Татьянин дом
Рассказ
Мария, садясь с утра чаевничать, привычно смотрит в окно: там за палисадником, через проселочную дорогу, на высоком берегу реки стоит "Татьянин Дом". Вот уже около тридцати лет пустеет он, теряя растаскиваемые деревенскими мужиками части. Марии уже под пятьдесят, всю жизнь прожила она в селе со своим Колькой, когда-то красивым, чубатым парнем с наглыми, синими глазами, а теперь глаза его поблекли, и стал он лысоват и кряжист. Прожили они хорошо, подняли сына и дочь, дети разлетелись, лишь на лето привозят внучат. Внуки белоголовы и кудрявы в деда. Вот и сейчас, в это бьющее в окно синевой и спелыми запахами июльское утро, спят они в горнице, раскинув уставшие за день, загорелые ручонки и ножонки, да посапывают веснущатыми носами. Внукам по десятому году; в один год принесли им дети долгожданный приплод.
- А ведь и той, что спасла Татьяна, на погибель своему счастью, тоже было лет десять -
Вспомнилось вдруг Марии былое: на следующий день после Татьяниной с Сережей свадьбы пошли они (Колька с Марией, Сережа и Татьяна, его жена), что была десятью годами старше их, но красива необыкновенно, на реку. Солнце катилось к зениту, палящие его лучи едва колыхали пронизанный зноем воздух. На песке у отмели копошились ребятишки. Татьяна, скинув легкое платье, стояла на берегу, подставив солнечным лучам свое статное, загорелое тело. Сергей, одуревший от счастья смотрел на жену не в силах поверить и осознать, что эта сильная, будто вышедшая из рук гениального скульптора статуя, девушка его жена. Татьяна была так красива, так не похожа на деревенских девчонок, что сразу же, с первой для нее деревенской дискотеки увела Сережу на глазах, у девчонок мечтавших захороводить скромного, тихого парня.
Сережа тихий, мечтательный парень со светло-карими, почти желтыми глазами и мягкими волосами цвета пожухлой, осенней травы был на селе любим всеми. В восемнадцать лет не было у него еще девушки, мечтал он о ком-то не в силах представить себе свой идеал. Молодежь со всего села собиралась на берег реки; жгли костер, пели, девчонки с ребятами расходились парами, а Сережа оставался один у потухшего костра со своей гитарой и звездным небом над головой. И вдруг эта нежданная любовь. После безумной, фантастической ночи, что провели, Сережа с Татьяной на берегу реки она несколько раз приезжала, к нему из города. Танины родители были против неравного брака, они считали, что Татьяна достойна лучшей партии, чем этот деревенский мальчик, но она уперлась. Тогда родители на все махнули рукой, но на свадьбу ехать категорически отказались.
Свадьбу справили на селе, расписались в сельской администрации, Колька с Машей были свидетелями. Сережина мама, Евдокия Семеновна приготовила стол, позвала соседей. Она была рада женитьбе сына.
-Татьяна красивая, сильная девушка, умру, будет ему опора, детей родит, а дом на берегу поставим, соседи помогут, как встарь, будет все как у людей - Думала она, накрывая стол.
На другой день, на берегу реки произошло событие самым роковым образом изменившее жизнь, казалось такой счастливой и красивой пары. Когда Колька с Машей уже плыли посреди реки, спеша на противоположный, пологий берег поваляться на горячем, мелком, ласковом как шелк песке на отмели, заплыв на глубину стала тонуть девочка. Сережа не умевший плавать, кинулся к воде, но Татьяна, оттолкнув его, кинулась в воду, рассекая, волны своим сильным телом она оказалась, на роковом месте. В воздухе мелькнули ее загорелые ноги, и она исчезла под водой.
