машины, оглядела то место, на котором обычно можно видеть прикрепленные зеркала, в нем зияла средних размеров дыра, зеркало, судя по всему, было вырвано «с мясом», болтались провода. Еще ничего, не ведая, понеслась вперед, горя праведным гневом.
Навстречу ей устремился возбужденный высокий мужчина, размахивая высоко и широко в стороны руками, он делал успокаивающие жесты. «Ничего не бойтесь, я все видел, я буду свидетелем, это не вы, это не ваша вина, не смотрите туда!» Защищающим движением, чуть приобнял. Отталкивающим движением плеч, сбросила чужие руки. Возмутилась: «Что вам от меня нужно? У меня из машины вырвано зеркало, на ровном месте, я ничего не понимаю, что за хлам на дороге…» Остановилась, заметив сочувственно - сопереживающий взгляд незнакомца, попыталась заглянуть за его плечо. «Я же вам говорю. Я хозяин заправки, я все видел. Это не вы, вам не в чем себя винить. Вам не надо туда смотреть, там женщина лежит, уже мертвая, ее задавили. Перебегала дорогу, зацепила ее белая иномарка, номер не весь запомнил, только цифры, первую букву. Она взлетела в воздух, перелетела через две полосы, потом ее бросило вниз между вашей машиной и оранжевым «москвичом». А я все видел потому, что собрался домой в город, как раз на светофоре развернулся. И тут такой п… Извините».
Слова, торопливо выговариваемые мужчиной, подействовали оглушающе, мужчина продолжал что-то говорить, ласково поглаживая по плечу, а Маргарита его уже почти не слышала, как будто звук выключили, губы незнакомца стали какими-то огромными, и шевелились, как две изогнутые скобкой безволосые, жирные гусеницы. Последний глоток воздуха, застрял где-то на половине пути, и она не могла его не выдохнуть, не протолкнуть дальше в легкие, началась паника, она раз за разом делала попытки, вдоха или выдоха, но бесплотный, такой живительный воздух лишь плотно утрамбовывался в тугой ком в районе грудины, мешая дышать. Вытаращив глаза, надавив рукой на грудь, мучительно втянула носом еще воздуха, и раздышалась. Стало легче. Появилось чувство нереальности происходящего, как в дешевой мелодраме. Вспомнить, как ведут себя главные героини, они, по-моему, плачут, закрывают лицо руками, или слезы крупно катятся по лицу, картинно падают в обморок.
Захотелось рассмеяться. Присела на обочине, закрыла лицо руками, чтобы скрыть подступающий смех, сразу заплакала, закачалась на корточках, дикий лихорадочный холод пробрал, стал бить озноб. Чувство раздвоенности. Началась истерика. Мужчина неловко потоптался рядом с ней, и, чувствуя свою ненужность, побежал вызывать милицию.
Приступ почти прошел, на ватных ногах вернулась к машине, забрала сигареты, телефон, стала беспорядочно курить: прикуривать, глубоко затягиваться, делать по - несколько затяжек, затем бросать сигареты в канаву. Сумка соскочила с плеча, из нее выпал телефон, рюхнулся рядом, что хорошо, с недавно образовавшейся лужей, прямо в грязь, не лучше, двумя пальцами достала утопленника, наспех протерла бумажной салфеткой, поцокала клавишами аппарата, высветился на дисплее телефонный номер мужа.
От зуммера телефонного уже горело ухо, а Герман все не брал трубку. Автоответчик был отключен. Аут.
Подъехала ментовская машина. Мару стало засасывать в воронку разборочной машины правосудия. Тягомотно потянулось время. Суровые, уставшие, замордованные стражи порядка на дорогах действовали стандартно. «Пройдите, ваши документы, это ваша машина, покажите, вы выпивали, перед тем как сесть за руль, нужно проверить, ну что, задержали москвича, пригласите, вот заполните, опишите все, как было, можете у себя в машине, а где ваше водительское, нужно будет проехать к мед пункту?»
Заторможено заполнила все бумаги, стараясь не смотреть, на расплющенное по дороге тело бедной женщины, старательно косясь на обочину, торопясь, прошагала от своей машины до милицейской.
Увидела владельца «москвича». На вид лет пятьдесят, пожамканый, затюканный жизнью, вид, усталый взгляд. На голове армянский аэродром, хотя внешность славянская, и, боже мой, мечта подростков восьмидесятых, видавшая виды «Аляска», удачно вписывались в ансамбль, и ботинки а-ля «прощай молодость».
Маре на секунду представилась вся жизнь его. Ей настолько стало жаль этого человека, так стыдно за свою «оранжерейную» жизнь, что слезы столпились, готовые пролиться. Отвела взгляд, быстро проморгалась, потерла переносицу. Приступ человеколюбия прошел.
