Предыдущая глава http://www.proza.ru/2011/04/06/978
Наша служба и учёба шла своим чередом, на фоне усиливающейся политической составляющей в жизни армии. Это была реакция на попытку маршала Жукова укрепить в армии единоначалие и уменьшить, если не свести почти к нулю, влияние, так досаждавших ему всю жизнь, армейских политработников. Это было одним из формальных обвинений его как министра обороны и одним из поводов для отставки. Пытаясь постепенно уменьшить влияние и контроль политработников, Жуков пошёл на постепенное сокращение их должностей, начав с нижних уровней структуры воинских подразделений. Думаю, что одним из критериев построения армии у маршала был критерий: «Армия – вне политики, хотя и средство политических решений».
У нас, например, в отдельной роте связи была должность замполита командира роты. Это был наш славный капитан Погосян. Помню, он говорил, что его должность шла под сокращение и его спасла отставка Жукова. Комсомольскую организацию на нашем уровне возглавлял «неосвобождённый» секретарь. Им был наш земляк-киевлянин старший сержант Володя Марченко. С ним мне пришлось участвовать на нескольких учениях в команде радиорелейной станции, командиром которой он был.
В других подразделениях дивизии, например, на уровне артдивизиона артполка, эта должность была в штатном расписании – освобождённая должность. Всё это должно было быть «урезано». А партия и комсомол должны были остаться в структуре армии на …общественных началах! Предполагаю, что Жуков покушался и на святую святых политработы в армии: Главное политуправление армии и флота, находившееся в структуре ЦК.
Это был период «звёздного часа» Н. Хрущёва в укреплении власти ЦК КПСС и своей лично. Судьба Жукова, как активного и самого авторитетного военноначальника высочайшего ранга, покусившегося на главные государственные устои, была предрешена. С уходом Жукова в вечную отставку, политработники вновь воспрянули духом, и общественно-политическая жизнь в армии усиливалась с каждым днём. Все материалы съездов, пленумов и других документов тщательно изучались, конспектировались, обсуждались на разных собраниях, активах разных уровней.
Одним из таких обсуждений, в которых и мне пришлось участвовать, как делегату от нашего взвода вместе с нашим комсоргом Жаном Костеренко, было собрание в солдатском клубе, которое состоялось весной по инициативе политотдела дивизии и горкома комсомола. Собрание посвящалось обсуждению постановления Пленума ЦК КПСС от 26 февраля 1958 г. «О дальнейшем развитии колхозного строя и реорганизации машинно-тракторных станций». http://www.proza.ru/2011/04/07/1333
Главный смысл постановления, кроме общих лозунгов и стандартных фраз, состоял в том, что государство отказывалось содержать МТС, как исчерпавших свою роль государственного влияния на непосредственное ведение сельского хозяйства. А сельхозтехнику нужно передать колхозам и продавать её в дальнейшем непосредственно в хозяйства. В ходе обсуждения этих документов на нашем собрании, выступил и я: не удержался.
Как очень «опытный целинник», сеяльщик на зерносажалке, «освоивший» вождение «мтэсовского» трактора, я выразил сомнение в целесообразности ликвидации МТС и освоении колхозами техники. Боже! Что тут произошло! Какая-то «функционерка» от комсомола города с волнением в голосе попыталась дезавуировать моё высказывание. Меня уже нельзя было назвать «врагом народа» (хрущёвская оттепель), а только – «поставить на вид»: пошёл не в ногу с решением партии! Жукова по такому поводу отправили в отставку, а меня, к сожалению, нет. Замполит потом сказал мне, чтобы я «не умничал». Позже я читал о результатах реализации этого постановления и закона, и в чём-то я оказался прав.
«Связь армии и народа» традиционно поддерживалась и получила новый импульс после отставки Жукова. Одним из любимых в народе праздников был День Советской Армии, широко отмечаемым 23 февраля. У нас в дивизии, кроме праздничных котлет с картофельным пюре и компота из урюка (которые обычно не готовили, а подавали на второе жирные куски свинины гарнизонного «выкорма» с «кирзовой» кашей: из сечки-перловки), проводились встречи с «народом» на предприятиях и школах. Несколько человек из нашего взвода посетили железнодорожную школу, в которой я учился в 1944-45 годах. Школа уже располагалась в новом здании, куда её перевели из одноэтажного дома с пристройкой, что был на улице Советской, ближе к западному въезду в город со стороны Киева - Пирятина. Новое здание построили в 1945 г. пленные немцы, недалеко от дедового дома. В одном из средних классов, нас нескольких «курсантов» учебного взвода под началом комвзвода принимали, поздравляли. Одаривали книгами. Мы выступали со словами благодарности. Выступил и я. Когда я сказал, что учился в этой школе 13 лет назад, раздались аплодисменты и гул одобрения. Просили приходить в гости чаще.
Были и другие организованные встречи с молодёжью. 9 мая мы ездили в гости на такую встречу и шефский праздничный обед в Хорол. Но об этом чуть позже.
Такие встречи и мероприятия, при всех их формальностях, снимали напряжение армейских будней и скрашивали однообразную, замкнутую, «подневольную» солдатскую жизнь…
Итак, наступила весна 1958г. Приближались майские праздники, а с ними «приблизились» и развернулись зачётные мероприятия по результатам нашей службы-учёбы на данном этапе. Началась подготовка к общему строевому смотру в дивизии, подготовка к параду-демонстрации на центральной площади города, которая теперь называется Владимирской площадью, в честь 1 Мая и Дня Победы – 9 Мая. Для стимуляции успешной подготовки и сдачи «зачётов» и проверки, наш взводный ст. л-нт Худоклинов Виктор Павлович официально объявил, что «круглые отличники» могут поехать в на праздники домой. У меня были в запасе 2 дня увольнения за отличную стрельбу и высокие баллы по специально, политической, общевойсковой подготовке. Слабым «местом» оставался «конь-козёл» по физподготовке. После неудачного прыжка в начале моей «блестящей армейской карьеры» - эти снаряды остались для меня «психозапором»…но желание побывать дома, в родном Киеве, было очень большим. И я на зачётах преодолел этот «запор», прыгнув, на пять с минусом через этих «животных».
Конечно, мы не поехали ни в какие отпуска, так как началась подготовка к майскому параду на лубенской центральной площади. А это: многодневная, ежедневная, многочасовая строевая подготовка; с оружием и без оружия, индивидуальная, по-шеренговая и в колонне – « коробке».
