Начало похода армии Самсонова
Собственно как такового сражения под Танненбергом (с занятием войсками исходных позиций для решительного боя, артподготовкой, прорывом обороны и т.п.) – не было. Вся операция состояла из нескольких разрозненных по времени и расстояниям переходов и сражений отдельных корпусов, дивизий, отрядов и даже полков. Проходили они с переменным успехом. Некоторые из этих боёв, особенно на уровне полк - бригада - дивизия русские войска смогли даже выиграть. Но вот общий итог сражения был катастрофическим для корпусов 2-й русской Армии.
Посмотрим на динамику развития событий и особенности действий сторон.
1. Работа германского командования.
После неудачного, для немцев, сражение при Гумбинене, в командовании германского Восточного фронта произошли радикальные перемены. М. Гофман в своих мемуарах так описывает произошедшие события:
«Отозвание произведено было в необычайно резкой форме. Корпусные и дивизионные командиры узнали о переменах в командовании раньше, чем оно само. Приказы верховного командования передавались непосредственно командирам, помимо штаба армии…
Например, 1-му рез. и 17-му армейскому корпусам была разрешена дневка. Утром 21 августа штаб армии перешел в Бартенштейн, а 22 в Мюльгаузен (Вост. Пруссия). Из поступивших донесений видно было, что войскам неожиданно успешно удалось оторваться от виленской армии…
Лишь 22 августа, во второй половине дня, штаб квартирмейстера армии узнал о перемене в командовании из телеграммы, полученной начальником военных сообщений, с извещением о времени прибытия нового командующего и нового начальника штаба; несколько часов спустя получен был и высочайший приказ, которым генералы Притвиц и Вальдерзее отчислялись в резерв чинов генерального штаба.
Гинденбург и Людендорф прибыли 23 августа после полудня. Гинденбург, ставший позже кумиром германского народа, до тех пор за пределами прежнего своего корпуса был сравнительно мало известен. Сам я еще ни разу его не видал. Зато Людендорф был личностью известной и часто упоминаемой среди офицеров генерального штаба. В особенности привлекали внимание заботы Людендорфа об увеличении численности состава армии (лишь частью осуществившиеся в большой военной программе). Известно было
и то, как он побуждал военное министерство накоплять на случай мобилизации возможно большие запасы снаряжения.
Неоспоримо, что ему одному принадлежит заслуга первого военного успеха, взятия Льежа, - что было темой ежедневных разговоров в армии.
Когда началась война, генерал Людендорф был обер - квартирмейстером 2-й армии генерала Бюлова и присоединился к одной из колонн, назначенных для штурма Льежа, именно к 14-й пехотной бригаде. Командир этой бригады, генерал фок Вуссов, пал, и Людендорф принял командование; лишь благодаря его энергии и решимости и удалось взять крепость, так как прочие колонны так или иначе потерпели неудачу.
Генерал Людендорф предложил мне сделать доклад о положении и одобрил принятые до сих пор штабом меры. Сведения о продвижении русских подтверждали, что по меньшей мере пять армейских корпусов и около трех кавалерийских дивизий наступали на фронте Сольдау-Ортельсбург. Между нашими отходящими частями и армией Ренненкампфа образовался промежуток в 50 километров, при чем Ренненкампф, по крайней мере пока, не пытался преследовать нас».
Прибывших «спасать положение» генералов штаб армии встретил довольно холодно, так как прежние командующий и начальник штаба (Притвиц и Вальдерзее), по мнению сотрудников штаба, не заслужили смещения с занимаемых ими постов. В день прибытия нового командования, по взаимному соглашению командиров корпусов, а главным образом, при участии начальника оперативного управления штаба 8-й армии подполковника Гофмана, 1-й и 17-й корпуса устроили дневку для своих частей. После обмена мнениями, когда было установлено, что новое командование будет проводить операцию по старому, уже принятому плану, холодок во взаимоотношениях руководящего состава штаба армии сменился умеренной теплотой. С прибытием дуэта Гинденбург-Людендорф в штаб Восточного фронта начинается «научная» война германского командования против храброго, но лишенного стратегического видения, организации и порядка русского войска.
