Побывав за десятилетия службы во многих морях и океанах, мой отец в 1971 году получил назначение в город Североморск.
Новая его должность была чисто береговой - отец стал начальником командного пункта Северного флота. Плавать теперь было уже не надо, зато требовалось один раз в три дня заступать оперативным дежурным Северного флота.
Это была страшная служба. Как правило, офицеры, стоявшие оперативными дежурными флота в течение нескольких лет, долго не жили.
Однажды отец сказал мне:
- Никогда и ни на каком уровне не соглашайся становиться профессиональным оперативным дежурным!
У него были веские основания так говорить.
Медики утверждают, что после суточного дежурства человеку необходимо дать, как минимум, двое суток отдыха, два выходных, чтобы он пришёл в себя. Такого у отца практически никогда не получалось: закончил дежурство, а потом иди на какой-нибудь очередной доклад или «на ковёр». А ещё приходилось заниматься и текущими делами командного пункта.
Северным флотом в те годы командовал адмирал С.М. Лобов. В силу разных обстоятельств оперативному дежурному разговаривать с ним было не слишком легко.
Однажды отцу во время очередного дежурства доложили, что по дороге в Видяево с моста упала машина с военными строителями, есть погибшие. Он немедленно произвёл доклад об этом происшествии Лобову. Командующий флотом пришёл в ярость:
- Вы плохо дежурите! Почему на вашем дежурстве произошла гибель личного состава?
Интересно, как он представлял себе возможности оперативного дежурного флота, находившегося в десятках километров от места дорожно-транспортного происшествия, по его предотвращению?..
Именно на дежурстве отца 24 февраля 1972 года загорелась известная сегодня всем атомная подводная лодка «К-19», получившая прозвище «Хиросима». Главкому ВМФ, С.Г. Горшкову, первым об аварии доложил оперативный дежурный Северного флота, и Сергей Георгиевич этого не забыл...
Кстати, это именно мой отец, убедившись, что вблизи аварийной лодки нет наших кораблей, связался с Министерством морского флота СССР и попросил направить к ней на помощь проходившие через этот район гражданские суда.
Впрочем, эпопея «К-19» уже и так очень подробно описана.
Случилось так, что эту аварийную лодку на буксире в составе спасательного каравана вели на вход в Кольский залив тогда, когда оперативным дежурным вновь стоял отец.
В эти же часы над Норвежским морем находился «Ил-38», противолодочный самолёт Северного флота, и его пилоты увидели что-то похожее на перископ подводной лодки, мелькнувший в волнах.
Командир самолёта попытался доложить об этом оперативному дежурному ВВС СФ, но прохождение радиоволн было таким причудливым, что работу передатчика «ила тридцать восьмого» не принимал Север, зато слышала Москва.
Доклад прошёл сразу на центральный командный пункт ВМФ, а оттуда - Главкому. Оперативный дежурный Северного флота об этом даже не догадывался, как и оперативный авиации СФ. К слову говоря, в семидесятые годы тот оперативному флота не подчинялся, а лишь взаимодействовал с ним.
Отец в это время занимался совсем другой проблемой. Из Мурманска собирались выходить стоявшие в порту иностранные суда, которые должны были расходиться с буксируемой «К-19» как раз в узкости. Такая встреча нам была совершенно ни к чему. Задерживать спасательный караван нельзя было ни в коем случае, иностранцев - тоже (кто тогда будет платить за их простой?)
Оперативный дежурный нашёл блестящее решение. Он объявил по флоту сигнал «Минная опасность». Это уже форс-мажорные обстоятельства! Пока действует этот сигнал, все обязаны стоять на якорях и швартовах, и претензий ни у кого к нашей стороне быть не должно. Только спасательному каравану было разрешено продолжать движение...
Внезапно на командный пункт Северного флота позвонил Горшков. Он был не в духе: это были не самые лёгкие дни для Адмирала флота Советского Союза. Надо полагать, ему тогда на самом высоком уровне доставалось и за «К-19», и за всё остальное...