Я был в одной из шеренг правофланговым. Это нужно было «заслужить» отличной строевой подготовкой. Одновременно с прохождением строевым шагом отрабатывались упражнения по перестроению шеренг, колонны; упражнения с оружием (автоматом). Со стороны это смотрелось интересно, а вот участие в этих «спектаклях» было изматывающим «физически и психически» из-за многократного и однообразного повторения различных элементов и упражнений в целом…
Наконец, настал день 1 Мая, и наша колонна, одетая «с иголочки» в парадные мундиры, выдвинулась на улицы города. Затем наступи кульминационный момент: строевым шагом мы промаршировали по площади мимо трибуны с руководством города и нашим командованием дивизии. Повернули «левое плечо – вперёд» на улицу, ведущую в расположение части. Состоялся праздничный обед в солдатской столовой. В клубе шли концерты армейской и городской самодеятельности. Вечером был показан новый фильм, вместо дежурного «Бровкина…».
В канун 9 мая на своей новой машине в Лубны приехал отец. Он побывал у нас в расположении, познакомился с Виктором Павловичем Худоклиновым. Они вдвоем посекретничали. Папа эти «секреты» не раскрыл, а только «дал установку на хорошую службу». 9 мая наш взвод с группой ребят из нашей роты связи во главе с комротой Гориным, замполитом и Худоклиновым поехали в г. Хорол на шефскую встречу молодёжью города. В основном это были старшеклассники школ. Поехал и папа на своём Москвиче-402 с целью обкатки машины, и поучаствовать как ветеран на празднике Победы. Сначала он предложил мне ехать с ним, но потом мы решили, что это будет несколько «нарочито». Я сел привычно в кузов нашего «газона» и вместе с взводом двинулся в путь. Отец сопровождал нас на своём авто.
Погода в этот день выдалась тёплой и солнечной. Хоролчане нас приняли добродушно в городском доме культуры, показали достопримечательности города. Затем состоялся праздничный обед, устроенный местными властями. Я познакомился с миловидной «десятикласничкой». Мы вместе провели этот день, обменялись адресами. Затем нас увезли в Лубны служить родине и на этом наша краткая дружба с «хоролочкой» закончилась… навсегда.
Черниговский военный полевой лагерь.
Впереди нас ждала служба и жизнь в Черниговском военном лагере, куда мотострелковые дивизии округа выезжали каждое лето боевую подготовку и учения.
Но тут возникла новая «приманка» попасть в Киев, где в полку связи округа обучали будущих командиров радиостанций средней мощности (возимый вариант на двух авто). Я был одним из претендентов на месячную учёбу в Киеве. Но, кажется, поехал Петя Легков.
И всё же Киев мы увидели, когда наша колонна бортовых машин, бронетранспортёров и командирских «газонов», шла в направлении черниговского лагеря через Борисполь, затем территорию будущей Ленинградской площади (тогда КПП, 25 км) и повернула на Броварское шоссе в сторону Остёрской переправы…
В Черниговские военные лагеря можно было добраться несколькими путями. Один маршрут я начал описывать – автотранспортом: от Лубён, по трассе Полтава-Киев до Борисполя. Далее можно было ехать, через Киев с поворотом на Броварское шоссе, а в основном, мы ездили по пыльной грунтовой дороге от Борисполя на Бровары (в противогазах в облаках пыли), где теперь проходит шикарное шоссе на Киев в объезд Броваров…
По Черниговской трассе доезжали до остёрской понтонной переправы и дальше продвигались вдоль Десны через Коропье – Моровск – Максим – Смолин, повернув возле Гончаровского круга, въезжали на территорию лагерей.
Второй вариант: железнодорожный. Погрузка на открытые платформы техники (виртуозное мастерство водителей автомашин, тягачей, танков, самоходок и надежное закрепление) с погрузочной эстакады в Лубнах. "Срочная служба" погружалась в привычные с военных лет, «телятники», а командный офицерский состав – в плацкартные вагоны. Этот маршрут проходил от Лубён через Пирятин – Прилуки – Нежин – Чернигов, с поворотом на западную ветку, затем круто на юго-юго-запад, до станции Жидиничи (тупик в лесах). Здесь проходила разгрузка эшелонов с войсками и техникой всех дивизий Киевского округа, прибывавших в те годы весной-летом для лагерной «суровой» жизни и службы с боевыми стрельбами, ученьями – боевой подготовки на полигонах днепрово-деснянского междуречья.
http://www.proza.ru/2011/04/07/1507
В «индивидуальном порядке» в лагеря можно было добраться на автобусе из Чернигова в Михайло-Коцюбинское, а затем на местном автобусе до блокпоста «лагерной зоны» недалеко от Жидиничей. Этот маршрут освоил отец и мама, приезжая ко мне на побывку на своём авто. Они проезжали, без особых препятствий благодаря боевому прошлому папы, до гостевой автотранспортной площадки возле штаба нашей дивизии.
Лагерную жизнь в дальнейшем пришлось испытать и в зимнее время, когда я служил в артполку дивизии. Полк выезжал каждый год на зимние учения с боевыми стрельбами. Но об это чуть позже…
А в 1958 г. в июне наша ротная автоколонна, преодолев расстояние от Лубён по киевской трассе, через Дарницу – Бровары – Остёр и далее, прибыла в лесной лагерь дивизии. Огромные ровные сосны густо обступили нас, окутывая запахом хвои и смолы. Рота связи располагалась в центре дивизионной территории, на одной линии со штабом дивизии. Мы обеспечивали связь штаба и других подразделений между собой и со штабом округа. Поэтому мы максимально были приближены к управлению дивизии. Это было и хорошо и … плохо! Но о плохом потом.
Наш взвод поставил свои палатки (палатка – на отделение) возле первой линии, по которой проходила «генеральская дорожка» вдоль всего расположения дивизии. На первой линии располагались посты дневальных под «грибками», а за ними и «дорожкой» перед нашими палатками находился стадион-плац со спортивными снарядами, полосой препятствий с ямами, стенками и колючей проволокой, площадью для строевой подготовки и смотров. Слева от нас стояли палатки с «германским карантином»: молодыми солдатиками, призванными в мае для подготовки к службе на территории Германской демократической республики (Восточная Германия – Советская зона). Они проходили «курс молодого бойца» в усиленном режиме в дисциплинарном и физическом плане. Да такой «курс», что некоторые не выдерживали и были случаи «самовредительства» с плачевными результатами для здоровья и последствиями: служба в штрафбате. Этим «карантином» командовали сержанты из пехотной школы и 73 полка. При всей суровости наших сержантов, а я был в отделении под командованием Проскурина – самого «жёсткого» в нашем взводе, наши командиры были с «нимбами над головой» по сравнению с пехотными.