Дети, визжа от страха, мчатся в село за взрослыми. На воде показалась Танина голова, глотая ртом воздух, широко раскрыв глаза, без паники как всегда уверенная и спокойная она нырнула еще раз. И вот уже плывет к берегу, подхватив безжизненное тело ребенка. Сережа, приняв на руки девочку, положил ее на полотенце. Таня стала ритмично надавливать на тонкую грудину ребенка, Сережа, набирая как можно больше воздуха в грудь, запрокинув рыжеволосую голову девочки, прижимался к ее посиневшим губам своим ртом, моля Бога о том, чтобы девочка ожила. Минута казалась ему длинною в жизнь. Все исчезло: вдох, выдох, вдох, выдох - крошечный ротик, ритмичные звуки Таниных рук. Секунды застыли, обретя смысл вечности. В голове ни одной мысли, весь он превратился в просьбу
- Господи! Верни ей жизнь! - Бледное тельце затрепетало, фонтан воды вырвался изо рта ребенка, девочка широко раскрыла изумительно большие, серые глаза и начала дышать. Сережа, завернув девочку в полотенце, прижав ее к груди, мчится в село. Навстречу бегут из села люди. Всего-то метров двести, а они все бегут и бегут, и нет конца этому бегу навстречу друг другу.
Отец девочки, недавно приехавший в село агроном, пытается взять у Сережи ребенка, но тот, прижимая ее к груди, продолжает свой бег. Он приходит в себя лишь, когда натыкается взглядом на местного врача:
-Игорь Дмитриевич, спасите ее! - Кричит Сережа. Девочку уносят в деревенскую больницу больше похожую на жилой дом. Сережа стоит у крыльца, выходит отец девочки, берет его за плечо, встряхивает
-Спасибо.- Рядом стоит Татьяна, ее красивые губы сжаты. Впервые видит Сережа в ее глазах страх. Он с побелевшими губами смотрит на нее, не в силах совладать с нахлынувшим волнением.
-Пойдем домой Сережа, у нас ведь свадьба… - шепчет ему Татьяна, обнимая его за плечи. Колька, с Машей беспечно улыбаясь, в один голос, восклицают:
-Ну, все же хорошо! Серега! Пойдем, отметим, Все-таки свадьба!- Мать уже знает, что случилось на реке, но молчит, с тревогой глянула на невестку, та хлопочет у стола, разливает по рюмкам водку, выпили. Маша включила магнитофон, потянула Кольку за рукав, повисла у него на шее:
-Коль, а у нас, когда свадьба? - У нас как у людей осенью, мы не городские, летом свадеб не играем. - Тихо, ты, дурачок - Шепчет Мария - К осени сватов засылай. Я и родителям скажу, чтоб готовились - Приступает все с тем же Маша.
Уж готово все, небось? - Смеется Колька - Не, не все, боимся, водка скиснет!-
Хохочет она, все теснее прижимаясь к Кольке, своим пухлым телом.
Дом как решили, поставили на берегу реки. Ставили всем селом, к осени почти все было готово. Татьяна радостно сновала по дому, весело что-то прилаживая, развешивая, расставляя, рождая из всего этого только ей ведомый уют собственного дома, тот, что творит каждая женщина по своему разумению, только ей присущий и неповторимый. Дом ее приобретал теплый цвет золотисто-бежевых тонов с неожиданными сине-лиловыми пятнами Чешского стекла и сине-белой Гжели. Ни у кого в селе не было такого дома: дышал он золотом и красотой ни чем не закрашенной древесины, был просторен и обставлен совершенно по-городскому. Было в нем много не заполненного пространства и дышалось в светлых его комнатах легко и радостно. Всем сердцем полюбила Татьяна дом на берегу реки. Дом, огород, палисадник все было ухожено способными к любой работе Таниными руками. Она не ведая усталости, дотемна могла работать на своем огороде и по дому. Сережа все принимает из ее рук как должное, как принимал до этого из рук матери. Правда все стало моложе, новей, светлей и радостней в его жизни. Сережа с восхищением и как-то по-сыновье смотрит на жену. Татьяна была восхитительно хороша в своей спокойно-страстной ненасытности, в ней не было никакой стыдливости, ничего девического, недоступного, никакой слабости; идеальные формы ее тела, ее зрелая спелость, ее раскованность и полное бесстыдство в постели доводили Сережу до такой глубины страсти, о которой он даже не подозревал, к утру доходил он до полного изнеможения, был выпит до дна, блаженно опустошен и благодарен Татьяне за эти ни с чем не сравнимые ночи. Наверно не о том мечтал он, глядя на темное, звездное небо в свои восемнадцать лет. Но эта женщина одним движением своего тела, поворотом головы, струящейся волной иссиня-черных волос, темными очами, вспыхивающими в ночи красными искрами страсти в глубине бездонных зрачков, доводила его до таких глубин, что готов он, был отдать все, лишь бы это никогда не кончалось. В эти жгуче-сладостные мгновения их близости, когда в очах ее загорались пламенные искры, он всегда закрывал, глаза казалось, ему, что летит он к звездам или падает в бездну. Кто знает?