«Что же касается утверждений некоторых наших и немецких авторов, в частности авторов II тома "Мировой войны", из д. Рейхсархива, о том, что идея "Танненбергской операции" принадлежит Гинденбургу и Людендорфу, то это утверждение не соответствует действительности, так как идея операции, как мы видели, не в меньшей, если не в большей мере принадлежит Притвицу, Вальдерзее и Гофману, в особенности последнему», - писал впоследствии советский историк Н. Евсеев в книге «Августовское сражение 2-й русской армии в Восточной Пруссии (Танненберг) в 1914 г».
( К сожалению, для России, очень многие немецкие офицеры были хорошими специалистами и знатоками военного дела. Большинство из них любили воевать, отлично разбирались в тонкостях современной войны и были НАСТОЯЩИМИ «военными» до мозга костей и гробовой доски.
Именно таким высокоподготовленным офицером и был Макс Гофман. Прекрасно изучив сильные и слабые стороны русских войск, он сумел прекрасно использовать все ошибки, промахи и непростительные глупости русского командования уже в самом начале войны. На Восточном фронте у Гофмана раскрылся подлинный стратегический талант. Имея опыт пребывания в качестве германского военного атташе в Санкт-Петербурге, он отлично знал противника, и никакая несуразность со стороны русского военного руководства не могла его удивить. Он принял как должное передачу открытым текстом, клером приказов русских командующих командирам корпусов.
«Благодаря сообщениям по радио клером, — напишет Гофман в своих мемуарах, — мы знали силу русских войск и точное назначение каждой из задействованных русских частей».
Именно ему и принадлежала идея ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОГО разгрома сначала Второй, а затем и Первой русских армий в Восточной Пруссии).
Немцы были очень удивлены, что после удачного для нас результата сражения при Гумбинене, русские войска 1-й Армии Ренненкампфа НЕ СТАЛИ ПРЕСЛЕДОВАТЬ отступавшие германские части. Тем более что в составе 1-й армии было несколько русских кавалерийских дивизий, в том числе гвардейских, которые перед войной считались, чуть ли не лучшими в мире.
Однако наша кавалерия, в ходе всех восточно-прусских операций, вела себя довольно пассивно. Это всё позволило немцам НЕОЖИДАННО ДЛЯ САМИХ СЕБЯ ОТОРВАТЬСЯ ОТ РУССКИХ ВОЙСК на 50 километров. 1-я русская Армия потеряла контакт с неприятелем,и контроль за его перемещениями, что дало немцам возможность оперативного манёвра и сосредоточения своих сил для удара по 2-й русской Армии Самсонова.
Германское командование поставило задачу во что бы то ни стало добиться полного разгрома 2-й русской армии. «Надо было, – вспоминал генерал фон Гинденбург, – одержать над Самсоновым не простую победу, а уничтожить его, чтобы иметь свободные руки против Ренненкампфа. Только так мы могли очистить Восточную Пруссию и получить свободу для дальнейших действий по оказанию помощи австрийцам в решительных битвах в Галиции и Польше».
Первые решения нового командования вылились в отдачу (после полудня 23 августа) распоряжений, уточнявших задачи войск.
Прежде всего, были предприняты все меры для концентрации войск для нанесения мощных ударов по наступающим корпусам 2-й Армии Самсонова. Были мобилизованы все резервы артиллерии и ландвера из крепостей:
Комендант Торна должен был помимо главного резерва крепости выслать 1-му армейскому корпусу еще батальон (дивизион) тяжелой артиллерии.
Как писали немцы, из этой крепости больше нечего было взять вследствие недостатка для крепостного гарнизона снаряжения, обмундирования и обоза.
Крепости Кенигсберг и Лётцен были предоставлены своим собственным силам. Их задачей было сковать возможно большие силы Неманской русской армии и тем самым удержать их от участия в решительном сражении. (И комендант маленькой немецкой крепости Лётцен отлично справился со своей задачей).
2. Русское командование и состояние войск 2-й Армии.