С правого фланга через проезд и проход от штаба дивизии через первую линию расположился танковый батальон 73 полка. За жилыми палатками проходила линия дощатых домиков – классов. Такой класс был и у нас. Здесь проходили занятия по приёму- передаче с учебного пульта, изучались разные типы радиостанций. Возле класса был и открытый под деревянной крышей небольшой полублиндаж, где мы устанавливали рации для освоения работы на них в разных режимах (телеграф/телефон). Стояли радиостанции средней мощности на автомашинах. С ними нас тоже ознакомили. Но основной рацией, которую мы досконально осваивали, оставалась Р-104. Учились развёртывать рацию по нормативу.
Мы познакомились с рациями старого образца, которые были на вооружении в довоенные и военные годы. Такой рацией, освоенная нами, была РБМ. http://www.proza.ru/2011/04/07/1553
Познакомили и с авиадесантной Р-115. У неё был отдельный блок питания, оборудованный как велосидение с педалями, которыми крутили динамо-машину для выработки электричества. Научили работать с проводной связью: катушки, провода, сматывание и разматывание, соединение и наращивание проводов, телефонный аппарат ТАИ – 43. Это мне не подходило. Я проводную связь недолюбливал.
Освоили работу и на УКВ: Р-105, Р-108. http://www.proza.ru/2011/04/07/1540
На них потом пришлось работать в артполку. В ходе дальнейших боевых учений я освоил работу на радиорелейной станции Р-405. http://www.proza.ru/2011/04/07/1561
Продолжались наши учёба по химпоготовке, строевые занятия и конечно – физо. По физподготовке шли усиленные занятия по бегу на средние дистанции: 3-5 км, почти каждый день. Полосу препятствий мы запОлзали до глубоких борозд в песчаном грунте, таская под низкой колючей проволокой патронный ящик, который с патронами реально весил 32 кг. Наш был загружен металлоломом и весил больше.
В целом шла подготовка к плановому 1958г. московскому смотру боеготовности нашей дивизии. О ней нам постоянно напоминал командир взвода и роты.
Мы постепенно втянулись в лагерную жизнь, наладили быт в полевых условиях. Досуг проводили, очищая от шишек, опавшей хвои и окурков первую линию с генеральской дорожкой, по выходным дням. Вечерами ходили строем в ближайшие летние кинотеатры соседних полков. Этим летом шли новые фильмы, которых не показывали в солдатском клубе в лубенском гарнизоне. А в «лесу» удалось увидеть ряд серий герасимовского «Тихого Дона» с великолепным актёрским составом :
«Режиссер: Сергей Герасимов Год выпуска: 1958
Актеры: Петр Глебов, Элина Быстрицкая, Зинаида Кириенко, Людмила Хитяева, Даниил Ильченко, Анастасия Филиппова (Горина), Николай Смирнов, Игорь Дмитриев, Наталья Архангельская (Вишневски), Алексей Благовестов, Вадим Захарченко, Г. Карякин, Борис Новиков, Михаил Васильев, В. Бубнов, Вячеслав Бутенко, Михаил Глузский, Александр Граве, Александр Жуков, Дмитрий Капка».
Посмотрели, забытый теперь, «Моцарт и Сальери» по маленьким трагедиям Пушкина, в котором исполнителями главных ролей были известные тогда актёры Подгорный (Моцарт) и Астангов (Сальери). Фильм произвёл неизгладимое впечатление. До сих пор помню то волнение, которое оставила игра замечательных исполнителей. Незабываемой осталась постановка фильма «Идиот» Пырьева с Юрием Яковлевым и Юлей Борисовой в главных ролях. В общем, репертуар наших «кинотеатров» значительно отличался свой новизной и качеством от лубенского клуба.
Лесной сержантский караул.
Были и поездки в Чернигов. Однажды в воскресный день наша рота отправилась на экскурсию в город. Наш взвод ехал на своей машине. Главным мероприятием, кроме поедания мороженого и прогулки по центру города, было посещение центрального кинотеатра им. Щорса, где шла очередная картина на военно-патриотическую тематику. Мы с интересом прогулялись по парковой зоне в центре города, центральной площади. Я подобрал несколько кадров современных фотографий, где эти запечатлены эти почти не изменившиеся места: кинотеатр им. Щорса, центр города – здание драматического театра. Хорошо отдохнули и к времени ужина отбыли в сторону лагеря.
В расположении нас встретил наш старшина Рязанцев и «радостно» сообщил, что машина с остальными «экскурсантами» из нашей роты где-то застряла в лесу, а в ней находились те ребята, которые должны были заступать в караул на лесном складе боеприпасов дивизии. И так, после «бала» мы попали, «на ночь глядя», «на корабль»: в сержантский караул, куда мы, переодевшись в повседневную форму, после ужина отбыли на машине в ночной тёмный лес охранять открытый склад снарядов и патронов нашей доблестной дивизии. Нас ждали новые приключения…
Караулом командовал наш «отделённый» сержанты Проскурин, поэтому основной состав караула был из курсантов нашего отделения. Я, как всегда, попал в этот караул тоже. Приехали на место. Распределили посты по периметру склада, ограждённого ключей проволокой и прикрываемого по углам небольшими окопами для стрельбы в случае нападения. Между караульным помещением и охраняемым объектом была открытая площадка. Остальное пространство было окружено сосновым лесом, вплотную подходившим с тыльной стороны склада, где и находился… ну конечно! мой пост и зона обхода в ночное время. Ночь прошла без происшествий и «боевых действий». Приключения начали на второй день.
Завтрак привезли с опозданием. «Кормильцами» оказались сержант Тютихин, Корниенко и Миша Копыт. Я к этому времени сменился с поста. Михаил подменил кого-то из ребят на посту, чтобы все успели позавтракать. Завтрак был прерван неожиданным одиночным выстрелом. Через минуту в караулку пошатываясь, вошел бледный как мел Тютихин. Он как лунатик подошёл ко мне и, ощупывая голову, случайно попав в ухо пальцем, хрипло произнёс: «Вот дырка от пули…». Мы его напоили чаем, дали немного прийти в себя. На наш вопрос ответил, что стрелял Миша Копыт. Через несколько минут в дверях появился Михаил, не менее «серо-буро-малиновый» и рассказал, что произошло.
