Художник Василий ШУЛЬЖЕНКО
В отличие от просто блуда
Любовь - свирепа, как орда.
Вдруг налетает - ниоткуда!
Вдруг исчезает - в никуда!
Лишь бич кручённый ветра злого
Гарь пепелищ с травы собьёт,
Да кто-то стертую подкову
"На счастье" в пепле подберет.
Андрей ЧЕРНЕНКО
1.
..."Полковник", действительно, служил когда-то в авиации. Но из армии он ушел по иной причине - был комиссован; что-то с вестибулярным аппаратом. Так что все было иначе и - гораздо позднее.
Но легенда живет вовсе не благодаря крупице правды, а благодаря правдоподобности лжи, которая из этой крупицы проклёвывается.
Бригадирствовал "полковник" сравнительно давно. Но для портовых грузчиков он не был авторитетом абсолютным - скорее они отдавали должное его физической силе и независимости. Той независимости, которая существует в человеке как, скажем, цвет волос или разрез глаз. То есть, не как чувство противоречия или достоинства - вообще не как чувство... Просто "полковник" был так устроен. Талант, например, математика - это ведь не чувство. Так же и независимость "полковника".
Легенда была до наивности бесхитростной. Рассказывали: служил "полковник" на Крайнем Севере, в больших чинах, но не поладил со своим заместителем из-за какой-то красивой (на Севере любая женщина кажется неистово красивой) телефонистки; вызвал его на дуэль; оба получили ранения и соответственно - увольнение из армии без выходного пособия.
2.
Мы разгружали сухогруз, пересекший два океана и с дюжину внешних и внутренних морей. Тюки и контейнеры пахли какой-то заморской чертовщиной и ещё почему-то детством теми воображаемыми запахами стивенсоновских романов, которыми я зачитывался когда-то. Это было несколько странно: два года работы в порту начисто выветрили из меня романтические бредни. Видимо, вечер был такой: гладь изогнутой бухты, апельсиновая полоска заката, ощущение усталой, но неизработанной до конца силы , медная спина "полковника", лакированная потом...
- Шабаш. - Мы стояли с ним в трюме, немного пугающем своей огромной пустотой, последний тюк, покачивающийся на тросах, уходил вверх. – Ша-баш, - по слогам повторил "полковник" и подмигнул мне.
Просто так подмигнул - но неожиданно очарование вечера исчезло. Так бывает, когда спотыкаешься о чей-то оценивающий взгляд. Я от чего-то мгновенно вспомнил все беды, приведшие меня в этот трюм - и еще подумал о том, что "полковник" в сущности работал в этот день за двоих. За себя и за меня. Только его физическая сила могла скомпенсировать мою невыносливость.
"Черт знает что... И еще это его вчерашнее откровение", - думал я, пока нас поднимали из трюма в такелажной клети.
3.
Вчера, за литром местного вина - под домашний сыр и зелень, легенда съёжилась до той самой крупицы правды, которая дала ей начало. Полярный круг действительно был сценой довольно необычной - и все же определенно заземленной истории. Дуэль была. Между двумя профессиональными охотниками, не поделившими соболиные или еще какие-то угодья. Первым был местный житель. Вторым - "полковник", избравший после увольнения из армии охотный промысел по двум причинам.
Во-первых, - подлатать здоровье. Неудачный вылет; ему пришлось катапультироваться (семь месяцев "полковник", носивший тогда погоны старшего лейтенанта, провалялся в госпиталях...).
А во-вторых, ему просто некуда было податься. Тут и подвернулся вербовщик.
И, хотят стрелялись они с местным промысловиком после того, как выпили литр спирта, пытаясь мирным путем решить обоюдные претензии на охотничьи угодья, рука и глаз не подвели промысловика. Он всадил "полковнику" пулю из карабина туда, куда и метил - в правое плечо.
"Полковнику" не повезло - угодил промысловику прямо в сердце.
Восемь лет сидел. Вот и все дела.
4.
Анютка - мой спаситель.
Второй год живу в ее крохотном аккуратном домике и не перестаю удивляться женскому терпению.
Вообще, если и есть какое-то определение её жизни, то это - терпение. Муж Анютки пятый год прикован к койке; кажется, он и сам ждет не дождется, когда освободит жену от себя и своих адских болей. Когда он кричит, лицо Анютки - это физическое воплощение страдания.
