Однажды я ехал из Мурманска на поезде в одном вагоне с матросами и старшинами, уволенными в запас по окончании срока службы - проще говоря, с «дембелями».
О том, что эти парни отслужили своё, говорило хотя бы то, что в их форме одежды было немало всяких вольностей. Правда, кричащей безвкусицы, которую многие считали высшим проявлением военно-морского шика, я тогда на них не увидел.
Ребята вели себя очень хорошо. Я думаю, присутствие в вагоне целого капитан-лейтенанта, то есть меня, было тут ни при чём - они за время службы видели много-много всяких начальников в значительно более высоких званиях. Просто люди подобрались приличные.
Вскоре все разговорились друг с другом. Кое-кого из ребят я знал - они служили в нашей дивизии, в соседних с нами экипажах. С другими, как выяснилось, мы встречались в море - несколько человек служило на сторожевом корабле «Задорный», в обеспечении которого всего лишь несколько недель тому назад наша лодка стреляла практическими торпедами.
«Задорный» был известен на Северном флоте своими замечательными традициями. На нём был дружный экипаж, любивший свой корабль и по-хозяйски заботившийся обо всём корабельном «железе».
У людей, ходивших в море, всегда находилось и много общих тем для разговоров, и много общих знакомых.
Но один старший матрос, на груди которого был богатый набор всевозможных знаков воинской доблести, держался в стороне и отмалчивался. Его лицо мне показалось знакомым, вот только никак припомнить не мог, где же я его видел. Попутчики сначала лишь косились на его «коллекцию», а потом всё же попытались кое-что уточнить.
- Слушай, земляк, а ты где служил?
- На «раскладушке» (так в среде подводников шутливо называли лодки проекта 675).
- А кем?
Дальнейшую беседу пересказывать просто бессмысленно. Очень скоро выяснилось, что парень совсем не тот, за кого себя пытается выдать - у него не было никакого понятия ни о подводных лодках (кроме подслушанного где-то слова «раскладушка»), ни о службе на них. Вскоре к разговору присоединился один из знакомых мне матросов-подводников:
- А ведь я тебя знаю! Ты вовсе не на лодке служил - ты служил в нашей базе на КПП-5! Скажи-ка, вот этот вот знак ты не у меня ли отобрал?!
Теперь вспомнил старшего матроса и я. Точно, он был контролёром контрольно-пропускного пункта (КПП) и пару раз проверял у меня документы.
КПП с такими зверскими порядками, как там, я раньше никогда не видел. Впервые мне довелось почувствовать это на себе в курсантские годы, когда командир лодки, на которой я стажировался, отпустил меня в Североморск, к родителям.
Сейчас я понимаю, что бойцов для службы на КПП-5 отбирали, что называется, «штучно». Каждый из них должен был быть цепким, зорким, ловким и придирчивым. Ещё - признавать только своих прямых начальников, а всех прочих рассматривать как потенциальных нарушителей пропускного режима - в каком бы возрасте и при каких погонах они бы ни были.
При этом матросов срочной службы такие же матросы, служившие на том КПП, проверяли особым образом. У них смотрели не только документы - всех, кто ехал в отпуск, обыскивали практически так же, как задержаных преступников. Заглядывали в том числе в их носки и в обувь.
Искали не оружие, не взрывчатку и не наркотики - разные значки. Как правило, именно с их помощью счастливый отпускник надеялся произвести впечатление на родных и знакомых.
Если какой-то из них - «уставной», официальный, был записан в военный билет своего обладателя (с подписью командира и печатью) - его не отбирали. А бывало, что какой-то (самым ценным был жетон «За дальний поход») оказывался честно заработанным и, как положено, вручённым перед строем, но, по недосмотру начальников, не вписанным в документ - его тут же отнимали, не слушая объяснений. Наравне с теми, что не были заслужены, а приобретены тем или иным путём.
Точно так же изымались всякие самоделки и уникальные значки, изготовленные по заказу экипажа к юбилею корабля, в память о пересечении экватора и в честь других знаменательных событий. Куда все они потом девались? Совсем нетрудно догадаться.
Возвращавшихся из отпуска «срочников» на КПП досматривали уже по-другому и с другой целью - искали спиртное. Вот как раз с целесообразностью этой процедуры трудно было не согласиться. Правда, протоколов об изъятии найденного «пойла» никто не составлял, поэтому дальнейшая его судьба не прослеживается...
Не могу сказать, что служба на КПП была лёгкой. Когда матросы-контролёры вместе с офицером, дежурившим по режиму, размещались ещё не в специально построенном домике, а в маленьком фургончике, там не было даже электричества - всё освещалось с помощью керосиновых ламп.
Зато в закутке, где сидел дежурный, на самом видном месте долго висел лозунг с ленинскими словами: «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация». Правда, когда его прочитал один высокопоставленный политработник, он начал ругаться и заставил убрать слова вождя подальше (беспрецедентный для советского времени случай!) - видимо, решил, что это глумление. И, наверное, он тогда всё-таки был прав...
А разве ровесникам тех «капепешников», что попали на корабли, было легче? К тому же, в караульном взводе (который нёс службу в комендатуре и на КПП) тогда служили только два года, а в плавсоставе - все три!
Старшего матроса, отслужившего на КПП-5, попутчики проверили точно так же, как он сам во время службы «шерстил» других. Естественно, в его военном билете ничего ни о каких «регалиях» записано не было. Вскоре на груди у бывшего контролёра не осталось ничего, кроме комсомольского значка.
Хорошо ещё, что бить не стали.