Стоя на подмене с автоматом, заряженным боевыми патронами, он ощутил необъяснимую тягу и желание выстрелить. Далее всё проходило как во сне: сняв с плеча автомат, дослав в патронник патрон, приняв оружие на изготовку «для стрельбы стоя», Михаил нажал на спусковой крючок выстрелив в сторону бредущего в лес «по надобности» Тютихина. Пуля просвистела недалеко от головы нашего «старика», которому оставалось до «дембеля» несколько месяцев. Объяснить всё это Миша не смог.
Я ещё тогда обратил внимание на то, что когда автомат заряжен боевыми патронами, «появлялось» желание выстрелить. Называю это «психозом вооружённого человека». Поэтому, по технике безопасности, в армии оружие всегда храниться отдельно от боеприпасов в закрытом ящике. Патроны выдаются только в караул или на стрельбище под контролем командиров. Миша это испытание не выдержал. Слава Богу, что обошлось благополучно. Этот инцидент был скрыт от командования, потому, что нашим сержантам это грозило, может быть, штрафбатом. А официально со стороны командования всему составу караула была объявлена благодарность и двое суток внеочередного увольнения (только куда?).
Закурил.. махорку.
Минуты отдыха в обычное время назывались официально «перекуром» и наши командиры, отдавая команду «столько-то времени перекур», обычно «ехидно» заявляли тем, кто не курил, чтобы те продолжали работать. Я относился к этой категории, но упорно держался звания «некурящий». За это нам выдавали дополнительную порцию сахара. Курцы получали махорочное довольствие пачками махорки, изготовленной на лубенской махорочной фабрике.
Начать курить меня спровоцировали ночные наряды на кухню, когда у нас набралась команда чистильщиков картошки, прошедшей некачественную очистку в огромных многокилограммовых машинах для очистки овощей на полковой кухне 73 полка, где столовался наш учебный взвод.
Мы сидели на перевёрнутых вёдрах, с ножами в руках и доводили картофель до кулинарного вида для питания всего полка и его «нахлебников». На это уходило много времени. Чтобы не заснуть сидя – курили. Так я начал втягиваться в заведенное Петром Первым обязательным для солдат и офицеров «рассейской армии» мероприятие, за которое отец Петра отсекал головы. Курили самокрутки «козья ножка», чтобы было побольше табака. Работа на овощечистке позволяла нашей команде, в которую входили я, Петя Легков, Толя Козий, Толя Корниенко, Вася Ющенко, получить дополнительно время на сон, если быстро справлялись с картошкой. Курил я почти всё время службы, бросал перед демобилизацией, но сложности моей демобилизации, «заставили» вернуться к этому «пороку».
Приезд родителей. Черниговский госпиталь.
Случались и приятные «сюрпризы». В разгар весенне-летнего периода лагерной жизни, накануне одного из воскресных июньских дней, дежурный из штаба дивизии передал в роту, что «к Браевичу приехали родители». Папа и мама прикатили на своём новеньком «Москвиче» повидать солдатика, покормить сладостями, посмотреть-полюбоваться. Машина стояла на спецплощадке возле штаба дивизии. Я с ними встретился накоротке, сказал, что к вечеру разрешат быть с ними дольше.
Так и случилась. После завершения служебного дня мы весь вечер провели вместе. А на следующий воскресный день мне разрешили прокатиться с родителями до поселка Михайло-Коцюбинского. Наговорились, рассказали всё, что произошло за время моего отсутствия в Киеве. Мама рассказала об уходе из жизни мамы Лиды Бабий-Крумынской – моей школьной соученицы и совместной учёбы в техникуме (она поступила на курс позже). Обсудили состояние моего зрения. Назрела необходимость повторного обращения к врачам: снова падала острота зрения правого глаза. Отец переговорил с командирами. Отцу пообещали, что меня направят в военный госпиталь Чернигова. Напрямую в госпиталь попасть не полагалось. Нужно было пройти через стационар санчасти дивизии, расположенного недалеко от штаба дивизии в летнем строении дачного типа. Так началась эпопея с лечением глаз. В стационаре находилось несколько больных из полков дивизии. В нашей солдатской палате находился ефрейтор из 73 полка, грузин по национальности. Выполняя прыжок через коня, он с полного разбега не успел перенести «нижнюю часть» через эту «кобылу» и ударился своим «достоинством» о торец этого гимнастического снаряда… Я застал его на стадии завершения лечения в ходячем положении. Второй боец имел травму на одной из конечностей, которую можно было лечить в «местных условиях». После, ставшей обычной привычной деловой жизни и учёбы в боевом подразделении, жизнь в палате санчасти резко сузилась до абсолютного безделья и соответствующей тематики разговоров. «Знатоки» судачили о «самострелах» и «членовредителях», не желавших служить, о «методах и вариантах» комиссации из армии, о плачевных результатах таких фокусов, которые заканчивались тюрьмой или штрафбатом. Эта тема была «актуальной» и в госпитале, куда я в сопровождении представителя медслужбы дивизии прибыл через неделю. Как оказалось часть больных солдатиков, хотя и находившихся на лечении «по делу», мечтали воспользоваться возможностью комиссоваться. Теперь я понял, почему на меня стал «косо смотреть» наш взводный, а ребята с ухмылкой намекали на всё «это». Пришлось стерпеть и это. Но надежда на возможность, что-то сделать для остановки прогрессирующего падения зрения, меня не покидала.
Госпиталь находился в живописном месте Чернигова в старинном здании недалеко от озера. День ходячие больные проводили в зелёном, поросшим деревьями и кустарником дворе. Мне делали какие-то примочки, капали в глаза, поили лекарствами и в заключение выписали очков с новыми диоптриями. Это была последняя попытка лечения глаз. Всё потом, с годами пришло к определённому уровню и остановке развития близорукости, которая поддавалась коррекции оптикой.http://www.proza.ru/2011/04/07/1595
С этим я светлым летним днём 1958 года покинул гостеприимные стены Черниговского госпиталя, встретив на выходе нашу палатную сестричку, которой я строил «глазки» не смотря на своё «зрение» и, простившись, направился в сторону вокзала. От вокзала, если мне не изменяет память, ходил автобус в одно из сёл в районе лагерей с остановкой на КПП нашего расположения. На вокзале я перекусил в кафе и отправился к «себе» в часть. Прибыл на место во второй половине дня, доложил о прибытии командиру взвода. Он хитровато на меня посмотрел и высказал «удивление», что вернулся. Оказывается, во взводе придумали легенду, что я комиссовался. Я доложил, что прошёл курс лечения, получил новые очки и годен для дальнейшего прохождения службы. Ребята во взводе «встретили» меня той же легендой, которая «развеялась» через несколько минут.