Отец девочки, что тонула, в день Сережиной с Таней свадьбы приехал, в село из Эстонии, он не хотел вспоминать прошлое, где потерял жену и остался с девочкой в осиротевшем доме. Трагедия была так ужасна, что они с Ингой о ней никогда не говорили. Иногда с болью пересекались их взгляды, но они щадили друг друга. Узнав о том, что случилось на реке, отец девочки решил, что без дочери жить не будет. Известие о том, что опасности никакой нет, привело его в состояние полного безразличия ко всему и какого-то отупения; машинально собирал он по дому какие-то вещи, игрушки, фрукты, складывая все это в большой пластиковый пакет. На глаза попалась собственное отражение. Из зеркала смотрело сжатое в комок лицо, на котором жили лишь глаза, серые как у дочери с застывшей в их глубине болью, да в одночасье побелевшие виски.
Он боялся входить в палату к дочери, страшные воспоминания яркими картинами как в стоп-кадре открывались перед его внутренним взором. Собрав, всю свою волю он вошел, Инга, сидела на кровати, вытянув свое бело-розовое личико с тонкими нездешними чертами лица, окруженное буйно разросшимися рыжими кудрями, спадавшими, чуть не до пояса. Ее тонкие, белые руки были прижаты к груди, она готова была, вот-вот расхохотаться с упоением слушая, взрослые анекдоты которые рассказывала тетка с соседней койки. Хохот стоявший в палате ошеломил отца девочки, его застывшее лицо вдруг расправилось, расслабилось, он закрыл свои подернутые болью глаза и тихо с упоением засмеялся. Чистый колокольчик детского смеха, плыл выше всех наполнявших палату голосов, казалось, что, выплывая из открытых окон, он заполняет все вокруг.
Солнце, катилось к закату, оседая за кромку леса своим красным, раскаленным боком. По реке струилась богряно-золотистая дорожка, да плыли отраженные рябью вечерней воды облака. Татьяна засмотрелась на игру света, рождающую неповторимые сочетания цветов и форм. Она перевела взгляд на небо: все тоже, но совершенно по-другому, мягче не отраженные формы и цвета, ни какой резкости нет в них. Взгляд утопает в этих непрестанно меняющихся цветах и формах играющего заката. Так бы смотреть и смотреть, вдыхая терпкие, прохладные ароматы уходящего лета.