Сдержанно поздоровались, потом познакомились, подспудно ощущая неприязнь и понимая, что излишняя откровенность может навредить, обменялись своими впечатлениями. «А ваша машина где?». Проследил глазами за взмахом в сторону руки, недоверчиво посмотрел прямо в лицо, укол зависти. Протянул задумчиво: «Хорошая машина, да» - чуть помешкал. «Муж подарил или сами?» - внезапно зло закончил он, порождение эпохи индустриального социализма. Я – не богат, и сосед не богат. Мы братья навек, мы одной крови, так сольемся же в дружественном экстазе. Выкорчевать советский менталитет нарождавшемуся капитализму оказалось не под силу. Не по Сеньке шапка. «Побью, как пить дать побью». «Убью вежливостью!» - мстительно взмечтнула Марго.
«Василий Викторович! Конечно муж, машина, как подтверждение статуса, ездить комфортнее конечно, но принцип передвижения один и тот же. Вы согласны?» - примирительно и подчеркнуто вежливо ответила Мара.
«Господи, если бы ты только знал, чем мне за нее приходится платить, и вообще, твое то, какое дело!» - внутренняя речь на то и внутренняя, что посторонним вход запрещен.
Гаишник пригласил сесть в милицейскую машину, чтобы проехать к медицинскому пункту, взять тест на наличие алкоголя в крови. В машине все молчали, и молча слушали стенания рации про чужие наезды, столкновения, крупные и мелкие ДТП.
Для позднего часа на пункте было больше, чем достаточно людей. Заняли очередь. Привезли в дупель пьяного хачика на освидетельствование, хотя необходимость использования «трубочки на свежее дыхание» вызывала сомнение, только у принявшего на грудь молодого человека. Пьян, собака, был в дымину. Веселое хи-хи над его видом, резко сменилось на утробную злость и сильнейшее чувство неприязни, когда стали известны подробности его дорожного куролесенья. Сбил женщину с ребенком на автобусной остановке, попытался сбежать.
Василий Викторович, имевший время, осознать социальную пропасть между ним и Марой, был не первым не последним, кто впал в грех зависти. Проникся классовой ненавистью, и завывал рядом, чуть повернувшись спиной, найдя поддержку в благодарных ушах человека, опупевшего от двухчасового сидения на жестком стуле в душной комнатке, и благодарно кивавшего в такт особенно слезным пассажам.
«Да, честному человеку, правды не найти. Вот сидит, богатенькая, бабки на взятки кинут, откупятся. Знаем мы, как такие состояния делаются. Тут горбатишься-горбатишься, как папа Карло, и денег нет, а те, что заработаны, так честным трудом, потом облиты и кровью. И здоровья уже нет, а пенсия курам на смех. Засудят его, видит бог, ни за, что ни при что. У него денег нет, все, алис, гиблое дело его.
Устав, поневоле слушать всю эту мутоту, вышла, прикрыв аккуратно за собой дверь на крыльцо, шумно вздохнула, достала сигареты, с трудом прикурила, зажигалка малосильная гасла на ветру.
Набрала номер Германа, телефон тихонько пискнул и отключился, батарейка села. Надо было с утра подзарядить, так забыла, а теперь вот, получай фашист гранату.
На удивление быстро, прошли процедуру проверки. Гаишник отдал документы, записал телефоны, обещал в скором времени позвонить, подвез до брошенной машины.
Подъехав к дому, завидела свет в столовой, и почему то долго, даже старательно стала парковать машину. Успокаивающие капельки точно в соответствии с инструкцией дали желаемое расслабление. Примостившись рядом с мирно посапывающим мужем, честно закрыла глаза, приготовившись провалиться в сон. Мозг продолжали бороздить мысли о страшном событии невольным участником, которого она стала. Добросовестно проворочавшись часа два, ругнув про себя все фармацевтические компании вместе взятые, опасаясь устроить несанкционированную побудку Герману, потащилась на кухню, в надежде на дедо-бабовский способ – теплое молоко с медом. Гадливо проглотила сладковатую жидкость. Вымыла кружку и серебряную ложечку, увидела несколько капелек гречишного меда на столешнице, оттерла стол. Покружила по кухне. Бухнулась на низенький гостевой диванчик, стянула с подлокотника плед, накинула на себя, повздыхала, согрелась, разморило, уснула.
Под утро приснилась старуха, та самая, она это сразу поняла, вся в черном, в по - церковному повязанном платочке, маленькая, сухонькая, согбенная, с прижатой к груди ячеистой сеткой?. Возникла старая как бы из ниоткуда. Из тьмы выплыла она к ней на белоснежном облаке, чуть грязновато-сером по краям. Смотрит в упор, глаз не сводит, даже не моргнет, разглядывает, догадалась Мара. Глаза вострые, пронзительные, испытывающие. Старушка вдруг улыбнулась, отчего складки морщин валунами загромоздили все лицо ее. «Так вот ты какая!» помолчала, как будто задумавшись, «Благодарить пришла я тебя. Освободила ты меня. Долгонько избавления ждать пришлось». Опять повисло молчание. «Подарочек у меня к тебе есть, прими, уважь старую, натко!». И протягивает сверточек.