Пока я «загорал» в госпитале, прошли учения с участием нашей дивизии. Нашим «противником» была белоцерковская 75 дивизия, располагавшаяся в лесу по соседству с нами. Учениями руководил командующий Киевского округа, герой Сталинградской битвы Маршал Чуйков. Принимал участие в учениях и наш взвод. Ребята с восторгом рассказывали про пребывание в специальной команде: дивизионной глубинной разведгруппе. В её задачу входила глубокая разведка мест расположения тактических ракетных установок с атомными боеголовками, типа «Онас Джонсон» (США) Игра шла с реальным противником, поэтому и результаты были реальными: «боевые» операции, ночные атаки, рейды в тыл, захват «пленных» и другие приключения. Не знал и не ведал я тогда, что участие в такой команде ожидает меня в недалёком будущем, после критических событий в моей службе…
Учёба продолжалась. Началась усиленная подготовка к проверке Киевом и Москвой. Специальная подготовка вышла на этап освоения ряда нормативов по радиоделу для сдачи испытаний на классность: развёртывание радиостанции, выход на нужную волну, порядок ведения радиосеансов «морзянкой» и «голосом» на Р-104 (норматив передачи и приёма радиограмм, скорость прёма-передачи, работа в эфире при помехах, пароли, коды).
Много внимания уделялось физподготовке: кроссы и полоса препятствий стали почти ежедневным занятиям. Строевая подготовка проходила и в выходные дни. Особое внимание уделялось химической подготовке: выполнялась норма на скорость одевания противогаза, химсапог поверх кирзовых, рукавиц и химнакидки по команде: «Газы, накидки!» Отдельно отрабатывалось упражнение по дезактивации личного оружия, рации, автотехники: нужно было безошибочно и полностью определить места загрязнений и специальными средствами провести дезактивацию. Роль химического загрязнителя выполняло ружейное масло.
Приезд Володи Кислова. Мамин приезд.
Во время одного из воскресных кроссов, меня сняли с дистанции. Недалеко от финишной линии по дороге к штабу дивизии меня ждал… Володя Кислов. Он по своим делам приехал в нашу дивизию и заодно решил проведать меня. Мы с ним сели недалеко от штаба на скамейку и проговорили около часа обо всех и всём, что произошло за время моей службы. Володе нужно было уезжать (он был на своём коричневом Москвиче-402). Обнялись на прощанье и я, с кульком сладостей от Володи, пошёл к нашим палаткам угощать ребят, утомлённых спортивными выходными.
Ещё один сюрприз я получил немного позже от мамы. Она решилась сама ещё раз проведать меня, чтобы узнать, увидеть результаты моего пребывания в госпитале. Остановилась она в гостевом летнем домике рядом со штабом дивизии. Она приехала в канун выходного дня, и я смог побыть с нею целый день. К сожалению, в эту поездку она приболела: она получила интоксикацию от съеденных помидор, которые она взяла с собой в дорогу. Вечером мне пришлось общаться с медиками, ей оказали помощь, и через день мама смогла без проблем вернуться домой.
Ржищевские учения.
Однообразный и напряжённый ход подготовки к проверке, неожиданно был прерван началом штабных учений на уровне дивизии и округа. «Связь» принимала основное участие в этих учениях. Учения проходили на полигоне, на левом берегу Днепра, как раз напротив посёлка Ржищева,расположенного на правобережье, поэтому получил название «Ржищевский полигон».
Наш взвод был «роздан» по ротным подразделениям. Я поступил в распоряжение экипажа радиорелейной станции под командованием нашего комсорга Марченко. Позже я узнал, что меня готовили к командованию этой станцией, так как Марченко в конце года подлежал демобилизации. Вот меня и направили осваивать работу на «радиорелеке».
Марш-бросок до полигона мы проходили в автоколонне штаба дивизии. В учениях принимало участие, в основном, штаб дивизии и штабы её частей. Учение проводилось под руководством штаба округа. Обеспечивать связь со штабом округа и штаба дивизии, возлагалось на нашу радиорелейную станцию Р-405.
Во время марша наш командир давал, как теперь говорят, теоретический «мастер-класс» по работе на станции (освоение пульта управления станцией) . Наш экипаж состоял из 4 человек: командир и водитель в кабине «Газона», два оператора в будке на кузове, где и была установлена аппаратура.
Полигон, куда мы прибыли к вечеру, располагается в живописном лесном месте и выходит к низкому левому берегу Днепра. Станция была развёрнута с соблюдением маскировки от воздушной и артиллерийской разведки «противника». В первую же ночь пришлось дежурить на пульте, и осваивать «в живую» работу на станции. В расположение командного пункта штаба дивизии от станции была проведена телефонная связь. Наш промежуточный пункт связи, через который мы выходили на штаб округа, находился на киевском почтамте, который тогда располагался по адресу Крещатик 5. Это здание сейчас снесено. О нём я еще вспомню далее. Марченко ночью упросил девочку связистку, чтобы она открыла выход на городскую телефонную линию. Наш земляк-командир смог поговорить со своим домом.
Атомное оружие.
Ранний летний рассвет застал нас на опушке лесной поляны, недалеко от штаба. Мы принялись за утренний туалет: мытьё-бритьё и прочее, готовились к завтраку, за которым пошел водитель и мой напарник. Я отошёл в кустарник. В этот миг почти рядом с расположением штаба поднялся невысокий, но «громкий» взрыв в виде атомного «гриба». Мы поняли, что нужно «сматывать удочки». Пока посредник не вывел нас из игры. Антенна была лихорадочно разобрана и в беспорядочном состоянии брошена в будку. Мы вскочили в машину, и командир направил нас в «неизвестном» направлении: куда глаза глядят, подальше от взрыва и посредников.
Всё обошлось. Мы позже связались по Р-105 с командованием и уточнили место нового расположения станции. Бежали тогда все, но потом колона собралась и последовала на новую «стоянку». Нам досталось разбирать антенну от «закруток» и «запуток». Но на связь мы вышли во время. Линию телефонную на КП комдива досталось тянуть в этот раз мне. Я находился почти весь день на КП в своём окопчике. Периодически обеспечивал связь через нашу «радиорелейку» со штабом округа.
Пережитый нами на учениях «атомный взрыв» (имитация поразительно похожая на реальный), напомнил просмотренный в обязательном порядке незадолго до этого специальный документальный фильм из нескольких серий, снятый на Семипалатинском полигоне, который нам демонстрировали вечерами в летнем клубе 73 полка. Съемки были проведены при реальном испытании ядерной бомбы с участием войск, техники, строений и…животных.
