Хорошо!
Хорошо сидится на лавочке в летний день в каком-нибудь зеленом скверике или парке. Небо в бледно-голубом платьице, листва шелестит-шепелявит. Чувствуешь себя легко и непринужденно. Конечно же, неплохо было бы позвонить ветру и договорится о встрече, ведь его общества определенно не хватает: когда солнечные лучи с таким упорством сверлят макушки случайных прохожих, так и сознание всем нам потерять не долго.
В одном из московских парков: то ли терлецком, то ли измайловском - на потрепанной лавочке сидели двое старичков. Один совсем морщинистый, как будто свернувшийся в трубочку, другой вроде бы помоложе с редкой порослью седых, аккуратно причесанных волос.
Удивительно до чего были похожи их лица: один и тот же вздернутый нос, уверенный, язвительный лоб, ясные глаза цвета морской волны, припухшие верхние губы, изгибом напоминающие спину муравья, и… Да вроде бы и всё - без «и». Тот, что постарше, в клетчатой рубашке и потертых вельветовых брюках, обреченно уставился в одну точку перед собой с типичным для пожилых людей взглядом - как будто приговоренного к смертной казни. Другой, тот, что помоложе, в рубашке с коротким рукавом и старательно наглаженных джинсах, напротив, непрестанно крутил головой и провожал проходящих мимо людей недоверчивым и подозрительным взглядом. Что еще? Еще они были небольшого роста и сидели в идентичной позе: ладони замком, а руки покоились на коленях.
Почти полчаса они уже пробыли в этом парке, но не перебросились друг с другом и парой фраз. Молчали. И лишь минуты капали - кап-кап, и лишь ветер все никак не приходил – задерживался…
- Ты был такой забавный. Маленький когда… Такой непоседа, - неожиданно с улыбкой на губах заговорил тот, что постарше. – Помнишь: как сильно мы любили кататься на санках? С ледяной горы. Зимой. Сколько лет тебе было тогда? Пять или шесть?.. Эх… Точно не помню. Мы вытаскивали на улицу санки и – бегом в ближайший парк. Чаще всего с горки ты скатывался один вместе с остальными детишками. Верещал, дурачился, прыгал головой в снег. Иногда я присоединялся к тебе, и мы съезжали вдвоем, но наши санки постоянно переворачивались. Помнишь? И вот мы валяемся на склоне горы, а ты пытаешься засыпать меня снегом… быстро-быстро работаешь руками, а мне потом приходилось вычищать снег отовсюду: из ушей, капюшона курки и даже перчаток.
- Ммм.., - вяло промычал его сосед.
- Незабываемые воспоминания. Даже в мои восемьдесят лет.
- …
- А когда ты только родился, вытряхнулся из утробы матери, еще не успел открыть глаза, - как захныкал!.. Так громко, что стекла больничных окон едва не потрескались. Правду говорю!
- Хох.
- Когда это было? Так давно… Ты был такой маленький… Карапуз. Карапузик. Я мог поднять тебя одной рукой. Щекотал твои пятки, но ты никогда не смеялся. Лишь ползал по полу, разрисовывал карандашами мебель, звучно гулькал – пробовал жизнь на вкус. И куда всё это ушло?! Куда? За какую кровать закатилось? Ведь я смотрел на тебя тогда и думал: «Господи, вот я уже старый, а у него жизнь только начинается. Он еще в самом начале. Впереди всех». А теперь… Мы сидим здесь с тобой такие похожие, такие старые… такие равные. Такие… прошедшие. Как же так!?
- М.
- Что «М»!? Ты меня слушаешь вообще!?
- Отец, ну ладно тебе! О чем ты говоришь, я не понимаю? У меня и так столько проблем. Вон Ленка, внучка моя, взяла и забеременела, а жениха и нет вовсе, судя по всему, - сбежал жених. И что прикажете делать? Что делать, я тебя спрашиваю?
- Тьфу ты. Ты ничерта не понимаешь. Никогда меня не понимал. И в кого ты такой зануда вырос, боже ты мой?
- …
- А свое четырнадцатилетие помнишь? В тот день ты впервые напился: умыкнул из моего тайника бутылку коньяка десятилетней выдержки и наглотался. Ай-да, стерванец! А после выбежал во двор нашего дома с гитарой и давай бренчать. Мне и до этого приходилось слушать твое невразумительное, натужное пение, но в тот день алкоголь раскрепостил тебя. И ты пел так сильно, так искреннее, так немыслимо красиво, что толпа материализовавшегося из ниоткуда народа еле отпустила тебя даже тогда, когда ты уже был не в состоянии пропеть ни звука!
- Дааа. Ии-к… Было дело.
- Я прекрасно помню твою первую любовь. Наташа её звали. Наташа ведь? Я ничего не путаю? Кучерявые каштановые волосы, тонкая лебединая шея, душещипательные маленькие ладошки… Их наверное было так приятно целовать, а еще чудеснее облизывать эти малюсенькие пальчики, словно слизывать сливки с клубники. Мда… И где она? «Мы не сошлись с ней взглядами». Ну конечно! А со своей Машкой ты какими взглядами сходишься?
- Да дура она была, отец. Я же тебе сто раз рассказывал.
- Помню. Отлично помню, как ты сто раз мне рассказывал, какая же ты была дура!
- Отец! Перестань, в конце концов. Что на тебя нашло сегодня!?
В этот момент перед двумя пожилыми людьми остановилась детская коляска. Катившая её женщина вытащила на свет малыша, который закатил по какому-то только ему известному поводу истерику. Женщина улыбнулась карапузу, прижала его к себе покрепче, немного покачала и постепенно плач сошел на нет. Малыш пару раз вздохнул, провел по маминой руке ладошкой и через несколько секунд снова уснул.
…Ее кожа шершавая, как поверхность огурца, и его гладенькая, как пух. Эти двое были такими близкими и в то же время такими далекими…
- Глупость какая-то! Ведь тебе было столько же лет сколько этому малышу. И жизнь твоя только начиналась. Но посмотри на нас теперь? Мы безвозвратно постарели. И кто из нас первым уйдет - еще вопрос. Но я по-прежнему не могу избавиться от ощущения немыслимости всего происходящего: когда твой малыш старится, увядает, как и ты сам… Это… Это страшно. Странно! Невыносимо!! А я ведь завидовал тебе, думал: «Эх, вот бы сейчас скинуть пару десятков лет». Что ж, получается всё зазря…
- …
- И совершал ты мои же ошибки, хоть и имел фору в двадцать пять лет, но - достаточно! Ты больше не совершишь ни одной из них.
- Отец, ты же сам сказал, что я теперь, как и ты, - в конце пути. Так какие еще твои ошибки я не успел совершить?
Отец впился в сына острым, моментально вскипятившимся взглядом.
- Ты должен объяснить своей внучке, что нельзя кичиться молодостью! Молодость – это как купленные в магазине штаны: сегодня они тебе в пору, а назавтра не налезут. Эх… Люди-люди. Все мы старики просто разных лет выдержки…
Стоял жаркий летний день. Небо местами заросло белой, казалось, непроходимой тиной, горячий асфальт шелушился пылью, а люди буднично шагали по тротуарам, погоняемые в спину безотлагательной необходимостью жить, и лишь каблучки дружно отзывались уверенным «кхх-тук», «кхх-тук». А ветер окончательно потерялся, так и не пришел.
P.S. В небе одно облако перерезало другому пуповину…