Он часто уезжал. Но возвращался.
Но выезжал назад не тем маршрутом
и поездом другого назначенья,
иль электричкой вовсе не похожей
на ту, которой он сюда приехал.
Иной вокзал и станция иная,
и позабытый Богом полустанок,
где каждый пассажир сошедший – редкость,
подобная восьмому чуду света,
его встречали будто бы родного.
И всё вокруг ему своим казалось,
знакомым до невидимых деталей,
как будто бы всю жизнь свою здесь прожил,
ни на день никуда не отлучаясь.
По лабиринтам кособоких улиц
с разбитыми ночными фонарями
и по глухой просёлочной дороге,
не встретив ни попутчика, ни даже
любой живой души, он шёл привычно
и приходил к знакомому подъезду
иль к старой покосившейся калитке.
И знал, что через несколько мгновений
дверь перед ним спокойно распахнётся,
и кто-то очень буднично и просто
промолвит: «Хорошо, что ты вернулся.
Картошка отварилась, хлеб нарезан,
огурчики хрустящие – ты любишь,
капусточка на славу просолилась –
всё на столе. Поешь, а хочешь выпей».
Он ужинал, а после спать ложился.
Постель была уютной и домашней,
и был согрет он и теплом, и лаской.
А утром, чуть в окне рассвет забрезжит,
он, по-хозяйски оглядев жилище,
за дело брался. Что-то там подладить,
кран починить текущий, петли смазать,
чтоб двери скрипом грусть не наводили.
А, может быть, сноровисто, неспешно
дров наколоть, гнилой забор подправить –
он всё умел. На всё он был способен.
Любое дело он с душою делал.
Потом опять в дорогу собирался.
Вновь уезжал, чтоб заново вернуться,
Но почему-то снова не туда.
И там его встречали как родного.
Нет, не встречали: было ощущенье,
Что отлучался он лишь на минутку
Иль вовсе никуда не уходил.
Он был везде. Он был всегда. Со всеми.
Не шумный, не назойливый, но нужный...
— Довольно, не люблю я эти сказки.
Ты росказнями лишь зря время тратишь.
Такое невозможно по природе,
По жизни и по сущности своей.
— Не веришь и не верь. Но так и было.
Земля – наш дом. А он – его хозяин.
И отвечает, стало быть, за всё.