Первая серия демонстрировала мощь и абсолютное неотвратимое поражающее свойство этого оружия. Заключительная серия демонстрировала методы и приёмы защиты, такие как, например, обмазывание окопов белой глиной для отражения световой составляющей, использование ямок и понижений для «лёжки» солдатика ногами к взрыву для защиты от ударной волны (которая переворачивала как пушинку тяжёлый танк, оплавляя его в зоне ближе к эпицентру) и другие подобные «инструкции». У нас это вызывало «кривые» не жизнерадостные улыбки.
На второй день Ржищевские штабные учения закончились с положительной оценкой. Отметили на уровне комроты и нашу работу. Предстоял обратный путь в лагерь на летний «ратный труд». А на «релейке» я ещё раз участвовал осенью на суточных штабных учениях в районе Миргорода, Сорочинцев.
Московская проверка.
В разгар лета началась проверка нашей дивизии и роты связи на уровне округа и московской проверяющей команды.
Наш взвод проверяли по спецподготовке, химзащите. Роту в целом, с нашим участием, проверили по строевой подготовке. Результаты были «всякие»…
Успешно прошла проверка по «химподготовке». Получили много отличных оценок за выполнение норматива одевания химических средств защиты, когда по команде: «Газы! Накидки!» надевается противогаз, прорезиненные сапоги, перчатки, одноразовая покрытая спецсоставом накидка. Но главным препятствием к отличным оценкам было нахождение загрязнённых поверхностей оружия, радиостанций. Мне удалось найти все намазанные ружейным маслом пятна на автомате – имитация отравляющего вещества (ОВ), дезактивировать по инструкции своё оружие и доложить во время о выполнении «операции».
По спецподготовке не все, а избранные демонстрировали работу по приёму – передаче на Р-104. Выполнил хорошо задачу Петя Легков. Мне же довелось выполнять упражнение по развёртыванию рации Р-104 и выходу в эфир на время. Я его «успешно» завалил. Тренировались мы по развёртыванию рации обычно в зоне деревьев, где довольно мягкая почва. Я выполнял задание с хорошим запасом времени. А при проверке проверяющий дал мне команду произвести развёртывание рации возле нашего класса, где земля была затоптана до твёрдости асфальта. Попытка забить колышки для развёртывания антенны на таком грунте была безуспешной. Я потерял много времени и в норматив не вложился.
Зато «отыгрались» мы на строевом смотре и прохождению «по-шеренгово», «коробочкой» и «с песнями». При этом звучала весёлая команда: «С песней с места, шагом марш!». Пели мы строевые песни из дежурного кинофильма нашего солдатского клуба «Иван Бровкин», или «Максим Перепелица». Запевалой был наш громогласный Вася Ющенко.
«Двое суток ареста».
Напряжения и стрессы при проверке не могли не сказаться на наших «отцах-командирах». В нашем взводе это закончилось гаубвахтой – «губой» (на солдатском языке) для моего отделённого А. Проскурина, к которому меня перевели в отделение для овладения радиоделом из отделения Тютихина, где готовили телефонистов-кабельщиков. Что-то «резкое» сказал в ответ Худоклинову наш «заводной» сержант при очередной разборке у комвзвода. Пришлось Проскурину снять ремень и под конвоем отправиться на «губу» ближайшего полка. Мы носили ему, как положено, завтраки-обеды-ужины: арест был простой на 10 суток. Гаубвахта была переполнена «самовольщиками» – любителями тайных прогулок в ближайшее село в гости к «любимым» девушкам и любителям домашнего «зелья» из картофельной закваски; «непослушными» солдатиками, перечившими командирам и другими нарушителями, подпадавшими под соответствующие статьи Дисциплинарного устав того времени. Это я узнал, когда настал и мой черёд идти на «отсидку».
Всё это случилось в одночасье с проскуринским «сидением». Был выходной день. Нашему взводу попало дневалить по роте, с которой мы находились в едином расположении на лагерном пребывании. Палатки нашего взвода располагались на передней линии у «генеральской дорожки». «Грибок» дневального был возле нашей правофланговой палатки. Я заступил на дежурство после завтрака, который в выходной день был на час позже. Стояло хорошее теплое, не жаркое солнечное утро. Я стал под «грибок», и рассматривая его крышу, над головой обнаружил щель, из которой «выглядывал» обрез небольшой книжечки размером с блокнот. Это оказалось приложение к журналу «ОГОНЁК» с юмористическими рассказами, модных в то время сатириками-юмористами Владимира Масса и Михаила Червинского. Я, естественно, вместо чтения уставов, стоявших в «карманчике» на столбе «грибка», увлёкся чтением юмористики.
Но, «кто много смеётся, тот много плачет». Группу командиров в составе командира взвода Худоклинова, комроты Горина во главе с начальником связи дивизии по прозвищу «тёща» и его зама капитана Жарова я «обнаружил», когда они выходили из-за палаток в дести метрах от меня.
«Уставы читаешь, солдат?» – спросил подполковник, взяв книжечку из моих рук.
«Посмотри, Худоклинов, что читают твои курсанты на посту!!!» – бросая брошюрку в сторону нашего старлея, прорычал «тёща».
И началось! Как по тревоге подняли взвод и построили на передней линии. Меня «выставили» перед строем и командир взвода, гвардии старший лейтенант Худоклинов почти как Левитан, торжественно объявил мне двое суток ареста, с пребыванием на гаубвахте. Меня в тот же день один из наших сержантов повёл на губу, где уже сидел мой командир отделения Проскурин. Через несколько минут он вышел из этой солдатской «тюрьмы» и, хитро улыбаясь, сообщил, что мест нет. То же самое произошло и на другой день. Наутро третьего дня моё «сачкование» от занятий завершилось вызовом в каптёрку старшины, где взводный сказал, что «отсидка» отменяется и на «два наряда вне очереди» заменяется, но с записью в личную карточку и с другой формулировкой.
Так, на всю оставшуюся жизнь в моей личной карточке военнослужащего срочной службы, среди значительного количества благодарностей и поощрений, включая и «снимок на развёрнутом знамени» полка, где я потом служил, осталась единственная запись о моём нарушении военной дисциплины. Взводный это объяснил моими «старыми заслугами».
Глубинная разведка.
