Помню, ему, моему Гришеньке, моему ангелочку, было тогда лет двенадцать….
Я отправила его на одну смену в пионерский лагерь.
В первый и последний раз.
Приехал он оттуда весь чумазый и взъерошенный. От него даже пахло. Похоже, они там вообще не мылись. А у нас, как назло, отключили горячую воду и я, первым делом, бросилась греть воду на газовой плите. Я таскала кастрюли и чайники, а сама всё поглядывала на своего ангелочка. Оказывается, я по нему очень соскучилась.
И ещё, я начала беспокоиться. Он выглядел задумчивым и опечаленным, и, даже, каким-то поникшим.
На все мои расспросы он упрямо молчал, а когда я натаскала воды, поспешил в ванную. Я только и успела, что крикнуть, чтобы не запирал дверь. Нужно было нагреть и притащить воды ещё. Должен же он был окатиться! А сама всё прислушивалась к звукам, доносившимся из ванной. Меня очень беспокоило его душевное состояние.
И предчувствия меня не обманули!
Когда я вошла, он сидел в ванне, а в глазах его стояли слёзы.
– Что случилось? – я не узнала собственного голоса.
А он, вдруг, разрыдался. Громко и слёзно. Я пыталась расспрашивать, а он только плакал и плакал. Я уже не знала, что и думать, и обессилено присела на край ванны. Хотела погладить его по голове, но он резко отстранился и, вдруг, закричал:
– Я урод! Уро-о-д!
И поднялся во весь рост. Я испуганно вскочила, а он всё кричал:
– Вот! Вот видишь, какой я урод! Уро-о-од!
Я оторопело уставилась на него, ровным счётом ничего не понимая.
– Да, урод! Ребята так и говорили! У меня не писка, а хобот какой-то! – и он снова разрыдался. – Уро-о-д!
А я, едва сдержалась, чтобы не прыснуть со смеху.
Его пипирка, действительно, сильно смахивала на хобот. Толстенькая у основания она сужалась к низу, а крайняя плоть, свисая длинной мягкой трубочкой, добавляла сходства с хоботом слонёнка.
Подавив смех и, облегчённо переведя дух, я уж подумала, что и вправду случилось что-то ужасное, постаралась его утешить:
– И никакой ты не урод! Волне нормальная пипирка. Очень даже симпатичная!
– А мальчишки сказали, что она уродливая и мне надо делать операцию! – не унимался он и снова залился слезами.
– Какие ещё мальчишки?
– В лагере….
Оказывается, они там не придумали ничего умнее как мериться писками и устроили целый конкурс.
– И кто же оказался победителем? – развеселилась я. – Кто стал «Мистером-пипирка»?
– Один парень…
– А ты? – честно говоря, я была удивлена.
– Он сказал, что я – не в счёт. Потому что я – уро-о-од, – только-только успокоившись, он готов был разреветься снова.
– Перестань! Это он от зависти, – утешила я его, как могла.
– Чему тут завидовать-то? – плаксиво пробубнил он.
– Ну, – я немного растерялась. – Вообще-то, когда у парня такая вот пипирка, это…, это…, это просто здорово!
– Почему?
Кажется, дело пошло на поправку. Отчаяние в его голосе сменилось нотками любопытства.
– Станешь постарше – сам поймёшь! – и, многозначительно улыбнувшись, деловито добавила. – Давай-ка лучше я тебя окачу, а то вода скоро совсем остынет.
Я начала тонкой струйкой лить воду ему на голову, а он вдруг дёрнулся. Я даже испугалась – уж не ошпарила ли! Пощупала воду. Да нет, чуть тёплая. А он дёрнулся снова.
– Что такое? – я ковшиком потянулась к кастрюле за очередной порцией воды и только тут поняла, в чём дело.
Оказывается, его «пипирка» поднялась, и крайняя плоть съехала, оголив головку.
Гриша опять дёрнулся. Он попытался надвинуть кожицу обратно, но стоило ему убрать руку и головка, тут же, обнажилась снова. Он несколько раз пробовал спрятать её, но она всё открывалась и от этого его «пипирка» вздымалась всё выше, приобретая естественную стройность.
Это уже была не «пипирка». Это уже был настоящий член. Причём, весьма приличных размеров.
Пожалуй, тот мальчишка не зря пытался любым способом отстранить Гришу от участия в "соревнованиях". Иначе, ему ни в жизнь бы не добиться звания супермена.
– Не трогай ты его! – я перехватила его руку. – Ты только хуже делаешь!
– Ну чего он, – пропищал Гриша. – Мне неприятно, когда она такая.
– Тут уж ничего не поделаешь, – вздохнула я. – Так уж природой устроено.
– Как?
– Так! – я почувствовала, что начинаю нервничать. – Как только он подымается, она тут же открывается.
Гриша хихикнул. Улыбнулась и я. Надо же, в рифму вышло. И мне стало смешно и радостно. Смешно от курьёзности ситуации, а радостно оттого, что у нас получилось так непринуждённо обсудить столь щекотливую тему.
Я подала Грише полотенце, а сама всё косилась на его «пипирку». Она никак не желала опускаться. А когда Гриша добрался до неё полотенцем, то и вовсе задралась ввысь. Перехватив мой взгляд, Гриша смущённо улыбнулся и поспешно прикрылся.
Я рассмеялась и потрепала его по мокрым волосам:
– Так что, не переживай! Пипирка у тебя самая что ни на есть настоящая! И лично мне очень даже нравится!
Гриша радостно хихикнул и счастливый, выскочил в коридор, а я осталась прибраться, обмыть ванну, протереть пол. А главное, привести в порядок собственные мысли.
«Господи, он же ещё совсем ребёнок. У него «там» ещё и волосиков-то почти нет. А «пипирка» вон какая вымахала! Тьфу ты! Далась же мне эта пипирка!»
Яростно натирая борта ванны моющим средством, я чертыхалась, клеймила себя позором, но ничего не могла с собой поделать и, как загипнотизированная, всё твердила: «Ни фига себе! Охренеть! Вот это штука!» И, даже, попыталась сложить кулачки, прикидывая её размеры.