Во дворе весело залаял Монгол; рыжий, огромный, невероятно добрый и флегматичный пес-дворняга уже переваливший во вторую половину своей собачьей жизни и уже познавший, казалось бы, все, что положено знать собаке, но гораздо больше, чем думают эти двуногие обитатели села. А залаял он и замахал своим пушистым, загнутым почти в два кольца хвостом потому, что за забором показалась и вкусно запахла парным молоком Мария. Открывая одной рукой калитку, другой она, придерживая, у своей пухлой груди трехлитровую банку душистого парного молока и наверно в кармане ее цветастого халата, лежала вкусная косточка. Монгол уже не просто махал своим хвостом, а как пропеллером крутил им вокруг, разгоняя мух и комаров. Сверх всех его ожиданий белая Машина рука держала за красный гребень круглоглазую петушиную голову. Даже флегматичная натура Монгола не могла выдержать такого испытания: припадая на передние лапы, радостно повизгивая и улыбаясь всем своим большим, лохматым телом, он до упора натянул державшую его цепь. Наконец Мария, не спеша вплотную подошла, к истекающей слюной морде Монгола. - Сейчас начнет издеваться - подумал пес - заставит лапу подавать или тявкать на петушиную голову. Машины васильковые глаза сверкали от удовольствия - Ну, что дармоед? Служи! - Все мышцы на собачьей морде опустились вниз от досады - Так и есть. - Обреченно-послушно он встал на задние лапы, передними доставая Маше чуть ли не до подбородка. - Вытерплю - думал Монгол, нехотя пару раз тявкнув на желанную голову с красным гребнем. - Машка, брось с собакой дурить! Иди в дом - спасла Монгола хозяйка, чуть не на половину высунувшись из окна. Монгол налету, поймав лакомство, вкусно зачавкал челюстями, растянувшись вдоль будки и бросая благодарный взгляд на Татьяну и Машу. Он медленно подметал хвостом теплую, мягкую пыль двора и глядя на закат, неотвратимо чуял быть грозе.
- Танюха, слыхала? - помешивая ложечкой, свежезаваренный чай скороговоркой застрекотала Мария - Твою-то крестницу сегодня из больницы выписали. Пневмония у нее после того купания получилась. Дмитрий-то Игоревич, чуть ни целый месяц с ней провозился. Ух! Красавчик, а, Татьяна? Тебе доктор нравится? А? - Отстань. - Отрезала Таня, пей чай, помело! - Ласково добавила она. - Карл Янович говорят, дневал и ночевал в больнице. Все цветы со своего "Дивного сада" медсестрам перетаскал, Эстонец - холодный как кусок льда. Брр… Культурный, а не поймешь, что за серыми глазами скрывает. Не люблю его. Да и Инга его чудная какая-то. Да? Говорят мать у нее шведка. Представляешь? В нее и рыжая. Тань, ну какая ты! С тебя слово не вытянешь - обиделась Маша. - А зачем тебе мои слова? Васильковенькие глазки! - Смеется Татьяна, мерцая темными очами. - Ох, и не простая ты, Татьяна, ну да ладно, жизнь сама разберет. Твой тебе еще не сказал? Агроном официально вас на ужин пригласил: прошу - говорит - вас Сережа и вашу жену пожаловать к нам на ужин в честь возвращения моей дочери. Колька мой, так и обалдел. Говорит, что Карл раскланялся и, не проронив больше ни слова, ушел. - Зависть мутным туманом на мгновение подернула синеву Машиных глаз - А что, Серега тебе не говорил? - Татьяна ничем не выдала всколыхнувших в ее душе чувств. Она продолжала маленькими, размеренными глотками пить свой чай - Да знаю я! Забыла, закрутилась по дому - дела. Подумаешь, на ужин агроном пригласил. Это вам, деревенским в диковинку, а я и ни таких видала. - Расскажи, Танюха! - Оживилось Мария - Ну, что ты про себя ничего не рассказываешь? - Иди Маша, Колька заждался - со злостью проговорила Татьяна. - Ну, ладно, Тань, Я пойду, А то Колька заждался. Не забудь, через две недели у нас свадьба. Вы с Серегой свидетели - отступая к двери, продолжала трещать Мария - Ну, давай, пока. - Уже с мало скрываемым нетерпением выдавила из себя Татьяна - Я помню. -