Главком продемонстрировал своё неудовольствие по поводу того, что оперативным дежурным стоит тот же офицер, который докладывал ему об аварии, и потребовал доложить обстановку.
- Товарищ Главнокомандующий, спасательный караван с «К-19» входит в Кольский залив!
- Я вас не об этом спрашиваю! Доложите подводную обстановку в зоне Северного флота!
- Товарищ Главнокомандующий, за текущие сутки обнаружения иностранных подводных лодок в зоне ответственности флота не было!
- Вы не владеете обстановкой! Будете серьёзно наказаны!
Раздражённый Главком бросил трубку.
Когда отец сдавал дежурство другому офицеру, позвонил оперативный авиации Северного флота и сообщил, что им получено донесение от «Ил-38». Командир самолёта доложил, что контакт оказался ложным...
«К-19» поставили в завод, погибших похоронили. Началось выяснение причин и обстоятельств аварии.
Когда расследование пожара на «К-19» закончилось, в Москве был составлен обширный приказ. Туда, среди прочего, был включён список офицеров, подлежавших снятию с должностей, назначению с понижением и наказанию по партийной линии (вплоть до исключения из рядов КПСС).
В него неожиданно для всех попал и отец.
Его тут же сняли с занимаемой (контр-адмиральской!) должности и вывели за штат. А вот как быть с партийным взысканием?
Отец входил в состав партийного комитета штаба флота, сослуживцы хорошо его знали и уважали, но приказ есть приказ.
Собрались, начали обсуждать персональное дело коммуниста Караваева. Все прекрасно понимали, что его просто «назначили виноватым». Думали, решали и, наконец, постановили: за упущения по службе бывшему начальнику командного пункта… «поставить на вид». Это было легчайшим из всех возможных партийных взысканий. Такое обычно применялось за какие-то мелкие проступки.
Доложили «наверх»: с должности офицер снят, по партийной линии наказан. Там удовлетворённо поставили «галочку» и закрыли вопрос.
За штатом отец находился в течение нескольких месяцев. Командование обращалось с ним уважительно, совсем не так, как с провинившимся разгильдяем.
За это время ему не раз, как человеку опытному и ответственному, поручали выполнение разных серьёзных дел. В частности, он был членом комиссии, принимавшей от промышленности первый советский авианесущий корабль, тяжёлый крейсер «Киев». На нём базировались наши первые самолёты с вертикальным взлётом и посадкой, «Як-38». Не зря говорят: «Первый блин всегда комом». Эти летательные аппараты по многим параметрам были весьма далеки от совершенства. На них, в частности, даже не было радиолокаторов…
Во время работы в составе комиссии отцу довелось присутствовать при одном примечательном разговоре Главкома ВМФ с тогдашним Министром судостроительной промышленности СССР, Б.Е. Бутомой:
- Борис Евстафьевич, зачем флоту нужен такой «авианосец», который не в состоянии оборонять с воздуха даже себя?
- Товарищ Горшков, это не ваше дело! Я скажу Министру обороны, и он вам прикажет принять этот корабль!
Вскоре отца в очередной раз назначили на должность капитана 1 ранга - он стал заместителем начальника организационно-мобилизационного управления СФ. Через несколько лет выяснилось, что в те месяцы он перенёс на ногах инфаркт. Врачи тогда не сумели поставить правильный диагноз и лечили его… от астмы.
У меня невольно получилось так, что я рекомендацию отца по поводу службы в качестве оперативного дежурного не выполнил. Намереваясь много плавать и продвигаться по службе именно как офицер-подводник, я снова попал на своей лодке в Северодвинск, куда нас поставили для производства внепланового ремонта.
В течение многих последующих месяцев из-за этого у меня не было ни семьи, ни моря. Когда всё это закончится - не знал никто.
В один из беспросветных дней того периода мне предложили новую должность. В Западной Лице, в штабе 1 флотилии подводных лодок, создавалось новое подразделение. Оказалось, что я по всем параметрам устраивал кадровиков как его потенциальный начальник. Правда, «потолком» на этой должности было звание капитана 2 ранга, а я и так уже три года носил такие погоны. Тем не менее, я дал согласие.
