Эти события произошли в те дни, когда наш молодой экипаж, состоявший ещё только из одних офицеров, приехал в учебный центр в город Палдиски.
Все мои сослуживцы - и те, кто здесь уже бывал, и те, кто оказался в этом месте впервые, были очень довольны. Чистый и красивый маленький городок радовал глаз, а в его магазинах было то, чего не было в наших краях. Практически западная цивилизация!
Правда, изрядно портила настроение необходимость периодически заступать в различные наряды. Особенно туго приходилось капитан-лейтенантам, заступавшим дежурными по гарнизонным караулам.
Офицерам в меньших чинах эту службу не доверяли, а капитанов 3 ранга считалось неудобным туда ставить, потому что они были практически в одном звании с военным комендантом, майором Рыльковым (назовём его так).
Комендант был неглупым, крепким, энергичным мужиком (кстати, хорошим футболистом). Он был лишь отчасти злым (в силу занимаемой должности).
Правда, так считали, наверное, не все - один из заборов неподалёку от комендатуры украшала надпись: «РЫЛЬКОВ-ПОЦ».
Лишь недавно я встретил похожую аббревиатуру в техническом описании одного электротехнического изделия: «ПОТС - первичная обмотка трансформатора силового».
В то время, о котором я пишу, в наш экипаж не были назначены ещё ни старпом, ни помощник. Должность помощника исполнял я, минёр. Мне приходилось ставить сослуживцев во все наряды (в том числе, и гарнизонные).
Ради справедливости я и сам вместе с другими капитан-лейтенантами заступал дежурным по гарнизонным караулам. Этот наряд считался у нас сущим наказанием, и мы полагали, что слишком часто нести его вредно для здоровья. В нашем экипаже к нему было допущено лишь пятеро, и отсутствие хотя бы одного из них было весьма ощутимым для оставшихся.
Однажды ко мне подошёл сильно расстроенный штурман и взмолился: «Ставь меня куда угодно, но только не в комендатуру!» Увы, помочь ему я не мог...
Однажды куда-то уехал наш командир, а меня оставил за себя. Возможно, чтобы у меня вдруг не началась мания величия, замполит на следующий день предупредил: «Ты сейчас исполняешь обязанности не командира, а старпома!»
Так или иначе, даже в этот период я не перестал нести ненавистный всем нашим капитан-лейтенантам наряд.
Однажды я дежурил не то в субботу, не то в воскресенье. Вечером один из патрулей, где начальником был мой знакомый из соседнего экипажа, привёл в комендатуру пьяного матроса, задержанного на танцах. Выяснилось, что этот «военный» был из нашего учебного центра. Любителя спиртного поместили в камеру.
Вскоре за задержанным пришёл лейтенант из политотдела учебного центра (бывало, значит, что туда назначали и молодых офицеров). Он оказался непосредственным начальником бойца. Подчинённый ему матрос, видать, хорошо владел не то кистью, не то плакатным пером, поэтому он на такую «непыльную» службу и попал. Таким ребятам за умелые руки слишком многое прощалось, это их развращало - вот и результат.
Лейтенант чуть ли не со слезами на глазах умолял меня отпустить матросика, не записывая в журнал и не докладывая о задержанном никому. Давил на жалость, уверяя, что за это его накажут гораздо более жестоко, чем самого провинившегося. Неужели мне не жаль карьеры молодого офицера, которая будет сломана в самом её начале? А пьяницу он сей же час положит спать и будет, конечно же, неотлучно при нём находиться, чтобы тот больше ничего не натворил.
Поверив клятвам, я выполнил просьбу молодого политработника. А вскоре в комендатуру зашёл тот самый начальник патруля, который задерживал пьяного матроса, и взволнованно сказал:
- Ну, готовься!
- Что случилось?
- Я слышал, как помощник коменданта ругался, что патрули ловят пьяных, а ты их отпускаешь! Ты что, действительно кому-то отдал того бойца?
- Да.
- Ну, это ты зря! Вот только никак не пойму - откуда он про это узнал? Загадка века какая-то!
Пришёл рассерженный помощник коменданта, притащил вторично задержанного пьянчужку. Велел оформить его как положено и проворчал о грозящих мне серьёзных неприятностях.
Утром на службу прибыл комендант. Очень скоро он вызвал меня в свой кабинет. Там уже сидел его помощник. Рыльков сказал:
- Ну, доложи, как ты отпускаешь пьяниц!
Я вкратце рассказал, как было дело.
- А ты знаешь, что только я имею право решать, что дальше делать с задержанными?
- Так точно!
- Ну и в чём же дело? Ишь ты, какой «огнетушитель» нашёлся: гарнизонная служба вскрывает недостатки, а он их пытается по-тихому погасить!
Подал голос помощник коменданта:
- За нарушение инструкции дежурному по гарнизонным караулам объявляю вам трое суток ареста с содержанием на гауптвахте!
- Есть трое суток ареста! - ответил я по-уставному.
- Раньше на «губе» сидел? - продолжил он разговор уже чуть более миролюбиво.
- Нет, пока не приходилось...
- Ничего, заглоти стакан «водяры» и приходи сдаваться! Так что, как только сменишься, доложи своему старпому, и пусть он тебе выпишет записку об арестовании.
- У нас его пока нет. Я сам сейчас за старпома.
- Ну, тогда доложи командиру!
- И за командира тоже я!
- А что ж ты тогда сюда сам заступаешь?
- У нас для этого офицеров не хватает...
Помощник коменданта взглянул на своего начальника и спросил:
- Володя, у нас здесь на «губе» командиры атомных подводных крейсеров когда-нибудь сидели?
Тот ухмыльнулся:
-Нет, не сидели!
Потом комендант перевёл взгляд на меня и сказал:
- Так что не будем нарушать традиции и обезглавливать на три дня твой экипаж. Считай наказание условным!
Вновь вступил в разговор помощник коменданта:
- А знаешь, кто тебя «заложил»?
- Нет!
- Тот самый лейтенант, которому ты поверил! Матросик у него снова убежал на танцы, и он понял, что сам с ним не справится. Подошёл ко мне и доложил, что, мол, сдал пьяного бойца в комендатуру, а нехороший дежурный его обратно выпустил! Так что никогда больше не верь "политрабочим"! И постарайся сюда больше не заступать!
На «гауптической вахте» я за время службы так ни разу и не посидел...
Ещё не единожды довелось мне дежурить в Палдиски по гарнизонным караулам (куда же от этого было деваться?), и дежурства эти стали для меня после того случая ещё более трудными.
Я очень старался, но, тем не менее, Рыльков в ежемесячных докладах начальнику гарнизона о несении службы постоянно отмечал: «Лучшие дежурные по гарнизонным караулам - такие-то, худший - капитан-лейтенант Каратаев».
Мне было неприятно, что я ему показался, видимо, похожим на известного толстовского героя, Платона Каратаева, философию которого я не разделял. Вместе с тем, утешало, что он переврал мою фамилию и, таким образом, регулярно клеймил позором кого-то несуществующего...