Сережа пришел поздно, и впервые после свадьбы, не приласкав жену, уснул. Татьяна почти до утра пролежала, не сомкнув глаз; смутные, неясные тревоги будоражили ее неспокойное, переполненное страстями сердце. Утром Сережа свежий от студеной воды, веселыми, мягкими, желтыми как два солнышка глазами смотрел на жену. Под этим взглядом утихали Танины тревоги, успокаивалось бурлящее море ее страстей, лишь где-то в глубине мерцали темными огнями ее глаза. Волосы завязаны узлом, на белой скатерти лиловые чашки, такой же кофейник, по всему дому аромат кофе. - Агроном на ужин пригласил, сегодня в шесть. Пойдем? Девочку из больницы выписали - попивая кофе, проронил Сергей. В субботу в лес пойду по грибы, да и Монгол заскучал на цепи. Ну, что ты молчишь, Таня? - Пойдем, пойдем, девочка жива, здорова, все хорошо. Почему не пойти? Я и платье новое надену - молвит Татьяна, глядя в спокойные Сережины глаза. Красное пламя затрепетало в глубине ее зрачков. Сережа молча улыбается, глядя в эти завораживающие его волю глаза, его рука сжимает сильные, загорелые пальцы жены. Он готов наверстать упущенную ночь, да за окном Колькин голос остужает его пыл - Серега давай быстрей, на автобус опоздаем! - Кричит Колька.
Сорвав с губ жены короткий поцелуй, Сережа бежит во двор, клеймя почем свет и автобус, и Кольку. Татьяна, почувствовав свою женскую власть над мужем, успокоилась. Весь день хлопотала она по дому, то и дело, поглядывая на вывешенное с утра пунцовое, шелковое платье. Она представляла, как будут ахать старухи, прикрывая рты концами своих платков, когда пойдет она по селу в этом декольтированном с открытой спиной и длинным разрезом, чуть ли не до бедра, открывающем ее левую ногу платье. - На званый ужин можно. Да и плевала я на них - удовлетворенно подумала она. Часа за два до ужина Таня начала "чистить перышки"; она приняла ванну с отваром трав, подушилась из маленького флакончика, который привезла ей мама из Парижа. Запах "Шанель № 5" влекущим, загадочным, сладко-терпким ароматом окутал ее всю. После нескольких манипуляций с бигуди и феном ее волосы превратились в черную ночь, в которой утопало ее молодое, страстное лицо. Губы резко очерченные, пухлые и твердые одновременно тронула цвета спелой вишни помада. Таниным ресницам не нужна тушь, они и так как черные сосны на берегу темных лесных озер, а в глубине звезды. - Да я чертовски хороша! Кого угодно с ума сведу. Вот здесь они у меня все! - Воскликнула она, сжимая загорелый крепкий кулак и пристально вглядываясь в свое отражение в зеркале.
Сережа стоит на пороге - Танюша класс! Я немею от восторга! Сейчас переоденусь и пойдем.- Серый костюм, белая рубашка, галстук. - Все путем - глянув на себя в зеркало, подумал Сергей. - Таня, давай подарим Инге твою синюю вазу? Не идти же с пустыми руками? - Обращается он к жене. - Нет! - Отрезала она.