И всё же «расплата» состоялась. Через пару дней я был отправлен в «изгнание». При 73 полку была воссоздана специальная группа глубинной разведки, о которой я упоминал ранее. В неё были переведены специалисты разных военных специальностей для обеспечения задачи поиска и разведки мест расположения тактических ракет с ядерными боеголовками. В группу входили «линейные» разведчики: сержанты и несколько рядовых из этого полка, артиллерийские разведчики: планшетист-дальномерщик и специалист по инструментальной разведке («буссольщик») из артполка, полковые связисты и я – прикомандированный из роты связи.
Командовал этой группы и готовил к работе майор из разведотдела дивизии. Мы поселились все в отдельной большой ротной палатке в расположении полка. Занятия проходили в летнем классе. Готовили нас в кратчайшие сроки и обучали работе с картой, немного сапёрному делу (разминирование), изучали тактико –технические данные американских тактических ракет класса «земля-земля», а также тактике преодоления линии обороны и прохождения территории «противника» на глубину до 30-50 км. Занятия проводили соответствующие офицеры-спецы. Меня насторожила кажущаяся основательность подготовки, и я заподозрил, что это теперь навсегда и завершить обучения радиоделу в учебном взводе связи мне не удастся. В свободную минуту я побывал во взводе и переговорил с Худоклиновым. Он ясно мне не ответил, сказав уклончиво, что всё может быть…
Между тем, обучение разведделу завершилось на кульминационной точке: ночная тревога, экипировка. Я – с рацией Р-105 за спиной, автоматом и фляжкой с водой в группе под командованием майора выдвигаемся к мнимой линии обороны противника. «Форсируем» открытые поляны и углубляемся в лес до восхода солнца, не замеченные «противником». Впереди идут линейные разведчики во главе с сержантом. В центре группе – майор и я при нём с рацией, стоящей на приёме. С нами артиллеристы. Замыкают группу снова линейные разведчики. («Линейные» придумал я, чтобы отличать задачи каждой подгруппы). Топать пришлось долго с соблюдением правил маскировки. Когда взошло солнышко, которое очень скоро превратилось в раскалённый горячий «блин», скрыться от которого в сосновом лесу не возможно.
Вскоре показался искомый объект – в полный размер макет ракеты «Онас Джонсон» типа «капрал» рядом с расположением какого-то полигонного подразделения. Скрытно подойдя к нему, мы укрылись в ближайшем сосновом молодняке. Артразведка определила координаты и доложила майору. Он составил цифровую шифровку-радиограмму и я вышел в эфир. Связь была установлена сразу по выходу в рейд, и мне оставалось передать группу цифр в Центр. Задание было выполнено. Осталось вернуться без приключений домой. Пешим ходом по жаре мы шли до «линии», по-прежнему скрываясь от «противника». Но, выйдя к «своим» смогли расслабиться. У меня от жары и заплечного груза почему-то разболелась голова. Ребята мне помогли. Следует отметить, что традиционно и по правилам, разведчики бережно относились к радистам и всячески их оберегали от неприятностей.
Группа выполнила свою задачу. Что будет дальше, было не понятно. Пошли летние дожди. Мы сидели в палетках в ожидании завтраков-обедов-ужинов и новых заданий. Я снова наведался в свой взвод. Узнал, что наши готовятся к экзаменам на классность по радиотелеграфии. Снова переговорил с Худоклиновым и просил меня вернуть во взвод, так как в разведгруппе мне делать нечего, а я отстану по радиоподготовке. В один из ближайших дождливых дней прибежал, кажется, Петя Легков и сообщил, что меня возвращают во взвод. В этот же день я был в своём отделении, где командиром был свободный от «тюрьмы» сержант Проскурин. Всё стало на свои места. И дожди прекратились, выглянуло ещё летнее солнце…
Снова в «строю».
Служба пошла по уже накатанной «дороге». Привычным занятия разнообразились участием в оцеплении полигона, где шли боевые стрельбы. На одном из постов я и Петя Легков сутки провели в палатке на перекрестке дорог, по которой на полигон могли проехать селяне из соседних деревень и попасть под орудийный обстрел. Чтобы не было «скучно» нам вручили рацию, по которой мы подтверждали свою «бдительность». А чтобы мы не умерли с голоду, каждый получил у старшины Рязанцева запарафинированный пакет с, т.н. «маршальским» пайком. В нём оказалась буханка засушенного и порезанного чёрного хлеба, сахар-рафинад, соль в таблетках, две банки консервов: тушенка и рис варённый. Воду на пост нам привёз Рязанцев, заодно проверив, как мы «бдим». Мы жгли костёр, на нём разогревали консервы, кипятили чай. С голоду мы не умерли, но день оказался «разгрузочным».
http://www.proza.ru/2011/04/09/1322
Были и другие учения на междуречье Днепра и Десны, где участвовали и мы: отрабатывали систему радиосвязи, перемещаясь из одного пункта в другой. Запомнились несколько ближайших сёл мест нашего стояния на берегу Десны, где мы могли под присмотром старшины покупаться в тогда чистой деснянской воде, побывать в гостях у сельчан и угоститься свежими фруктами. Кто желал, тот мог нарушить «обет воздержания» и попробовать местный самогон. Но всё последнее – без «присмотра» старшины. Хотя он тоже любил «нарушить».
В Лубны на зимние квартиры.
За делами и учёбой лагерная жизнь подошла к завершению. Начало сентябрить, когда колонна из бронетранспортеров, грузовых и бортовых машин роты связи двинулась в путь на зимние квартиры в славном городе Лубны. Наш взвод погрузился в два БТРа. На «бронике» БТР-40 под управлением сержанта Жинжина ехало несколько человек из нашего отделения. Остальные «путешествовали» на большем БТР-152.
Наш водитель служил в армии уже 6-ой год. Три года он проучился в автомобильном военном училище и за какую-то провинность был исключён и переведен на срочную службу в нашу роту. Отсчёт времени его службы начался с нуля. Парень он был весёлый и отчаянный. Это он продемонстрировал и в нашей поездке. Когда мы выехали вечером в тёмное время суток на прямую трассу Пирятин – Лубны, навстречу нам периодически небольшими группами шли грузовые машины с прицепами, перевозившие трубы среднего диаметра. Наш Жинжин добросовестно переключал свет на «ближний», чтобы не ослеплять водителей встречных машин. Чего не делали «трубовозы», создавая опасную дорожную обстановку нашей колоне. Мы шли почти впереди колоны. Жинжин ворчал и злился из-за такой ситуации. Затем он нам сообщил, что сейчас «аккуратно» ударит нарушителя в стык между грузовиком и прицепом в наказание, и заодно остановит эту разорванную колону «трубников» и предотвратит возможную более серьёзную аварию. Для этого он нас пересадил в идущий сзади большой БТР.
