Надежда Яковлевна Хазина отсчитывала свою жизнь начиная с 1 мая 1919 года. В тот день она познакомилась с молодым поэтом, Осипом Мандельштамом. Они встретились в знаменитом киевском кафе с оригинальным названием «Х.Л.А.М.» Двадцатилетняя Надежда повела себя смело - она напросилась в гостиничный номер к Мандельштаму. С той ночи они стали неразлучны.
Вскоре среди петроградских поэтов пошел слух – Мандельштам женился!
- На ком? – удивлялись все.
- Представьте, на женщине! – отвечали заправские шутники.
Надежда Яковлевна Мандельштам (1899-1980)
Друзья не могли представить его женатым – Осип был ветреным и любвеобильным. О его романах со знаменитыми красавицами ходили легенды.
И вдруг из Киева он привозит законную супругу …
Поэтесса Ирина Одоевцева часто вспоминала шок от первой встречи с ней. Надя Мандельштам ходила в мужском костюме, с короткой стрижкой и папироской в зубах. Надо сказать, что в 1920 году женщины так не одевались! Зато Надя оказалась нежной, заботливой супругой, и отличной хозяйкой. В начале двадцатых, во времена НЭПа, они жили совсем неплохо. Стихи Мандельштама печатали, он брал переводы, а в магазинах еще были продукты.
Самой Наде муж работать не разрешал.
- Просто не могу найти себе места, когда ты переводишь! – говорил он Наде. Надя не имела никакого образования, кроме гимназии, но знала несколько иностранных языков.
Уверенная в гениальности мужа, она безропотно шла на любые уступки. Мужские костюмы были единственной шалостью, которую она себе позволяла.
- Ты заносишь всю мою одежду! – вяло сопротивлялся Осип Эмильевич. Из перепалок по пустякам состояла их семейная жизнь, и Надежда считала это за счастье.
Идилия омрачалась периодическими изменами Осипа – он все не мог оставить холостяцкие привычки… Руководством к действию для него были стихи его друга - Владимира Пяста. Пяст, уже к тому времени находящийся под слежкой НКВД, хранил у Мандельштама свои поэмы о свободной любви. Официальные жены в них проигрывали шикарным любовницам. Жен Пяст называл пренебрежительным словом «Венчаные».
- И что, я для тебя теперь венчаная? – возмущалась Надежда, уличив Осипа в очередной интрижке, и ненадолго уходила поплакаться к подружке.
Она имела лучшую в мире подругу – Анну Ахматову. Надя обожала ее поэзию и говорила:
- Если в моем сердце есть место для нескольких поэтов-мужчин, то для женщины –только одно. И оно занято Анной Ахматовой. И не предлагайте мне Марину Цветаеву!
Судьба подготовила ей странную шутку – в конце жизни соседкой по квартире у Надежды стала женщина с фамилией Нецветаева.
Надежда вообще была очень резка в суждениях. Впрочем это была их общая с мужем черта.
Мандельшам к тому времени был уже известным поэтом. Власть упорно пыталась использовать его дар в своих целях. Тогда еще был у руля старый революционер Бухарин. Он очень заботился о Мандельштаме и отправлял его в командировки на советские стройки…
Мандельштам ехал с огромной неохотой. Стихи про трудовые будни не складывались. Придворного поэта из Мандельштама не получалось.
Однажды Надежда записала под его диктовку:
Мы живем, под собою не чуя страны!
Наши речи за десять шагов не слышны.
А где хватит на полразговорца,
Враз припомнят кремлёвского горца.
- Никому! Никому не читай! – закричала Надежда.
- Не буду, Надя, не буду! – клялся Осип, но ничего не мог с собой поделать… Через некоторое время антисталинские стихи пошли по рукам.
- Ничего с нами не будет, разве что ссылка, но это не страшно… - успокаивал себя и жену Мандельштам.
- Действительно, в ссылке нет ничего страшного! Там же все свои, - подбадривала его верная супруга.