Назначенный вместо генерала Рауш фон Траубенберга командующим 2-й Армией генерал Самсонов — кавалерийский начальник блистательной личной храбрости — занимал ответственные штабные (в Варшавском военном округе) и административные (донской атаман) должности, но не командовал ни корпусом, ни даже пехотной дивизией. Ближайшие его сотрудники — чины штаба армии — были случайного состава и неопытные в своем деле, в чем виноват генерал Жилинский, отобравший все лучшие элементы штаба Варшавского военного округа к себе в штаб фронта. Самсонов служил в Генеральном штабе с двадцати пяти лет и в сорок три стал генералом. Самсонов принял командование 2-й армией лишь с объявлением мобилизации, а до этого командовал войсками в Туркестане. Он приобрел там всеобщее уважение. Генерал Гурко говорил о безупречных моральных качествах Самсонова, о «блестящем уме, укрепленном хорошим военным образованием».
Но были и другие мнения о командующем 2-й Армии.
«Самсонов, – писал другой его сослуживец, – не знал ни войск своей армии, ни командиров, ни чинов штаба». (Богданович П. Н. Вторжение в Восточную Пруссию в августе 1914 года. – Буэнос-Айрес, 1964, с 41)
Приказ о наступлении Самсонов воспринял в упадническом настроении: «Самсонов вышел от Главнокомандующего фронтом, получивши директиву о скоропалительном наступлении. Мужественный человек, он ясно осознавал, что вместе со своей армией предназначен на роль жертвы. Медленно опустился на стул, и с минуту сидел, закрыв лицо руками. Дальше, преодолев мрачные предчувствия и тяжкое сознание возможной гибели, – он поднялся, перекрестился и пошел на свою Голгофу».
Командующий 15-м корпусом, генерал Н. Н. Мартос, накануне операции дал такую оценку неразберихи царившей в отношениях между командованием фронтом и командованием 2-й армии: «Я переживаю четвертую войну, – рассказывал он, – и никогда не видел подобной сумятицы и гонки; Это не предвещает ничего хорошего, и у меня сложилось впечатление, что нам придется играть роль жертвы».
Сам Самсонов, герой русско-японской войны и георгиевский кавалер, накануне Восточно-Прусской операции находился далеко не в лучшей моральной и физической форме. Как вспоминал один его сослуживец полковник М. Н. Грязнов: «В марте 1913 года, я увидел не бравого генерала, сидящего чертом на боевом коне, а человеческую развалину». (Богданович П. Н. Вторжение в Восточную Пруссию в августе 1914 года. – Буэнос-Айрес, 1964, с.24).
Безусловно, генерал Самсонов был порядочным человеком и храбрым генералом. Но на войне от генералов требуется не личная храбрость, а УМЕНИЕ управлять войсками, ЗНАНИЕ сильных и слабых сторон противника и навыки ОРГАНИЗАЦИИ боя, передвижения и снабжения войск. А вот этими-то качествами никогда не командовавший даже дивизией генерал Самсонов, как выяснилось, и не обладал.
Вообще в русской армии того времени ЛИЧНОЙ ХРАБРОСТИ офицера придавалось совершенно гипертрофированное значение. Храбрость, презрение к смерти незаменима для командира взвода, которого постоянно видят солдаты в бою, она важна и для командира роты, также непосредственно управляющего своей ротой в сражении и постоянно находящегося «на глазах» бойцов.
А вот для командира батальона, и уж тем более – полка или бригады, куда важнее СПОСОБНОСТЬ ОРГАНИЗОВАТЬ БОЙ, чувствовать его критические моменты, УМЕНИЕ принимать грамотные решения, адекватные складывающейся обстановке, и не боящегося нести за них ответственность перед вышестоящим командованием. Именно этого, нередко, и не хватало, а вот личной храбрости было с избытком.
Поэтому так часто командиры полков и батальонов русской армии ЛИЧНО участвовали в контратаках (и даже в штыковых боях) и гибли в них, обезглавливая тем самым управление своей частью. Примеров этого – множество.