Понимал, что можно было годами ждать чего-то в Северодвинске, но так и не дождаться, а тут, по крайней мере, буду дома и с семьёй. Правда, теперь у меня перспективы для дальнейшей карьеры, видимо, не будет. Ну что же - за всё в жизни приходится чем-то платить…
Вот только не знал я тогда одного обстоятельства - того, что мне теперь суждено стать одним из оперативных дежурных флотилии.
Сначала на новой службе всё шло замечательно. Каждый день дома, вместо ста шестидесяти подчинённых - четверо, все офицеры. Нагрузка несравнима с лодочной. Но вскоре начались оперативные дежурства.
Моими учителями на этом поприще стали Серёжа Цигвинцев, Володя Мордовин, Валера Прохоренков. Начальник командного пункта, недавно назначенный Лёня Дыдыкин, сам ещё учился, но и он уже кое-что мог подсказать. Постепенно, с синяками и шишками, постиг и я суть этой службы.
Главное предназначение оперативного дежурного - это своевременный доклад начальникам и оповещение всех сил о приёме важных команд и сигналов.
Кстати, мне долго было непонятно, почему так случилось, что на самом "верху" Вооружённых Сил России о нападении Грузии на Южную Осетию узнали только через сутки после начала боевых действий.
А оказалось, что в тот день наш Генеральный штаб в полном составе… переезжал в новое здание! Вот так организация службы!!! Наверняка на Западе об этом знали заранее, оповестили Грузию, и те приурочили нападение к этому дню. Теперь понятно, почему грузины и американцы были на все сто процентов уверены в своей молниеносной победе!
Если бы не стойкость, героизм и искусство наших миротворцев и тех, кто прибыл к ним на подкрепление, это закончилось бы для России позорным крахом и очередным унижением перед лицом всего мира.
Зато сейчас можно записать эту победу на счёт нашего министра обороны, который фактически обезглавил и обескровил российские Вооружённые Силы. Мы досокращались до того, что, начни наши прибалтийские «друзья» в те же самые дни разрешать с нами силовым путём вопрос о спорных территориях, у нас, пожалуй, не хватило бы людей, чтобы дать им отпор…
Впрочем, я отвлёкся и забежал на семнадцать лет вперёд.
Помимо своего основного предназначения, оперативный дежурный флотилии командует всей дежурно-вахтенной службой объединения, контролирует выполнение суточного плана. Он занимается всеми перешвартовками, выходами в море, погрузками оружия и контролирует все потенциально-опасные работы. Он выполняет многочисленные приказания своих многочисленных начальников. И ещё много чего делает и много за что отвечает…
На столе несколько телефонов, и все они почти непрерывно звонят. Отвечаешь на звонки, при этом сам до одурения крутишь диски номеронабирателей и до боли прижимаешь плечом трубку к уху, пытаясь куда-то дозвониться. А если в бесконечных входящих и исходящих звонках вдруг наступает пауза, тогда надо задуматься и осмотреться: не говорит ли это о том, что ты что-то упустил или сделал не так?
Так или иначе, я много лет подряд стоял оперативным дежурным и вполне справлялся с этими обязанностями.
На третий год моего пребывания на штабной должности мне подсказали, что я вполне могу рассчитывать на поступление в Военно-морскую академию. Моя, вроде бы, несложная, должность мне уже успела надоесть, но интереса к службе я не утратил. Я был рад тому, что для меня открываются новые возможности, и начал активно готовиться к поступлению.
А что - вот возьму закончу академию и приду служить в какой-нибудь штаб с новыми знаниями и со своим опытом службы корабельного офицера, который, на данный момент, остаётся пока невостребованным...
Прошёл в госпитале придирчивую медицинскую комиссию. Сколько кандидатов в абитуриенты её пройти не смогло! Невероятно, но ситуация подчас была такой: человек по состоянию здоровья не годился для обучения в академии, но при этом был годен к дальнейшей службе на подводных лодках с ядерной энергетической установкой!