Прошло минут пять-десять, и впереди раздался треск и грохот металла. Наша машина притормозила. Мы увидели развал труб на дороге, упавших с оторванного БТРом прицепа точно на половине встречной полосы. Колона слепящих нас трубовозов была надолго остановлена на трассе. Жинжин появился в части рано утром и сообщил, что виноватыми в аварии были признаны «трубовозчики».
Завершающий этап в учебном взводе связи.
У нас наступала завершающая стадия обучения. Впереди ждали лычки на погонах и служба в других в/ч нашей дивизии. Мы готовились к заключительным экзаменам и сдаче на классность по радиоделу. Досуг проходил в установленном порядке. Когда мне удавалось ходить в увольнение, я чаще бывал у наших в переулке Петровского в доме, который построил дед Кондратий. Иногда ходил в кино в городской кинотеатр возле центрального парка. В нашем солдатском клубе произошли изменения в репертуаре субботних кинофильмов. С «Бровкиным» мы не расстались: вышло продолжение фильма. Теперь Бровкин геройствовал на целине. Фильм так и назывался «Иван Бровкин на целине». Но «солдатский кинопрокат» порадовал новыми фильмами, в том числе и американской версией «Война и мир». Фильм вызывал некоторую досаду (мне удалось видеть только первую серию) из-за подбора исполнителей ролей. Не воспринималась ни одна мужская «партия». Только Одри Хёпборн как всегда доставляла удовольствие свое тонкой игрой и пластикой. Запомнился фильм «Чрезвычайное путешествие» с молодым и красивым Тихоновым в одной из главных ролей. Летом в лагерях мы смотрели незабываемый фильм с участие Тихонова в главной роли «Дело было в Пенькове».
Фильм «Высота» с Колей Рыбниковым и В. Макаровой в главных ролях тоже запомнился необычностью и новизной героев. Эти фильмы и до сих пор «мелькают» почти на всех каналах ТВ.
И всё же! При первой возможности и не случайно! Я нашёл возможность снова выйти на сцену любительского театра, который был организован при доме офицеров, который находился рядом с нашей казармой. Этим запоминающим событием я завершал свой первый год службы в учебном взводе связи. Об этом немного позже. А этому предшествовали испытания на профессионализм в радиотелеграфном деле.
Экзамен на классность.
Суть экзамена состояла в демонстрации навыков и умения работать на радиостанции в режиме «ключа» по приёму радиограмм смешанного буквенно-цифрового текста на «морзянке», с определённой скоростью приёма и допустимого количества ошибок на слух с записью в журнал. А затем, ответной передачи радиограммы со скорость не ниже нормативной.
В одну из тёплой сентябрьской субботы два радиотелеграфных отделения взвода разделился на две группы. Одна из них осталась в радиоклассе во главе с командиром взвода. А наша группа (куда я попал как всегда) под руководством старшины Рязанцева выехала на другой берег реки Сулы, спустившись туда по Хорольскому спуску и проехав мост, и остановилась на окраине одного из ближайших сёл Засулья недалеко от основной автотрассы на Хорол-Миргород-Полтаву. Там мы развернули станцию Р-104, и… началось!
Я не попал в первые ряды экзаменуемых. Нас несколько человек, с разрешения Рязанцева, отправились к ближайшим домам набрать воды. Кроме воды мы «обнаружили» и другой «источник». Хватило и наших 30 солдатских рублей на полстаканчика хорошей настойки с закуской. Так как я давно не «пробовал», то я почти сразу почувствовал «лёгкость» в теле и голове. Об «источнике» мы сообщили старшине, и он тоже к нему «припал», но для него это было как «десерт». Ну а мне досталось в этом «эфорийном» состоянии сесть за «пульт» и «ключ». Наш старшина контролировал приём каждого испытуемого. Это настраивало на уверенную работу. При всех «вводных помехах», я сделал мало ошибок, и к моменту работы на передачу был в форме. Мне потом ребята, которые вели приём, сказали, что скорость у меня была на уровне «первого класса» и они едва поспевали за мной.
К обеду мы были в расположении взвода. Наш взводный сообщил, что испытания на классность мы все прошли успешно. У меня сохранилось «Удостоверение классного специалиста Советской армии» с записью о присвоении мне 3 класса радиотелеграфиста. Но дата сдачи испытаний (30.07.58) там записана не точно, по видимому привязали к дате выхода летнего приказа, а не дню испытания. Удостоверение я получил в декабре в канцелярии роты связи, когда я уже служил в Будапештском артиллерийском полку 115 гв. МСД. http://www.proza.ru/2011/04/09/1277
Снова на сцене!
Казалось бы, что может отвлечь солдатика срочной службы, погруженного глубоко в безбрежное море армейской жизни, пребывающего более 1000 дней в замкнутой и несвободной, «придуманной» для защиты себя государством, системе. И не просто отвлечь, но и вернуть к жизни… «на сцене», правда, на несколько вечеров.
Случилось так, что, одним из выходных октябрьских дней, при посещении кинозала в доме офицеров, соседствующего с нашей школой сержантов, я прочел в вестибюле объявление с приглашением участвовать в постановке новогоднего армейского водевиля. «Театральный вирус», сидящий во мне с детских лет, снова вызвал «сценический рецидив», и я в тот вечер заглянул на репетицию. Постановку готовил режиссёр городского самодеятельного молодёжного театра. Участниками постановки были молодые офицеры нашей дивизии, офицер запаса ВМФ, библиотекарь из дома офицеров и «актриса» из молодёжного театра. Чтобы я мог ходить на репетиции субботними вечерами и в выходные дни, руководство дома офицеров через политотдел дивизии ходатайствовало о разрешении мне бывать там. Худоклинов, скрепя сердце, дал добро. Но особого «восторга» не высказывал, а даже наоборот…
Как бы ни было, но мне удалось побывать в «другом измерении» и поучаствовать в подготовке и игре в спектакле небольшой комедии-водевиле о нерадивом солдате Гришечкине в роли его сослуживца. О чём остались свидетельства: фотографии, сделанные на генеральной репетиции в декабре, когда я уже служил в артполку. Я и одет в свой парадный мундир с сержантскими погонами, которые нам вручили в ноябре 1958 года, по окончании учебного взвода 34 отдельной роты связи дивизии (в/ч 20194).
Продолжение следует http://www.proza.ru/2011/04/07/1258