Бухарин отправляет семейство Мандельштамов в Армению, подальше от правительственных стукачей и шпионов.
Мандельштама арестовывают сразу по возвращении… Забирают прямо из квартиры, предварительно устроив обыск.Свидетелем ареста оказывается Анна Ахматова, пришедшая в гости, чтобы накормить поэта редким по тем временам деликатесом - вареным яйцом.
Мандельштама уводят, толкая в спину. Надежда остается с его забытым пиджаком в руках.
Несколько дней она живет как во сне, ничего не зная о судьбе мужа. Анна Ахматова использует все свои связи, чтобы смягчить участь Мандельштама, и вскоре Осипа освобождают из-под ареста. Его отправляли в ссылку.
С этого момента начинается новая жизнь Надежды Мандельштам – настоящей декабристки двадцатого века. Как некогда графиня Волконская, завернувшись в роскошную шубу, неслась на почтовых к мужу в острог, так и Надя Мандельштам в мужской тужурке и потертых брючках отправилась в неизведанную Чердынь.
Только в поезде Надежда встретилась с мужем. Тогда она поняла, как они были глупы, не боясь ареста… Мандельштам после многодневных допросов, психологических пыток и одиночной камеры стал совершенно другим человеком.
В тюрьме его доводили до сумасшествия, включая за стенкой запись невнятного женского голоса. Ему казалось, что это говорит Надя, что его Надю тоже арестовали… Эта мысль была самой страшной.
- Ты в чужом пальто? – спросил он.
- Да, в мамином, - удивленно ответила Надежда.
- Значит, ты не была арестована! – обрадовался Мандельштам, но вскоре снова погрузился в черную меланхолию.
- Давай покончим с жизнью…- пожав плечами, довольно равнодушно предложила Надя.
- Нет, не сейчас, если я это сделаю сейчас – это буду уже не я! – так ответил поэт, отдавая себе отчет в своем психическом состоянии.
А у Надежды было свое представление о жизни и смерти… Иногда она боялась умереть, боялась за жизнь мужа, а потом вдруг начинала жалеть, что не покончила с собой.
В Чердыни Мандельштам оказался серьезно болен и попал в больницу. Надежда стала сиделкой у его постели. Однажды она задремала на несколько мгновений, и открыв глаза увидела Мандельштама, стоявшего на подоконнике… Она вскочила со стула, и схватила его за пиджак. И опять, как в день ареста, только пустой пиджак остался у нее в руках. Она именно так и написала в своих воспоминаниях – пустой пиджак. Пиджак, потерявший хозяина.
Если бы решили поставить памятник этой героической жене поэта, то изобразить ее нужно было именнно так – в безнадежном порыве, с пустым пиджаком в руках.
Мандельштам спрыгнул с третьего этажа и упал на убогую клумбу. Врачи диагностировали вывих плеча, но это оказался перелом, и с тех пор, плюс ко всем бедам, у поэта плохо работала рука.
Зато психическое состояние Мандельштама после попытки самоубийства пошло на поправку:
- Упал и прозрел!
Так сказал он. Мандельштамы нашли комнату у добрых людей и даже пытались заниматься огородом. Надежда мечтала завести корову и научиться ее доить. Но денег на корову не было.
Надежда писала письмо за письмом в Москву, где рассказывала о плохом здоровье мужа и умоляла пересмотреть уголовное дело. Благодаря опять тому же Бухарину и письмам Анны Ахматовой, ссылку заменили на запрет проживания в 12 городах Советского Союза.
С тех пор в Москве и Ленинграде Надежда и Осип появлялись, как нелегалы. Они были счастливы оказаться на свободе, но… Надежду страшно тяготила атмосфера террора. Каждый день арестовывали кого-то из друзей и знакомых. Остальные жили в состоянии патологического страха.
Мандельштама перестали печатать в принципе, а переводы иностранной литературы он забросил – поскольку непрерывно сочинял стихи. Они наваливались на него тоннами, вызывая желание отмахнуться.