Под руководством Самсонова, на 14-й день после начала мобилизации 2-я армия тронулась к границе. Корпуса наступали безостановочно по сыпучим пескам, без обозов, не получая хлеба по несколько дней. Генерал Самсонов пытался двинуться в северо-западном направлении, вдоль железной дороги — единственной питательной артерии, и это вызвало большое раздражение у генерала Жилинского, канцелярского деятеля, совершенно не знакомого с войсками, не понимавшего, что войскам нужно есть. Его понукания каждый день становились все более резкими: легкомысленно наобещав союзникам наступление на 15-й день, он отыгрывался на подчиненных
По воспоминаниям участников похода, он проходил в очень тяжёлых условиях:
«… Ни одного шоссе, только редкие дороги по тонкому песку; местность прорезывалась с севера на юг многочисленными притоками Нарева, лениво текущими в невероятно заболоченных берегах. Мосты – в самом ужасном состоянии. Местность для наступления и маневрирования крупными соединениями была очень неудачной: дороги в зыбком песке, чреды холмов, крупные лесные площади, и повсюду глубокие озера. Для немцев же, в тактическом отношении, местность чрезвычайно удобная для обороны незначительными силами».
Снабжение армии провиантом было крайне плохим. Войска страдали от постоянного недоедания, жары и многокилометровых изнурительных маршей. Дневок практически не было. Над русскими войсками постоянно кружили германские аэропланы, наблюдавшие за их передвижением, что создавало тревожную обстановку в войсках, так как аэропланы были еще в диковинку и казались недосягаемыми. Настроение в войсках менялось по мере продвижения вперед. Если в начале, по воспоминаниям ветеранов 2-й армии «настроение в войсках было серьезное – знали, что придется встретиться с первоклассным противником, но рвались к этой встрече, веря в себя и начальство» то после многодневных утомительных переходов наступила усталость и апатия.
На настроение и состояние их боевого духа войск в начале войны русские полководцы почти не обращали внимания. Сравните стиль руководства генерала Жилинского, безостановочно гнавшего корпуса 2-й Армии форсированными маршами вперёд, забывая о необходимости нормального отдыха и питания для них с деятельностью опытного германского генерала Гинденбурга. ПЕРВОЕ, что он сделал, прибыв на фронт – объявил дневку для своих войск. Дал возможность солдатам отдохнуть, а командирам – привести дрогнувшие и уставшие части в порядок. А уже потом повёл их в бой…
Результат известен…
Командование 1-й русской армии получило согласие фронтового командования двумя корпусами блокировать Кёнигсбергскую крепость, а прочими войсками армии содействовать блокаде в качестве заслона с запада, между тем, обстановка на фронте требовала, чтобы против Кенигсберга был оставлен заслон, а главные силы преследовали 8-ю герм. армию и совместно с войсками 2-й армии уничтожили ее.
В результате, 1-я русская армия остановилась, а ее командование искало осадную артиллерию и снаряды к ней, немцы уходили на запад с намерением атаковать разобщенные корпуса 2-й русской армии.
Вместо организации взаимодействия между армиями путем постановки им соответствующих задач командующий фронтом принимал все меры понуждения 2-й армии к форсированным маршам, не давая ей ни передышек, ни времени на организацию подвоза. Люди были переутомлены, обозы отстали, в армии был голод. Дисциплина падала. От переутомления и голода солдаты и офицеры проявляли недовольство по адресу армейского и вообще высшего командования.
И если командующий 2-й армии и его штаб понимали необходимость дать "дух перевести" войскам, то командование фронта не только не понимало необходимости изменения задач подчиненных ему армий, а даже забыло элементарные требования полевого устава о дневках и о пределе работоспособности войск, расточительно расходуя их энергию и тем самым снижая их боеспособность.
9 августа Жилинский сообщил Самсонову о разгроме противника под Гумбиненом и потребовал решительных действий. Перед Самсоновым ставилась задача не дать разбитым германским частям отойти к Висле...
На войне нельзя заниматься самообманом и «витать в облаках». Противник (а немцы были очень серьёзным противником) может строго наказать за такое отношение к себе.
Благоприятный для нас результат боя под Гумбиненом был НЕВЕРОЯТНО ПРЕУВЕЛИЧЕН и раздут командованием Северо-Западного фронта и русской Ставкой. Тактический УСПЕХ в наших реляциях и донесениях был превращён в РАЗГРОМ немецких войск, воображение полководцев рисовало картины БЕГСТВА РАЗБИТЫХ германских корпусов чуть ли не за Вислу. Ничего этого НА ДЕЛЕ НЕ БЫЛО. Немцам удалось оторваться от наших войск, привести себя в порядок и изготовиться к новым сражениям. Ни о каком «разгроме» и «бегстве» германских частей не могло быть и речи.