Иногда умел быть Сережа мягко, непреклонно упрям. Вот и сейчас взяв со стола вазу, положил он ее в пакет, улыбнувшись Татьяне, взял ее под руку - Пойдем.-
Агроном ждал у ворот, с трудом оторвал взгляд от Татьяны, вздрогнули белые ресницы, поздоровался, наклонил голову, прижался прохладными губами к Таниной руке - Проходите, пожалуйста, мы ждем. - Сережа пытается вручить Карлу пакет с подарком - Это вашей девочке от нас; Танина любимая ваза. - Ну, что вы не надо, а впрочем, сами ей вручите. Да? - Молча идут по саду. За три неполных года, что живет агроном в селе, разбил он на своем участке удивительный сад, его так и зовут на селе - "Дивный сад". Миниатюрные, многоярусные водоемы соединены каскадами, ручейками, запрудами и плотинами. Каменные, горбатые мостики и даже маленькая ветряная мельница машет крыльями в этом странном для русского села саду. Медленно идут они по дорожке выложенной камнями; все свободное пространство сада заполняли лужайки обрамленные цветами и кустарником, из которых выступали причудливые композиции, составленные из камней, поросших мхами и цветов. Но великолепней всего в этом "Дивном саду" были розы. - Таня, идите сюда. Я покажу вам свою любимицу. А, вы, Сережа идите в дом, мы сейчас подойдем. Таня пробирается по влажной, каменистой тропе. - О! Какое чудо! - Вскрикнула она. В специально сооруженном домике из стекла благоухает неземной красоты черная роза, покрытая капельками росы. Как бриллианты на черном бархате сияют они на лепестках цветка. - Ваши глаза как эти розы, когда-нибудь я срежу ее для вас. Пойдем, еще не время. - В серых глазах не лед, а огромная сила и власть. - Я хочу, чтобы он меня ударил - промелькнула в Таниной голове безумная мысль.
Девочка сидела за накрытым к ужину столом, положив свою кудрявую, рыжую голову на белые, тонкие руки держащие большое желто-розовое яблоко. В проеме отворенной двери она увидела Сережу. Легкая улыбка искривила маленький, бледный ротик ребенка, ее огромные, серые глаза мягко светились, искрились, излучая свет и тепло. - Идите сюда, я познакомлю вас с Мартином! - Сережа подошел к столу, неслышно ступая по ковру. Рядом с Ингой на отдельном стуле сидел жирный, сиамский кот, жмуря свои зеркальные, голубые глаза. Инга соскочив со стула, протянула Сереже яблоко и смущенно произнесла - Это вам, Сережа! Мартин, это Сережа, он меня спас, я всегда буду его любить. Она наклонилась к коту, тот тонко пискнул, ревниво глянул на Сережу и, изогнувшись, удалился из гостиной в дверях еще раз пропищав, что-то понятное только ему и его хозяйке. - Инга, это тебе от нас с Таней - протянул Сережа хрустальную, синюю вазу - От вас с Таней? - Как эхо повторила она.
На пороге стояла Татьяна, за ее спиной с букетом влажных роз возвышался Карл. - Спасибо - бесцветно пролепетала Инга - Папа, я поставлю вазу на камин. Да? - Подойдя к пылающему камину, девочка водрузила вазу на свободное место. Эта современная ваза совершенно не вписывалась в строгий, грубоватый почти средневековый стиль гостиной. Карл поморщился, глядя на это искрящееся, синее пятно - Да, да как хочешь, дорогая. Мартин, шлепая мокрыми лапами по ковру, пронзительно взвизгнул и мягко взлетел на камин. Мягко огибая стоящие на камине украшения, он как бы случайно скинул синюю вазу и она, звеня и сверкая, полетела вниз. Отсветы пламени играли в осколках любимой Таниной вазы. Яркими, торжествующими искрами вспыхнули глаза Мартина и его хозяйки. Спустя мгновение Мартин, прикрыв глаза, удовлетворенно замурлыкал. Инга гладила его по спине ничем, не выражая своего отношения к тому, что произошло. Карл молча встал из-за стола и убрал осколки. Сережа смотрел на жену, ее глаза вспыхивали темными недобрыми огнями. - Что упало, то пропало. Так говорят русские? Да? Я угощу вас вином. Женщины бывают излишне сентиментальны, они как цветы, благоухают, пока их холишь. Вы согласны со мной, Сережа? - Карл разлил по бокалам вино. Оно светилось янтарем, как будто в каждом бокале, расплавили частицу Солнца и частицу Луны. Обстановка в гостиной разрядилась, Сережа с Ингой и Мартином уже играли на ковре у камина складывая мозаику из кусочков раскрашенного картона. Мартин вредничал и шлепался жирным боком, именно туда, куда должен был лечь очередной кусочек мозаики. Тихая музыка наполняла комнату, Карл подлил вина в бокал Татьяны, вдруг ноги их под столом сошлись, ощутив жар ее пылающих колен, Карл закрыл глаза. За окном пронесся порыв ветра. В потемневших небесах полыхали отсветы приближающейся грозы. Рокот разбушевавшейся стихии слился с томным Таниным вздохом. Она встала и, глядя на Карла истомленными глазами сдавленным, хриплым от страсти голосом произнесла - Кажется, я забыла утюг выключить! Сережа, я вернусь через полчаса.