Надежда записывала и прятала их, боясь обыска. Прятала в основном в подушки, прямо в перья. Когда она разрезала очередную подушку, ей вспоминались еврейские погромы, которые она пережила в юности. Тогда в поисках драгоценностей, бандиты вспарывали подушки, и пух летел по всему поселку.
Самые опасные, с точки зрения цензуры, стихи Надежда просто выучивала наизусть. Средств к существанию у семьи не было. Надежда Мандельштам в воспоминаниях перечисляет фамилии друзей, у которых приходилось клянчить деньги на жизнь… В этом списке – весь свет советской литературы – Маршак, Паустовский, Каверин… Правда, жертвовали не все и не всегда.
Неожиданно, чете Мандельштамов на правительственном уровне выдают путевку в санаторий. Санаторий недалеко от Москвы, за окном – холодная сырая весна, но они решились хоть какое-то время пожить, не думая где взять деньги на еду.
- Я полагаю, санаторий – это ловушка! – говорила Надежда, и ехала туда, как на плаху.
Пока они отъедались и отсыпались в санатории, в Москве решалась судьба поэта.
Осип и Надежда встретились 1 мая, и через 19 лет им было суждено навсегда расстаться именно в этот день.
Накануне ареста мужа ей снились иконы, лики святых, написанные на грубых досках. Она знала, что иконы для нее – это плохой знак.
Из пересыльной тюрьмы Надежда получит только одно письмо. Обрадовавшись тому, что хотя бы узнала адрес, она шлет мужу посылку.
Посылка возвращается с пометкой – «в связи со смертью адресата».
Еще долго ходили слухи, что Мандельштам жив. Через пару лет иллюзии окончательно растаяли.
Оставшись вдовой, несмотря на свое полулегальное положение, Надежда закончила университет и даже получила работу преподавателя. При всей любви к погибшему поэту, Надежда жила с гражданским мужем, проклиная себя за неумение быть одной.
После смерти Сталина, она сразу же добилась посмертной реабилитации Осипа Мандельштама и все силы положила, чтобы его стихи снова стали печатать.
К семидесяти годам эта женщина стала легендой. Иосиф Бродский нашел ее в Пскове, не веря своему счастью познакомиться с самОй Надеждой Мандельштам.
Вспоминая о встречах с ней, в ее некрологе он скажет:
«Тень была так глубока, что можно было различить в ней только тление сигареты и два светящихся глаза. Она выглядела, как остаток большого огня, как тлеющий уголек, который обожжет, если дотронешься.»
И еще:
«В интеллигентных кругах, особенно в литературных, быть вдовой великого человека - это почти профессия в России…».
Завещание Надежды Мандельштам. 1966 год.
…я обращаюсь к Будущему, которое ещё за горами, и прошу его вступиться за погибшего лагерника и запретить государству прикасаться к его наследству, на какие бы законы оно ни ссылалось. Это невесомое имущество нужно охранить от посягательств государства, если по закону или вопреки закону оно его потребует. Я не хочу слышать о законах, которые государство создает или уничтожает, исполняет или нарушает, но всегда по точной букве закона и себе на потребу и пользу…
Свобода мысли, свобода искусства, свобода слова — это священные понятия, непререкаемые, как понятия добра и зла, как свобода веры и исповедания. Если поэт живет, как все, думает, страдает, веселится, разговаривает с людьми и чувствует, что его судьба неотделима от судьбы всех людей, — кто посмеет требовать, чтобы его стихи приносили «пользу государству»? Почему государство смеет объявлять себя наследником свободного человека? Какая ему в этом польза, кстати говоря? Тем более в тех случаях, когда память об этом человеке живёт в сердцах людей, а государство делает всё, чтобы её стереть…
И я ещё прошу не забывать, что убитый всегда сильнее убийцы, а простой человек выше того, кто хочет подчинить его себе. Такова моя воля, и я надеюсь, что Будущее, к которому я обращаюсь, уважит её хотя бы за то, что я отдала жизнь на хранение труда и памяти погибшего.