«Не уяснив себе оперативной цели действий в разные этапы фронтовой операции, командующий фронтом вместе с тем упустил из виду еще одно существенное обстоятельство, а именно: 2-я армия была перенапряжена. На ее долю выпала задача форсированными маршами исправлять ошибку русского генерального штаба, неправильно сосредоточившего эту армию и двинувшего ее в наступление без хлеба, фуража, обоза, без средств связи и, наконец, без удобных дорог.
При этом немцы имели преимущество в авиации и регулярно вели авиационную разведку. Для 2-й русской армии это было большой роскошью, ввиду того, что корпуса армии, имевшие по штату 18 самолетов, фактически располагали шестью самолетами».
Превосходно организованная разведка немцев (аэропланы, агентура, помощь местных жителей и радиоперехват русских приказов и директив) точно знала о расположении войск Самсонова. Русские генералы зачастую не понимали того, что происходит перед ними. Авиационной разведки мы толком вести не умели, расчёт на нашу кавалерию и казаков оказался слишком оптимистичным и не оправдал себя.
Вот как описывал это командир XV корпуса генерал Мартос в своём "Очерке действий XV армейского корпуса в Восточной Пруссии в 1914 г.":
«От Янова до Нейденбурга все поселки и отдельные дворы были покинуты жителями; обозначались следы спешного бегства, причем часто бросались скот и домашняя птица.
Первые немецкие летчики появились, еще когда корпус расположился на ночлег в районе Острова. На разсвете с немецкого аэроплана была брошена бомба в большое стадо гусей у казарм в Салтыковском Штабе. Затем ежедневно утром немецкие летчики появлялись над нашими ночлегами или походными колоннами. Наши летчики с ними бороться не могли. Безцельную стрельбу пехоты по аэропланам, производившую только безпорядок, я запретил. Иногда открывавшаяся стрельба полевой артиллерии успеха также не имела. А потому неприятельские летчики безнаказанно нас разсматривали. Недалеко от Нейденбурга появились Цепелины.
Дальняя разведка Оренбургского казачьего полка никаких сведений не давала, т. к. она попросту не выполнялась. Штаб армии никакой ориентировки не давал. Армейская конница была далеко, на флангах армии. Свои аэропланы я не высылал, сохраняя их до более важной минуты, иначе я бы все их потерял. Соседние корпуса, с которыми я поддерживал связь, были в таком же положении как и я, т.е. ничего не знали о противнике. Вследствие чего я подходил к Нейденбургу с закрытыми глазами...
От наших снарядов в городе начались пожары. Немецкая пехота оставила баррикады и амбразуры в окнах домов и прекратила стрельбу. Тогда я отдал приказ двум средним пехотным бригадам войти в город, а фланговые бригады направил с одной и другой стороны города, указав им пункты остановки, чем и определил фронт корпуса. Оренбургский же полк был направлен за отходящими частями противника.
Несмотря на настойчивые приказания и указания командиру Оренбургского полка, казаки потеряли соприкосновение с немцами, которые отошли от города на позицию, на линии д. д. Орлау-Франкенау, куда, как потом оказалось, сосредоточивались неприятельские войска, чтобы дать отпор моему корпусу при дальнейшем его движении на Гогенштейн».
Надо отметить, что казачьи части, входившие в состав 2-й Армии, к сожалению, показали на редкость низкую боеспособность, а порой даже уклонялись от выполнения боевых задач. Это неоднократно подчёркивал генерал Мартос, да и казачий конвой самого командующего армией Самсонова, когда они попали в окружение, попросту разбежался, бросив и Самсонова, и офицеров его штаба.
В то время, когда Гинденбург и Людендорф готовились вести сражение с Самсоновым и концентрировали свои силы, потерявший всякую ориентацию Жилинский сообщал тому, что «перед вами противник оставил лишь незначительные силы».
На схеме: железнодорожная сеть в Восточной Пруссии (сравните с 4-мя "русскими" ветками, проложенными к границе. Именно по железной дороге осуществлялся манёвр и снабжение войск).
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/04/12/393