- Пей молоко. Тебе нужно пить молоко, - говорит она мне и я снова прихожу в привычное уже равновесие; мне нравится смотреть на ее худощавое загорелое лицо, круглые руки, на то, как она оправляет скатерку или занавески на низеньких окнах. Мне почему-то не верится, что она учительница. Причем, учительница самого хитрого предмета, который я в школе ненавидел - химии.
- Вахромеев сегодня опять учудил, - рассказывает она о своем любимом ученике, - принес змею и сунул ее сыну Багрова в "дипломат"... Представляешь? (Багров мэр города. Вахромеев - отец анюткиного Вахромеева неизвестен. Мать - официантка. Как говорится, все ясно...)
- Слушай, я не верю, что ты такая, - говорю я.
- Какая? Пей молоко...
Да, с Анюткой мне повезло. И мужу ее повезло. Ей вот только не повезло. Ей одной.
Вчера мы ввалились сюда с "полковником". Именно тут он и рассказал о себе. Когда "полковник" - ушел, Анютка сказала мне:
- Это хорошо, что ты привёл товарища. Я рада.
- Он не товарищ. Просто мы вместе работаем. Бог знает, с чего он ко мне напросился?
Я не успел допить молоко, когда в дверь постучали и вошел... "полковник".
А через часа два, после того, как мы выпили все, что было, "полковник" и сказал мне:
- Влюбился я в твою хозяйку, брат. Хана мне...
- Не чуди. У нее муж.
-Какой он ей муж... Впрочем, конечно. Все-таки муж...
5.
Я, откровенно говоря, не удивился. Словно заранее знал, что так и будет. Даже ревности не почувствовал в себе, - как это бывает, когда то, что замечаешь и понимаешь ты, замечает и другой человек.
Просто в меня молниеносно вошла тревога.
Вошла и до отказа заполнила пустоты души - те самые пустоты, где стыл пепел моей выжженной любви к женщине, живущей далеко от меня, когда-то взорвавшей мое благополучие.
Я любил Анютку. Не мог не любить ее. Но эта любовь была лишь разновидностью благодарной дружбы и привязанности. Я знал, что и она относится ко мне так же. Почему же тогда все это произошло?
6.
Прошел месяц. Или даже полтора. Не помню точно. Во всяком случае, все случилось уже на исходе лета.
Мы снова стояли с "полковником" в опустевшем трюме. Об Анютке не говорили. Но я знал, что она тут, рядом, между нами. Чувствовал, что "полковнику" уже невыносимо, не выплескивая, носить в себе эту любовь.
Теперь я понимаю, стань они близки, любовь, быть может, и не растаяла, но потеряла бы свою сокрушающую, слепую энергию.
А пока она - рвала душу "полковника", как граната, взорванная в замкнутом пространстве.
То же происходило и с Анюткой.
Она не сказала мне ни слова, но каждый приход "полковника" молодил ее лет на десять.
Что - мне? - Они не сделали друг другу ни одного намека, вполне понятного в этой ситуации.
Муж Анютки - вот что было полем боя, если можно так сказать, двух человеческих душ. Мужчины и Женщины! Да, полем боя были его больная плоть, его не угасающее "я"...
Они не сказали друг другу ни слова о своей любви.
Каждый боролся в одиночку.
И я знал, каково им …
7.
- Зайду сегодня ? - "Полковник" посмотрел мне прямо в глаза.
- Заходи... .
Мы оба играли в прятки. И соблюдали правила игры, как дети.
Я не раз размышлял о сложившейся ситуации. И Анютка, и он были во многом похожи. Но главное - оба они проживали свою жизнь на бровке. Она - на бровке потрясающего терпения, почти великомученичества. Он - на бровке в общем-то жестокой, изменчивой судьбы.
Люди обычно сваливаются с бровки в ту или иную сторону.
Терпение Анютки могло стать в конечном счёте, лошадиной покорностью судьбе. Но это было - и как раз наоборот - сопротивлением судьбе.
"Полковник" же вовсе не принимал судьбу в расчет, не этапировал время и удачу. Он жил удивительно ясно и просто, не ища спасительных компромиссов.
Они были созданы друг для друга, понимал я.
- Заходи, - повторил я.
- Выпьем бутылочку, а?
- Выпьем.
"Когда он придет к Анютке насовсем, мне придется уйти. Я буду не просто лишним - буду помехой." - Это отчетливо отпечаталось в моем сознании еще в тот день, когда я понял, что и Анютка неравнодушна к "полковнику".