Прошли медицинское освидетельствование и все члены моей семьи (таков был порядок). Ушёл в зимний отпуск. С утра до позднего вечера в течение всего отпуска готовился к вступительным экзаменам. Все знакомые говорили мне:
- Да не сиди ты над этими учебниками! Сейчас обстановка такая, что для поступления в академию достаточно будет только написать рапорт - ведь желающих нет, на учёбу направляют уже почти в приказном порядке! Так что вступительные экзамены будут проводиться формально...
Это не было преувеличением. Шёл 1994 год, «молодые реформаторы» ставили в масштабах всей страны очередной эксперимент. Была пора «разгула демократии», откуда-то появились «новые русские» в малиновых пиджаках и с массивными золотыми цепями, к власти на всех уровнях рвалась «братва». Да что там много говорить, все из нас прекрасно помнят этот недавний пласт нашей истории...
Все бюджетники, в том числе, военные, подолгу не получали зарплаты. Когда деньги появлялись, их значительная часть была уже обесценена инфляцией. Те, кто уезжал с Севера на учёбу, получал на «большой земле» очень мало, и то не каждый месяц. Вспоминаю рассказ моего знакомого, Гоши Имнадзе, который в тот период учился в Питере, на Классах:
- У меня зимой заболел ребёнок. Деньги нам платили нерегулярно, к тому же их еле-еле хватало только на еду. А тут надо было покупать лекарства, стоившие немало... Пришлось заложить в ломбард свою единственную золотую вещь - обручальное кольцо. Было стыдно. Наверное, так когда-то поступали проигравшиеся офицеры...
Отпуск закончился, я вышел на службу - и как раз вовремя: на Север приехали представители Академии. Забыл уже, как называлась процедура, которую они проводили, а суть её была в предварительном утверждении кандидатов на поступление.
С одним из этих представителей общался по телефону. Когда офицер узнал, что я собираюсь поступать на командный факультет, он разочарованно сказал:
- Зачем вам это нужно? Вы ведь не какой-нибудь там подводник, а нормальный береговой офицер! Будете учиться на соответствующем факультете, и это вам даст возможность заниматься экономикой и финансами...
Мне стало обидно и за подводников, и за себя, а к экономике и финансам я влечения никогда не имел. Тем не менее, ответить решил сдержанно:
- Спасибо, мне надо ещё подумать.
- А что тут думать?
- Это ведь всё-таки моя судьба решается!
На том пока и решили разойтись. Когда в разговоре с моим непосредственным начальником речь зашла о поступлении в академию, рассказал ему о своём нежелании идти по предлагаемой финансово-экономической линии. Тот усмехнулся:
- Зря! Счастья своего не понимаешь!
(А зачем мне нужно было такое «счастье», на которое у меня сразу возникла аллергия?)
Но вскоре вопрос с выбором факультета разрешился сам собой.
Я в очередной раз заступил оперативным дежурным. На следующее утро планировалось совещание в штабе флота, на котором должны были присутствовать наше командование и офицеры штаба флотилии.
Для перевозки штабных наш родной тыл выделил автомобиль - «кунг». Начальники и дежурная служба тыла о планах на завтра знали заранее, вечером мне бодро доложили, что машина готова. Обманули! (И, как оказалось, не в последний раз).
Утром выяснилось, что автомобиль неисправен, и мне пришлось лихорадочно искать ему замену. В результате наши офицеры на совещание опоздали, и за это командующий флотом публично «вытер ноги» о командующего 1 флотилии.
Последствия не заставили себя долго ждать.
Где-то через неделю я принёс на наш военный узел связи служебную телеграмму за своей подписью (некоторые из них я тогда имел право подписывать сам). С женщиной-связисткой, принимавшей телеграмму, я не был знаком. Она пробежала глазами по тексту и спросила:
- Так значит, Караваев - это вы? Сейчас к нам пришла телеграмма из Управления кадров флота, тут, кажется, написано и о вас!
На листке, который она мне показала, было напечатано: «Комиссия... предварительно рассмотрела кандидатов от 1 флотилии на поступление в ВМА имени Н.Г. Кузнецова. Утверждены все, за исключением капитана 2 ранга Караваева».