Инга продолжая подбирать мозаику, умоляюще глядя на Сережу, произнесла - Сережа, еще чуть-чуть осталось! Я боюсь без тебя! Не уходи. - Я останусь - успокоил он девочку. Карл встал - Провожу вас, Таня, до ворот, если не возражаете? Она молчала. Отворив ворота Карл, отпустил Танину руку. Она вспомнила, как утопала, растворялась в Сережиной нежности, как была властительницей их ночей. Ужас охватил ее. Оттолкнув от себя Карла, она вскрикнула - Да, пошел ты! - Карл резко повернул ее к себе и наотмашь ударил по лицу - Никогда не смей так со мной! - Его глаза говорили - Знай свое место. Слезы бессилия душили Татьяну. Она упала к Карлу на грудь и стала сползать по нему вниз как по могучему дереву, Карл подхватил ее ослабевшую, готовую ко всему, чего бы он ни захотел. Жадный, долгий поцелуй соединил два этих существа раздираемые страстью и желанием обладать друг другом. - Через месяц я уезжаю в Эстонию, ты поедешь со мной. Карл отпустил ее, развернулся и пошел в дом.
Татьяна обливаемая потоками дождя не чувствовала ни грязи под ногами, ни прилипшего к телу платья. Она брела на берег реки в свой покинутый дом. Монгол заскулил ей, навстречу высунув из будки свою рыжую морду. Войдя в свой ухоженный, чистый дом она стала рвать на себе мокрый шелк, красные как кровь лоскутья падали на пол, летели, нарушая золотисто - сине - лиловый покой так любимого, еще утром, теплого, уютного дома. Вбежав в спальню, она зарылась головой в подушки и впервые в жизни дико завыла, прощаясь со своим тихим счастьем, с Сережиной любовью. Там у чугунной ограды "Дивного сада" ждал ее хозяин. Татьяна лежала, оцепенев не в силах пошевелить даже мизинцем.
Гроза утихла. Инга уснула в своей белой кроватке, обнимая тоненькой ручкой Мартина, согревающего ее своим жирным, мягким телом. Карл сидел в гостиной у камина, он смотрел на портрет жены; в отсветах догорающего огня казалось ему, что губы жены, что-то шепчут. Слезы текли по его щекам. Бог знает, какие мысли мучили его, какая вина разрывала ему сердце.
Сережа не пошел в дом, он сидел на крыльце и как когда-то смотрел на звезды. Последняя гроза уходящего лета напоила воздух озоном, Чистота и прохлада наступающего утра окончательно отрезвила его голову. С реки наползал легкий утренний туман, Монгол теплым лбом тыкался в Сережины колени. - Пойдем в лес Монгол - потрепал Сережа пса по голове. От радости пес замахал не только хвостом, но и всем своим лохматым задом. Не заходя в спальню, собрался Сережа в лес: старая отцовская шляпа до бровей накрыла его голову, прихватил большую корзину, что в любое время года пахла грибами и брусникой - Монгол! Вперед! Сорвавшись с места, громко лая, мчится Монгол к висячему мосту, оглянувшись на хозяина и получив от него одобрительный сигнал, пес спешит на противоположный берег реки. Сережа не спеша, идет следом.