...Когда я приехал в этот крохотный город, втиснутый между двумя скалистыми кряжами и изогнутой, как ятаган, бухтой, душевных и физических моих сил хватало лишь на то, чтобы ходить в портовую столовую обедать, да часами сидеть на пляже. И Анютку, сдавшую мне комнату, я вначале и не видел вовсе, и муж ее воспринимался мною как обыкновенный больной, а не человек, для которого болезнь стала образом жизни. Потом, когда кончились деньги и я пришел в бригаду "полковника", когда довольно тяжелый физический труд освежил мою душу, облегчил ее, я увидел...
И когда увидел, тогда и пришел этот страх - страх, что с утратой Анютки и ее аккуратненького домика вернется все то, что калечило и корежило меня последние лет семь...
Сейчас я в буквальном смысле ничего не помнил - ни женщины, ложь которой вышвырнула меня из нормального течения жизни, ни затяжного пьянства, приведшего к крушению карьеры, ни детей, ни матери.
Я отдавал себе отчет, что не способен начать что-либо заново в этой жизни; меня устраивала работа в порту, хождение по вечерам в кинотеатр, игра в карты с Анюткой и ее мужем, проверка тетрадей учеников анюткиной подружки-филолога. Я, чьи книги были отмечены премиями и расходились в университетской среде молниеносно, радовался, как ребенок, похвале этой подружки-филолога:
- Какой у вас точный взгляд на образ отца Карамазова…
Если бы она знала, что на «Карамазове» я защитил кандидатскую, очарование этой похвалы, конечно бы, исчезло. Но этого тут не знал никто. Нет, определенным образом я был счастлив.
"Полковник" внес неуверенность, страх, естественную в моем положении раздвоенность. С одной стороны, я, – что скрывать, - почти жаждал, чтобы муж Анютки, наконец, умер, и они бы сблизились. Честное слово, я был бы не против... С другой, - я был бы вынужден уйти.
Куда?
Я вышел проводить "полковника". Мы немного охмелели.
Так может пьянить вино, запах моря, ночь юга и - только.
- Слушай, а муж... ну... в этом смысле... он еще... Ну, ты понимаешь?
- Понимаю. Нет.
- Да...
- У нее есть любовник, - неожиданно для самого себя сказал я.
- Что?! - "Полковник" схватил меня за ворот рубахи; она затрещала.
- Да! - Сказал я, холодея от нахлынувшего страха.
- Кто?
- Кто-кто… Я!
В жизни существует минута, когда за тебя кто-то все точно рассчитывает.
Кто этот "кто-то"? Неведомо. Но рассчитывает безошибочно.
Это почти как удача.
Я знал, что "полковник" никогда не будет докапываться до истины. Не тот он человек. Волей судеб, я оказался единственным, кому он открылся. Иначе, все сложилось бы по-иному. И еще я знал, что самая неправдоподобная ложь в приложении к конкретному человеку, которого можно пощупать руками, для людей типа "полковника" - почти доказанная, правда. Я знал все это. Но всю мозаику выстроил в решение как бы и не я, а кто-то или что-то вне меня. Я уверен в этом. Мне хочется верить в это.
- Значит ты.
Он сказал это неожиданно спокойно. Потом, чуть подумав, добавил:
- Я понимаю тебя. Жалко. Надо было только раньше сказать.
- Не мог.
- Зря.
Он повернулся и ушел. И больше я его не видел.
«Полковник» уехал куда-то под Рязань или Калугу, сказали мне в отделе кадров.
… А муж Анютки умер аккурат на Новый год.
После девятидневья я неожиданно понял, что больше не могу оставаться в её доме.
Когда я укладывал чемодан, она спросила меня:
- А где твой товарищ?
- Уехал куда-то. То ли под Рязань, то ли под Калугу.
- Жалко, что и ты уезжаешь.
Я видел, что ей вовсе не жалко. Предчувствие или еще какое-то шестое чувство, видимо, существует на свете. Я видел, что оно что-то подсказывает ей - неясный и никогда не станущий ясным ответ.
8.
Когда мне выпадает случай рассказывать что-то в компании, я обязательно рассказываю моим слушателям, красивую легенду о северной дуэли и добавляю, что лично работал с этим человеком в бригаде грузчиков морского порта.
Слушают меня, затаив дыхание...
1985 г.